Текст книги "Зона недоступности"

Автор книги: Михаил Бондарев

Соавторы: Владимир Коршунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

3. Диверсия

Три советских человека волею случая оказались на борту американского судна. Члены экипажа «Кассиопеи» отнеслись к этому событию по-разному. Капитан Дильворти приказал разместить гостей в лучшей каюте, окружил их заботой и вниманием: ведь это были потерпевшие кораблекрушение и, судя по всему, военные моряки! У одного из них, высокого, широкоплечего, с жесткими черными волосами, были погоны капитана третьего ранга, а на кителе значок командира подводной лодки. Другой, с юношески округлым лицом, коротко стриженный,– простой матрос. И совсем невозможно догадаться, откуда взялся третий – молодой человек с тонким интеллигентным лицом в штатском костюме.

Большинство экипажа посматривало на незнакомцев с чувством опасливого любопытства: русские!.. Особая непонятная порода людей... Так вот они какие русские!..

И лишь Чарльз Тэккер и его ассистент Кестер никак не выражали своего отношения к трем незнакомцам. Профессор и Кестер сидели, запершись в салоне, и негромко разговаривали.

– Вы проделали все хорошо, Боб,– говорил Тэккер.– Жаль, что документы размокли и трудно разобрать что-либо. Это удостоверение личности. «Доро...» – дальше неразборчиво. Другой – матрос. Картина для меня совершенно ясна: советская подводная лодка потерпела аварию. Может быть, даже столкнулась с блуждающей миной. Этого добра еще много плавает вокруг. Нам тоже нужно усилить наблюдение... Но кто тот, третий? Он интересует меня больше двух первых.

Кестер услужливо протянул целлофановый пакет:

–     Здесь кое-что уцелело. Штатские преувеличенно боятся воды – завернул документы в целлофан. Приятная предусмотрительность...

Веснушчатые руки профессора потянулись к пакету. Некоторое время он изучал документы, затем задымил глиняной трубкой.

–    Тысяча водородных бомб! Я начинаю понимать! Не я буду, если вас, Боб, в самое ближайшее время не повысят в звании.

Кестер застыл в почтительном молчании.

–    Это инженер,– продолжал, между тем, Тэккер.– А как вы думаете, почему он оказался на подводной лодке? А что дело было именно так, я не сомневаюсь.

–    Не могу знать, сэр!

–     Разведчик должен обладать интуицией. Прочтите внимательно вот это письмо.

Кестер прочитал и вопросительно приподнял брови.

–     Все очень просто, мой мальчик. На лодке установлен новый прибор. Испытания его прошли успешно. Вот это мы и узнаём из письма к некоей Инне, по всей видимости, сотруднице Румянцева. Обыкновенное рекомендательное письмо, с которым должен явиться в лабораторию главный старшина Буняков Петр Степанович. Вы улавливаете мою мысль, Боб?

–     К сожалению, не совсем.

–     Все документы следует вернуть их владельцам, за исключением письма. Письмо мы отправим в штаб. Очень важное письмо. Оно может сослужить большую службу нашей разведке. Нужно немедленно вызвать гидросамолет. Этих троих следует переправить в штаб. Остальное разведчики сделают сами. А наша задача – определить место гибели советской лодки. Вот тут– то и может пригодиться ваше водолазное искусство. Мы должны знать, что за аппарат испытывают русские. Счастливая случайность... Эта случайность– большой бизнес, дружище! Румянцев – инженер. Этого уже достаточно. Штатский инженер на военном подводном корабле. Если бы его прибор не имел большой ценности, то, думаю, подводная лодка не стала бы удаляться на такое расстояние от своих берегов. За всем этим кроется нечто интересное для нас. Не забывайте, что советский подводный флот занимает первое место в мире. У этих парней головы работают отлично. Запуск русскими ракеты в сторону Луны заставил задуматься кое-кого из наших военных деятелей. Мы– не можем знать, какой сюрприз преподнесут нам русские завтра. А мы обязаны это знать. Мы должны любой ценой достать этот прибор. Не воображайте, что разговор с Румянцевым в штабе даст какие-нибудь положительные результаты. Или я плохо знаю этих фанатиков. Нам нужен прибор! Да, любой ценой... Вы должны неотступно наблюдать за нашими Пленниками. Не позволяйте им общаться с кем бы то ни было из экипажа. Этот сентиментальный болван Дильворти может все испортить. Не упускайте его из поля зрения. Позаботьтесь, чтобы тех троих, когда они придут в себя, не выпускали на верхнюю палубу.

