Текст книги "Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в."

Автор книги: Михаил Шкаровский

Соавторы: Наталия Лебина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Подобные репрессивные акции в связи с неопределенностью критериев проституции и при отсутствии государственной системы ее регистрации нередко калечили людские судьбы. В качестве примера можно привести историю некой В., дочери кронштадтского рабочего. В январе 1922 г. в возрасте 18 лет она оказалась безработной. В то время В. встретилась с матросом Балтийского флота, молодые люди стали жить вместе, но официально в брак не вступали. Однажды они заночевали у подруги и попали под проверку. Выяснив, что В. безработная, ее поставили на учет как проститутку, в результате по решению погранотделения ГПУ девушку выслали из Кронштадта, где оставались ее престарелые родители, в Тверскую губернию. Позднее В. поселилась в Петрограде, но работу найти не смогла, голодала. На бирже труда ее как приезжую регистрировать (оказывались и в «закрытый» город Кронштадт вернуться не разрешили. Нельзя спокойно читать слезные просьбы матери о дозволении жить с дочкой. В марте 1924 г. и сама девушка умоляла совет по борьбе с проституцией «помочь вернуться в Кронштадт к родным и не дать погибнуть».

Почву для произвола создавало и отнюдь не редкое использование чинами милиции своего служебного положения в корыстных целях. Как свидетельствуют архивные документы, во время внезапных облав проверяющие порой заставали постового или участкового надзирателя на квартире у продажной женщины. Даже в официальном отчете комиссии по делам несовершеннолетних за 1923 г. отмечалось, что малолетние проститутки умеют ладить с милиционерами и «ублажать» их. А вот еще один характерный документ того времени – заявление председателя правления школы командного состава уголовного розыска и милиции своему начальству, в котором, в частности, сообщалось, что до 50% посещающих клуб составляют нежелательные лица и «большей частью это уличные элементы – женщины, попадающие под 171, 176 ст. УК (подразумевались проститутки. – Н.Л.), – проводятся членами клуба, защищающими этих «милых особ»… после чего безусловно завязывается знакомство с теми лицами, с которыми рабоче-крестьянская милиция ежедневно ведет упорную борьбу»[293]293
  ЦГА СПб., ф. 33, оп. 2, д. 793., л. 38.


[Закрыть].

Впрочем, подобные обстоятельства мало смущали руководство петроградской милиции, и в частности И. К. Серова. В начале ноября 1923 г. он предложил губкому РКП(б): «Признать самой правильной и рациональной мерой борьбы с проституцией – административную высылку из пределов города и губернии всех проституток-профессионалок… Одновременно с привлечением к ответственности замеченных в хулиганстве производить их обязательное медицинское освидетельствование и всех больных изолировать в лечебных заведениях. Эту меру проводить вообще в отношении всех уличенных в болезни проституток»[294]294
  Там же, д. 721, л. 178-179.


[Закрыть]. Данный документ, как представляется, свидетельствует о правовой неразберихе и неизбежном ее следствии – нарушении прав личности. Активность местных милицейских начальников была несколько приостановлена присланной из Москвы «Инструкцией органам внутренних дел по борьбе с проституцией». В ней указывалось, что не подлежат «никаким преследованиям и принудительному медицинскому освидетельствованию проститутки, занимающиеся промыслом в пределах своего постоянною жилья», а все меры милиции должны обязательно согласовываться с местными советами по борьбе с проституцией. Инструкцию подписал нарком внутренних дел А. Белобородов.

Но даже приказ наркома подействовал не сразу. Еще в декабре 1923 г. начальник 5-го отделения милиции рапортовал в управление, что «впредь до ликвидации сборищ проституток на углу Пр. 25-го Октября (Невского) и Лиговки и Пр. 25-го Октября и Пушкинской» с шести до двенадцати вечера будут выставлены посты с целью «недопущения скопления проституток»[295]295
  Там же, л. 191.


[Закрыть]. И все же весной 1924 г. высылка гулящих женщин из Ленинграда была отменена; их теперь задерживали, как правило, лишь за совершение уголовно наказуемых действий.

