355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Шаптала » «Устная история ЕХБ в СНГ» (СИ) » Текст книги (страница 4)
«Устная история ЕХБ в СНГ» (СИ)
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 03:06

Текст книги "«Устная история ЕХБ в СНГ» (СИ)"


Автор книги: Михаил Шаптала


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

-Были ли Вам предъявлены какие– то требования со стороны властей в тот период, когда Вы занимали пост руководителя, исполняя обязанности и находясь на нелегальном положении?

Во -первых, мы не афишировали кто, что, чем занимается. Нигде ни одной подписи не было, ни одной фамилии, что тот тем занимается, тот этим, этого не было. Все было изъято. И, вообще, почему Завадский пишет, что биографии Шапталы мы не имеем. Мы ни биографии не собирали, ни деятельность не афишировали, ничего абсолютно. Работали подпольно, хотя и на легальном я был. Работа на легальном положении была очень сложной, но дело в том, что два дня в неделю суббота и воскресенье нерабочие дни, и поэтому я мог уже свободно в пятницу, покупая билет заранее, планировать свою поездку на субботу на братское общение, или где -то регион посетить, или какую -то работу сделать. И на понедельник я уже прилетал домой, благо самолеты не так дорого стоили, и за час, полтора можно быть в Москве. У нас город такой, что можно было и в Киев, и в Москву, и на Кавказ. Это здесь середина, и я всегда там присутствовал, редко когда я там не мог быть. Работал я на предприятии, на строительстве шахт. И работал начальником отдела труда и зарплаты при шахте. Начальство знало, что я верующий, что я пресвитер, но все равно держали меня, а потом пришло время когда начальник приехал, он сам еврей из Донецка, и сказал, что я его устраиваю по работе и все. Но его вызвали и сказали, чтобы он меня убрал. Он мог бы мне этого не говорить, написать приказ, был бы человек, а дело будет, но он мне сказал, чтобы я мог рассчитаться и не портить себе документы, или он должен был меня перевести рядовым нормировщиком, и тогда это не будет номенклатура треста, и я не буду там фигурировать, числиться. Я подумал, конечно, где я устроюсь и перешел участковым нормировщиком, но это дало возможность мне на 10 лет уйти раньше на пенсию, потому что этот список входил в число подземных. Так я как по первому списку ушел в 50 лет на пенсию, а так бы в 60. Зарплата немного была ущемлена, но зато я получал премию не от шахты, а получал премию от участка. От участка было легче заработать чем от всей шахты. Там все должны были выполнять, а здесь только один участок, так что за счет премии я выходил на ту зарплату, которую получал до этой должности. Господь как -то заботился об этом вопросе. Я, конечно, очень уставал. Это и работа в церкви, во-первых, у нас еще не было других пресвитеров, не было кого избрать, и я здесь должен был обслуживать поместную церковь. Я должен был в Совете церквей принимать участие, и на общениях кругом бывать, журнал издавать, контролировать Совет родственников узников. За всем этим нужно было следить, большая работа еще и находясь на работе. Если бы сейчас мне сказали, то это совсем немыслимо, но тогда как -то находились силы, правда когда я после субботы и воскресенья на работу являлся не заходя домой, то хорошо что у меня был отдельный кабинет, а то я там бывало дремал и за работой засыпал. Но вот так приходилось это делать. Братья у нас были чудесные и пресвитеры, и мы рукополагали благовестников, которые действительно благовестники. Это было в общем по Союзу. Замечательные братья. Уважали друг друга, считались не должностями занимаемыми и положениями, а просто как братья, как деловые люди, как христиане, выполняющие какую -то работу. И делали друг за друга, и посылали, и доверяли, никаких проблем в меж братских отношениях не было. За эти три года. Каждый стоял друг за друга. Ко мне приехал Зернов, я тут пишу немного историю. Зернов был из чистых баптистов. Почему чистые баптисты? Это когда Союз объединился евангельских христиан и баптистов, то они остались чисто «баптистами», евангельских христиан они не вмещали. И он ко мне приезжал, мы несколько раз имели встречи. Один раз приехал ко мне и говорит: «Ты доверяешь братьям?» А он сидел тоже 10 лет как организатор союза в Донецке при немцах, в 57 году вернулся. Я отвечаю: «Больше чем себе. Себе могу не доверить, а братьям могу доверить». Он говорит: «Да не может быть. Ну, есть же всякие братья. Я сидел, я работал, а сколько потом свидетельствовали на меня в суде». Я говорю: «А я всем братьям доверяю и не мыслю, чтобы против кого -то иметь что– то». Вот такие были отношения во всем братстве у нас. Григорий Абрамович Гамм когда выехал в Германию, то он писал мне: «Миша я объездил сейчас 40 стран, кругом я как благовестник выступаю, но такого служения какое я вел в России не было. Когда нас гоняли по лесам, когда переходили в брод речки, когда нас разгоняли – это были самые лучшие годы моего служения». У меня письмо его сохранилось. И вот такой был энтузиазм, вот такая жертвенность. Себя отдает, чтобы другого защитить.

