Текст книги "Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в."

Автор книги: Михаил Шкаровский

Соавторы: Наталия Лебина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Специфика корпуса источников не единственная трудность на пути изучения феномена проституции социалистического Ленинграда. Главы, описывающие дореволюционный период, посвящены довольно определенному предмету – легальному институту продажной любви, а также процессу его постепенной деформации. Наличие четких правовых норм в законодательстве царской России позволяло провести грань между проституцией узаконенной и подсобной. В советское же время это сделать было невозможно – началось полное смешение нравственных и юридических оценок явлений. Подобная ситуация не может не отразиться и на ходе научного осмысления изменений, происшедших в сфере торговли любовью в 20—30-х гг. XX в. Возможно, читатель обнаружит терминологические неточности при изложении сюжетов, посвященных этому времени, поймет, как непросто рассматривать вопросы, связанные с интимными сторонами жизни людей. И вообще, многие острые проблемы, наверное, не будут разрешены в книге, а скорее останутся как постановочные, поисковые. Но все же пора сделать первый шаг, тем более что и современное российское общество, и зарубежный читатель проявляют сегодня большой интерес к проблемам исторической повседневности, в число которых входит проституция.

Н. Б. Лебина. В традициях античности

1843 год, как уже известно читателю, – дата, с которой формально можно начать отсчет истории летальной проституции в Петербурге. До середины XIX в. Россия отставала от Западной Европы в организации института продажной любви. Многие дореволюционные публицисты и ученые считали, что в средние века на Руси не существовало трех главнейших факторов публичного разврата: аристократии, рабства и солдатчины. В связи с этим отсутствовала и проституция, во всяком случае в том виде, в каком она бытовала в Западной Европе в этот же период. Думается, немаловажное влияние оказывали и специфика развития русских городов, формировавшихся в условиях господства крепостного права, безраздельного влияния церкви в вопросах взаимоотношения полов, особенности русского искусства и литературы того времени, в традициях которых вообще не существовало культа внешнего облика человека, тела, физической красоты женщины. Но все же блуд на Руси – явление не уникальное. К моменту возникновения северной столицы патриархальная Россия уже была вполне знакома с традиционными формами «русского разврата» при кабаках, корчмах и банях. Именно здесь чаще всего совершался акт купли-продажи женского тела. Проституция на Руси всегда сурово преследовалась: публичных девок и сводней пороли кнутом на площадях и во время Ивана Грозного, и во времена Алексея Михайловича Тишайшего. Однако блуд процветал.

Неорганизованное непотребство появилось и в новой российской столице. Заметно усилилось оно благодаря притоку иностранцев в Санкт-Петербург, и в частности женщин, манеры которых отличались от традиционного поведения россиянок. Уже в конце XVIII в. на окраинах существовали специальные кварталы, где действовали тайные дома, похожие на западные бордели. Сведения о них очень скупы. Известно лишь, что содержали такие заведения в основном голландки и немки. Об одной из них, по прозвищу Дрезденша, повествуется в записках артиллерийского майора М. В. Данилова, касающихся событий 70-х гг. XVIII в. Бойкая, хотя уже немолодая немка сняла на Вознесенской улице дом, набрала туда женщин, в основном иностранок, и торговала ими до тех пор, пока одна из них, завлеченная в заведение обманом, не пожаловалась о тайном «непотребстве» самой императрице. Дрезденша была строго наказана. Но это не остановило рост тайных притонов в эпоху правления Екатерины II. Основной контингент продажных особ по-прежнему составляли иностранки, главное занятие которых сводилось к содержанию модных магазинов, шляпных мастерских, а также актерскому ремеслу. К их услугам прибегали люди из высших и средних слоев. «Девки кабацкие», удовлетворявшие потребности низшего сословия, конечно, были русскими.