Однако начиная со второй половины 20-х гг. репрессивные меры в отношении женщин, заподозренных в проституировании, вновь усилились. В октябре и декабре 1925 г. НКВД РСФСР провел межведомственные совещания, на которых представил свой проект «Тезисов по борьбе с социально-паразитическими элементами», встретивший серьезную критику Наркомздрава. Но состоявшееся 10—14 января 1926 г. совещание наркомов внутренних дел союзных и автономных республик СССР признало необходимым ввести в законодательном порядке правила, по которым отдельные социально-паразитические элементы (профессиональные проститутки и нищие), являющиеся наиболее социально опасными для общества, подвергались бы изоляции в специальных колониях. Совещание также постановило усилить борьбу с притоносодержателями, приравняв к ним лиц, предоставляющих свои квартиры с целью разврата, и производить принудительное лечение венерических больных в случае их отказа. Работники НКВД склонны были признать социально опасными всех женщин, ведущих легкомысленный образ жизни.

В результате проведенных во второй половине января переговоров с Центральным советом по борьбе с проституцией удалось прийти к своеобразному компромиссу. Совет, в очередной раз отвергнув высылку проституирующих особ в другие города, вынужденно согласился с идеей организации трудовых колоний, но лишь для социально опасной категории проституток (главным образом связанных с преступным миром) и «с обеспечением гарантий против расширительного толкования и возможных злоупотреблений»[296]296
  ЦГА СПб., ф. 4301, оп. 1, д. 3136, л. 31.


[Закрыть]. Совет также поставил условие обязательности судебного приговора и для направления в колонию. В итоге за соответствующими административными органами признавались права «входить в суд с предоставлением о признании отдельных паразитирующих элементов социально опасными» с последующей их изоляцией.

В сентябре 1926 г. НКВД разработал и представил в Госплан для включения в готовящийся генеральный план борьбы с социальными аномалиями проект организаций трудовых колоний с принудительной работой и специальным режимом для 3 тысяч «особо злостных» проституток, который был встречен там вполне благосклонно. Кроме того, ВЦИК и СНК РСФСР решением от 9 августа 1926 г. дополнили Уголовный кодекс новой статьей, по которой лишением свободы на срок до 1 года каралось «заведомое постановление другого лица в опасность заражения венерической болезнью» независимо от того, произошло заражение или нет. В октябре Совнарком в принципе принял постановление о принудительном освидетельствовании и лечении венерических больных, находящихся в заразном периоде, предложив Наркомздраву уточнить категории населения, подпадающего под него. Среди установленных вскорости 8 категорий упоминались и лица, «ведущие, по сведениям органов административного надзора, Такой образ жизни, при котором они могут стать источником массового распространения болезней». Это постановление в дальнейшем также начало использоваться для преследования проституток.

И все же социалистическое государство по-прежнему избегало прояснения своей правовой позиции в отношении института проституции, карая за занятие ею с помощью косвенно касающихся публичных женщин юридических актов. На уровне же общественного сознания идея насильственного репрессивного искоренения института продажной любви поддерживалась. Так, в 1931 г. одна из участниц совещания женщин—членов ЦИК СССР и ВЦИК говорила: «На сегодня безработицы нет, а еще имеются кадры проституток. Здесь одна из товарищей говорила, что надо создавать профилактории и т. п. Занимались этой филантропией, хватит. Надо не филантропией заниматься, а издавать такой закон, который преследовал бы проституцию как уголовное преступление. Это будет не филантропия, а в корне подобреет проституцию…»[297]297
  Цит. по: Чирков П. М. Решение женского вопроса в СССР (1917—1937). М., 1978, с. 213.


[Закрыть] Но властным структурам более простым казался путь объявления продажных женщин сознательными классовыми врагами. Довольно распространенным в то время было мнение, выраженное известным публицистом-социологом Д. И. Лассом: «Всех социально запущенных и отказывающихся от работы проституток следует рассматривать как дезертиров трудового фронта, как вредителей нашего строительства. Для них остается один путь исправления – изоляция и принудительное перевоспитание»[298]298
  Ласс Д. И. По пути к ликвидации проституции. М., 1931, с. 32.


