Текст книги "Странник по прозвищу Скиф"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– А случалось ли тебе предчувствовать чужие беды? Ну, неприятности с родителями, с товарищами по службе? Их ранения, смерть? Про других Харана этот тебе когда-нибудь звонил?

«Что ему дался Харана!» – подумал Скиф, отрицательно покачивая головой. Нет, про чужие горести бог с жалом змеи ему не сообщал – даже тогда, когда дело касалось самых близких людей. Как-то отец в одной из своих бесчисленных экспедиций сломал ногу и двое суток ползком добирался до базового лагеря – голодный, одинокий, затерянный в болотах таймырской тундры… Скифу тогда уже стукнуло двадцать, он учился на четвертом курсе, и странный дар, еще не называвшийся в те времена Хараной, для него секретом не был. Однако в случае с отцом его не посещали никакие предчувствия… Быть может, у Карчева-старшего имелся свой ангел-хранитель, что-то наподобие Хараны? Ведь он в конце концов выполз из тех проклятых болот… Скифу как-то не приходило в голову порасспросить его об этом. Он снова покачал головой и сказал:

– Нет, Пал Нилыч, другим я пророчить не могу. Ни беды, ни счастья! Мои предчувствия… они… – он замялся, пытаясь сформулировать мысль, – они сугубо личное дело… индивидуальное, так сказать.

– Ну, личное так личное. – С некоторым разочарованием Сарагоса похлопал широкой ладонью по столу. – Жаль, конечно. Я-то надеялся…

Он смолк. Скиф, сложив руки на коленях, ждал с каменным лицом, стараясь не выказать нетерпения. В общем-то все эти недомолвки шефа, это таинственное «мы» и смутные намеки на «прочие случаи» его не раздражали, а скорее подстегивали любопытство. Казалось, он шаг за шагом отступает от стены, разрисованной огромными фигурами, охватывая взглядом все большую и большую часть некоей загадочной и сложной картины. Но он сознавал, что отдельные ее детали еще не складываются в связные образы; дистанция была слишком мала, чтобы полностью оценить замысел живописца.

Наконец Сарагоса вытащил изо рта трубку и прервал затянувшееся молчание.

– Придется мне, парень, посидеть за твоей спиной, – произнес он загадочно и тут же пояснил: – Надо бы нанести визит одному моему знакомцу… опасный визит… Не потому опасный, что знакомец мой, скажем, вояка-супермен, черный пояс или там киллер с пушками в каждом кармане. Он, по совести-то говоря, не знает, где у карабина приклад, а где затвор… Но возможны всякие неприятности! Да, всякие! – Шеф сосредоточенно пыхнул трубкой. – Мне будет спокойнее, парень, если ты поприсутствуешь на этом нашем рандеву. Мой приятель… он…

– Из наших клиентов? – подсказал Скиф. – С ним какие-то сложности? Как с торговым князем?

– Нет. Не клиент, не конкурент, не вампир и не половой извращенец. Просто он что-то скрывает… что-то такое, что нам полезно знать.

– Нам – это кому? – рискнул наконец спросить Скиф. Сарагоса, откинувшись в кресле, одарил его неласковым взглядом.

– Ты сколько у нас служишь, сержант?

– Три недели… если считать с Амм Хамматом, то чуть дольше.

– Вот видишь, всего три недели… А уже вопросы задаешь! – Шеф со строгим видом побарабанил по столу пальцами. – Скажу тебе одно, парень: фирма наша, конечно, не простая, но к рэкету, разбою и прочим мафиозным делам отношения не имеет! Как, впрочем, и к пустобрехам из правительственных сфер.

«Еще бы не простая!» – подумал Скиф, припомнив внушительный арсенал, хранившийся в подвале, золотые кольца со сбитым клеймом, бригаду медиков за плотно притворенными дверьми и фантастические упражнения красноглазого экстрасенса. Странно только, что Сарагоса помянул правительство… в отрицательном смысле помянул… Выходит, с секретными службами он тоже не связан и кто-то другой ворожит фирме «Спасение»… Кто? Интерпол, ЦРУ или парагвайская сигуранца? Предположения эти были одно нелепей другого, и Скиф, мысленно поминая шайкальи ребра и потроха, вслух сказал:

– Что я должен делать, Пал Нилыч?