– Будет исполнено, сэр!

Чарльз Тэккер действовал оперативно. Он сам

стоял на мостике и отдавал распоряжения капитану Дильворти. «Кассиопея» утюжила квадрат за квадратом. Акустики прослушивали дно. Иногда главный инженер Бэртон погружал в пучину камеру телевизионной установки.

Над океаном опустилась ночь. Погода снова начинала портиться. Волны, высокие, как горы, с шумом ударяли о корпус судна.

В десятом часу сигнальщик неожиданно доложил:

–    Вижу проблески света на воде!

Тэккер кинул взгляд на черную, как деготь, массу воды и явственно увидел белые проблески...

–    Аварийный буй! – крикнул капитан Дильворти.– Они живы!..

Да, сомнений быть не могло: на волнах покачивался аварийный буй и посылал сигналы бедствия. «Кассиопея» застопорила ход. Можно было опустить шлюпку на воду, подойти к бую и переговорить по телефону с экипажем затонувшей лодки. Но Чарльз Тэккер не торопился.

–     Мистер Бэртон! – позвал он ведущего инженера.– Опустите на дно камеру!..

Снова заскрипел блок. Тэккер спустился в салон. Кестер бесшумной тенью последовал за ним. Профессор включил телевизор. Экран был темным и безжизненным. После того как был включен подводный прожектор, экран ожил. На черном фоне глубинной воды вспыхнули светлые точки, словно маленькие звезды, планктонные организмы. Рыбы с мохнатыми хвостами налетали на металлическую арматуру, которой была окружена передающая камера. Тэккер почти механически повернул верньер. Экран залило голубоватое сияние. Черная иззубренная стена, слегка покачивающиеся белесые водоросли, в трещине притаился маленький осьминог... Освещение несколько изменилось, появились багрово– красные тона.

Кестер даже приподнялся, когда в поле зрения появился расплывчатый предмет сигарообразной формы. Тэккер ухмыльнулся, нажал кнопку механизма фокусировки объектива. Изображение прояснилось. Подводная лодка!.. Четкость изображения была так велика, что Кестеру казалось, будто можно дотронуться до осклизлого металлического корпуса.

Корма лодки увязла в расщелине подводной скалы. Форштевень повис над бездной. Здесь, по– видимому, заканчивалось подводное плато. Еще несколько метров – и лодка навсегда бы ушла в темную глубину.

–    Им дьявольски повезло... – пробормотал Кестер.

–    Глубина не превышает восьмидесяти метров,– констатировал Тэккер.

Камера подошла вплотную к корпусу лодки и двинулась вдоль него. Профессор все время бросал взгляды на указатель компаса.

Было странно сознавать, что на глубине всего лишь восьмидесяти метров в металлической сигаре находятся живые люди и при желании экипаж «Кассиопеи» мог бы сделать для них очень многое: хотя бы подать воздух, связаться по радио с каким-нибудь советским судном или портом, поставить в известность о случившемся. В конце концов, можно было бы переговорить с оставшимися в отсеках подводного корабля, узнать об их состоянии.

Но Чарльз Тэккер думал по-иному.

–    Обстановка усложняется, – произнес он мрачно.– Они живы. А я знаю русских: они будут держаться до последнего. Соваться туда сейчас бессмысленно. Мы должны выждать... Когда с ними будет покончено, тогда уж... тогда уж вам придется испытать свой новый скафандр.

–    Но сюда могут пожаловать советские корабли!

–    Думал об этом. Нужно сбить их со следа, И не будем терять времени...

