Текст книги "«Устная история ЕХБ в СНГ» (СИ)"

Автор книги: Михаил Шаптала

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

-Комиссия по отношению к чему?

По выработке отношения ко всем верующим баптистам Украины, чтобы создать братство, чтобы описать ту обстановку, в которой оказалось братство тогда, что, действительно, были антиевангельские документы, и проводили их в жизнь под натиском. Выработать письмо-обращение. Теперь все это прошло. Бог нас освободил, и мы каемся и просим покаяться все церкви, потому что если церковь началась с деления: одни за, другие против, они тоже виновны друг против друга. Назначить пост и молитву. Может быть недельную молитву и потом совершить что -то наподобие молебна, как у православных, то есть общую молитву по Украине. Похоронить это все и соединится в одно братство. Секретарь дал согласие. Мы звонили: «Когда мы можем приехать? Мы готовы, мы уже выделили комиссию». До сих пор комиссии нет, и ее не будет. А потом мы получили письмо, что в Швейцарии будет заседать комитет Европейской федерации, и будут решать наш вопрос о вводе. Комендант не дал заявления, не сообщил нам ничего, и если бы они не делали приглашения, то мы бы и не знали ничего. Но, поскольку, мы получили приглашение и два брата ездили: Величко и Тесленко с Одессы (он немного знает английский). И когда они туда приехали, смотрят и комендант там. Комендант удивился: «А вы что здесь делаете?» Он же не писал ходатайства. Они отвечают: «Мы потому же вопросу, что и Вы. Вы приглашены, и мы приглашены». Он не ожидал их встретить там. В повестку дня был включен вопрос о введении во Всемирный союз и Федерацию Европы автономного братства Украины, и, как исключение, все проголосовали. Но когда посмотрели, то остался один комендант. И он поднял руку. Таким образом, нас ввели одновременно и во Всемирный союз баптистов, и в Европейскую федерацию. Мы сейчас являемся членами там. Нам выслали устав и обязанности. Братья были на первом заседании, как члены, и обратились за помощью для нас Выделили около 2 тысяч марок. Мы попросили на компьютер, для журнала. Когда выделили деньги, мы сразу же купили его, обучаем людей. Нас ввели, сделали снисхождение, понимая обстановку, зная, что сейчас ничего не получается. Что сейчас воевать? Пусть так и будет. Поэтому, на сегодняшний день я не вижу перспективы объединения, и может быть и смысла это не имеет.

-На Ваших глазах происходило развитие ВСЕХБ и Совета церквей, и Вы же видели их упадок. Назовите кратко главные причины, или может быть это была одна причина, которая привела к такому состоянию в обеих Союзах?