– Сейчас я тебе объясню, что ты должен и чего не должен. – Шеф принялся перечислять, загибая толстые пальцы: – Во-первых, Пал Нилычем меня не зови – ни Пал Нилычем, ни Сарагосой. Для того знакомца я – Петр Ильич. Петр Ильич Синельников, журналист. Запомнил, э?

Скиф кивнул. «Надо же, журналист!» – промелькнула мысль. А почему, скажем, не композитор? Впрочем, на композитора глава фирмы «Спасение» походил в сей момент не больше, чем на журналиста. Каменные скулы, твердый подбородок, жесткий прищур темных глаз… Сущий тигр, готовый наброситься на добычу!

– Во-вторых, – продолжал Сарагоса, – тебя я представлю как племянника. Племянник, и все! Без имени и отчества, вот так! Значит, я тебе буду приходиться дядей Петей. Родственником, так сказать, по матери.

«Еще один дядюшка на мою шею», – усмехнулся про себя Скиф, вспоминая Джамаля. Вот не везет, так не везет – оба не в масть! Шеф его, подобно великому «финансисту», был черноволосым.

– В-третьих, ты должен сидеть тихо и мне не мешать. Что бы я ни делал! Может, захочется мне приятелю усы подпалить…

– Это в фигуральном смысле?

– В самом прямом, парень, в самом прямом! – не без удовольствия пояснил Сарагоса. – Так вот, когда я начну развлекаться с усами, ты хозяина усов должен придержать… легонько так придержать, чтоб он не брыкался… Понял, нет?

– Чего ж не понять! – кивнул Скиф, размышляя, чем же усатый знакомец ухитрился так насолить шефу. – А пилу с собой не возьмем? – спросил он, скрывая ухмылку.

– Пилу? Зачем пилу?

– Ну, если понадобится голову отпилить – вместе с усами…

Яростно засопев трубкой, Сарагоса буркнул:

– Все шутки шутишь, парень, а дело-то серьезное! Дело-то о моей голове идет, и о твоей, и о всех прочих! – Он выдохнул клуб дыма, припечатав по столу кулаком.

«Ого! – подумал Скиф. – Во что же это я влип? Не мафия, не Интерпол, не родная российская ФРС и, уж во всяком случае, не развлечение для богатых клиентов… Может, война чародеев да ведьм, всяких паранормальных типов вроде Доктора? Так сказать, передел сфер влияния в трансцендентных мирах?..»

Но эта гипотеза тоже не проходила: слишком малый интерес выказал Пал Нилыч к амм-хамматскому волшебству. И потому Скиф, напомнив себе о дисциплине, выбросил досужие мысли из головы и отрапортовал:

– Все будет исполнено, шеф! Надо держать – буду держать! Так, что ваш усач не шелохнется!

Сарагоса, сменив гнев на милость, благосклонно кивнул.

– Держать – это в-третьих. А четвертое и самое главное – слушай своего Харану. Как зазвонит – кричи!

– И что дальше?

– Дальше – смотря по обстоятельствам. Либо смоемся, либо будем драться. Я скажу.

– Ну, ежели драться… – начал Скиф, вытягивая над столом руку и шевеля указательным пальцем – так, словно под ним чувствовалась упругая сталь курка, – ежели драться, было б чем! Или кулаками, Пал Нилыч?

– Кулаками много не навоюешь, – буркнул Сарагоса и, засопев, полез в стол Августа Рихардовича Мозеля. Действовал он совершенно по-хозяйски, что Скифа уже перестало удивлять: видно, коллекционер Мозель и коммерсант Ивахнов доверяли друг другу, как братья-близнецы.

Шеф молча извлек на свет Божий массивный тупорылый пистолет с ребристой цилиндрической рукоятью и непривычно толстым стволом; на рукояти были желобки для пальцев, а на месте спусковой скобы круглился диск, выступающий краем наружу. Серьезная пушка, решил Скиф, пытаясь разглядеть зрачок дульного среза. Но никакого отверстия, откуда полагалось бы вылетать пулям, он не нашел – там посверкивало нечто фиолетовое, непроницаемое, сплошное.