К началу 40-х гг. XIX в. сеть тайных притонов и домов свиданий еще больше выросла. Одновременно в столице резко возросло число венерических заболеваний. Происходило это, несмотря на внешне очень суровую репрессивную политику в отношении проституции. «Блудницы» преследовались и при Петре, и при Анне Иоанновне, и при Елизавете, и при Екатерине. В период правления Павла проститутки обязаны были одеваться в желтые платья, чтобы выделяться в толпе. Неподчиняющихся высылали в Нерчинск, на рудники. Император тем самым демонстрировал знание законов Солона, по которым публичные женщины в Афинах носили особый костюм и обязательно окрашивали волосы в желтый цвет. И все же Павел воспринял лишь карательные меры, применяемые в Греции по отношению к продажным особам. На самом деле опыт античности в этом плане значительно шире. Именно во времена Солона – в VI в. до н. э. – появился институт легальной и регламентированной торговли любовью. С традициями античности связан обычай вывешивания красного фонаря – своеобразного символа продажной любви – над входом в публичные дома. Сначала это была вывеска в виде большого красного фаллоса. Купля-продажа женского тела, осуществляемая в специальном заведении, считалась ведущей формой легальной проституции не только во времена Солона, но и значительно позднее в Западной Европе. По этому же пути решили пойти в России в 40-е гг. XIX в.

Петербургские диктерионы и их обитательницы

В Петербурге первые официальные дома терпимости, или бордели, как их называли на французский манер, стали функционировать с 1843 г. Образованный в мае этого года Врачебно-полицейский комитет выявил в городе 400 женщин, занимавшихся проституцией[17]17
  См.: Федоров А. И. Очерк врачебно-полицейского надзора за проституцией. СПб., 1897, с. 143.


[Закрыть]. Зарегистрированные во Врачебно-полицейском комитете, они превратились в так называемых поднадзорных, что означало легализацию их прежних занятий. Всем девицам был выдан вместо паспорта бланк – знаменитый желтый билет. Глава Министерства внутренних дел граф Л. А. Перовский считал необходимым сосредоточить всех девиц в специальных заведениях. В 1844 г. появились правила для содержательниц и обитательниц борделей, просуществовавшие практически без особых изменений почти двадцать лет – до 1861 г., когда в «Табель о проституции» внесли дополнения, касавшиеся особых домов свиданий. Основные же положения документа остались прежними.

Правила включали несколько позиций. Прежде всего, весьма четко определялись права и обязанности хозяек заведений. Открывать дома терпимости могли лишь женщины не моложе 30 и не старше 60 лет. Строго запрещалось проживание при хозяйках несовершеннолетних детей. В обязанность содержательницы борделя входило поддержание порядка в помещении, контроль за гигиеной женщин и за документацией. Оговаривались и обязанности хозяйки по ведению расчета за услуги: три четверти полагалось ей, одна четверть девушке. Однако в петербургских домах терпимости, действовавших в 40—50-х гг. XIX в., процветал страшный произвол хозяек. Один из первых исследователей этого вопроса, М. Кузнецов, писал в 1870 г.: «Хозяйки, пользуясь установленным в русском обществе взглядом на публичную женщину, которой это общество отказывало чуть ли не в праве называться человеком, безжалостно обирали этих жертв собственного неведения и ставили их в положение кабальных»[18]18
  Цит. по: «Архив судебной медицины и общественной гигиены», 1870, № 1, с. 16—17:


[Закрыть]. Это выражалось в полном присвоении содержательницей борделя заработка проститутки, в частности посредством продажи ей необходимых предметов одежды и туалета по тройным ценам. В результате накапливались долги и оставить публичный дом было невозможно. Чтобы как-то контролировать сложившуюся ситуацию, в 1856 г. Врачебно-полицейский комитет Санкт-Петербурга ввел расчетные книжки в борделях. Но, конечно, самой главной обязанностью, возлагаемой на хозяйку, была постановка девиц на учет во Врачебно-полицейский комитет. Здесь осуществлялся обмен паспорта на билет. Женщины из домов терпимости фигурировали во всех списках комитета как «билетные». В публичные дома попадали разными путями. В 40—60-е гг. петербургские бордели формировались в основном за счет «выловленных» и поставленных на учет агентами Врачебно-полицейского комитета свободно промышлявших девиц. Позднее женщина могла и самостоятельно стать «билетной», предварительно зарегистрировавшись в комитете.