И когда подходил выход братьев наших Крючкова и Винса, Винс на месяц раньше вышел, так как его на месяц раньше посадили, их по одному делу судили: за организацию московской делегации. И Винс вышел раньше, приехал домой в Киев к маме, и мама ему сразу все оценила, всю обстановку передала. А у мамы здесь зародились недоверия. Шла к регистрации Киевская церковь, там Величко пресвитером был. И мама Винса близко была с Иващенко. Иващенко к ней, а она к нему. И она против Величко была. В начале у ней было очень хорошее мнение о нем, а потом оно изменилось. Она стала ему как -то не доверять, хотя Величко отсидел 3 года, пришел. Но она смотрит, что о регистрации он не возражает, и стала не доверять ему, и еще кое -кому из братьев местных общин. Уже стала перебирать. Вот Шумейко она не вместила наверное потому, что он говорил что писать и ходатайствовать мы имеем право, но христианским языком. А она высказывала так, что зубы нужны в письме, зубы, чтоб как прочитали, так как будто их укусили. Вот такое ее понимание было. Ну понятно, что она огорчена, обижена, что у нее муж сидел, что у нее сын сидит. Это все понятно. И что тут такого, что она писала так письмо в правительство: сделать то-то и то-то к такому сроку и доложить в Совет родственников узников по адресу, а адрес свой не указывала, а указывала Рытикову. Жену Рытикова, который сидел. Его жена – простая женщина, она не составляла документов, а только согласилась, чтобы на ее адрес шли письма и подвергла себя большему. Никакого влияния она не имела, просто простая женщина у нее были дети она их воспитывала и вот так она жила.

А Лида Михайловна подбирала себе кусачих людей: Юдинцеву, Хореву (жену Михаила Ивановича). В Молдавии против нее целое объединение было настроено. Мне пришлось ехать туда и по просьбе разрешить вопрос с ней. Я побеседовал с ней, но с ней беседовать трудно. Я братьям сказал, что скоро придет Михаил Иванович и с ней разберется, а вы потерпите немножко. Вот таких людей Лидия Михайловна вокруг себя собирали, и дошло до того, что Совет родственников узников стал диктовать условия правительству. Доложите по такому -то адресу, примите меры и т.д.. Я говорю: «Кто же мы такие, чтобы нам докладывали? Вы забываетесь в какой мы стране находимся». Это -одно. Во-вторых, они стали уже контролировать работу Совета церквей, то есть нашу работу. Когда братья поехали на беседу со ВСЕХБ, она говорит: «Ага, вот из Ворошиловграда Козорезова. Она женщина тоже волевая и имеет высшее образование. Мы вам ее даем, ведь должна быть представительница от Совета родственников». И когда мы ее берем и начинаем беседовать, она берет инициативу в свои руки. Нам не удобно ее остановить, мы же пришли от представителей церквей. А она ломает как хочет. Приходит Лидия Михайловна, и выходит документ прежде нашего, она уже оповестила. Так это или не так, но уже пошло. И приходилось с Лидией Михайловной говорить. Она даже последнее время уже высказывала, что Шаптала защищает милицию. Я говорю: «Я не защищаю милицию, но поймите, если этого факта не было, а вы его опубликовали, то даже милиция на местах будет читать и скажут, что клевету пишут. Вот тебе и баптисты. Да мы думали, что они честные люди, а они смотри чего пишут. У нас хватает фактов написать, больше чем предостаточно, зачем придумывать то чего не было». А Рытиков ей помогал в этом. У меня сбили сына Сережу. Они стояли на обочине, скат у них спустил, а пьяный начальник уголовного розыска Дебальцева (он даже не знал кто там стоит) зацепил их. Сыну обе ноги перебил и проехал, не остановился, а потом назад ехал. А брат Сысоев к инспектору приходит и говорит, что этот мотоцикл сбил людей. Травмы и все прочее, и его задержали. Так вот Юдинцев ко мне пришел (а Юдинцева тоже в Совете родственников узников) и говорит: «Давай мы напишем, что это специально, что это – месть. Детей сбивает начальник уголовного розыска. Знаешь какое это письмо и за рубеж, и кругом». Я говорю: «А ты уверен, что это специально было? Я расследовал. Это не специально, так как он не знал кто стоит на обочине. И мы теперь будем писать, что это было специально. Мы же грех будем брать на себя». Юдинцев: «А, с тобой не договоришься. Такой случай упустить». Я говорю: «Если бы это действительно так бы было, то да. Но если это не так, зачем же мы будем так делать».