Тем временем на столе появился еще один предмет – квадратик размером с половину ладони, похожий на дискетку для компьютера в защитном металлическом кожухе. С одной стороны к нему была приделана прочная стальная цепочка, и Скиф догадался, что носить эту штуку нужно на шее, на манер медальона.

– Прижми пальцы сюда, – сказал Сарагоса, осторожно подтолкнув квадратик. – Видишь, где риски нанесены? Вот к ним и прижми.

Скиф осторожно коснулся холодной металлической поверхности. Кожу чуть заметно кольнуло, словно бы током; затем над столом метнулся смутный световой проблеск, и металл под пальцами потеплел.

– Ну, теперь он твой. – Шеф, довольно кивая, поднял медальон на цепочке. – Надень на шею, к телу, и не снимай. Никогда не снимай!

– Никогда? – Опустив квадратик за ворот рубашки, Скиф почувствовал, как тот холодит кожу; вероятно, ощущение тепла под пальцами было обманчивым. – Ну, а как быть с девушками? Эта железка всю грудь исцарапает!

Сарагоса задумчиво поиграл бровями.

– Когда надо, перевернешь на спину. Или в зубы возьми, если угодно. Но не снимай! Ты ведь во время службы таскал на шее жетон с номером? Ну, так это тебе вместо него. Называется Страж: твой хранитель, прибор связи и ключ ко всяким замкам.

– Каким замкам?

– Не спеши, парень, все узнаешь со временем. – Сарагоса уже двигал к нему пистолет с цилиндрической рукоятью. – А вот с этой игрушкой будь поосторожней. Боевой лазер, на вооружение в войска не поступал. Стреляет, конечно, не так далеко, как «АКД», но в ближнем бою страшная штука. Придется в дело пустить – смотри, чтоб меня не разрезал напополам. Вот тут рычажок… вместо предохранителя… – Он показал, где.

Это мы уже видели, подумал Скиф, пряча оружие в карман. Это мы видели – у Самурая, когда тот отправлялся кататься на слонах. Интересно, а Страж у него тоже есть? Наверное, есть, решил он, чувствуя, как металлическая пластинка холодит кожу на груди. Получалось, что инструктор инструктору рознь: те, прежние, были людьми доверенными, тогда как он. Скиф, вместе с четверкой хмурых триариев всего лишь проходил испытательный срок.

Но не являлась ли сегодняшняя беседа своеобразным посвящением? Ему выдали оружие и медальон-хранитель; он должен был принять участие в весьма загадочном деле – в боевой операции, судя по всему. Как бы шеф ни темнил, что бы ни болтал насчет безобидного своего знакомца, Скифу чудилось, что визит окажется не из простых. Об этом напоминали висевший под рубахой Страж и лазер, который оттягивал карман. Святой Харана! До сих пор он и знать не знал, что такие штуки существуют на Земле!

– Ну, все! – произнес Сарагоса, приподнимаясь. – Отчитаться ты отчитался, инструкции получил, снаряжение тоже. Пойдем с тобой на пару, порастрясем моего приятеля… – Он вдруг резко вывернул шею и уставился на Скифа с каким-то напряженным и тревожным ожиданием. – Твой бог… Харана этот… он ничего не говорит?

– Ничего, Пал Нилыч. – Скиф пожал плечами.

– И ладно. Ты, как минимум, останешься цел. Тоже утешает!

Они вышли в коридор, пробираясь мимо заточенных клинков, лезвий секир и Протазанов, связок дротиков и стрел. Внезапно Скиф остановился, хлопнул себя по лбу.

– Пал Нилыч, хотел спросить насчет Доктора…

– Да? – Сарагоса, возившийся с замками у двери, обернулся.

– Доктор как-то моделирует реальность? Ну, в тех снах, куда мы попадаем? Он может влиять на события в фэнтриэле? Скажем, подгоняя их к заказанному клиентом сценарию?

– Отчасти. Ведь отправляясь Туда, – Сарагоса показал взглядом на потолок, – мы не испытываем проблем ни с языком, ни с письменностью, ни с…

– Я не это имею в виду. В момент Погружения он как бы меняет нас, вкладывает знание языка в наш разум, – Скиф коснулся лба, – и это в какой-то степени понятно. Но способен ли он воздействовать на местных аборигенов? На тех, с кем мы встречаемся во сне?