–     Я понял, сэр.

Кестер оказался не таким уж бестолковым парнем, как могло показаться вначале. Нет, у него за плечами была сложная жизнь. Он считался мастером подводной диверсии и прошел хорошую школу у англичан. Еще в 1941 году он был прикомандирован к английскому штабу и здесь познакомился с небезызвестным английским офицером Крэббом и лейтенантом Вильямом Бэйли. Тогда они принимали участие в поисках в Гибралтаре итальянских человеко-торпед, погибших при нападении на английские корабли. Смысл их деятельности сводился к тому, чтобы разработать меры защиты судов на будущее. Это они обнаружили на дне Гибралтарской бухты самолет польского генерала Сикорского, погибшего вместе с находившимися при нем важными документами. Еще во время войны, когда Черчилль дал команду Монтгомери собирать оружие для возможного использования его против Советской Армии, Крэбб вместе со своими помощниками рвался учинить диверсию где-нибудь в районе Кронштадта или Севастополя.

Сейчас Кестер без слов понял, чего хочет Чарльз Тэккер.

Весь экипаж «Кассиопеи» по приказу Тэккера был загнан вниз, в каюты. На палубе оставались лишь капитан Дильворти, профессор и Кестер.

Привычным движением Кестер надел шлем– маску, ласты, ранец с кислородными баллонами, пристегнул к поясу чехол с инструментами и взрывчаткой.

Вскоре он скрылся в темных волнах. Дильворти хотел включить прожектор, но Тэккер коротко бросил:

–    Отставить!

Капитан Дильворти был явно озадачен. Что они собираются делать?

Прошло минут двадцать, прежде чем капитан понял замысел Тэккера и Кестера. Внезапно раздался легкий взрыв, и аварийный буй погас. Потом среди волн капитан увидел голову водолаза. Кестер тянул за оборванный буйреп аварийный буй.

Когда буй был поднят на борт «Кассиопеи», Тэккер распорядился:

–    А теперь, капитан, следует отойти миль на пять на восток!..

–    Это же гнусно! – не сдержался Дильворти. Подбородок его дрожал от негодования.

Тэккер смерил капитана презрительным взглядом, зловеще усмехнулся и отчетливо выговорил:

–    Вы забываетесь, капитан Дильворти! Держите язык за зубами, если не хотите, чтобы вас смахнули, как пылинку.

Весь пыл Дильворти мгновенно пропал. Вобрав голову в плечи, он отошел от профессора. Но успокоиться долго не мог. Он стоял на мостике, всматривался в ночную мглу, болезненна щурился и вспоминал, как такие же русские парни-подводники мужественно и благородно вели себя в трудные годы борьбы с фашистами. Ясно представилось ему Баренцево море. Он командовал тогда транспортом типа «Либерти» – одной из этих «рабочих лошадей» второй мировой войны, как их называли в Штатах.

И вот среди сурового, неспокойного моря на большой конвой налетела вражеская авиация. Затрещали зенитные автоматы, в воздухе разгорелся бой. Вокруг судна то и дело поднимались высокие фонтаны воды от падающих бомб. Одна из них угодила в его «Либерти». На транспорте вспыхнул пожар. Попытка сбить пламя результатов не дала. Дильворти получил приказ: «Экипажу покинуть судно». Ему даже не пришлось давать команду о спуске шлюпок. Шустрые парни, узнав еще от радиста о полученном указании, проделали все, что нужно, в несколько минут.

Нажимая на весла, они то и дело посматривали-на судно, над которым стоял огромный столб черного дыма. На транспорте вот-вот должен был произойти взрыв...

Каково же было удивление Дильворти, когда в Мурманске советские моряки передали ему его обгорелый «Либерти».

Оказывается, экипаж одной из русских подводных лодок, находившихся в районе следования конвоя, получил приказ: «Ликвидировать пожар на покинутом американском транспорте». И вот группа смельчаков (он видел тогда этих славных ребят) высадилась на полыхающее среди волн судно, потушила пожар и привела «Либерти» в Мурманск...