[Закрыть].

Репрессивная деятельность милиции усиливалась. Формально основанием для этого явилось постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 29 июля 1929 г. «О мерах по борьбе с проституцией». Женщин, согласно весьма расплывчатой формулировке постановления, «стоявших на грани проституции», административные органы теперь почти на законных основаниях отлавливали в ночлежках, на барахолках, на вокзалах, в ресторанах. Появились даже своеобразные «секретные агенты», специализировавшиеся именно на выявлении особ, занимавшихся сексуальной коммерцией. В ленинградской милиции известностью пользовалась начальница одного из районных отделений НКВД П. И. Опушонок. Она сама выслеживала проституток в районе Лиговки. Волна репрессий буквально захлестнула город. С 1933 г. милиция начинает проводить систематические операции по очистке «города Ленинграда» от «паразитического элемента», а всего за 1934-1935 гг. было задержано и прошло через специальные комиссии почти 18 тыс. человек. Одновременно власти пытались очистить город и посредством паспортизации. Не получившие заветный документ не имели права проживать в Ленинграде.

Весной 1935 г. в Ленсовет обратился с письмом начальник ленинградской милиции С. Г. Жупахин. Он утверждал, что работа Ленгорсобеса и других общественных организаций в вопросах профилактики и борьбы с проституцией должного эффекта не дала, и просил «санкции на мероприятия, обеспечивающие полностью очищение гор. Ленинграда от проституирующего элемента, избравшего себе путь паразитического образа жизни, как основного источника средств к существованию»[299]299
  ЦГА СПБ., ф. 7384, оп. 2, д. 59, л. 679-680.


[Закрыть]. В целом инициатива ленинградских органов НКВД шла в русле общих мероприятий государства по репрессивному искоренению форм девиантного поведения населения. 7 апреля 1935 г. ЦИК СССР и СНК внесли в статью уголовных кодексов союзных республик о подстрекательстве несовершеннолетних к совершению преступления дополнение о наказуемости за понуждение их к занятию проституцией, а спустя полгода, 17 октября, приняли постановление о введении новой статьи, предусматривающей лишение свободы сроком до 5 лет за изготовление, распространение и рекламирование порнографической продукции. Этот правовой акт тоже использовался как мера уголовно-правовой борьбы с проституцией.

Репрессивные мероприятия стали основной формой работы ленинградских правоохранительных органов. Они систематически отчитывались обкому ВКП(б) об успехах в данной области. При этом искоренение проституции по-прежнему велось с нарушением норм правовой жизни общества. Весьма показательным в этом плане является отчет ленинградской милиции за 1936 г. Органам НКВД удалось выявить в городе почти 250 женщин, занимавшихся сексуальной коммерцией. Однако в судебном порядке было привлечено к ответственности лишь 8 человек, 185 женщин подверглись наказанию по постановлению «тройки» – учреждения, аналогичного знаменитым «особым совещаниям». По заведомо сфабрикованным и совершенно незаконным обвинениям почти 200 человек отправили в лагеря.

Беззаконие восторжествовало. Работа с социальными аномалиями полностью перешла в ведение НКВД. О плодах этой реорганизации наглядно свидетельствует судьба Свирской колонии. Ее директор, выступая летом 1937 г. на собрании актива Ленсовета, указал, что функции социальной реабилитации учреждение выполнять не в состоянии. Последнюю партию людей, выпущенных из колонии, «трудоустроили» в тайге, в 250 км от железной дороги. Естественно, что результатом такой «заботы государства» явилось массовое бегство с места работы. Вероятно, желая избежать подобных эксцессов, СНК РСФСР 17 октября 1937 г. принял постановление о ликвидации всех учебно-производственных комбинатов Наркомата соцобеспечения. В январе 1938 г. Свирская колония была передана НКВД. Теперь она ничем не отличилась от других лагерей ГУЛАГа.