Нет здесь не одна причина. Дело в том, что у ВСЕХБ была причина лояльности с властями. Когда они в 44 году при организации Союза дали согласие, им не было назад выхода. Я не знаю подробностей. Давали ли они устные или письменные обязательства, или ничего не давали. А им поручили издать этот Союз, и чтобы завтра было объявлено. Может быть такие им условия поставили. Но это одна причина, которая во ВСЕХБ была. В Совете церквей такой причины не было, здесь мы были свободны от внешних. Там внешние влияли на них, и не давали им возможности самостоятельно жить, мыслить, и действовать, а только так, как им разрешали, так они и пытались это делать. Это одна причина, и это– разница. В Совете церквей такая причина, она в какой-то мере и оправдана, что власти занимались подрывной работой, и когда им не удалось сломить дух верующих и служителей, когда отдельные братья побыли в узах по 2, 3, и 25, и 30 лет, и не сломались, и не завербовались, то они высказали так одному брату, который мне сказал. «Тебя сами верующие отвергнут, мы сделаем так». И они пускали всякую ложь на верующих через кого-то, через печать, или еще как – то. И это сработало. Когда на грани того, что там точка открыта, и там открыта, там братьев арестовали, тут, то возникала мысль подозрительности, нездоровой подозрительности. Это привело к тому, что братья стали не доверять друг другу и видеть друг в друге тайного агента. Возникла стена в общительности. Это – одно. И второе: это – личные качества. Крючков и Минякова подобрали себе таких людей, которые только бы льстили им. Я знаю таких, он тебе здесь так, ему так, и наговорит. И зная интересы этого человека, он ему будет помогать, и это срабатывало тоже. Здесь и недоверие, и личные качества каждого, и свое собственное «Я» тоже большое имело значение. Кадры были подобраны. Их никто не подбирал. Братья приезжали, вливались в труд все кто хочет, не было избрания. А потом мы стали присматриваться, ведь мы же друг друга не знали, съехались первый раз в Харьков, первый раз увиделись. Каждый назвал себя, свой город, свою церковь, и какое место занимает в служении. Так познакомились, увидели друг друга. Я, допустим, сказал: «Я – служитель из Харцызска, пресвитер». И все. А когда КГБ стало работать и искать какие – то старые стороны и печать в газете за Минякова, что он – изменник родины, что сдался в плен, что он воевал во власовской армии, что его захватили в плен наши, его судили и дали 10 лет, и он отбыл в лагерях, как изменник Родины. Нам задают вопрос, а мы не знаем. Мы тогда к нему. Собрали братьев, попросили каждого рассказать свою биографию, чтобы знать кто есть кто, кто мы на самом деле. Миняков сказал: «Я в это не верю, это – клевета». А в газете сфотографирован документ и фотография, чтобы подорвать его. И он признался: «Да, я служил в армии. Когда был неверующий, началась война, я попал в плен на машине. В плену, чтобы выжить, признался, что я – водитель. Стал подвозить снаряды. Дали форму, удостоверение». Потом он попал в плен к нашим, и его судили, как изменника Родины. Там уверовал в лагере и уже вернулся оттуда верующим, пресвитером, как он сказал: «Меня там один брат рукоположил». Ну, рукоположил так рукоположил. А потом поступает анонимное письмо, что у Минякова вторая жена. Первая жена у него жива, и он еще был женат в лагере. Мы опять собираемся и просим его рассказать: «Ты все рассказал, а что такое?» Опять он вынужден сказать, что этот лагерь был и мужской и женский в одной зоне, только бараки были отдельные для женщин и мужчин. Они имели возможность общаться. И там он познакомился с одной уверовавшей, она тоже там покаялась, приняла крещение. Пришли они к согласию, чтобы пожениться, но в лагере не расписывают. Тогда они пришли к служителю и попросили, чтобы он совершил над ними молитву. Служитель помолился над ними. Так они стали мужем и женой. Но он говорит, что они не жили, как муж и жена, а просто совершили над ними молитву. Мы спрашиваем: «А зачем тогда молитва вам была нужна, если так?» Потом нашли эту женщину, нашли того пресвитера, он в Херсоне жил. Поехали, стали выяснять факты. Оказывается, что никто его не рукополагал. Служитель говорит: «Молитву я над ними совершал, как над сочетающимися». Рукоположение на пресвитера он хотел совершить, Миняков его просил: «Рукоположите меня, а то Вас отправят в другой лагерь, и нам некому будет совершать вечерю». Он ему сказал: «Если будет такой этап, то я тебя рукоположу. Но такого не случилось, и так я его не рукоположил». Но когда Миняков приехал в Барнаул, то сказал, что приехал, как пресвитер, что его рукоположили в лагере, и сослался на этого брата. А выяснилось, что он обманул, и он не рукоположенный был. Обманул и с женой. Потом мы ее видели, с ней беседовали. Она отпала, когда узнала это. Потому что когда она приехала после освобождения в Барнаул то оказалось, что там его уже женили. Братья сказали, что он неправильно там женился, и женили его, сочетали. Она приехала к нему по адресу, ей открыла дверь женщина и спрашивает ее: «Вы кто»? Она отвечает: «Жена Минякова». Жена удивилась: «Какая жена? Я – ему жена». И вот состоялась такая встреча. Это женщина больше не стала ходить в собрания. Потом она как– то покаялась, восстановилась в членстве, потом приехала к пресвитеру, который совершал над ними молитву, и Миняков туда приехал, но он не знал, что она была там. И брат приехал наш, который расследовал это дело. Так они там собрались. Пресвитер говорит Минякову: «Слушай, вот здесь твоя жена у меня». Миняков: «Какая жена? У меня никакой жены. А кто ее пригласил? А почему она приехала?» И он через задний выход вышел и уехал, с ней не встретился. А с ней побеседовали. Она рассказала: «Да, мы жили, а что там стеснятся. Он мне сказал, что приедем и распишемся. Я поверила. А оказывается, он женился. Но он мне не нужен. Я приехала к брату, проведать его, как нашего служителя, который мне крещение преподавал». Вот такие случаи бывали.

-В каком году это произошло? Когда Вы узнали об этом человеке?

Трудно сказать, где-то 67 год.

