Текст книги "Повесть об учителе (СИ)"
Автор книги: Михаил Нордштейн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
... – По его указанию этих ледовых дворцов понастроили сверх всякой меры. Теперь их надо кем-то заполнять. Так почему мы, учителя, должны делать из подростков хоккейных фанатов?
– Вы уходите от ответа на предъявленное вам серьёзное обвинение. – В голосе директрисы уже гнев.
– Не ухожу, Татьяна Сергеевна. Как раз подошёл... Меня обвинили в том, что я, отвечая на вопрос ученика, опроверг миф о так называемой "линии Сталина". Да, это миф, и ни один настоящий историк его не поддержит. Но суть этого мифа не только в выдумке события, которого не было. Главное тут – возвеличивание Сталина, диктатора-изувера, погубившего своими репрессиями и вопиющими просчётами и накануне, и в ходе войны миллионы своих сограждан. И теперь бить в барабаны по поводу этой мифической линии? Я в эти игры не играю.
Замолчал. Сделал несколько глотательных движений, успокаивающих дыхание,
Директриса медленно повела головой туда-сюда, давая понять собравшимся: "вы же видите, что это за фрукт".
– Илья Алексеевич, у вас всё?
– У меня всё. – Сел.
– Ну что, коллеги, обсудим это выступление?
Учителя хмуро молчали.
– Быть тут нейтральными никак нельзя, – подстёгивала директриса. – У каждого из вас должна быть гражданская позиция. Итак, кому слово?
Поднялась химичка, недавняя выпускница пединститута.
– Не пойму я вас, Илья Алексеевич. Опытный педагог, в армии служили, и вдруг такие высказывания. Я их осуждаю...
"Откукарекала, – отметил про себя Левашов. – А где же аргументы? Впрочем, зачем ей аргументы? Ей карьеру надо делать.
В таком же примерно духе выступили ещё двое. Однако обличительного пафоса, на что, очевидно, рассчитывала директриса, не было. Чувствовалось: говорили по принуждению. Общие укоризненные фразы. ("Вот уж не ожидала, Илья Алексеевич". "Некорректно вы поступили"). Но риторика эта была какой-то вялой, будто выдавленной из тюбика. Говорили, как в таких случаях "положено". Кем "положено", почему – над этим задумываться не привыкли.
Зла на своих обличителей у Левашова не было. Понимал: контракты, страх потерять работу... С тоской подумал: Господи, сколько же должно смениться поколений, чтобы в обществе наконец утвердилось гражданское достоинство, сметающее всё рабское, а, значит, унизительное и угодливое!
– Есть ещё желающие выступить? – Взгляд директрисы снова заскользил по лицам собравшихся.
– Есть.
Это учитель информатики Панизник. Лет за сорок, с седоватой бородкой. В школе около года. Дока в компьютерных делах. В этом Левашов убедился. Его компьютер, подхватив вирус, основательно закис. Панизник провозился с ним около двух часов, пока вдохнул в него жизнь. От денег за работу отказался. "Для меня это полезная практика. Уж очень случай интересный".
На педсоветах выступал редко и то, когда обсуждаемый вопрос так или иначе был связан с информатикой. Обычно держал на коленях блокнот, куда время от времени что-то записывал. "И что вы там фиксируете, Алесь Францевич?" – как-то поинтересовался Левашов. – Ценные указания нашего директора?"
"Будь они ценные, я бы бы вместо этого блокнота использовал диктофон. А записываю кое-какие компьютерные мысли. Чего пропадать зря времени!"
"Рациональный мужик, – одобрительно тогда подумал Левашов. – Есть чему поучиться".
Сегодня Панизник без блокнота. Лицо напряжённое, будто всё, что здесь происходит, нацелено на него.
– Давайте определимся: разве это педсовет? Как и в совковые времена, раскручивается "персональное дело". Учитель честно ответил на острый вопрос ученика, и теперь его хотят выгнать из школы. За что?! Я – не историк, но человек достаточно грамотный, чтобы отвергнуть всю эту трескучую пропаганду "линии Сталина". Войдите в Интернет, и там вам убедительно откроется, как развивались события под Минском в конце июня 41-го. Из-за грубейших просчётов Сталина и массовых репрессий накануне войны, обезглавивших Красную армию, и произошла катастрофа: несмотря на скопище советских войск с огромным количеством боевой техники уже через несколько дней после начала войны Западный фронт развалился. Никакой линии обороны перед Минском практически не было. А через довоенные укрепления, которые уже перестали быть таковыми, немцы прошли, словно нож через сливочное масло. И теперь нам и, особенно ученикам, вешают лапшу на уши, опять прославляя Сталина. "Великий полководец...". Какой он великий, уже хорошо известно. Правильно назвал его Илья Алексеевич изувером. Сталинское тридцатилетнее царствование – это миллионы загубленных жизней и судеб.
Знаю об этом и по своей родословной. Почти вся семья моего прадеда умерла от голода в 33-м году. А кто сотворил тогда Голодомор? Сталин и его сатрапы. Двух братьев моего деда сгноили в ГУЛАГе. Дядю моей жены безвинно расстреляли в 38-м. И этого злодея на пьедестал?