Судьбы загнанных в них и запуганных падших женщин печальны и безысходны. О жизни этих девушек в северных лагерях рассказывает в своих воспоминаниях, опубликованных в 1989 г., Л. Разгон, в свое время корреспондент Комсомольской правды», а впоследствии один из заключенных ГУЛАГа. В северных лагерях женщины и девушки, захваченные во время облав на барахолках, вокзалах, в ресторанах, вынуждены были обслуживать целые бригады лесорубов. Согласно последним недавно рассекреченным данным, по решению тех же «троек» женщин, действительно занимавшихся проституцией или просто подозреваемых в торговле собой, нередко даже расстреливали, пытаясь ликвидировать их как «класс»[300]300
  Аргументы и факты, 1990, № 16, 21—27 апреля.
  


[Закрыть].

Итак, к концу 30-х годов произошло не только размежевание медицинских и социально-правовых аспектов в политике государства по отношению к проституции как одной из форм девиантности населения. Полностью победила тенденция насильственного репрессивного искоренения отклонений в поведении людей. В отличие от дореволюционного общества тоталитарный социализм не испытывал сомнений, правильна ли его позиция в отношении падших, будь то женщины, вынужденные или желающие себя продавать, или мужчины, потребители этого товара. Советская система долгое время гордилась тем, что ей удалось изжить позор «терпимости государства в отношении проституции». Действительно, всю социальную политику эпохи сталинизма можно охарактеризовать одним словом – нетерпимость. Руководствуясь ею, тоталитарное общество уничтожало культурные течения, научные направления, своих идейных противников, нации и народы с тем же рвением, что и преступников, алкоголиков, нищих, проституток. Читатель может резонно счесть подобное сравнение некорректным. Однако опыт нашей истории убедительно продемонстрировал, что нетерпимость в отсутствие законов, охраняющих права любой личности, даже склонной к отклоняющемуся поведению, гораздо более опасна для морального здоровья общества, нежели терпимость, имеющая юридические основания. Конечно, нельзя расценивать все противоправные деяния Советской власти в отношении института проституции лишь как последствия злого умысла. Уже в конце 20-х гг. стало ясно, что происходящие в советском обществе перемены не могли создать социально-экономические условия для ликвидации неравенства людей – основы девиантности в целом. Но не оправдались не только эти надежды. С трудом менялась и морально-нравственная атмосфера. Об этом рассказывает последняя глава книги.

Н. Б. Лебина. В отсутствие официальной проституции

Петербургская демократически настроенная интеллигенция совершенно серьезно считала, что грядущая революция в России будет способствовать уничтожению проституции. Эти мысли высказывались многими участниками Первого Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами в 1910 г. В качестве одного из путей снижения спроса на продажную любовь предполагалось развитие в обществе свободных половых отношений. При этом некоторые делегаты съезда заявляли, что «идеал свободной любви уже давно осуществлен в пролетариате, где мужчины и женщины в возрасте от 18 до 25 лет сходятся, не вступая в брак»[301]301
  Труды Первого съезда по борьбе с торгом женщинами, т. 1, с. 205.


[Закрыть].

Реальная возможность предложить этот образец половых отношений для восприятия всему обществу представилась очень скоро. Бурный 1917 год перевернул привычный уклад жизни петербуржцев. Перемены коснулись и норм сексуальной морали. Ф. Энгельс в свое время отмечал, что «…в каждом крупном революционном движении вопрос о «свободной любви» выступает на первый план. Для одних это – революционный процесс, освобождения от традиционных уз, переставших быть необходимыми, для других – охотно принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого рода свободные и легкие отношения между мужчиной и женщиной»[302]302
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 8.


[Закрыть]. Эта мысль представляется достаточно разумной и исторически обоснованной. Принципы семейно-половой морали становились ареной реформаторской деятельности в ходе многих революций. Но с наибольшим размахом социальный эксперимент в области корректировки сексуальных норм был поставлен в революционной России. Затронул он и Петербург.