Разве может он, Дильворти, забыть такое благородство русских? Правда, за свои восторженные рассказы об этом случае там, в Штатах,

Дильворти пришлось крепко поплатиться. Самые мрачные воспоминания остались у него от вызовов в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, но еще более горестно было вспоминать годы, когда его, опытнейшего моряка, ни одна фирма не принимала на работу. Только недавно ему снова улыбнулось счастье.

Тэккер, набирая экипаж своей «Кассиопеи», почему-то остановил свой выбор на нем. Правда, при первой же встрече этот странный профессор цинично сказал, что ему нужны безропотные, молчаливые работники, люди, способные за деньги пойти на любой риск. Пришлось тогда согласиться на все условия.

Целый год экипаж «Кассиопеи» занимался довольно странным делом – искал пресную воду на дне океана.

–    Никогда не слыхал ничего подобного! – удивлялся Дильворти.

Тэккер только посмеивался:

–     Охотно вам верю, капитан. Чтобы уяснить все это, нужно иметь более развитый мозг. Вы, разумеется, никогда не читали Плиния Старшего, Страбона и Лукреция. Эти почтенные джентльмены жили около двух тысяч лет назад. Я сумел поставить их на службу американскому флоту. В своих сочинениях они оставили ценные указания на то, что даже на дне соленого моря на значительных глубинах при желании можно найти пресную воду. Чем мы и занимаемся.

Теперь профессор Тэккер околачивался в Японском море, и Дильворти должен был выполнять все его приказы, мириться с причудами и даже с противозаконными действиями. «Держите язык за зубами, если не хотите, чтобы вас смахнули, как пылинку...»

Да, тяжело, когда у тебя на руках большая семья... А все-таки, русские – славные парни!.

4. В кормовом отсеке

Когда над вспененным океаном прогремел– взрыв, главный старшина Буняков Петр Степанович, находился в кормовом отсеке у главных электромоторов. Он давал указания молодому матросу Черникову. И вообще за последнее время у Петра Степановича появилась манера разговаривать с молодыми матросами поучительным тоном. Да, он свое отслужил! Вернется лодка в базу – и прощай Тихий океан!.. Буняков был человеком суровым, но сейчас он испытывал непривычный прилив нежности ко всем людям экипажа. Он свыкся со всеми, сроднился, и когда представлял себе, как он с чемоданчиком в руках последний раз стоит у пирса, смотрит на знакомый до винтика корабль и ребят, машущих пилотками, то что-то подкатывало к горлу, а на сердце становилось тоскливо. И теперь он старался говорить со всеми резко, чтобы не дать нежности прорваться наружу и чтобы заглушить эту тоску.

«Вот уеду в Усть-Телецкое... А там в Тайгинск подамся, на завод устроюсь... Поминайте тогда Бунякова. Потачки давал вам, смотрел на все проделки сквозь пальцы. Придет ужо заместо меня другой, тогда поймете, что мало я на вас ворчал, мало гонял...»

В свои двадцать два года Петр Степанович старался выглядеть солидным, и это ему удавалось. Бунякова уважали. Он был мастером на все руки. Чуть где какая неисправность – зовут Бунякова; он разбирался и в электротехнике, знал устройство гидроакустических приборов, каким-то внутренним чутьем безошибочно определял самые сложные неисправности. В последние дни он сдружился с инженером Румянцевым: оказалось, что они – земляки, и Румянцев приглашал Бунякова после ухода в долгосрочный отпуск к себе на завод, в лабораторию.

В Бунякове жила страсть к технике. Он сразу же освоил прибор Румянцева (так, ради любительства!) и незаметно сделался незаменимом помощником инженера.

– Петр Степанович... Николай Арсентьевич... Вот какие были между ними отношения.

Гидролокатор Румянцева был основан на новом принципе. С его помощью лодка, находясь в подводном положении, могла засекать удаленные на большое расстояние предметы, а также поддерживать связь с другими кораблями и базой.