Скажу откровенно: мне стыдно за вас, коллеги: топчете по "указанию свыше" хорошего учителя и человека.
Предлагаю это судилище прекратить.
Пока он говорил, Зенчик нетерпеливо ёрзал на стуле. Оборвать Панизника не решился: надо же соблюсти хотя бы видимость демократии. Но едва Панизник закончил, не просто поднялся с места, – вышел к начальственному столу директрисы, обозначив тем самым себя как представителя власти.
– Хватит лить грязь на великое прошлое советской державы и, в частности, на Сталина! Ему, Верховному главнокомандующему, мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. Я не собираюсь вести дискуссию по вопросам, на которые нашей государственной идеологией даны чёткие ответы. Школа – не майдан, и вносить анархию в школу вам, товарищ Левашов, и вам...
– Панизник, – подсказала директриса.
... – и вам, товарищ Панизник, никто не позволит. Я думаю (повернулся к ней), директор школы предпримет соответствующие действия, чтобы контракт с учителем истории Левашовым прекратить. Его сегодняшнее выступление на педсовете окончательно меня убедило в необходимости этого. И с вами, товарищ Панизник, надо основательно разобраться.
– Не надо со мной разбираться. Я уже разобрался. Завтра подаю заявление с просьбой прервать контракт. Подыскал другую подходящую для меня работу. Программисты на дороге не валяются. (Усмехнулся). Если они трезвые. Не исключаю и возвращение в школу, но при условии, когда она действительно станет не полигоном для идеологических снарядов, а именно тем местом, где сеют разумное, доброе, вечное.
Левашов порывисто поднял руку.
Директриса, посверлив его глазами:
– Вы ещё хотите что-то сказать?
– Хочу. – Он встал. – Прежде всего – искренняя благодарность вам, Татьяна Сергеевна, за то, что собрав нас сегодня, помогли уяснить, кто есть кто. Очень полезная информация. Вы подняли мне настроение. Коль есть ещё такие люди, как Алесь Францевич, можно быть уверенным: мир не провалится в тар-тарары. А мне, уже бывшему учителю, позвольте выйти вон. Уж очень соскучился по свежему воздуху... (Принял стойку "смирно"). Честь имею! – И направился к выходу.
...Только что прошёл дождь. На кустах в школьном сквере водяные капли застыли светлыми фонариками. Светите, родимые, светите! – улыбнулся им Левашов. – Разгоняйте тьму! У него было такое ощущение, слово только что вытащил ноги из болотистой хляби и ступил на твёрдую землю. И почему мы не ценим эту благодать – идти по ней не по команде, а своим уверенным шагом?
Вернувшись с «педсовета», застал Ольгу в ванной: стирала.
– Ну что? – оторвалась от пластмассового корытца. – В глазах тревога.
– А ничего. Нормально.
– Что "нормально"? Оставляют в школе?
– Выгоняют. Можно сказать, уже выгнали.
– И это ты называешь нормальным?
– Да, Олюша, да. Иначе и быть не могло.
Она растеряно молчала.
– Ты не переживай. Работу найду. Думаю, Федя возьмёт в свою строительную фирмочку. А когда утомлюсь на физической работе, займусь умственной. Почему бы не написать диссертацию на какую-нибудь актуальную тему?
– Это на какую же, господин будущий профэ-эссор?
Илья потёр ладонью голову.
– Ну, скажем... "Генезис демократических тенденций в ходе завоевательных войн Чингис-хана". А что? При нынешней идеологии в Беларуси очень даже подходящая тема. Комар носа не подточит. – Снял с крючка полотенце, протянул жене. – Кончай свою стирку. У нас сегодня впереди целый вечер. Есть ценное предложение.
Она вытерла руки и, медленно снимая передник, выжидательно молчала.
– Давай-ка двинем в бассейн! Давно не были. Ручки-ножки разомнём, грусть-тоску развеем. Заодно и Пашку прихватим, а то уж слишком у компьютера стал засиживаться. Словом, порадуемся жизни. Говорят, у каждого она не вечная. Но как сказал один умный человек, имеет тенденцию продолжаться.
Лицо Ольги просветлело.
... Когда шли втроём к автобусной остановке, Илья вдруг остановился.
– Какое сегодня число, который час, сколько минут?
Жена и сын с недоумением уставились на него. Первым среагировал Пашка.
– Сегодня – 18 октября две тысячи...
Не договорил. Оглушительно громыхнуло. Что, опять дождь? Ольга, раскрыв сумку, потянулась к зонту.
– Погоди, – остановил её Илья. – Рано. А гром – это небеса просят обратить особое внимание на то, что сейчас скажу... – И голосом диктора Левитана:
– Запомните этот день, этот час, эту минуту. Только что я пришёл к оч-чень важному умозаключению... (Интригующая пауза). В этой жизни, что нам отпущена, оказывается, надо делать то, что надо делать.
Ольга весело:
– Да ну?
В ответ он пропел:
– А иначе зачем на земле этой вечной живу?
Она прижалась к нему.
– Философ мой дорогой! С тобой не соскучишься. – И после некоторого раздумья: – Всё-таки не зря я приехала к тебе в эти твои забайкальские Нижние Бугры.
2013.