Правилами предписывалось и устройство публичных домов. Следует отметить, что пакет законодательных документов, касающихся этого вопроса, весьма активно пополнялся. Первоначально в законодательных актах не оговаривалось место организации борделей; само собой подразумевалось, что на центральных улицах они размещаться не будут. Впоследствии, в Положении от 1861 г., этот пробел был заполнен. Действительно, город расширялся, и многие дома терпимости могли оказаться в центре. Именно поэтому правила строго определяли внутренний распорядок в борделях, функционирование которых не должно было мешать жителям. Открывать заведение разрешалось на расстоянии не менее 150 саженей от церквей, школ, общественных заведений. В доме обязательно должны были наличествовать зал для гостей, столовая, отдельные апартаменты для хозяйки, индивидуальная комната у каждой проститутки размером не менее двух кубических саженей, в крайнем случае кровати отделялись перегородками. Строжайшим образом запрещалось вывешивать в зале или комнатах девиц портреты высочайших особ. До 70-х гг. в петербургских борделях не разрешалось подавать спиртные напитки. И этому не приходится удивляться. Лишь в 1865 проследовала официальная отмена запрета публичного курения на улицах города. Окна домов требовалось закрывать занавесками даже днем.

Строго регламентировалось правилами и поведение «билетных» проституток. Им предписывалось тщательнейшее соблюдение личной гигиены, и прежде всего интимного ежедневного туалета. На хозяйку возлагалась организация бани два раза в неделю и еженедельного медицинского осмотра, при этом в публичных домах каждая девица должна была иметь индивидуальный набор гинекологических инструментов. Зафиксированное в правилах 40-х гг., это положение соблюдалось в Петербурге даже в начале XX в.[19]19
  См.: Врачебно-полицейский надзор за городской проституцией. СПб., 1910, 48—56; Федоров А. И. Указ, соч., с. 20, 21; Штюрмер К. Проституция в городах //Труды Высочайше разрешенного съезда по обсуждению мер борьбы с сифилисом в России. Т. 1. СПб., 1897, с. 29-33.


[Закрыть] Лишь самые дешевые продажные женщины-одиночки осматривались с помощью казенного инструментария. Ряд пунктов касался и своеобразных «этических» норм публичных домов. Например, строго порицалось обслуживание пьяного клиента и т. п.

После легализации проституции количество борделей в Петербурге резко возросло. В 1852 г. в городе насчитывалось 152 публичных заведения, в которых «работали» 884 женщины[20]20
  См.: Федоров А. И. Указ, соч., с. 8.


[Закрыть]. Этому, конечно, способствовало не столько стремительное падение нравов в столице Российской империи, сколько активность Врачебно-полицейского комитета. В 1851 г., согласно специальному циркуляру Министерства внутренних дел, в Петербурге были составлены точные списки женщин, занимающихся торговлей телом, которых сосредоточили в официально зарегистрированных публичных домах.

В 40—50-х гг. подобные заведения размещались главным образом в районе нынешнего Суворовского проспекта, тогда носившего название Слоновой улицы. Любопытное описание этого места можно найти в воспоминаниях большого знатока истории Петербурга, знаменитого русского юриста А. Ф. Кони: «Переходя через Знаменскую площадь, мы оставляем направо ряд параллельных улиц, застроенных деревянными домами, напоминающими глухую провинцию. Некоторые из них со ставнями на окнах, задернутыми днем густыми занавесками, имеют незавидную репутацию, на которую завлекательно указывают большие лампы с зеркальными рефлекторами в глубине всегда открытого крыльца»[21]21
  Кони А. Ф. Собр. соч. В 8-ми тт. Т. 7. М., 1969, с. 31.


[Закрыть]. Небольшая часть более фешенебельных домов размещалась на Мещанской и Итальянской улицах, по обе стороны Екатерининского канала.

Число домов терпимости неуклонно возрастало примерно до конца 70-х гг. В 1879 г. в Петербурге уже функционировало 206 борделей с 1528 проститутками[22]22
  См.: Федоров А. И. Указ, соч., с. 10.