Матрос Черников недавно пришел из учебного отряда. Он быстро освоился на корабле. Красивый парень с румянцем во всю щеку и серыми ласковыми глазами вскоре стал всеобщим любимцем: он обладал мягким юмором, был незлобив, охотно делал всякую работу, а главное – пел мечтательные песни о своей далекой Каме, и строгий боцман Гаврилов не раз отходил от группы матросов, в кругу которых сидел с аккордеоном Черников, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

–    Ну, задевает за живое!..– говорил Гаврилов восхищенно.– Талант...

Поучения главного старшины Бунякова Черников выслушивал каждый раз с почтением, никогда не возражал, беспрекословно выполнял все приказания. Ему было понятно состояние Петра Степановича, и в душе он жалел его.

Когда лодку тряхнула невидимая сила, Буняков упал и больно ударился обо что-то локтем. Он попытался подняться, но его снова отбросило к переборке. Послышался треск, и в отсек хлынула вода.

–    Люк, люк!.. Задраить люк!..– крикнул главный старшина. Погас свет. Но им с Черниковым удалось все же задраить стальную переборку. Теперь они были изолированы от всего экипажа. Лодка стремительно падала вниз. Дифферент на корму все нарастал и нарастал. Что произошло? На это Буняков не мог ответить. Он знал, что глубины в этом районе превышают два километра и, если не удастся выровнять лодку, она навсегда уйдет в бездну.

Но сейчас не время было думать о том, что случилось и куда падает лодка: вода с шумом хлестала сквозь разорванный корпус. Нужно немедленно подать сжатый воздух, чтобы поднять в затопленном отсеке атмосферное давление.

 

Буняков вплавь добрался к клапану и открыл его. Воздух высокого давления со свистом ворвался в отсек. И в этот момент корпус лодки коснулся дна.

– А теперь хватай кувалду и лупи по клину!– крикнул Черникову главный старшина, перекрыв клапан.– Пробоина не так уже велика. А мне, брат, еще в долгосрочный нужно...

5. Молчаливый свидетель

Матрос Баженов пришел в себя, когда его несли на носилках в каюту. Он широко открыл глаза, увидел чужих людей, услышал незнакомую речь.

–    Где я? Что со мной? – ему показалось, что он произнес это громко, на самом деле он лишь пошевелил губами.

Захлопнулась дверь каюты. Баженов приподнялся и огляделся по сторонам. Яркий солнечный свет врывался в открытый иллюминатор. Рядом на койках лежали капитан третьего ранга Дорофеев и инженер Румянцев. Видно, их сильно контузило взрывной волной. Они до сих пор не приходили в сознание. Кроме того, все трое изрядно-таки хлебнули соленой воды.

–   Товарищ капитан третьего ранга! – негромко позвал Баженов. Веки Дорофеева дрогнули.

–    Сергей Иванович! – снова позвал Баженов.

На этот раз веки Дорофеева поднялись. С удивлением посмотрел на матроса:

–    А... Баженов... А где инженер?

–    Да рядом с вами!

Дорофеев был очень слаб. Он нехотя повернул голову, увидел Румянцева и снова закрыл глаза. Но судовой врач Амент, видно, старался на славу. Еще на палубе он принял все меры, чтобы спасти советских моряков: им делали искусственное дыхание, их растирали, вливали спирт, разжимая зубы деревянной лопаточкой,

В голове у Дорофеева шумело. Он пытался превозмочь слабость, но тело было будто налито свинцом. Иногда он впадал в беспамятство, и тогда потолок каюты начинал вращаться, расцвечивался причудливыми узорами. Потом мерещились огромные набегающие валы. Дорофеев качался на волнах, и не было конца этой тошнотворной зыби. Когда сознание прояснилось, капитан третьего ранга с недоумением огляделся по сторонам. Чистые простыни, солнечные лучи, бьющие в открытый иллюминатор, яркие обложки американских журналов на столике, специфический чужой запах... Не во сне ли все это?..

–    Сергей Иванович, вы живы? – неожиданно слабым голосом спросил Румянцев.– Куда это нас занесло?

–    Иностранное судно, так я думаю,– сказал Баженов.