Изучать психологию интимных отношений весьма непросто. Пожалуй, легче всего изменения, происходящие в этой сфере, выявляются в молодежной среде, наиболее восприимчивой к новшествам любого порядка. Большевистские лидеры возлагали большие надежды по преобразованию России на молодое поколение в целом, и прежде всего на рабочую молодежь. Ей отводилась немаловажная роль и в процессе морального обновления общества.

Предполагалось, что молодые рабочие в новых условиях разовьют те особые нравственные качества, которые якобы присущи их социальной среде. К этим качествам, по-видимому, относили и уровень сексуальных ориентиров пролетарской массы. Попробуем же оценить историческую реальность, социальные ожидания и их действительное воплощение, насколько это возможно в специфической сфере половой морали, и проанализировать, как все перечисленные факторы повлияли на институт проституции в заметно изменившихся после революции условиях городской жизни.

Свободная любовь

В определенном смысле бывшей столице Российской империи повезло – здесь революционные власти не ввели в действие пресловутого декрета о социализации женщин, имевшего хождение во многих провинциальных городах России. В нем указывалось: «С 1 мая 1918 г. все женщины с 18 до 32 лет объявляются государственной собственностью. Всякая девица, достигшая 18-летнего возраста и не вышедшая замуж, обязана под страхом строгого взыскания и наказания зарегистрироваться в бюро «свободной любви» при комиссариате презрения. Зарегистрированной в бюро «свободной любви» предоставляется право выбора мужчины в возрасте от 19 до 50 лет себе в сожители супруга… Мужчинам в возрасте от 19 до 50 лет предоставляется право выбора женщин, записавшихся в бюро, даже без согласия на то последних, в интересах государства. Дети, произошедшие от такого сожительства, поступают в собственность республики»[303]303
  Социализация женщин. Пг., 1918, с. 4—5.


[Закрыть]. Многие российские исследователи и сегодня называют декрет фальшивкой, но отрицать всплеск интереса к вопросам пола в первые послереволюционные годы не может никто. Действительно, новая половая мораль, образец которой якобы явил рабочий класс, активно предлагалась жителям Петрограда, в особенности после окончания гражданской войны.

Петроград удивительно быстро сбросил с себя аскетическую суровость эпохи «военного коммунизма». Улицы города ожили, и жизнь вновь стала приобретать привычные формы, одной из которых, несомненно, являются внебрачные отношения между мужчиной и женщиной. Именно эти отношения послужили предметом бурных дискуссий в начале 20-х гг. Причем в обсуждении половых вопросов умудрились принять участие практически все большевистские лидеры. Внешне тон задала А. М. Коллонтай. Пятидесятитрехлетняя Александра Михайловна, явно окрыленная своим романом Павлом Дыбенко, который был моложе ее на 17 лет, с истинно женским пылом отстаивала на страницах молодежного журнала «Молодая гвардия» свою теорию «Эроса крылатого» – свободной от экономических уз любви. «Для классовых задач пролетариата, – писала А. М. Коллонтай, – совершенно безразлично, принимает ли любовь формы длительного оформленного союза или выражается в виде преходящей связи. Идеология рабочего класса не ставит никаких формальных границ любви»[304]304
  «Молодая гвардия», 1923, № 3, с. 122.


[Закрыть]. Следует отметить, что эти идеи падали на благодатную почву. Они позволяли возвести присущую городским низам вольность нравов на мощную основу.

Сегодня интерес российского, а тем более западного читателя к вопросам личной жизни власть имущих в социалистическом обществе 20—30-х годов вполне удовлетворен. Ныне практически каждый знает, сколько жен было у И. В. Сталина и Л. Д. Троцкого. Всем известно, что академик Н. И. Бухарин в конце жизни женился на юной Анне Лариной, оставив ради нее вторую жену с малолетней дочерью, а В. М. Молотов и М. И. Калинин предоставили своих подруг в качестве заложниц диктаторскому режиму. Обыватель с удовольствием смакует подробности биографий тех, кто наверху, особенно если у них на счету не только великие деяния и великие злодеяния, но и мелкие грешки, слабости, недостатки нравственные и физические.