[Закрыть]. Заведения довольно сильно разнились по обстановке. Почти 70 процентов домов, которыми пользовались городские низы – мелкие чиновники, торговцы, ремесленники, рабочие, – были весьма дешевыми. К 70—80-м гг. XIX в. они сосредоточились в районе Сенной площади и в Таировом переулке. Самой скандальной славой в это время пользовался так называемый «Малинник» на Сенной. Яркое описание заведения, соседствующего с трактиром, мелочной лавкой и лабазами, дал В. В. Крестовский в документальном романе «Петербургские трущобы»: «Верхний этаж под трактиром и три остальные подворных флигеля – все это, разделенное на четырнадцать квартир, занято тринадцатью притонами самого мрачного, ужасающего разврата. Смрад, удушливая прелость, отсутствие света и убийственная сырость наполняют эти норы… по-видимому, препятствуют всякой возможности жить человеку в этой норе, а между тем в ней по ночам гнездится не один десяток бродячего народа, которого заводят сюда разврат и непросыпное пьянство. И каждая из подобных нор непременно вмещает в себя по несколько закоулочных каморок, отделенных одна от другой тонкими деревянными перегородками. Убогая кровать или две доски, положенные на две бревенчатые плахи, составляют всю мебель этих каморок… Но если что и производит на душу невыносимо тяжелое впечатление, то это женщины, гнездящиеся в малинникском заведении»[23]23
  Крестовский В. В. Петербургские трущобы. Кн. II. СПб., 1993, с. 311,318.


[Закрыть]. Цена услуг этих женщин не превышала 50 копеек. В праздничные дни проститутка из «Малинника» нередко обслуживала по 50 человек. Одевались девицы в таких заведениях не только бедно, но и непристойно примитивно. Иногда их одежда состояла всего лишь из грязного полотенца, обмотанного вокруг бедер. Часто в угоду клиентам-морякам девицы покрывали себя татуировкой[24]24
  См.: Проституция в России. Картины публичного торга. СПб., 1908, с. 158; Покровская М. И. Борьба с проституцией. СПб., 1900, с. 17; Бентовин Б. И. Торгующие телом. СПб., 1910, с. 119.


[Закрыть].

Кадры дешевых домов терпимости формировались в основном путем перевода девиц из борделей более высокого ранга. Судьба одной из таких пониженных в разряде проституток описана М. И. Покровской, проводившей в 1899 г. медико-психологическое обследование клиенток Калинкинской больницы. Двадцатипятилетняя девица с 11-летним профессиональным стажем, начав «работу» в двухрублевом заведении, после болезни оказалась в 30-копеечном – в «тридцатке». Там для поддержания тонуса девушкам, вынужденным обслуживать в день минимум по 15—20 человек, хозяйка давала каждой по 4 стакана водки. Обследованная проститутка, конечно, стала к тому же и алкоголичкой.

После ежегодной «перетарификации» девицы из дешевых заведений оказывались просто на улице. Они, как правило, начинали обслуживать ночлежные дома. В конце XIX в. в знаменитых Вяземских трущобах жила 60-летняя проститутка Саша Столбовая по прозвищу Пробка. В молодости бывшая тверская крестьянка прошла через все публичные дома Сенной, Таирова переулка и побывала в знаменитом «Малиннике». Выброшенная в конце концов и оттуда, она истово трудилась на ниве любви в Вяземском доме[25]25
  См.: Свешников И. Петербургские трущобы и их обитатели. СПб., 1900, с. 32-34.


[Закрыть].

Наметившаяся к концу XIX в. общая тенденция сокращения числа публичных домов отразилась в первую очередь на дешевых борделях. Многие из них ликвидировали по решению Врачебно-полицейского комитета как не соответствующие элементарным требованиям гигиены. К 1883 г. в Петербурге оставалось 146 публичных домов, к 1889 г. – 82, а к 1897 г. – 69[26]26
  См.: Федоров А. И. Указ, соч., с. 6, 45; Статистика Российской империи. XIII в. Проституция в Российской империи по обследованию на 1 августа 1889 г. СПб., 1890, с. 4-5.


[Закрыть]. Но и среди этих уже не столь многочисленных заведений большинство составляли те, где плата за услуги не превышала 1 рубля. Так, по данным всероссийского обследования 1889 г., из 82 домов в Петербурге дорогих насчитывалось всего лишь 4, в 27 борделях за визит брали 1 —2 рубля, в 51 – от 30 до 50 копеек. Конечно, содержать такие заведения было выгоднее. За аренду помещения, как выяснилось в ходе обследования, хозяйки платили от 30 до 120 рублей в год. У владельцев же шикарных публичных домов только квартирные расходы достигали 1200—5000 рублей. И все же содержатели дорогих борделей в Петербурге не скупились. В середине 80-х гг. хозяйка одного из таких заведений истратила 7 тыс. рублей на оборудование зеркального зала для «особых случаев»[27]27
  См.: Шашков С. С. Собр. соч. В 2-х тт. Т. 1. СПб., 1898, с. 889.