–    Знать бы, что произошло с экипажем лодки!..– с болью в голосе произнес Дорофеев. Собственное спасение не радовало его. Он был командиром корабля и теперь, может быть, в самые тяжелые часы для экипажа, находился здесь, на иностранном судне, лежал на мягкой постели. А они?.. Возможно, уж и в живых никого нет!.. Но с этой мыслью он не мог смириться.

Вошел Кестер. На губах этого высокого сухопарого человека блуждала улыбка. Он произнес на чистейшем русском языке:

–           Мы, кажется, уже чувствуем себя лучше?.. Поздравляю вас, джентльмены, вы легко отделались! Вот ваши документы. К сожалению, они подмокли. Желаю быстрейшей поправки.

–           Нам хотелось бы знать, где мы находимся? – спросил Дорофеев.

–            О, ваше законное любопытство легко удовлетворить. Вы попали на американское океанографическое судно «Кассиопею». Мы ведем исследования в этой части Японского моря. Руководит работами профессор Тэккер. А я его ассистент Кестер.

Дорофеев, Румянцев и Баженов в свою очередь представились Кестеру.

–            Очень приятно, очень приятно. Я давно мечтал познакомиться с советскими моряками. Мистер Тэккер тоже проявил к вам живейший интерес.

–           Передайте мистеру Тэккеру нашу благодарность и признательность. Кроме того, у нас есть просьба...

–    Да, слушаю.

–            Я просил бы вас связаться с ближайшим советским портом или судном и сообщить о том, что три советских человека – можно назвать фамилии – находятся на вашем судне.

–           Мы сейчас как раз заняты этим. Можете ни о чем не беспокоиться.

–    Благодарю вас, сэр.

–    Наш долг помочь попавшим в беду.

Кестер откланялся и вышел.

–           Что вы обо всем этом думаете?—спросил Дорофеев Румянцева.

–    Наше счастье, что мы попали на борт научно-исследовательского судна. Не сомневаюсь, что им удастся сообщить о нашей судьбе.

–     Так-то так. Но все же мы должны вести себя осмотрительно и не принимать все, что они говорят, на веру. Что-то не понравился мне этот Кестер. Очень уж он любезен, а глаза, как у сыщика, блуждают по сторонам. Но дело даже не в этом, а в том, что мы у них в руках...

–     Субъективное суждение. Думаю, они постараются от нас побыстрее избавиться. Лишний рот на таком судне – обуза.

–    Ладно. Поживем – увидим.

Приходил судовой врач. Он предупреждал, что всем троим нужен абсолютный покой. Не ходить по каюте, не выходить на палубу. Лежать, лежать, лежать... Если нужно вызвать дежурного– следует лишь нажать кнопку.

–     Не по душе мне этот госпиталь,– проворчал Баженов.– Ребята, может...

Он не договорил и махнул рукой. Баженов принадлежал к беспокойным натурам. Он отличался недюжинной силой, крепким здоровьем, и всякое бездействие угнетало его. Как только врач ушел, он принялся расхаживать по каюте, чтобы «размяться». Дорофеев тоже попытался встать на ноги, но голова кружилась, к горлу подступала тошнота.

Да, Дорофеев был слаб, очень слаб. Но чувство ответственности даже в этом состоянии не покидало его.

–     Мы не имеем права отлеживаться здесь и полагаться на экипаж американского судна, как бы хорошо к нам ни относились. Я не уверен, что нас не подслушивают. Советские люди, да еще вдобавок военные, на чужом судне — это уже накладывает на нас особые обязанности.

Когда все угомонятся, вы, Баженов, постарайтесь пробраться на верхнюю палубу. Осмотритесь. Мы должны знать, куда попали и с кем имеем дело. Осмотрите, как крепится шлюпка. Это может пригодиться. Во всяком случае, мы должны постараться найти средства для связи со своими...