Сарагоса лукаво сощурился.

– Боишься, что Доктор внушил той девице излишне теплые чувства? Как ее… Сийя ап'Хенан, Стерегущая Рубежи?

– Такая мысль не приходила мне в голову, – медленно произнес Скиф, ощущая ледяной холод под сердцем. – Но сейчас меня интересует другой эпизод… Помните, я говорил о встрече с мореходами с погибшего корабля? С этим Зуу'Арборном и карликами-джараймами. Они ведь нас узнали! Откуда? По велению Доктора?

– Действительно, откуда? – Шеф оперся плечом о стену и призадумался. – Не могу сказать, – сообщил он наконец, тряхнув головой. – Не могу, но это ничего не значит. Видишь ли, все эти манипуляции Доктора… они… Словом, ему самому неведомо, как получается то, что получается. А мы о его фокусах знаем и того меньше. Пока… – На лице Сарагосы промелькнула тень недовольства, потом он протянул руку и крепко стиснул плечо Скифа. – Ты уж прости, парень, но хочу тебе сказать: люди, которых мы встречаем Там… мужчины и женщины… да, женщины, самые прекрасные из них… они, быть может, нереальны. И их чувства к нам – любовь, ненависть, страх или презрение – нереальны тоже. Как и наши… Понимаешь?

– Понимаю. Сон?

– Да, сон. Возможно. Или ..

– Или?..

Но Сарагоса только пожал плечами и отвернулся к двери.

* * *

Домой Скиф возвращался на метро в первом часу ночи, пребывая в довольно угрюмом настроении Некоторое время он разглядывал припозднившихся пассажиров и размышлял о том, что метро в Питере гораздо глубже московского, но людей словно бы не волнуют десятки метров глины, камня и воды, нависшие над головой. Сила привычки, думал он, ложное чувство безопасности, даруемое бетонными сводами и каменной облицовкой. Но вот своды треснули, рухнул мрамор и гранит, хлынули воды, полезла сквозь трещины жирная темная глина, и мы пробуждаемся от иллюзии стремительного движения к застою, к гибели… от сияния электрических ламп к могильному мраку… от сна к реальности…

Скиф вздрогнул, подумав о снах и о том, что сказал на прощание Сарагоса.

Нет, она, Сийя, не была сном! Что бы ни утверждал Пал Нилыч! Она была теплой, живой, настоящей… такой же, как люди, окружавшие его сейчас… Она могла бы находиться рядом, ехать с ним… Куда? Домой, конечно же, домой!

Тут мысли Скифа невольно обратились к делам житейским, и он попытался представить свой дом – не родительскую квартирку, а собственное свое жилье, с тремя комнатами, с кухней и с ванной, где он мог бы вытянуться во весь рост. Если Джамаль не устроит скандала и не лишит названого племянника положенных премиальных, мечты эти вполне могли осуществиться. Каким-то шестым чувством Скиф предвидел, что скандала не будет и, уж во всяком случае, его оплошка в Амм Хаммате не скажется на финансовых делах. Ему выдадут все что положено, а значит, собственная крыша почти в кармане. Можно сказать, над головой!

Ну и что с того?

Он свирепо нахмурился, перепугав сидевшую рядом женщину с утомленным лицом.

Что с того? Ему-то нужна не крыша и не кухня с ванной, а Сийя! Предположим, он мог бы забрать ее с собой… взять на руки, произнести пароль… вырвать из Мира Снов, из миража фэнтриэла… Предположим! И что дальше?