[Закрыть]. Подобные расходы, впрочем, очень быстро окупались. Врачебно-полицейский комитет позволял повышать цены за услуги в зависимости от комфорта и обстановки. За сеанс в дорогом публичном доме брали 3-5 рублей, за ночь – 5—15, за обслуживание клиента вне борделя – до 25 рублей[28]28
  См.: Федоров А. И. Указ, соч., с. 45; Статистика Российской империи…,с. 4—5.


[Закрыть]. При этом указанные цены оставались стабильными начиная с 70-х гг. XIX в.

Конечно, интерьеру соответствовали и женщины. В дорогих публичных домах «работало» в основном больше иностранок: немки, голландки, француженки. Встречались даже японки, они отличались особой чистоплотностью и примерным поведением[29]29
  См.: Штюрмер К. Л. Указ, соч., с. 28.


[Закрыть]. «Проститутки-аристократки» умели себя и подать, и продать. Чаще всего это выражалось в одежде. В некоторых заведениях доминировал «национальный стиль»: можно было развлечься с костюмированной «грузинской княжной», «пылкой испанкой», «русской красавицей». В Петербурге на рубеже XIX—XX вв. существовал публичный дом, где все женщины выходили к гостям в костюмах эпохи Директории: в париках и кринолинах. Сверхутонченным эротизмом отдавала и обстановка другого заведения, в котором девиц наряжали в подвенечные платья и фату[30]30
  См.: Бентовин Б. И. Указ, соч., с. 119.


[Закрыть].

Но не только внешний антураж мог привлечь посетителей в немногочисленные дорогие петербургские бордели. Девицы там содержались, как правило, достаточно образованные. Как ни парадоксально, в конце XIX в. это привлекало мужчин даже в продажных женщинах. Намеки на культуру, вероятно, создавали некую иллюзию любви, насколько такое возможно в борделе. Опросы, проведенные в 1899 г. М. И. Покровской, а в 1908 г. Б. И. Бентовиным, среди женщин, лечившихся в Калинкинской больнице, показывают, что окончившие гимназию и владеющие тремя языками не редкость среди обитательниц российских диктерионов. М. И. Покровская нарисовала психологический портрет 19-летней неудавшейся актрисы из семьи нижегородского механика, добровольно поступившей в публичный дом. Девушка, ни в коем случае не пожелавшая менять свой образ жизни, в борделе пользовалась особым спросом у гостей благодаря молодости, красоте и, главное, образованности. Это обеспечивало ей привилегированное положение[31]31
  См.: Покровская М. И. Указ, соч., с. 12-13.


[Закрыть]. Весьма похожий тип проститутки описан и Б. И. Бентовиным. Это некая Генриетта Д. – 21 года, свободно говорившая на французском, немецком, итальянском языках, женщина с очень властным и сильным характером и, что самое интересное, считавшая проституцию нормальным занятием, которого нечего стыдиться. По словам Генриетты, «каждый выбирает себе тот труд, который ему больше подходит». Она считалась неформальным лидером в публичном доме, отстаивая материальные и профессиональные права своих «коллег»[32]32
  См.: Бентовин Б. И. Указ, соч., с. 20—21.


[Закрыть].

Действительно, «идейность» оставалась, пожалуй, характерной чертой обитательниц дорогих публичных домов Петербурга. В отличие от дешевых «билетных» девиц, они шли в бордели вполне сознательно и, как правило, добровольно, оценивая все опасности своей профессии, а следовательно, старались следить и за гигиеной, и за образом жизни. Может быть, отчасти благодаря этим качествам «служащих» несколько шикарных борделей города просуществовало довольно длительный период времени. Согласно данным обследования 1889 г., в Петербурге функционировало два публичных дома, зарегистрированных в 40-х гг. XIX в., 14 заведений были известны не менее 20 лет, 47 – не менее 10 лет.