Наряду с этим явно идеализируется мораль среднего человека. Он в основном невинный мученик системы. Это – вечное заблуждение российского интеллигента, и до революции наивно представлявшего, что освобожденный народ, и прежде всего пролетарий, будет выступать носителем всего нового и прогрессивного в политике, экономике, культуре и даже в интимных отношениях. Но истина оказалась весьма далекой от подобных представлений. Идеал «пролетарской свободной любви» носил весьма специфический характер.

Питерская «революционная» молодежь жила весело. Г. Уэллс, посетив Петроград осенью 1920 г., рассказал о своих впечатлениях на страницах книги «Россия во мгле»: «В городах, наряду с подъемом народного просвещения и интеллектуальным развитием молодежи, возросла и ее распущенность в вопросах пола. Тяжелая нравственная лихорадка, переживаемая русской молодежью, – единственное темное пятно на фоне успехов народного просвещения в России»[305]305
  Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1958, е. 58.


[Закрыть]. Однако не следует расценивать падение нравов как результат одной лишь революции. На рубеже XIX—XX вв. принципы, которыми руководствовалась основная масса населения России во взаимоотношениях полов, заметно изменились. Особенно сильно это чувствовалось в крупных городах типа Петербурга. Действительно, представители пролетариата, и в первую очередь молодежь, довольно рано и весьма свободно вступали в половые связи. И революция здесь ничего нового не внесла.

В начале 20-х гг. у молодых пролетариев, на которых в свое время призывали равняться все общество либерально настроенные интеллигенты, существовала своя не слишком затейливая схема взаимоотношений мужчины и женщины, суть которой изложил для масс комсомольский публицист И. Лин на страницах журнала «Молодая гвардия»: «У каждого рабочего парня есть всегда своя девушка. На первых порах он только с ней танцует на балешниках, потом он ее, может быть, и любит, но самое главное, они из одного социального камня… взаимоотношения у них простые и без всяких мудрствований – биологическое удовлетворение ему дает та же самая девушка»[306]306
  «Молодая гвардия», 1923, № 4—5, с. 153.


[Закрыть].

Однако иллюзорные представления о нравственных принципах жизни рабочих были в ходу и в первые послереволюционные годы. В. И. Ленин, судя по воспоминаниям К. Цеткин, считал, что пролетариат «как восходящий класс» вовсе не нуждается в опьянении половой несдержанностью[307]307
  См.: Цеткин К. Воспоминания о Ленине. М., 1955 с. 47, 50.


[Закрыть]. А известный врач Л. М. Василевский совершенно серьезно заявлял: «Молодому рабочему не мешают жить и работать мысли (об интимных сторонах жизни. – Н.Л.), они его посещают редко, да и он может справиться с ними усилием воли…»[308]308
  Василевский Л. М. Проституция и рабочая молодежь. М., 1924, с. 65.


[Закрыть] Статистические данные достаточно убедительно свидетельствуют о том, как рабочая молодежь реализовывала усилия своей воли. В ходе проведенного, согласно декрету СНК РСФСР от 13 октября 1922 г., обследования удалось выяснить, что в 1923 г. среди петроградских рабочих-подростков, то есть лиц, не достигших 18 лет, интимные связи имели 47% юношей и 62,6% девушек[309]309
  См.: Сборник законодательных актов о труде. М., 1970, с. 772-773; Труд, здоровье и быт ленинградской рабочей молодежи. Вып. 1. Л., 1925, с. 23.


[Закрыть]. Чуть позже, в 1925 г., ленинградские медики по результатам медицинских осмотров отмечали, что молодые рабочие «являются горожанами не только по происхождению, но и живут в городе с детства, в половую жизнь вступают рано, в настоящий момент среди них половина холостых»[310]310
  Труды Ленинградского института по изучению профессиональных болезней. Л., 1926, т. 1, с. 57-58.


[Закрыть].