Он не мог представить Сийю ап'Хенан, воительницу из Башни Стерегущих Рубежи, на питерских улицах, под серым питерским небом, среди машин, чадящих парами бензина, людей в унылых одеждах или в тесной квартирке многоэтажного дома; он не мог представить ее ни на кухне у плиты, ни в переполненном троллейбусе, ни за рулем автомобиля, ни в магазине – по любую сторону прилавка. Он не мог представить, как она тащит тяжелые сумки с продуктами или, достав кошелек и опасливо озираясь по сторонам, роется среди многоцветных ликов «портретной галереи»…

Пожалуй, этот его мир был не так уж плох, но в нем не оставалось места для стремительных конных схваток в безбрежной степи, для заклинаний и колдовских песен, для Белых Родичей и полосатых тха, для города Двадцати Башен, выстроенного на скале. Мечи и доспехи сменились пулеметами и защитной формой, скакуны – шестиколесными слидерами, волшебство чар – монотонным бормотанием телевизора. Пожалуй, между миром Земли и миром Амм Хаммата существовало лишь одно общее: и там, и тут были сену – живые мертвецы, которые по команде ели, спали и отправлялись на работу. Возможно, общее заключалось еще и в том, что обе реальности населяли демоны – таинственные фигуры, обитавшие в сером тумане обыденности.

Нет, Земля решительно не подходила для Сийи ап'Хенан! И отсюда следовал лишь один вывод, непреложный и "прозрачный, как хрустальное стекло: быть с ней – значит остаться в Амм Хаммате.

Некоторое время Скиф, тяжело вздыхая, обдумывал эту возможность, но тут вагончик метро добрался до «Академической», его станции, и он зашагал к эскалатору. Тяжелый пистолет оттягивал карман куртки, пластинка Стража, нагревшись, уже не холодила под ключицами, а напоминала о себе, слегка царапая кожу острыми уголками. Незаметно мысли Скифа переключились с пепельнокудрой Сийи на густобрового Сарагосу. Быть может, впервые он ясно осознал, что испытывает глубокое и нерушимое доверие к этому едва знакомому человеку, словно выписав ему некий карт-бланш, которым тот мог распоряжаться по собственному ведому и разумению. На этом доверии держалось все – и участие в невероятных экспериментах Доктора, и то, что Скиф старался не замечать всех странностей новой своей службы, всех недомолвок шефа. «Не спеши, парень, все узнаешь со временем», – сказал он… Оставалось надеяться, что время это не за горами.

Вернувшись домой, Скиф вытащил пистолет, сунул его за пояс и осторожно, стараясь не потревожить мать, прокрался в ванную. Под чугунной ванной лежало с дюжину переломанных керамических плиток – еще с тех времен, когда отцу пришла идея облицевать пол. Скиф, согнувшись в три погибели, нашарил плитку, пристроил ее на полу у бетонной стены и пальнул из лазера. Ни грохота, ни свиста; тонкий фиолетовый луч прошил обломок, оставив аккуратное отверстие с оплавленными краями размером с горошину. Отбросив плитку ногой, Скиф убедился, что лучик ушел в стену, хоть и не пробил ее насквозь.

В самом деле опасная игрушка, решил он; затем, покачав головой, стащил пропотевшую одежду и полез под душ.

  Глава 18
ЗЕМЛЯ, ПЕТЕРБУРГ, 31 ИЮЛЯ 2005 ГОДА

Он снова принял бетламин, совсем немного, четверть обычной дозы. Проводив Скифа, он вдруг почувствовал, что сегодня не сможет уснуть: то ли сказывалось напряжение последних дней, то ли раздумья о предстоящих наутро делах – не слишком приятных, нужно признать, – не давали смежить веки. Что ж, решил куратор, обычное дело: его ждет бессонная ночь, не первая и не последняя, одна из многих в долгой череде таких же ночей. Припомнив выслушанный только что доклад агента, он усмехнулся. Эс-ноль-пятому, несмотря на молодые годы, тоже случалось страдать от бессонницы… не далее как позавчера, в амм-хамматской степи, озаренной светом трех лун…

Ночь трех лун! Когда мы молоды, подумалось ему, всякую ночь на небе сияют три луны, но в зрелых годах приходится довольствоваться одной. В старости, может, и ее не увидишь…

Он вздохнул и поплотнее уселся в кресле, собираясь обду' мать завтрашние неприятные дела – беседы с Догалом, лукавым компаньоном, и с заносчивым наследником грузинских князей. Еще вертелись у него в голове всякие идеи насчет любопытных клиентов, пророчеств Монаха да операции «Blank», нежданно вступившей в активную фазу; хотел он поразмыслить и об отчете своего агента, и о том, какие материалы пришлет Винтер в ответ на последний запрос. Миновало уже четыре дня, пора бы командору и откликнуться…

Однако ночи размышлений не получилось. Бетламин, коварное снадобье, не даровал ему сейчас привычной ясности мыслей – быть может, потому, что доза была мала. Но и уснуть куратору тоже не удалось; вместо этого он погрузился в какое-то странное забытье, балансируя на грани реальности и зыбкого тумана беспамятства.

Он будто бы видел сон, но не такой, как в прошлый раз. На первый взгляд этот мираж казался не столько угрожающим, сколь отвратительным; в нем не было ни туманной мглы, обители потерянных душ, почему-то звавшейся тайо, ни видений готового к атаке флота, подобно волчьей стае кружившего над Землей. Вместо этих позавчерашних фантомов перед широко распахнутыми глазами Сарагосы, куратора звена С, ворочалось в вышине нечто смутное и неопределенное, какая-то гигантская амебоподобная масса, истекавшая слизью, с мириадами щупалец, свисавших понизу густой бахромой. Щупальца эти находились в непрестанном движении: они подергивались и извивались, подрагивали над плотной толпой нагих людей, стиснутых будто сельди в бочке, сжатых плечо к плечу, грудь к спине. Казалось, на бескрайней равнине под колыхавшейся в небесах чудовищной серой амебой выстроено все земное человечество: смуглые арабы и индусы, темнокожие африканцы, обитатели Европы и их потомки, расселившиеся по всем земным градам и весям, курчавые австралийские аборигены, пигмеи из конголезских джунглей, бесчисленные монголоиды – от коренастых шерпов Тибета до стройных, изящных японцев. Щупальца неведомой твари скользили над людскими головами, жадным и вороватым движением касаясь то виска, то затылка, то обнаженной шеи; затем следовал наплыв, ближний план, как в кинофильме, и Сарагоса мог разглядеть одно-единственное лицо в восьмимиллиардной толде. Он видел рот, распяленный в безмолвном крике, стекленеющие глаза, дрожь сведенных судорогой мышц, тень ужаса и странной покорности в зрачках… Это было отвратительно, мерзко!

Но чудище, как мнилось ему, не убивало людей, домогаясь от них не жизни, не плоти и крови, а чего-то иного – возможно, более ценного. Он вдруг обнаружил, что может следить за толпой обреченных и в то же время размышлять – холодно, спокойно, логично, со всей мощью разума, тренированного опытом и годами. Похоже, на сей раз бетламин раздвоил сознание; и ту его часть, что оставалась трезвой и еще покорной ему, куратор мог вырвать из-под власти жуткого сна, наблюдая за ним извне, как бы с некоторого отдаления.

Это было непривычно, и мысли его вначале смешались Он пытался думать обо всем сразу – о пришельцах-двеллерах, затаившихся в сером тумане, о зомби с оловянными глазами и амм-хамматских сену, лишенных душ, о пророчествах Монаха насчет демонов злобных и зверей алчущих – не подобных ли тем, которых Скиф называл ару-интанами? Каким-то краешком сознания он размышлял и о бетламине – загадочном препарате крылатых шшадов; быть может, это средство даровало ему, человеку обычному, лишенному паранормальных талантов, пророческий миг предвидения? Потом раздумья Сарагосы пришли в стройный порядок, и он, продолжая следить за трепетавшими щупальцами монстра, сосредоточился на главной проблеме.

Итак, чего же О н и ищут на Земле? Что И м нужно? Или кто? Вероятно, люди, как подсказывал этот его сон. Но зачем? Что можно взять с человека как такового?

Все ту же плоть и кровь, подумал куратор, внутренние органы, сухожилия, кости и мышечную ткань либо то, что содержится в ней – ничтожное количество йода и железа, немного кальция и прорву воды… Вот и все! Но вряд ли такая мелочь могла интересовать амебоподобное чудище – загадочный символ тех, кого он искал на протяжении последних лет.

Однако имелось и кое-что еще – к примеру, труд человеческий. Он представлял собой великое богатство и иногда, если дело касалось умных мыслей и новых идей, ценился весьма недешево – правда, в земных, а не в инопланетных мерках. Труд этот всегда похищали и отнимали, с древности до нынешних цивилизованных времен; отнимали под тем или иным благовидным предлогом, то ли во славу богов, то ли ради спасения отечества, то ли во имя прогресса и грядущих поколений. Причин и поводов было много, суть одна: всегда находился хозяин, претендовавший на чужие мускулы и чужие мозги. Но хоть мозги, конечно, стоили подороже мышц, вряд ли они представляли особую ценность в галактическом масштабе. У тех, кто сумел добраться до Земли, преодолев пустоту, холод и мрак межзвездного пространства, головы тоже были устроены преотлично – разумеется, если у них были головы.

Что же еще, кроме силы мышц и разума, кроме самой жизни, являлось непреходящей ценностью, дарованной человеку? Быть может, его индивидуальность, умение любить и ненавидеть, различать добро и зло? Его отвага и трусость, эгоизм и гордость, любопытство и юмор, тяга к неведомому, воинственность, благородство, религиозный экстаз? Все доброе и дурное, что делает человека человеком, что переплетается в его душе подобно колючему терновнику, проросшему сквозь розовый куст? Считалось, что это нельзя отделить от личности, нельзя отнять, нельзя похитить… Но так считали м ы, с ледяным спокойствием отметил куратор, считали, не зная и не ведая, как подступиться к этакому глобальному грабежу. Однако те, другие, могут оказаться похитрее…

Итак, талант и труд человеческий можно отнять; их и отнимали не раз, калечили жизни, ломали судьбы, обкрадывали мозги… А душу? Можно ли выкрасть душу?

С этой мыслью он очнулся от наваждения.

За окном разгорался рассвет, в висках гудело и давило, будто сам Харана, бог с жалом змеи, стоял за его плечом, предупреждая о неведомой опасности. Куратор, еще погруженный в ночной кошмар, не сразу понял, что гулкие назойливые трели вовсе не почудились ему, не выплыли из сна вместе с прочими малоприятными воспоминаниями. Они, похоже, существовали сами по себе, и Сарагоса, распознав звонок, вначале дернулся к видеотелефону. Но звонили в дверь, что показалось ему странным: для визитов было рановато.

Он поднялся, пошарил в наплечной кобуре, свисавшей со спинки кресла. Пальцы обхватили ребристую цилиндрическую рукоять, удобно расположились в глубоких желобках; фиолетово-серый кристалл ствольного наконечника словно налился зловещим светом. Сняв оружие с предохранителя и сбросив туфли, Сарагоса неслышно шагнул в коридор, к двери.

Дверь в жилище Августа Мозеля была весьма основательной, бронированной и столь же надежной, как в квартирах журналиста Синельникова, полковника ФРС Чардецкого и прочих кураторовых ипостасей. Глазков в ней не имелось; глазкам он не доверял, памятуя, сколько неосторожных конспираторов словили пулю сквозь предательское отверстие. Что же касается монолитной двери, то вряд ли б кто-нибудь ухитрился прострелить ее из пистолета либо автомата; лишь «файрлорд», базука да еще, пожалуй, лазер справились бы с броневой сталью. Но ручными лазерами на всей Земле располагали только доверенные сотрудники Системы, а что до «файрлордов» и гранатометов, то их владельцы не удосужились бы нажать звонок. Они скорей всего разнесли бы в пух и прах запоры и замки, а потом продырявили все, что есть ценного в квартире, не исключая и хозяина.

Однако ж звонили! Выходит, хотели поговорить… И, подумав об этом, Сарагоса решительно распахнул дверь и выскочил на площадку. Массивный и тяжелый, он наверняка сбил бы с ног всякого поджидавшего за порогом; ну, а если б тот предусмотрительно отступил к стене, то и здесь имелось немало приемов и способов расправиться с нежданным визитером. Каким-то шестым чувством куратор предвидел, что пришли к нему неспроста, и твердо надеялся, что не выпустит гостя из рук. Гостя или гостей – неважно! Никого не выпустит – ни человека, ни зомби, ни даже ту жуткую тварь, что потревожила сегодня его сны!

Он с грохотом врезался в клетку лифта, присел, перекатился по полу, готовый нажать на спуск, вскочить, нанести оглушающий удар, ткнуть напряженными пальцами в горло, дотянуться до виска…

Но площадка была безлюдной. Звонок, заклеенный клочком липкой ленты, верещал по-прежнему, а у самого порога валялась небольшая ярко-красная коробочка величиной с сигаретную пачку. Бросив взгляд на лестницу – разумеется, пустую, – Сарагоса резво поднялся, освободил звонок и подхватил оставленный ему дар. Через секунду его вновь защищала надежная дверь; щелкнули замки, встали на место засовы, лязгнула тяжелая задвижка. Привычным движением он сунул лазер в карман и перевел взгляд на стиснутый в кулаке подарок.

Глянцевитая пачка, плотно закатанная в целлофан… на алой поверхности – золотой лист в обрамлении крохотных звездочек, под ним – четкая надпись латинскими буквами «Gold»… Куратор невольно вздрогнул, ощутив, как вдоль позвоночника пробежала холодная волна. Воспоминания о ночном кошмаре, о монстре с мириадами щупалец, о всех вчерашних делах и делах будущих мгновенно испарились у него из головы.

«Голд»!

Похоже, тайное зелье, о коем ходили слухи среди поклонников запредельных странствий, добралось к нему само, своим ходом… добралось, ухитрившись нажать кнопку звонка… Он искал эту штуку еще с весны, пытался выйти на распространителей и через собственных агентов, и через службу по борьбе с наркотиками. От службы, впрочем, толку было немного; там полагали, что «голд», он же «прадо», «лувр» и «эрмитаж» – одна из фантастических легенд сдвинутых любителей «травки». Но Сарагоса так не считал.

Говорили, что новый наркотик практически безвреден и что вкусившие его моментально излечиваются от пристрастия к опиуму и марихуане; говорили, что к нему привыкаешь чуть ли не с первой затяжки, а со второй мир превращается в эдемские сады; говорили, что он не вызывает ни ужасных видений, ни мучительных припадков и судорог в период абстиненции; говорили, что зелье это, сулившее неземные радости и полное блаженство, не иначе как божественный дар погрязшему в грехах человечеству – быть может, не совсем божественный или вообще не имеющий отношения к Богу, но доставленный издалека… из такого далека, что немыслимо и представить! Эти последние слухи и подогревали профессиональный интерес куратора; он полагал, что сведения о загадочном звездном подарке небесполезны для операции «Blank».

Но слухи оставались слухами, а «голда» так никто воочию и не видел. Возможно, тот, к чьему порогу доставляли эти ярко-красные коробочки, погружался в такое блаженство, что забывал поделиться радостью с другим?

Размышляя на эту тему, куратор содрал с пачки целлофан и осторожно втянул носом сладковатый аромат. В голове у него слегка просветлело, словно бы чья-то милосердная рука отдернула темную шторку, обволакивающую мозг; виски больше не наливались тяжестью, крохотные иголочки нежно покалывали кожу. Запах, исходивший от красной коробочки, казался ему слабым, но вполне заметным и приятным, навевавшим неторопливые мысли о медоносных лугах, обласканных щедрым солнцем, о пестроте цветов и зелени трав, о мерном гудении пчел, о каплях золотистого нектара, о…

Золотистый нектар!

Золотистый мед, золотистое таинственное зелье, золотистые дурманные деревья Амм Хаммата с гроздьями налитых сладким соком ягод… Эта ассоциация возникла внезапно, и он, еще не догадываясь, какой в ней толк и смысл, постарался отложить ее в памяти. Он знал, что в нужное время она всплывет, а'сейчас мысли его, совершив резкий зигзаг, обратились к событиям недавних дней, к нападению троицы зомби, с которого миновало немногим больше недели. Теперь, как мнилось куратору, кое-какие вопросы стали ясны; незримый враг сделал новый ход, и это давало информацию для размышлений.

Синельникова пытались оглушить электрошоком… или чем-то похожим на электрошок… Августу Мозелю – или Ивахнову, главе фирмы «Сэйф Сэйв»? – подбросили к двери коробку с загадочным зельем… Не значило ли это, что гибкий хлыст в руках зомби и ярко-красная коробочка с обрамленным звездами листком преследовали одну и ту же цель? И приводили к одному и тому же результату? Так сказать, кнут и пряник…