Однажды Рытиков тоже приехал к одной семье в Краснодар. Там брат-служитель жил, который сидел, освободился, заболел и умер. Так он к этим дочерям, они уже взрослые были, с детьми занимались, приехал и говорит: «Знаете что, некоторым перед выпуском из лагеря делают уколы замедленного действия. Он приезжает домой, заболевает и умирает. Вот и вашему отцу, наверное, сделали. Напишите такое письмо, что при выпуске из лагеря ему сделали укол, он пришел домой, а через три месяца умер. Это нужно для Совета церквей. Знаете какой это будет удар». Ну, она и написала такое письмо, раз Совет церквей просит, подписала. А они его в бюллетень Совета родственников узников, и пошло по стране. Ко мне приезжает брать из Краснодара и говорит: «Что Вы делаете? Нас вызвали в КГБ в эти органы и говорят, что такого не было, что за нашей спиной это делается». Я поехал туда разбираться, стал беседовать с этой дочерью. Она мне рассказала, что Рытиков приехал и попросил это сделать, что это нужно было сделать, так как это большой удар будет по КГБ. И она это сделала. Я тогда с Лидией Михайловной говорю: «Лидия Михайловна, Вы посмотрите, что Вы делаете. Ладно если напишите там Хмара. Действительно, случай на самом деле был, никуда не денешься, и кругом было опубликовано. Разгоны собраний, там аресты, там детей отобрали, есть целый список. Папку подготовили с Геннадием Константиновичем, ходили к Андропову, председателю КГБ в Москву, чтобы показать чем они занимаются. У нас есть эти документы. Так давайте эти документы опубликовать. Не придумывать то, что не так. Они делают подобное, но это на их совести, но мы давайте не подвергаться этому». И когда Винс уже возвратился, мама быстро характеристики за того и другого дала. А он то уже сколько на воле не был, маме доверяет. Да она очень прекрасная женщина, волевая, за дело Божье. И когда он приехал, мы немножко побеседовали. Я ему рассказал как дело у нас прошло. Говорю: «Мы говорили с братьями и хотим созвать общение братское. Все мы, которые работали в ваше отсутствие. И вы придете. Мы там отчитаемся, помолимся и разъедимся домой, а вы приступаете к работе. Все возвращаются в свои церкви, а кто нужен будет для вашей работы, то, пожалуйста, можете приглашать. Пусть работают». Он не возразил. Потом, когда Крючкова освободили, и я к нему поехал в Тулу. Ему тоже представил, рассказал, предложение это. Предложение не мое личное было, а предложение братьев, с которыми мы трудились. Все пришли к согласию, одобрили все это. Я дал ему целый список братьев, человек около 25 тружеников, которых я набрал, которые должны были бы присутствовать.

-Бондаренко с Вами тоже тогда уже трудился?