Свободные, необременительные отношения процветали среди рабфаковцев и студенчества, и отнюдь не «белоподкладочного», столь знаменитого своими традициями бесшабашной гульбы и кутежей. Появление среди учащихся высших учебных заведений значительного количества девушек, жизнь в общежитиях, быт которых нес печать особой вольницы, внесение в интеллигентную среду н только пролетарской идейной закалки, но нередко и простых нравов фабричных окраин и деревенских посиделок, – все это не могло не сказаться на образе жизни студенчества. Так, студентка факультета общественных наук при Петроградском университете А. И. Ростовцева вспоминала, что в начале 20-х гг. в общежитии шли бурные споры о любви в новом обществе и «самым ярким нигилистом» в вопросах пола оказалась ее сокурсница, приехавшая из Ярославской губернии. Эта недавняя крестьянка утверждала, что «любовь – кремень для зажигалок, а дружбы между мужчиной и женщиной быть не может, это только одна видимость: в основе лежит взаимное влечение, и только»[311]311
  Цит. по: На штурм науки. Л., 1971, с. 199.


[Закрыть]. Социологи путем опроса студенчества выявили, что в 1922 г. более 80,8% мужчин и более 50% женщин имели кратковременные половые связи, при этом лишь 4% мужчин объясняли свое сближение с женщиной любовью к ней[312]312
  См.: Гельман И. Половая жизнь современной молодежи. М., 1923, с. 65-71.


[Закрыть].

В рабочей среде число сторонников «свободной любви» постоянно росло. А. М. Коллонтай одобрительно относилась к этому, считая, что только «мелкобуржуазная среда готова (в этом случае. – Н.Л.) вопить о разврате». «Когда говорят о слишком свободных отношениях, – утверждала А. М. Коллонтай в январе 1926 г., – то при этом совсем забывают, что эта молодежь почти совсем не прибегает к проституции. Что, спрашивается, лучше? Мещанин будет видеть в этом явлении «разврат», защитник же нового быта увидит в этом оздоровление отношений»[313]313
  «Рабочий суд», 1926, № 5, с. Збб.


[Закрыть].

Приведенное утверждение довольно сомнительно. Бесконтрольные половые связи влекли за собой появление внебрачных детей. Представители пролетариата оказались впереди и здесь. В 1927 г. в Ленинграде на 100 мужчин-рабочих родилось 3,3 внебрачного младенца, тогда как на 100 служащих – 1,5, а на то же число хозяев – 0,7. Кроме того, свободная любовь при всей своей «революционности» не была ограждена от таких типично «капиталистических» последствий, как венерические заболевания. В кожно-венерологическом диспансере одной только больницы им. Нахимсона в 1925 г. было зарегистрировано более 2 тыс. больных сифилисом, причем молодежь в возрасте до 25 лет составляла более 40% состоявших на учете[314]314
  См.: «Ленинградский медицинский журнал», 1925, N. 3, с. 3.


[Закрыть]. А сколько юношей и девушек, стыдясь огласки, не обращались к врачам? Летом 1926 г. в ходе обязательного врачебного освидетельствования рабочих «Красного треугольника» выяснилось, что более половины работающих подростков заражены венерическими болезнями[315]315
  См.: ЦГА ИПД ф. К-156, on. 1, д. 9, л. 93-94.


[Закрыть]. Самым неприятным в этой ситуации было то, что связи с публичными женщинами, от которых до революции в основном заражались сифилисом, оказались не единственной причиной распространения венерических заболеваний. Причиной болезней в 20-е гг. в немалой степени явилось свободное интимное общение, как правило не имевшее ничего общего с истинной любовью: отсутствие привычной и довольно распространенной ранее формы проведения свободного времени – вполне официальных походов к проституткам – многие молодые люди заменили теперь «вечорками». Один из участников таких посиделок писал в 1927 г. в журнале «Смена» -. «У нас распространены вечорки, где идет проба девушек, это, конечно, безобразие, но что же делать, раз публичных домов нет». Редакция журнала не преминула осудить поборника незамедлительного удовлетворения интимных потребностей, но у него нашлось немало сторонников. Молодой ленинградский рабочий считал, что девушки на такие «мероприятия» приходят сами, и потому ничего зазорного в этом нет, хотя и похоже на публичные дома[316]316
  «Смена», 1926, Ne 7, с. 14; № 11, с. 12.