Ночью, когда капитан третьего ранга и Румянцев впали в дремотное состояние (они были еще очень слабы), Баженов выключил свет и неслышно вышел из каюты. «Только бы не повстречать врача или этого долговязого черта!..» – думал он, поднимаясь по трапу. По пути ему никто не встретился, и Баженов благополучно вышел на палубу. Еще в каюте командир посоветовал ему обратить внимание на звезды. По ним можно определить, какой курс держит судно. Но «Кассиопея» стояла на месте. Небо было затянуто тучами. Море волновалось.

Баженов чуть не вскрикнул, когда увидел в кабельтове от судна на воде белые проблески.

Аварийный буй!.. Наша лодка... Живы! Живы!.. Ему хотелось немедленно кинуться в каюту, сообщить эту радостную весть капитану третьего ранга и Румянцеву. Хлопнул выстрел, и огонь внезапно погас. «Неужели померещилось?» Но Баженов так ясно различал проблески!..

Матрос невольно прижался к надстройке, когда через несколько минут по трапу из воды поднялся человек в легководолазном костюме. К нему подскочили двое. Заработала лебедка. Вскоре на палубу вытащили большой шар. Он легонько звякнул, коснувшись настила.

Аварийный буй!.. Вот он лежит в нескольких шагах от Баженова, пустотелый металлический поплавок... Прочный стеклянный колпак прикрывает сверху скрытую в поплавке сигнальную электролампу. Но лампа не горит... Почему она погасла?..

Баженов понял: этот в костюме легководолаза перерезал кабель... Но зачем он это сделал?..

Баженов сжал кулаки, ему хотелось броситься на неизвестного, потребовать объяснения.

Значит, экипаж не погиб!.. Они живы, живы!.. Только слой воды отделяет его, Баженова, от подводной лодки...

Водолаз накрыл буй брезентом, снял ласты, шлем-маску. Баженов узнал Кестера. Кестер открыл дверь шкафа и положил на полку снаряжение.

Огромным усилием воли Баженову удалось сдержать себя. Он начинал понимать, что от этих людей требовать объяснений бесполезно. Перед ним враги... Любезные, улыбающиеся... Что они замышляют против трех безоружных ослабевших советских людей?

Когда «Кассиопея» взяла курс на восток, Баженов, озираясь по сторонам, подошел к брезенту и сдернул его.

Вот он буй!.. Такой знакомый красно-белый буй с родного корабля... А там в молчаливой глубине друзья, товарищи: главный старшина Буняков, Черников, Лопатин, капитан-лейтенант Новоселов... Они живы... Может быть, продолжают бороться с водой, может быть, задыхаются... А он ничем, ничем не может помочь им...

Да, видно американская «помощь» всегда носит один характер... Научно-исследовательское судно... профессора, ассистенты... Все вроде как у людей, а на поверку...

Капитан третьего ранга прав: нужно действовать! Баженов всей грудью налег на буй. Но металлический поплавок не сдвинулся с места. Да и смешно было надеяться ослабевшему до крайности человеку столкнуть эту глыбу в полтонны весом... Но буй нужно было столкнуть в воду. Буй, украденный американцами. Они хотят, чтобы даже место гибели советского корабля осталось неизвестным...

Баженов упал на палубу, уперся плечом в холодный металл. «Кассиопея» покачнулась на волне, и поплавок пополз к борту. Соленый пот ел глаза, ручьями стекал с ладоней, матрос хрипел от натуги. Теперь он приспособился: нужно выждать, когда судно начнет валиться на борт, и в этот момент подталкивать буй. Ноги подгибались, разъезжались в стороны, а поплавок – ни с места.

Все силы были израсходованы. Голова старшины покоилась на поплавке, глаза были закрыты. Закоченевшие пальцы не разжимались.

Привел его в сознание крик, долетевший с мостика. Баженов поднял голову, расправил плечи. Уж не заметили ли его?.. Нет, кажется, нет. На мостике громко переговариваются.

Матрос взглянул на северо-запад и замер: там над водой разгоралось слабое голубое сияние. Свет прожекторов... Может быть, даже свои...

С безумной яростью, скрипя зубами, навалился он на буй и столкнул его в воду...