Показательна в этом плане судьба публичного дома на Потемкинской улице, сумевшего удержаться «на плаву» даже в 1909 г., когда в Петербурге осталось всего 32 таких заведения с 322 девицами[33]33
  См.: Врачебно-полицейский надзор за городской проституцией, с. 20.


[Закрыть]. Его обстановка почти дословно описана А. И. Куприным в повести «Штабс-капитан Рыбников»: «Это учреждение было нечто среднее между дорогим публичным домом и роскошным клубом – с шикарным входом, с чучелом медведя в передней, с коврами, шелковыми занавесями, люстрами, с лакеями во фраках и перчатках. Сюда ездили мужчины заканчивать ночь после закрытия ресторанов. Здесь же играли в карты, держались дорогие вина и всегда был большой запас красивых, свежих женщин, которые часто менялись»[34]34
  Куприн А. И. Собр. соч. В 6-ти тт. Т. 4. М., 1958, с. 31—32.


[Закрыть]. Именно этот контингент проституток мог обратиться в 1910 г. к Первому Всероссийскому съезду по борьбе с торгом женщинами с просьбой ввести обязательный осмотр посетителей публичных домов. «Идейные» проститутки стремились до минимума свести степень риска в своей профессии. Весьма показательно в этом плане их письмо в оргкомитет съезда: «Мы ведь тоже люди, здоровье нам дорого, и старость наша и без того не сладка. Посетители не лучше нас, участвуя в этом деле. Авось найдутся добрые люди, которые поймут, что губить нам в молодые годы свое здоровье тоже горько и обидно, что все только с одной стороны требуется, только с нас. Просим убедительно и об нас позаботиться»[35]35
  Труды Первого Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами. Т. П. СПб., 1912, с. 511.


[Закрыть]. Письмо подписали 63 поднадзорные «билетные» девицы, по-видимому лишенные сентиментального подхода к своей профессии.

В целом же проститутки из дорогих и средней категории публичных домов склонны были к определенной восторженности, проявлявшейся прежде всего в «обожании» подруг. Такое поведение вообще характерно для заведений закрытого типа, где в тесном контакте живут молодые, сформировавшиеся люди: для кадетских корпусов, институтов благородных девиц, пансионов. Но если в последних «обожание» зачастую имело сексуальный подтекст, в публичных домах он полностью отсутствовал, о чем свидетельствуют образцы писем подруг-проституток, собранных Б. И. Бентовиным. Нередко это были стихи, даже не столь уж неграмотные, пронизанные острым чувством одиночества:

«Когда будет свободное время

То взгляни ты тогда на листок

И припомни давно ль это было,

Как ходила ко мне в вечерок

Каждый день мы с тобою встречались.

Я была другом всегда для тебя

Но, поверь, не пройдет и недели,

Как забудешь ты скоро меня.

Хоть и мне-то самой и придется

Видеть многие лица подчас,

Но, клянусь, я тебя не забуду

Вспоминать буду, верь мне, не раз.

Старый друг, ведь известно, что лучше

Будет нового друга всегда —

Так прошу тебя, Маня, припомни,

Ты в свободное время меня».

Бентовин Б. Торгующие телом. СПб., 1910, с. 128

Конечно, к такой форме выражения чувств способны более или менее образованные женщины. Может быть, именно поэтому они во многом улавливали те настроения, которые наличествовали в среде здравомыслящих российских медиков и правоведов.

Вопросы охраны здоровья и прав проституток в борделях не раз поднимались членами Врачебно-полицейского комитета Петербурга и представителями врачебно-правовой общественности. Так, известный врач-венеролог В. М. Тарновский в 1881 г. настаивал на обязательном осмотре посетителей публичных домов, считая возможным пускать туда людей «под маской»[36]36
  Тарновсхнй В. М. Проституция и аболиционизм. СПб., 1888, с. 84.


[Закрыть]. Первый съезд по борьбе с сифилисом в 1897 г. обязал «гостей» совершать интимный туалет и даже попросту мыться перед контактом с девицей[37]37
  См.: Штюрмер К. Л. Указ, соч., с. 77—82.


[Закрыть]. Конечно, реально это можно было осуществить лишь в достаточно комфортабельных борделях, а не в «Малиннике» и ему подобных заведениях. Все же члены Врачебно-полицейского комитета пытались отрегулировать и эту ситуацию, предлагая, например, в 80-х гг. XIX в. создать специальные солдатские публичные дома с предварительным осмотром клиентов, который должно было организовать военное начальство.