-Продолжал ли Миняков после этого заниматься финансами? Может быть бесконтрольность и привела к расколу?

Да, продолжал заниматься. И это тоже привело. Бог не будет благословлять, если мы так делаем, а сами мы по своим способностям мало что успеем сделать. То, что будем делать, будет разваливаться, если Бог не благословит. До тех пор пока все было, как должно, оно и шло, как должно. Когда боялись Господа, когда честно работали, когда за каждые потраченные три копейки на трамвай брат представлял отчет в Совете церквей: на трамвай столько-то потратил, на пирожок столько-то, отчитывался за все средства, которые ему под отчет давали, все хорошо было. А когда уже неизвестно какая сумма, и где они запрятаны, когда говорят, что потерял адрес и не знает кому отдал, тогда может ли Бог благословлять. И когда другие злоупотребления были, когда личные качества не высокие, когда на кого-то налить грязь нужно, чтобы себя выгородить, то здесь Бог не может благословлять. И вся причина всего этого, я считаю, что не стали бояться Бога те служители, на которых лег этот труд. В церквях настолько были в авторитете братья Совета церквей, что никто не мог поверить и воспринять поношения со стороны на какого-то брата. Все настолько доверяли друг другу, что такого в жизни братства я никогда больше не видел, а потом все пришло к такому состоянию. Это нельзя сказать, что одна ошибка, это – целый ряд неверностей и отступлений привели к такому результату . Распался Союз, хотя страна распалась, и благодаря этому Союз распался, и возникли новые Союзы. Дай Бог, чтобы он работали, и церкви росли. Так что, нельзя сказать однозначно, по каким причинам. По нашему неверному хождению мог быть результат этого распада. Очень печально, но Бог не может благословлять, если мы нечестно поступаем.

-Как так случилось, что людей отлучали за какое-то несогласие в церкви, а здесь прямой грех? Миняков был обличен, и никто не поднял этот вопрос, хотя бы внутри.

Да, никто не поднимал этот вопрос, потому что авторитет Крючкова и других братьев был высок настолько, что не допускали даже мысль, чтобы поднять такой вопрос. А Крючков поднимал без зазрения совести. Я вам рассказывал о Бондаренко. Я не хочу рассказывать, что он у нас здесь делал, что натворил. Румачик был прекрасный человек, а потом приехал сюда, как вице-президент, и разорил общину. Это было в 79 году.

-Вы упоминали о том, что союзники не открывали второй фронт, пока в России не будет свободы вероисповедания. Есть ли документальные подтверждения этому факту?

Я говорил это со слов Андреева, когда он на съезде меня нашел и рассказал, как создавался Союз. Но Одесская семинария, которая работает сейчас с документами, в архивах имеет все документы.

-Как Вы считаете, централизованная система управления в Совете церквей или во ВСЕХБ оправдывает себя во время гонений? Нужна ли она была тогда, или все таки лучше было бы если бы не было такой централизации, а было бы что-то вроде вашей системы?

Когда братья жили, как братья, и не считались со своим назначением, но выполняли то, что могли делать, то все было хорошо. Но когда стали разграничивать и присваивать себе звания, титулы, тогда и началось недоумение, разногласия. Это не должно быть. Конечно, если заявится служитель, как Диотреф в свое время, трудно будет тогда церкви автономной. Так что здесь должно быть, как написано: «...рук ни на кого не возлагай поспешно...», и потом, когда совершать какой-то труд, то нужно знать с кем начинать дело, чтобы результат окончания был благословенным. И Бог благословлял в том случае, когда мы, просто не знавшие, не опытные, простые, не знали истории, «сатанинских глубин», как Павел пишет. Это о КГБ, всю их систему, как она работает. Мы сейчас видим, и по полочкам можем разложить. И если бы сейчас начинать с таким опытом, то можем быть так бы не получилось, и что-то другое вышло бы, и такого бы не получилось. И когда мы просто шли, то Бог прощал, где мы неумышленно что – то упускали, исправлял это положение, не замечал.

-Вас возили раз в год к Крючкову на встречу. Это не могло пройти не замеченным, и власти знали, что Вы – руководитель Совета церквей, так как время от времени Вы куда-то уезжали. Как Вам удавалось туда приезжать?