Да, Бондаренко трудился, но трудился периодически. У него было три срока. Когда он выходил, то вливался в этот труд. И вот когда я дал этот список кого пригласить то добавил: «Остальное по своему усмотрению, кого Вы решите, пожалуйста». Договорились с Крючковым пойти ко Андропову. Собрали эту пачку документов, чертежи атомного реактора, которые ему в лагере подбросили перед освобождением в тумбочку, чтобы обвинить его потом в такой деятельности. Это было засекречено. Винсу тоже подбрасывали что– то. И вот все эти документы собрали мы и пошли в Москву на Лубянку к Андропову. Записались на прием. Я взял сына Сережу с собой. Крючков взял свою жену Лидию, и мы пошли. Они там у здания остались, а мы зашли на прием. Написали заявление, дежурный доложил, позвонил и говорит нам: «Вы не по назначению. По религиозным вопросам принимает Совет по делам религий». «Нет, мы идем к вам по назначению. У нас есть о чем говорить с Андроповым». В общем, мы добивались целый день. Нам сказали: «В 4 часа подойдете, и дадим вам результат». Мы подошли. «Вас будет принимать генерал Соболев или Соколов» – ответили нам. Сейчас я не помню кто из них, один из работников этого аппарата. «А Андропов на выезде». Мы посоветовались и решили: «Ну, хорошо. Раз Андропова нет, то это лучше, чем ни кого. Пусть хоть кто примет». Нам назначили часы, и мы пришли когда уже рабочий день закончился. Там остался только дежурный. Тут вваливается генерал, перед ним двери открылись, и он пошел всех гонять. А мы сидим в ожидании. И он на нас тогда показывает и спрашивает: «А это кто?». «А это к вам на прием». Он зашел к себе в кабинет, через 10 минут нас приглашают. Мы зашли. Он спрашивает: «По какому вопросу?» Вот так и так по таким вопросам. Он: «Не ко мне, это в Совет по делам религий». Мы: «Вы нас не отсылайте, у нас есть документы и факты вашей работы». Начали говорить, а он все тише и тише, и уже выслушал. Я говорю, Геннадий говорит, и так мы часа два излагали пачку документов. Все документально, адреса все, даже фамилии сотрудников. «Вот, пожалуйста, вы вербуете из числа верующих и служителей в свой аппарат, и очень много таких завербованных уже есть. И все это у нас факты» -мы ему показали. Он принял эти документы, а потом результаты усугубились, и никаких улучшений не было. Но все же когда я сказал Крючкову о том, что совещание нужно собрать братское, он дал согласие, и Винс дал согласие. Крючков говорит: «Давай я напишу заявление в Туле в Совет по делам религий, чтобы нам разрешили провести официальное совещание». Он написал, ему разрешили. Пришло письмо официальное но с условием, что он должен дать повестку дня и результат протокола (к чему мы пришли). Он говорит, что мы согласимся, но давать пока не будем. Пусть нам дадут провести. Когда мы приехали на совещание, то из тех людей, которых я писал в список, больше половины не было, не присутствовали. Я к Геннадию: «Почему Вы не пригласили, мы ведь с Вами договорились?» Он говорит: «Ну, вот видишь, что здесь Лидия Михайловна и Григорий Петрович не согласны с этими братьями». Я говорю: «Но ведь можно было разрешить то, в чем вы не согласны. Братья которые так жертвенно служили теперь не приглашены. У меня это не вмещается». Но уже делать было нечего, уже съехались на совещание братья. Повестка дня была о созыве Съезда, о регистрации, о избрание Совета церквей, и прочее.

-Это уже на этот период 69 года?

Совет церквей создавался, но еще не было самого Совета церквей. Уже было избрание, но не Союза, а просто Совета церквей. Как и Оргкомитет, Совет церквей, а не Союз еще.

-Был ли Дубовой на Тульском совещании, или он в это время еще сидел?