Все эти начинания натолкнулись, однако, на мощное сопротивление демократически настроенной общественности. С конца XIX в. развернулась «борьба» с публичными домами любых рангов, совпавшая по времени с развитием общемирового процесса либерализации половой морали, что в целом влияет на сокращение рядов профессиональных проституток. Отчасти бордели заменили «домами свиданий», в основном же конкуренцию составляли вольные проститутки, число которых неуклонно возрастало. Расположенные традиционно на окраине города, публичные дома не могли привлекать посетителей, тем более что в начале XX в. в центре Петербурга предложение любви явно превышало спрос. Таким образом, традиционное представление о «бордельной» проституции как основной форме торговли любовью в Петербурге не совсем верно. И все же следует отметить, что она была весьма удобной с точки зрения контроля государства за интимными развлечениями своих граждан. В определенной мере в публичных домах легче осуществлялся медицинский надзор.

Кроме того, «билетные» девицы ярко демонстрируют две крайние категории в составе продажных особ – полностью безвольных жертв, доставленных в публичный дом агентами или даже знакомыми мужчинами, и сознательных профессионалок, четко понимающих недостатки и преимущества службы в заведении. Первую категорию российский бордель постепенно превращал в полное ничтожество в социальном и физическом смыслах. Вторая же находила здесь защиту от сутенеров, представителей уголовного мира, неизбежно группировавшихся вокруг свободных продажных женщин, а главное, четкий профессионально-социальный статус, что в некоторой степени могло помочь им при желании изменить свою судьбу.

Действительно, часто проститутки, находившиеся в публичных домах, могли даже накопить определенные средства на «будущее». Об этом свидетельствует весьма любопытный архивный документ «Отчет инспектора финансовой части Врачебно-полицейского комитета Санкт-Петербурга за 1908 г.». Согласно отчету, в сберкассе комитета имелось 27 272 руб. 37 коп., перечисленные петербургскими проститутками. Часть денег по поручению вкладчиц была изъята на воспитание детей. В результате в кассе оставалось 17 785 руб. 71 коп., из них 14 436 руб. внесли на хранение женщины из 7 борделей высшего разряда, остальные 3 329 руб. 71 коп. – особы из 25 домов средней и низшей категорий[38]38
  См.: ЦГИА СПб., ф. 569, оп. 11, д. 1271, л. 21.


[Закрыть].

Однако представительниц слабого пола, сознательно относившихся к своей профессии и служивших в дорогих борделях, было не так уж мало. Эти проститутки не представляли собой характерный тип петербургской «билетной» проститутки, усредненные характеристики которой были получены на основе данных обследования 1889 г. В конце XIX в., в период расцвета бордельной торговли любовью, средний возраст «билетной» девушки в Петербурге равнялся 24 годам, на два года превышая средние показатели Российской империи. Среди обитательниц петербургских борделей более половины составляли женщины с залеченным сифилисом и иными венерическими заболеваниями, тогда как по России контингент бывших больных не превышал 40%[39]39
  См.: Статистика Российской империи…, с. 2,3.


[Закрыть]. Правда, это вовсе не означало, что в Петербурге венерические болезни распространялись быстрее, чем в целом по России. Скорее подобная ситуация – результат хорошо поставленного в городе надзора. Одним словом, петербургская «билетная» проститутка на рубеже XIX—XX вв. – это женщина в возрасте 25 лет, провинциалка, проработавшая «жрицей любви» около 6—7 лет, как правило, один-два раза перенесшая венерическое заболевание и получающая за свои разовые услуги в среднем от 30 коп. до 1 руб. 50 коп., в целом существо сентиментальное и истерическое, часто хроническая алкоголичка. «Билетные» девицы оказались вымирающим слоем в среде продажных женщин. К моменту свержения царизма публичных домов в Петербурге, к тому времени уже Петрограде, практически не осталось. Они исчезли под давлением сторонников аболиционизма, что, однако, вовсе не означало спад торговли любовью в городе к 1917 г. Проституция просто приобрела несколько иные формы, которые тоже имеют свою историю.