Мы даже не раз в год, но и два, и три раза в год съезжались. Дело в том, что власти (я не думаю, что они не знали) знали меня, как местного пресвитера. Я работал на предприятии и не был на нелегальном положении. В свободное от работы время я мог отлучаться. Эти встречи были короткими, и я не на всех встречах мог быть. Хорошо было, когда Геннадий согласовывал время встреч с моим отпуском и приглашал меня. А когда я работал, то поехать в Прибалтику за одни день не возможно. Поэтому я не на всех встречах мог присутствовать. Я был реже, чем все остальные братья. И официально я нигде не числился, ни биографии нет, ни какой работы. Наша церковь тоже не знала. Только знали, что я в Совете церквей, а где я бываю, чем я занимаюсь не знали. Я расскажу то, что считаю нужным, то, что не принесет никаких осложнений. Я им говорил об общей жизни братства, об общем направлении, а конкретно об этих поездках никто из нас не рассказывал. И когда у меня делали обыск, несколько обысков, Бог и то миловал. Жена говорит: «Михаил, я тут заметила, что тот человек один раз прошел и посмотрел, второй раз, наверное, что – то будет, или обыск, или еще что-то. Давай литературу уносить». И мы уносили литературу. И, действительно, на второй или третий день был обыск, но литературу мы уже вынесли. Однажды мы уже подготавливались, и у меня был список осужденных, а там сумма намечена по месяцам. Я отмечал, кому выдана, а кому еще не выдана. И у меня в шкафчике остался этот список. Когда делали обыск этот список попался им, и дальше они перестали обыски делать. «Ну все, крамолу нашли. А это – узники, это – зарплата месячная. Это то, что вы им раздаете?» Я говорю: «Да. А кто их должен кормить? Представьте себе, Вас бы посадили, а Ваш сотрудник, который с Вами работает не оказал бы Вам помощи. Чтобы это было бы за положение? Да, мы содержим их, а куда деваться. А вы что не знаете, что мы их содержим». Они: «Так Вы платите им?». Я: «Да, платим. Не вы же платите. Мы не отбираем, не крадем, мы своими средствами помогаем. Каждый помогает и выделяет. Это что преступление?» Они: «Преступление». Я: «Тогда это – волчий закон. Если своему сотруднику не помочь, это – волчьи законы. Это – одно. А во-вторых, чтобы вы не клеветали, Бог дал в ваши руки этот документ. Вы же клевещите, что мы наживаемся, что у нас нет отчетности, что мы разжирели, что мы богатеем. Вот, пожалуйста, вы видите отчетность, сколько узников, сколько семей, сколько выделяется на каждого. И мы даем отчет перед теми, кто участвует за каждый месяц». И у них не сработало. Они забрали, ушли, но ничего не добились в этом вопросе. За что они могли привлекать, так это за то, если бы я был на нелегальном положении. За мной было бы больше слежки, ездили бы, и я бы не один срок отсидел, но жена не шла на это и не давала согласия на нелегальное положение. Я работал, а когда был в отпуске, то проводили совещания Совета родственников узников и Совета церквей в Киеве. Проводили прямо днем, и я был на том месте, видел сестру-хозяйку, и мы поехали на то место, где нас окружили войсками. Тогда я был первый раз, а теперь поехал и рассмотрел то место лучше. Вызвали войска внутренних дел, мальчиков по 18 лет, наверное, после присяги. А нас собралось много там, с полсотни человек, едут машинами, а там песок на левом берегу Днепра, в районе Дарницы. Сейчас там большие дома построили, а тогда там был поселок, и они в тот поселок забуксовали машинами. Эта молодежь высыпала из машин и цепью рассыпались (на что их готовили, наверное, на каких-то диверсантов), дошли до реки. Реку надо переплывать лодкой, а уже темнело, обходить далеко пару километров, а лодка на нашей стороне была, у хозяев. Они пошли в обход, и пока обходили, все братья ушли. А я собирал Библии, средства, документы, которые оставили для составления отчетности. И пока мы поубирали: что на сено, что на чердак, что в печку, кое-как рассовали, я уже не смог уйти. Возле стены стояла скирда сена, и я там встал. Два солдата подхватили меня под руку и завели в помещение. Там капитан сидел. Я посмотрел на одного и на второго солдата, бледные, как стена. Я говорю: «Товарищ капитан, что Вы с ними сделали? Посмотрите, на них лица нет, на кого Вы их готовили?» Заводят Лидию Михайловну, старуху. Она еле идет, кряхтит, ведут ее два преступника. Я: «На кого Вы их готовили? Такую армию собрали, что Вы делаете?». Капитан: «Кто Вы такой? Где работаете? Зачем приехали»?