[Закрыть].

Нередко так называемая «свободная пролетарская любовь» находила выражение в групповых изнасилованиях. Показательно в этом плане преступление, совершенное в Ленинграде летом 1926 г. в знаменитом Чубаровом переулке, который до революции считался центром торговли женским телом. Преступники – 26 молодых рабочих, большинство с завода «Кооператор», – пытались оправдать себя тем, что в этих местах могли вечером находиться лишь публичные женщины[317]317
  См.: Лебедев Л., Серов С. Молодежь на суде. М., 1927, с. 14.


[Закрыть]. «Чубаровцы» были сурово наказаны, ленинградцы писали гневные письма в газеты, требуя расправы над насильниками. Но нашлись и сочувствующие насильникам. Прокурору города М. Л. Першину, выступавшему перед молодежью завода «Красный путиловец» с рассказом о «чубаровском» деле, было адресовано немало записок с вопросами, среди которых прозвучал и такой: «А если у ребят невыдержка, нетерпежка, что делать?»[318]318
  ЦГА ИПД, ф. К-202, оп. 2, д. 12, л. 56.


[Закрыть]

Получило развитие совершенно парадоксальное явление – свободные половые связи все чаще стали приобретать характер отношений, близких по сути к проституции если не в материальном, то, во всяком случае, в духовно-нравственном смысле. Это были отчужденные безличные интимные контакты, нередко с несколькими партнерами одновременно, часто по принуждению. Довольно распространенными стали случаи «петровщины» – явления, получившего свое название по фамилии учащегося московского фабрично-заводского училища, который убил девушку, отказавшуюся удовлетворить потребности его «свободной комсомольской любви». В Ленинграде факты принуждения к сожительству настолько участились в рабочей среде, что в 1929 г. в город прибыла комиссия ЦК ВКП(б) по расследованию случаев «нетоварищеского обращения с девушками»[319]319
  ЦГА ИПД, ф. К-156, on. 1а, д. 9, л. 93-94.


[Закрыть]. Примерно в это же время Выборгский райком комсомола предпринял попытку разобраться в причинах роста неблагоприятных явлений в среде молодежи. Силами комсомольцев, педагогов, медиков в районе была проведена первая и, увы, последняя бытовая молодежная конференция. Результаты опросов ее участников показали, что молодое поколение рабочих вполне освоило идеи свободной любви в своем понимании. По данным 1929 г., половую жизнь до 18 лет начали 77,5% мужчин и 68% женщин, при этом 16% юношей вступили в половую связь в 14 лет. Многие молодые люди имели одновременно по 2—3 интимных партнера, причем особенно в этом преуспели комсомольские активисты. Как писали авторы книги, обобщившей опыт конференции, «56% активной молодежи относится к группе легкомысленной и распущенной»[320]320
  Кетлинская В., Слепков Вл. Жизнь без контроля. М., 1929, с. 37, 42, 45.


[Закрыть].

По-прежнему распространенными в среде подрастающего поколения были сифилис и другие венерические заболевания. Но главное, что большинство юношей и девушек «просто смотрели на вещи»: половой акт с любым партнером мог совершиться за подарок – пару фильдеперсовых чулок или лакированные туфли – предел мечты фабричной девчонки конца 20-х гг., за приглашение в кино, театр, ресторан. С. И. Голод, один из первых советских исследователей, еще в конце 60-х гг. осмелившийся поднять вопрос об особенностях полового поведения в социалистическом обществе, справедливо писал о том, что женщины, поступающие таким образом, относятся к группе, «стоящей на грани проституции»[321]321
  Голод С. И. Социально-психологические проблемы проституции М., 1988, с. 18.


[Закрыть]. Получалось, что проповеди «свободной любви» не спасали от социального зла, каким считалась торговля женским телом, а, наоборот, его усугубляли. Может показаться на первый взгляд, что в этот тупик новое общество зашло только благодаря сторонникам теории «стакана воды», к которой тяготела и А. М. Коллонтай. Но на самом деле все было значительно сложнее.