Нет, его не было, его потом ввели. Он сидел. Я сделал отчет за этот период о том, сколько мы посетили, какие вопросы поднимали, где мы были, о жизни братства– все это рассказал. Потом совещания, выступления, вопросы и оценка. Оценку дал кто -то из братьев, вроде Геннадий Константинович. Он сказал: «Она сделала то, что смогла. Как Христос сказал: «Вот и братья сделали что могли». Так одобрили. И мы помолились. Вторая повестка дня о регистрации общин (мы же не зарегистрированные). И вот здесь вопрос о том, чтобы сделать регистрацию. Следующим вопросом на этом совещании был вопрос о регистрации церквей уже нашего братства Совета церквей, так оно называлось братство Совета церквей. И был поставлен вопрос, чтобы все общины которые входят в Совет церквей подали заявление о регистрации. Для этого был выработан устав (еще раньше устав был выработан где -то в 62 году, над которым долго работал Винс, это его основная работа). Этот устав сейчас очень бледный по сравнению с нашими уставами настоящими. Но для того времени это было что– то сверхособенное. Потому что там стоял пункт, что в церкви не должны вмешиваться внешние власти ни по каким вопросам. Церкви должны руководствоваться Словом Божьим, и каждая церковь должна быть автономной. Потом это все переделали в Совете церквей. Сейчас ни одна церковь Совета церквей не имеет права автономии (или ее выгонят или ее зажмут, но позволят поступать как скажет Совет церквей), а тогда в том уставе это было. Винс работал над уставом еще до своего ареста в 61-62 годах, вот тогда уже стоял вопрос о регистрации. Маленький устав был. Были уже распечатаны бланки и розданы. Бланки «двадцатки» по законодательству о культах (адрес, работа, место жительства членов двадцатки прилагать к заявлению). Заявление было напечатано, только нужно было поставить адрес и все остальное. Двадцатку заполни и сдавай с приложением устава. Но были возражения против регистрации. Тогда брат Крючков высказал так: «Кто против регистрации – тот против братства, и он не в ногу с нами идет». И одного брата отлучили там же. Он и сейчас отлученный за то, что был против регистрации (это брат с Курска). Вопрос о регистрации был принят положительно, не приняли во внимание возражения некоторых, что все должны подавать заявления. Ну, и пошли опять заявления о регистрации, копии в Совет церквей. Сначала, когда немного пошли заявления, то на местах стали разбираться и некоторых начали регистрировать: в Киеве зарегистрировали общину, в Ростове, потом еще в некоторых местах. Это уже 69-70 года. И вот стали некоторых регистрировать, но все побуждали. И мы тогда стали кругом рассылать и ехать, чтобы писать о регистрации. И это было избрание Совета церквей, вопрос на повестке дня, подтвердили за каждого в отдельности. И поскольку я был избран в Оргкомитет (временно в Совет церквей замещая, допустим, руководителя), то здесь Крючков внес предложение, чтобы ввести меня в состав Совета церквей, Хорева и Бондаренко Иосифа Даниловича. В отношении Хорева нужно было выяснить еще дома, в общине молдавской, из-за жены кое– что. А об Иосифе кто -то сказал, что он делал предложение кому -то и потом отказал. Мы впоследствии выяснили, и ничего не подтвердилось, не нашли таких кому он делал предложение. А он и не делал предложение ни кому, не собирался жениться в то время, но это было сделано специально. Миняков сказал, что Иосиф хотел жениться, а высказал мне в дальнейшем так: «Если ввести в состав совета церквей Бондаренко, то он будет председателем, Крючкова он сместит, потому что за Бондаренко очень много молодежи выступает, он – как национальный герой, его многие знают». Я говорю: «Что это тебя так беспокоит. Если достоин брат нести служение, пусть несет, а Бог усмотрит кто там председатель. Что тебя это беспокоит». И за это стал он против Бондаренко, чтобы его не допустить в состав Совета церквей. И таки они добились своего. Винс предложил. Он очень хотел, чтобы Бондаренко был в составе Совете церквей, так как видел его работу и знал его способности, его честность, жизнь, и был за то, чтобы его ввести. Миняков и Крючков почему то были против, хотя он так и не высказывал, но говорил что надо проверить, надо уточнить все это. И тогда Хорева ввели, а Бондаренко не ввели. Конечно, это очень отразилось на Бондаренко, на его состоянии. Мне пришлось с ним лично много беседовать, он очень упал духом тогда, что братья ему не доверяют. И мы не за должности работали, но оценить тот труд, который мы двигали. Я говорю: «Знаешь что, давай ты весь Кавказ возьмешь, и работай там сколько тебе захочется». Он дал согласие и мы приехали туда. Коломийцев вел эту работу по Кавказу. Я с ним поговорил и предложил: «Давай здесь будет Бондаренко, а ты ему в помощь». Он говорит: «Проблем нет, мы с Бондаренко сработаемся». И так Бондаренко стал ответственным за весь Кавказ в 70 году. Потом его опять посадили в Краснодаре. Старший пресвитер Краснодара организовал слежку за ним, и его посадили. Он еще 3 года отсидел. Вот так закончили мы эту работу. А когда это совещание было назначено и братья, с которыми мы работали не были приглашены (часть братьев, больше половины), то они потом были в недоумении. Мы встретились с ними и они говорят: «Мы же договорились. Мы ведь ни на что не претендуем, просто хотели побыть вместе, помолиться, отчитаться и разъехаться по домам. У нас работы достаточно на местах. Почему не пригласили?» Я говорю: «Я причины точной не знаю, но думаю, что по какой -то подозрительности. Кто -то что -то наговорил Геннадию, и поэтому не пригласили». И братья собрались в Киеве: и Бондаренко, и Григорий Абрамович, и другие, которых не пригласили, и провели там общение. Это сейчас же стало известно Крючкову. Крючков собрал нас Совет церквей и говорит: «Возникла оппозиция, и ее нужно разбить. Мы вас посылаем, меня и Антонова».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю