Текст книги "Перестройка и новое мышление"

Автор книги: Михаил Горбачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Коллективизация изменила, пусть не просто и не сразу, весь уклад жизни крестьянства, открыв ему выход к тому, чтобы стать современным, цивилизованным классом общества. Если бы не она, мы не могли бы сейчас и думать о производстве зерна на уровне 200 миллионов тонн, тем более о 250 миллионах тони, как это записано в наших планах на ближайшее будущее. Между тем мы уже теперь превзошли суммарный объем зернового производства в странах «Общего рынка», вместе взятых, – при меньшей численности населения у нас.

Действительно, нам недостает еще некоторых продуктов питания, в первую очередь – животноводческих, много надо сделать для повышения их качества. Но благодаря коллективизации мы производим сейчас столько продовольствия на душу населения, что оно удовлетворяет в основном необходимые потребности. И что особенно важно, снята, навсегда исключена в нашей стране возможность голода, недоедания. А ведь это было бичом России на протяжении столетий. По суммарной калорийности питания Советский Союз прочно находится в группе развитых государств. И что самое главное, благодаря коллективизации и ее теперь уже более чем полувековому опыту был создан потенциал, который позволяет нам теперь, в ходе перестройки, масштабно поднимать весь аграрный сектор на качественно новый уровень.

Да, индустриализация и коллективизация были необходимостью. Иначе страна не смогла бы подняться. Но методы и способы проведения этих преобразований не всегда и не во всем отвечали социалистическим принципам, социалистической идеологии и теории. Сказывались прежде всего внешние условия – страна ощущала постоянную опасность военного нападения. Но были и собственные перегибы, преобладал административный нажим, страдали люди. Такова реальность. Такова судьба народа со всеми противоречиями: и с великими достижениями, и с драматическими ошибками, и с трагическими страницами.

И после победоносной войны жилось нам не просто, временами очень тяжко. Вспоминаю свои поездки по железной дороге с юга России в Москву на учебу в конце 40-х годов. Своими глазами видел разрушенные Сталинград, Ростов, Харьков, Орел, Курск, Воронеж. А сколько было таких разрушенных городов?! Ленинград, Киев, Минск, Одесса, Севастополь, Смоленск, Брянск, Новгород… Все порушено: сотни и тысячи городов и деревень, заводов и фабрик. Разграблены и разрушены ценнейшие памятники культуры – картинные галереи и дворцы, библиотеки и соборы.

На Западе говорили тогда, что Советский Союз и через сто лет не поднимется, что теперь-то из международной политики он выведен надолго, поскольку будет поглощен тем, чтобы хоть кое-как залечить раны. И вот сегодня кто с восхищением, а кто и с нескрываемой неприязнью говорит о нас – сверхдержава! Мы возродили и подняли страну сами, своими силами, используя огромные потенции, заложенные в социалистическом строе.

И потом. Нельзя не сказать еще об одной стороне дела, которую на Западе часто игнорируют или замалчивают, но без которой нас, советских людей, просто не понять: помимо производственных и социальных достижений, была новая жизнь, был энтузиазм строителей нового мира, было воодушевление новым и необычным, было острое ощущение гордости за то, что мы одни, без посторонней помощи, в который уж раз на своих плечах поднимаем страну. Жадно овладевали знаниями, культурой. Люди радовались жизни, умели веселиться, растили детей, занимались своими повседневными делами. И это все – мы. И все это – в совершенно новой атмосфере, резко отличавшейся от того, что было до революции, – в атмосфере простоты, равенства, огромных возможностей для человека труда. Мы-то знаем, что получили от социализма. Словом, на всех этапах мирного строительства нашей страны люди жили и творили. В письмах, которые я получаю, мои соотечественники гордо говорят: пусть мы жили победнее других, но зато полнокровнее и интереснее.

Среди ныне живущих в СССР каждые четырнадцать из пятнадцати родились после революции. А нас продолжают призывать отказаться от социализма Спрашивается, почему это вдруг советские люди, выросшие и окрепшие при социализме, должны от своего строя отказаться? Мы будем всемерно социализм развивать и укреплять. Думаю, раскрыты еще только самые минимальные возможности нового строя.

Вот почему странно для нас звучит, когда нам предлагают – некоторые даже искренне – изменить общественную систему, обратиться к методам и формам, характерным для другого социального строя. Этим людям невдомек, что такое просто невозможно, даже если бы кто и захотел повернуть Советский Союз к капитализму. Подумайте только: как мы можем согласиться с тем, что и 1917 год был ошибкой, и все 70 лет нашей жизни, труда, борьбы и сражений – тоже сплошная ошибка, что мы шли «не туда»?! Нет, на основе строгой и объективной оценки фактов истории можно сделать только один вывод: именно социалистический выбор привел бывшую отсталую Россию как раз «туда» – на то самое место, которое занимает Советский Союз сейчас в прогрессе человечества.

У нас нет причин говорить об Октябре, о социализме как бы стесняясь, вполголоса. Наши успехи огромны и неоспоримы. Но мы воспринимаем былое во всей его полноте и сложности. Наши самые грандиозные достижения не застилают от нас ни противоречий в развитии общества, ни ошибок и упущений. Да и сама наша идеология по природе своей критична и революционна.

И когда мы ищем корни сегодняшних трудностей и проблем, мы делаем это для того, чтобы понять их происхождение, извлечь актуальные уроки из событий, которые уходят далеко в 30-е годы.

Самое важное для нас сейчас в прошлой истории – то, что через ее осмысление мы обретаем понимание предпосылок перестройки. Наша история складывалась под сильным влиянием привходящих факторов. Но она у нас вот такая. И в ней заложены истоки перестройки.

Почему же все-таки произошло все то, что сделало ее необходимой? Почему с опозданием она началась? Почему так долго удерживались методы работы, отслужившие свой век? Почему произошла догматизация общественного сознания и теории?

Все это требует объяснений. А разбираясь и объясняя, мы находим много подтверждений тому, что и в партии, и в обществе видели нарастание негативных процессов. Более того, не один раз остро осознавалась необходимость перемен. Но они оказывались половинчатыми, непоследовательными под давлением наследия прошлого со всеми его доминантами и атрибутами.

Крупной вехой в нашей истории стал XX съезд КПСС. Он внес большой вклад в теорию и практику социалистического строительства. На нем и после него была предпринята мощная попытка повернуть руль в движении страны, дать импульс освобождению от негативных моментов в общественно-политической жизни, порожденных культом личности Сталина.

Под воздействием решений съезда были осуществлены крупные политические, экономические, социальные и идеологические меры. Но возможности, открывшиеся было, оказались не использованными полностью. Виной тому – субъективистские методы в деятельности руководства, возглавляемого Хрущевым. Управление экономикой оказалось во власти импровизаций. Волюнтаристские идеи и действия тогдашнего руководства стали лихорадить партию и общество. Амбициозные, необоснованные обещания и прогнозы вновь создали ситуацию разрыва между словом и делом.

Вот почему на следующем этапе, который был обозначен октябрьским Пленумом ЦК 1964 года, пришлось прежде всего преодолевать эти крайности, бороться с волюнтаризмом и субъективизмом. Была взята линия на стабилизацию. И эта линия была оправданной. Ее поддержали партия и народ. Появились определенные позитивные результаты. Решения стали разрабатываться и приниматься более взвешенные и обоснованные. Начало хозяйственной реформы 1965 года, мартовский Пленум ЦК этого же года по сельскому хозяйству – это весьма крупные инициативы, нацеленные на позитивные преобразования в экономике. Но и они, дав существенный, но временный эффект, захлебнулись.

На почве самоуспокоенности, нарушения естественного процесса смены руководства возникли явления застоя и заторможенности в стране, о которых я рассказал выше. А обстановка все настоятельнее требовала кардинальных решений по совершенствованию механизма хозяйственного и социального управления.

Какие выводы из исторических уроков прошлого мы делаем?

Прежде всего, тот вывод, что социализм как общественный строй доказал свои огромные возможности в решении сложнейших проблем общественного прогресса. Мы убеждены в его способности к самосовершенствованию, к еще более полному раскрытию своих возможностей, к решению нынешних крупных задач общественного прогресса, встающих в преддверии XXI столетия.

Вместе с тем мы понимаем, совершенствование социализма – это не самопроизвольный процесс, а дело, требующее огромного внимания, правдивого, непредвзятого анализа проблем, решительного отказа от того, что устарело. Мы убедились, что тут нельзя ограничиваться половинчатыми мерами. Надо действовать широким фронтом, последовательно и энергично, не останавливаясь перед самыми смелыми шагами.

И еще один вывод, можно сказать, – главный. Это – опора на самодеятельность и творчество масс, активное участие самых широких слоев трудящихся в осуществлении намеченных преобразований, то есть демократизация и еще раз демократизация.

Идейный источник движения по пути перестройки

Социалистическое общество неправильно и вредно представлять застывшим и неизменным, а его совершенствование – лишь как способ подогнать, подстроить сложную действительность под раз и навсегда сформулированные идеи, понятия, формулы. Представления о социализме постоянно развиваются и обогащаются с учетом исторического опыта, объективных условий.

Мы учились и учимся у Ленина творческому подходу к теории и практике социалистического строительства, берем на вооружение его научную методологию, овладеваем искусством конкретного анализа конкретной ситуации.

Двигая дальше перестройку, мы постоянно возвращались и возвращаемся к трудам Ленина, особенно, повторяю, к последним его работам.

Классики марксизма-ленинизма оставили нам в наследство основные, сущностные характеристики социализма. Они не впадали в детализацию, не стремились дать картину социализма в подробностях. Они говорили о теоретически видимых этапах. А показать, каков должен быть нынешний этап, – наша задача. Нам предстоит и практически пройти этот этап, не уклоняясь от сложных вопросов. Классики учат нас не методике, а методологии.

На новом этапе мы оказались перед настоятельной необходимостью, опираясь на ленинское наследие, на его методологию, разобраться в накопившихся теоретических проблемах, сложившихся представлениях о социализме. Важность этой задачи продиктована еще и том, что в период после Ленина не во всем следовали его идеям. Формы и методы социалистического строительства, вынужденные обстановкой, отражавшие конкретно-исторические условия нашей страны, были канонизированы и идеализированы, возведены в ранг общих непреложных догм. В результате сложился обедненный, схематизированный облик социализма с гипертрофией централизованного управления, с недооценкой разнообразия, богатства интересов людей, их активной роли в общественной жизни, с отчетливо выраженными уравнительными тенденциями.

Возьмем, например, механизм управления экономикой. Конкретная историческая обстановка, в которой развивался Советский Союз, по сути дела, экстремальные условия не могли не наложить на него свой отпечаток. Военная угроза и сами войны – самые тяжелые и разрушительные в нашей и без того нелегкой истории, двукратное восстановление народного хозяйства из руин – все это, естественно, привело к жесткой централизации в управлении и повлекло за собой сужение его демократических основ.

Вернемся к вопросу о том, как сложился такой парадокс. Приступив к строительству нового общества, молодая Советская Россия один на один с капиталистическим миром оказалась перед необходимостью быстро преодолеть технико-экономическое отставание, создать в значительной степени заново современную индустрию. И это было сделано за беспрецедентно короткий срок.

Чтобы решить такую задачу, пришлось резко увеличить долю накопления в национальном доходе. Причем большая часть мобилизованных таким образом средств пошла на развитие тяжелой, в том числе оборонной, промышленности. Вопрос о «цене» этого развития тогда или вообще не ставился, или был на втором плане. Государство не останавливалось ни перед какими затратами, а люди готовы были идти на жертвы во имя ускоренного развития своей Родины, укрепления ее обороноспособности, защиты независимости страны и ее социалистического выбора.

Именно под такие цели была создана система управления, основанная на жестком централизме, детальном регламентировании работы, директивных адресных заданиях и бюджетных ассигнованиях. И она сыграла свою роль.

Конечно, не во всем такой характер управления можно объяснить объективными причинами. Допускались и ошибочные подходы, принимались решения субъективистского толка. Это тоже надо видеть и учитывать при рассмотрении современных проблем. Но так или иначе, сложившаяся в 30–40-е годы система управления постепенно стала приходить в противоречие с условиями и потребностями экономического развития. Ее положительные возможности все более исчерпывали себя, и, напротив, нарастало тормозящее действие, что и привело к формированию механизма торможения, сыгравшего столь негативную роль впоследствии. Применение методов работы, возникших в экстремальных условиях, привело к торможению социально-экономического роста в изменившихся условиях.

Проявленный здесь догматизм стимулировал затратный характер нашей экономики, который набрал мощную силу инерции и удерживался до середины 80-х годов. Здесь – корни пресловутого «валового подхода», на который до недавнего времени была ориентирована наша экономика.

В этих условиях сложилось предубежденное отношение к роли товарно-денежных отношений и закона стоимости при социализме, а нередко они прямо противопоставлялись социализму как нечто чужеродное. Все это сочеталось с недооценкой хозрасчета, порождало произвол в ценообразовании, невнимание к денежному обращению.

Крайне негативно в новых условиях начала сказываться и узость демократических основ сложившейся системы управления. В ней мало оставалось места для ленинской идеи самоуправления трудящихся. Общественная собственность постепенно как бы отгораживалась от ее истинного владельца – трудящихся. Она нередко раздиралась ведомственностью и местничеством, становилась как бы «ничейной», бесплатной, лишенной реального хозяина. Начало все более проявляться отчуждение человека от всенародного достояния, отсутствие сопряженности общественного интереса с личным интересом труженика. В этом – коренной порок случившегося: сложившаяся в прошлом система хозяйствования на новом этапе из фактора развития социализма становилась тормозом его продвижения вперед.

Если же говорить о политической стороне механизма торможения, то нельзя не заметить, что возникла парадоксальная ситуация, когда образованный, талантливый, верный социалистическому строю народ не мог в полную силу использовать возможности, заложенные в социализме, свое право реально участвовать в управлении государственными делами. Конечно, рабочие, крестьяне, интеллигенция всегда были представлены во всех органах власти и управления, но далеко не всегда они вовлекались в разработку и принятие решений в той степени, в какой нуждается здоровое развитие социалистического общества. Массы были подготовлены для более активного политического творчества, а простора для него не было, хотя социализм растет и крепнет как раз тем, что втягивает все большую массу людей в активную политику.

Механизм торможения в экономике со всеми его социальными, идеологическими последствиями привел к бюрократизации общественных структур и к «расширенному воспроизводству» на всех уровнях бюрократической прослойки, которая приобрела непомерное влияние во всей государственной, административной и даже общественной жизни.

Не приходится говорить, что в этих условиях богатство ленинских идей об управлении и самоуправлении, хозрасчете, увязке общественных и личных интересов не получало должного применения и развития. И это только один пример закостенелости общественной мысли, оторванности ее от реальных жизненных потребностей.

Перестройка поставила новые задачи и перед политической практикой, и перед нашей общественной мыслью. Покончить с окостенелостью общественной науки, дать ей широкий простор, окончательно преодолеть последствия той монополии на теорию, которая была характерна для периода культа личности, когда формы развития советского общества, сложившиеся в экстремальных условиях, были превращены авторитетом Сталина в абсолют, рассматривались как единственно возможные для социализма.

Предстоит осуществить крутой поворот в общественно-политической мысли. И здесь мы должны учиться у Ленина. Он обладал редчайшим качеством вовремя почувствовать назревание глубинных перемен, переоценки ценностей, пересмотра теоретических установок и политических лозунгов.

Вот ярчайший пример. В апреле 1917 года, вернувшись в Россию, Ленин за короткий срок точно оценил ситуацию, тенденции и возможности развития страны после Февральской революции. И не только безошибочно определил единственно возможную тактику деятельности партии и Советов, но выдвинул стратегическую задачу – готовить партию и массы к социалистической революции. Иначе можно было потерять и завоеванное в результате свержения царизма. Даже для многих опытных большевиков такой поворот оказался неожиданным. Вот такой диалектике политического мышления мы учимся, осуществляя перестройку.

И тогда, и потом не раз бывало, что партия не сразу осваивалась с новыми идеями. Бывало трудно, подчас проявляли непонимание даже самые преданные делу революции люди. Но Ленин и его соратники умели убеждать, разъяснять, не раз и не два возвращаться к одному и тому же вопросу, зажигать энергией, привлекать на свою сторону колеблющихся и сомневающихся. Бывало и самому Ленину очень трудно. Однажды с горечью он написал в письме: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой – против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д.

Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на „мир“ с пошляками»[1]1
  Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 49, с. 340.


[Закрыть].

Мне уже приходилось не раз говорить, ссылаясь на Ленина, что, если браться за частные вопросы, не уяснив общего, будешь все время натыкаться на это общее. Исходя из этого, мы с самого начала перестройки, в том числе и на июньском Пленуме ЦК КПСС 1987 года, первостепенное значение придавали концептуальному подходу. Конечно, стремились и к тому, чтобы было поменьше хаоса и в методах. Для того чтобы добиться чего-то существенного, вовсе не обязательно сначала перевернуть все с ног на голову, а потом исправлять ошибки.

Новые задачи приходится решать без «готовых рецептов». Нет таких рецептов и сегодня. Обществоведы не предложили пока ничего цельного. Политэкономия социализма застряла на привычных понятиях, оказалась не в ладах с диалектикой жизни. Отстают от потребностей общественной практики философия и социология. Основательная перестройка предстоит исторической науке.

XXVII съезд КПСС, пленумы ЦК открыли простор для творческой мысли, сами придали мощный стимул ее развитию. Без революционной теории не может быть и революционного движения – это марксистское положение звучит сегодня, как никогда, актуально.

Перестройка – это революция

Перестройка – многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка – это революция. Решительное ускорение социально-экономического и духовного развития советского общества предполагает радикальные перемены на пути к качественно новому состоянию. И это, безусловно, революционная задача.

Думается, у нас были все основания заявить на январском Пленуме 1987 года: по глубинной сути, по большевистской дерзости, по гуманистической социальной направленности нынешний курс является прямым продолжением великих свершений, начатых ленинской партией в Октябрьские дни 1917 года. И не просто продолжением, но и развитием, углублением основных идей революции. Мы должны придать историческому импульсу своей революции новый динамизм, двинуть дальше все то, что было заложено ею в обществе.

Конечно же, перестройку мы не равняем с Октябрем – событием переломным в тысячелетней истории нашей Родины и не знающим себе подобных по силе воздействия на развитие человечества.

И все же почему на 70-м году Октября мы говорим о новой революции?

Можно подойти к ответу на этот вопрос с помощью исторических аналогий. Ленин в свое время подметил, что в стране классической буржуазной революции, во Франции, после ее Великой революции 1789–1794 годов потребовалось еще три революции (1830, 1848 и 1871 годов), чтобы довести до конца начатое ею дело. То же можно сказать и об Англии, где после кромвелевской революции 1649 года имела место «славная революция» 1688–1689 годов, а потом еще оказалась необходимой реформа 1832 года, окончательно утвердившая новый класс – буржуазию – у власти. В Германии были две буржуазно-демократические революции (1848 и 1919 годов), а между ними – крутые реформы 60-х годов, которые Бисмарк проводил «железом и кровью».

«Таких революций, – писал Ленин, – которые, завоевав, можно положить в карман и почить на лаврах, в истории не бывало[2]2
  Ленин В. И. Полн. собр. соч., Т. 38, С. 52.


[Закрыть]». Почему же социализм, который призван осуществить еще более глубокие, чем капитализм, экономические, социально-политические и духовные перемены в обществе, не должен пройти несколько революционных перевалов, чтобы выявить все свои потенции и окончательно откристаллизоваться как принципиально новая формация? Ленин не раз повторял такую мысль: социализм будет складываться из многих попыток. Каждая попытка будет в известном смысле односторонней, в каждой будет своя специфика. И это относится ко всем странам.

Исторический опыт показал, что и социалистическое общество не застраховано от появления и накопления застойных тенденций и даже от серьезных социально-политических кризисов. А для выхода из кризисной или предкризисной ситуации как раз и бывают необходимы меры революционного характера. Самое важное здесь то, что социализм способен на революционные перемены, ибо он динамичен по своей природе.

Весной 1985 года партия поставила в повестку дня такую задачу. Серьезность накопившихся и вызревавших новых проблем, запоздание, допущенное в их осмыслении и решении, – вот что потребовало действовать по-революционному, провозгласить революционную перестройку общества.

Перестройка – процесс революционный, ибо это – скачок в развитии социализма, в реализации его сущностных характеристик. Мы с самого начала сознавали: времени на раскачку нет. Очень важно не «засидеться» на старте, преодолеть отставание, вырваться из трясины консерватизма, сломать инерцию застоя. Это невозможно сделать эволюционно, с помощью робкой, ползучей реформы.

Мы не можем, просто не имеем права расслабляться ни на один день. Наоборот, изо дня в день нужно прибавлять в работе, наращивать ее темпы, ее интенсивность. Необходимо выдержать это напряжение, эти, как говорят космонавты, большие перегрузки на начальном отрезке перестройки.

Революцию надо постоянно развивать. Нельзя топтаться на месте. Это показывает и наше собственное прошлое. Последствия замедления мы ощущаем и теперь. Поэтому сейчас нужны двойное мужество и смелость. Мы не имеем права снова застрять. Поэтому – только вперед!

Конечно, действовать по-революционному не значит бросаться вперед очертя голову. Кавалерийские атаки далеко не всегда уместны. К революции относятся законы политики как искусства возможного. Нельзя перепрыгивать через этапы, забегать вперед. Сейчас главное – создать задел, необходимый для выхода на качественно новые рубежи. Иначе можно, что называется, и дров наломать, и скомпрометировать великое дело.

Революция, как мы ее понимаем, – это созидание, но всегда, конечно, и ломка. На то и революция, чтобы ломать отжившее, застойное, все то, что мешает быстрому движению вперед. Без ломки не расчистишь площадку для нового строительства. Вот и перестройка означает решительную, крутую ломку сложившихся препон для социально-экономического развития, устаревших порядков в управлении хозяйством, догматических стереотипов в мышлении. Перестройка задевает интересы многих, все общество. И разумеется, ломка не обходится без конфликтов, а бывает, и без острых сшибок между старым и новым. Бомбы, конечно, не рвутся и пули не летят. Но конкретные носители механизма торможения сопротивляются. А ничегонеделание, равнодушие, лень, безответственность и бесхозяйственность – это тоже сопротивление.

Оно понятно. Ситуация в обществе действительно обострилась, ибо перестройка пошла в глубинные его пласты. Услышали мы голоса: а надо ли было вообще затевать все это?

Самого слова «революция» в применении к перестройке некоторые не воспринимают. Некоторых пугает даже термин «реформа». А ведь Ленин не боялся употреблять это слово и даже учил самих большевиков «реформизму», когда это требовалось для развития дела революции в новых условиях. И нам сегодня нужны радикальные реформы для осуществления революционных преобразований.

Один из признаков революционного периода – большее или меньшее расхождение между коренными интересами общества, передовая часть которого готова к крупным переменам, и сиюминутными повседневными интересами людей. Перестройка бьет, прежде всего, по тем, кто привык работать по-старому. У нас нет политической оппозиции, но это не значит, что нет борьбы с теми, кто по разным причинам перестройку не приемлет. Всем, возможно, придется чем-то поступиться на первом этапе перестройки. А с незаслуженными привилегиями и прерогативами, присвоенными незаконным путем, с правами, которые обслуживали механизм торможения, придется расстаться навсегда.

Вопрос об интересах – для партии ключевой, как и всегда на крутых поворотах. Вспомним, как Ленин воевал за Брестский мир. Тревожный 1918 год. Гражданская война. А тут еще серьезнейшая угроза со стороны Германии. Владимир Ильич предлагает заключить мир с Германией. Условия мира, которые нам ультимативно предъявила Германия, были, по выражению Ленина, «позорными, похабными». Они предусматривали отторжение огромной территории с населением в 56 миллионов человек. Казалось бы, никак нельзя согласиться с этим. И все-таки Ленин настаивает: мир необходим. Оппоненты есть даже в ЦК. Они ссылаются на то, что рабочие требуют дать отпор немецким интервентам. А Ленин вновь и вновь призывает пойти на мир. Почему? Потому что он исходит не из сиюминутных, а коренных интересов. Это – интересы рабочего класса как целого, интересы революции, судьбы социализма. Чтобы отстоять их, надо было получить передышку, а затем идти дальше. Но тогда столь глубокое понимание было далеко не у всех. Только потом легко было сказать твердо и однозначно: Ленин прав. А был прав потому, что руководствовался коренными интересами, смотрел далеко вперед, не ставил преходящее выше основного. И революция была спасена.

Так и с перестройкой. Она отвечает коренным интересам советских людей. Она призвана выдвинуть общество на новые рубежи, обеспечить достижение нового его качества. Кое от чего придется и отказаться, чем-то и поступиться. Пойти на это не просто. На глазах рушатся сложившиеся привычки и представления. Нечто привычное уходит из жизни – вот и возникает протест. Консерватизм уступать не хочет. Но все это преодолимо и должно быть преодолено во имя долговременных интересов общества и каждого человека.

С вопросом о соотношении сиюминутных и долговременных интересов мы столкнулись вплотную при введении государственной приемки. Чтобы добиться повышения качества продукции, мы ввели независимый контроль за соответствием выпускаемой продукции существующим стандартам. На первых порах многие рабочие потеряли в заработках. Но повышение качества необходимо обществу, и рабочие отнеслись к этому с пониманием. С их стороны не было протестов. Наоборот, рабочие говорят: «Стыдно получать незаработанное!» Но одновременно рабочие требуют такого же подхода со стороны хозяйственных руководителей, инженерно-технического персонала. Так что госприемка стала хорошей школой перестройки. Многое она обнажила: каково отношение разных людей к делу, каковы человеческие резервы перестройки. Госприемка стала как бы лакмусовой бумажкой, подтвердившей еще раз, что советский рабочий класс в целом всей душой за перестройку и готов двигать ее, на деле реализуя свою роль ведущего класса социалистического общества.

С перестройкой, как и со всякой революцией, нельзя играть. Тут нужно идти до конца, добиваться успехов буквально каждый день, чтобы массы чувствовали на себе ее результаты, чтобы ее маховик набирал обороты, чтобы нарастала скорость движения, подъема – и в материальном, и в духовном смысле.

Называя осуществляемые нами меры революционными, мы имеем в виду их глубокий, радикальный, бескомпромиссный характер – то, что они охватывают все общество сверху донизу, от базиса, от отношений собственности до надстройки, все сферы жизни, причем охватывают комплексно, в их целостности. Это не подкрашивание, не подчистка тех или иных болячек или пятен на нашем общественном организме, а полное его оздоровление и обновление.

В революционном процессе, как известно, безусловное первенство принадлежит политике. Так и в перестройке. Приоритетное значение имеют меры политического характера, задачи широкой демократизации на деле, а не на словах, беспощадная война с бюрократизмом и беззаконием, активное вовлечение масс в управление делами страны. Все это имеет прямое отношение к основному вопросу всякой революции – вопросу о власти.

Разумеется, Советскую власть мы менять не собираемся, от ее принципиальных основ отступать не будем. Но изменения необходимы, причем такие, которые укрепляют социализм, делают его политически богаче и динамичнее. В этом плане мы вправе по-крупному, принципиально оценивать нашу программу всесторонней демократизации советского общества как программу перемен в существующей политической системе.

Вот почему для успеха перестройки столь необходимо повернуть всю нашу работу к политическим задачам и политическим методам руководства. И самое главное в деятельности партийных организаций и партийных кадров – это политическая работа с людьми, политическое просвещение и активизация трудящихся. Снова остро актуален первозданный смысл понятия «социализм» – прежде всего как идейного и политического движения масс. Движения, которое идет с низов, из народных глубин, которое сильно в первую очередь сознательностью и активностью человека.