Забрали нас, еще несколько человек, подержали до утра в районном КПЗ. А у меня справка, что я нахожусь в отпуске (взял на всякий случай справку, что я работаю и нахожусь в отпуске). Я предоставил эту справку. Они звонят по телефону, а мне слышно, я в КПЗ сидел. Говорят, что у меня справка. Потом нас вызвали еще с одним братом (он в Америку уехал) и говорят: «Напишите объяснение, почему вы здесь». Я написал, что приехал к единоверцам и имел маленькое общение. Нам сказали: «Чтобы в 24 часа вас здесь не было». Нас отпустили, но мы не уехали, а стали по КПЗ ходить, узнавать кто где сидит. Потом стали братья сходиться. Целый день мы сходились. Нам дали адрес новый, и мы пошли по этому адресу, собрались там, провели общение, и к утру нас там нашли. Взломали дверь, но мы успели уйти. Только двоих братьев арестовали, одного с Ленинграда, а другого местного, Мельничука. Одному срок дали, тому, который с Ленинграда, а другого отпустили. На него Лидия Михайловна имела подозрение: если его отпустили, значит он сотрудничает, всех предает, и тому подобное. Он очень искренний брат, и на него это так повлияло, что он перестал ходить в собрание. И только сейчас, когда он был в Киеве, мне сказали, что он вернулся в церковь.

-Как же Вас миновала эта участь? Перед этим Вас задержали, потом отпустили, вы работали, были на легальном положении.

Я сам удивляюсь, как это случилось. Однажды меня арестовали дома. Пришли сделали обыск, выписали повестку явиться на второй день. Я пришел. Следователь сделал допрос и потом говорит: «Я Вас беру под стражу. На Вас заводится уголовное дело». Снял с меня пояс, шнурки, часы, ручку и отвел в КПЗ, это в Харцызске было. Я зашел, а там два подростка сидят, которые шапки крали у пьяных прохожих и один рецидивист. Он уже третий или четвертый срок сидел. Завели меня, и я подумал: «Слава Богу, теперь я на своем месте. Все сидели, а я нет. Теперь я уже реабилитирован перед всеми». Потом лег я и немного задремал. Двое разговаривают, и один другому говорит: «Я знаю его, он в собрание ходит, и мои родители ходят туда. Он там пресвитер. Завтра он нам расскажет интересное о Боге». Оказывается, это сынок брата нашего. Он и сейчас вор. У нас шапки крадет. В собрание приходит и крадет. На второй день была беседа, очень приятная, хорошая. Они задавали вопросы, я им рассказывал. Рецидивист заинтересовался очень. Мы с ними так беседовали всю субботу, потом мне принесли передачу. Жена моя. Я заранее запас на чердаке спецовку, фуфайку, сапоги кирзовые на случай ареста. И все это она мне принесла. Я ей отдал мою одежду, и мы обменялись. Она передавала, что в церкви молятся обо мне. Побыли мы воскресенье, побеседовали еще, разделил я с ними передачу. Задает вопрос мне один из подростков: «Может ли Бог Вас освободить? Мы, ладно, сидим за дело, шапки крали. Тот тоже виновен, а Вы же не виновны. Почему Бог так допускает?» Я говорю: «Затем, чтобы я мог вам сказать, чтобы вы прекратили кражи, чтобы вы покаялись. Вот для чего меня Бог призвал. Мы же беседовали о Библии, о Христе целый день. Вот для чего Бог сделал это, чтобы засвидетельствовать вам». Они говорят: «Ну вот, Вы засвидетельствовали нам, и теперь Вас освободят?» Я говорю: «Может я должен еще кому-то в тюрьме сказать, потом в лагере. Кто им пойдет сказать? Такая задача наша. Бог все может сделать». Рассказал им картину, когда сидел апостол Петр в узах, и когда его пробудил ангел. Толкнул в бок и вывел его. Бог тот же самый, Он может и сегодня это делать. Они не поверили, что такое бывает. Я говорю: «Бывает, и может быть». В понедельник делал обход тюрьмы начальник милиции, а я порядки не знаю. Нужно было всем встать, и я встал. Он спрашивает: «За что?» Рецидивист докладывает ему, как бывалый. Глянул на меня и спрашивает: «А Вы чего здесь»? Я говорю: «Привезли». Он: «Когда посадили»? Я: «В пятницу». Начальник пожал плечами и пошел.