Текст книги "Странник по прозвищу Скиф"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Но на сей раз опасность миновала: огромный зверь, огибавший колючие заросли, вроде бы не собирался нападать. Он был крупнее льва и уссурийского тигра, а белая пушистая шерсть, торчавшая дыбом, делала его еще больше. Он не имел гривы, но вокруг мощной шеи топорщилась густая поросль волос, словно жабо на старинном испанском костюме; над ней чутко подрагивали остроконечные уши, под выпуклым лбом мерцали глаза – не зеленые и не желтые, как у земных хищников, а угольно-черные, резко контрастирующие с белоснежным мехом. Морда была раза в два пошире, чем у полосатых гиен, а пасть… Скиф не рискнул бы заглянуть вблизи в эту алую жаркую глотку с влажно поблескивающими клыками, острыми, как кинжалы!

«Местный махайрод?» – промелькнуло в голове. Однако саблезубый зверь хоть и превосходил тигра размерами, телосложением больше напоминал гепарда – лапы у него были длинными, приспособленными для прыжков и стремительного бега; он казался грациозным и быстрым, как удар молнии. И смертельно опасным!

– Ангорский кот… – зачарованно прошептал Джамаль. ~ Ангорский кот, чтоб мне больше вина не пить! Только та-а-кой громадный… – Он шагнул к зверю, протянул руку. – Ты ведь хорошая киска, да? Ты не тронешь папу Джамаля? Тут, дорогой, кругом полно мяса… Если не хочешь этих полосатых, можно загнать олешка… или еще кого на четырех ногах… А у папы Джамаля только две, и он тебе совсем не подходит. Я верно говорю, да?

Зверь неожиданно испустил долгий протяжный рык и уселся на задние лапы; распахнулась пасть, кончик алого языка скользнул по белоснежной шерсти.

– Мяучит! – Джамаль в полном восторге заколотил себя по бедрам. Он сделал еще один шаг, и зверь, перестав вылизывать лапы, поднял массивную голову. На этот раз рычание было другим – низким, раскатистым, угрожающим.

– Не подходи к нему, – быстро произнес Скиф, вытирая меч о загривок мертвой гиены и вкладывая его в ножны. – Слышишь, он говорит: стойте, где стоите, ребята. Забавный котяра… Может, у него и хозяева найдутся?

Уши зверя приподнялись, словно он прислушивался к звукам нового голоса; затем он шумно втянул воздух и, как показалось Скифу, с неодобрением покосился на палку в его руках. Похоже, всем степным тварям не нравился этот запах, суливший вечный покой.

Белый зверь снова зарычал, будто выпевая отрывистую и недолгую мелодию; гулкие ее трели раскатились над равниной подобно реву боевого горна. В их чередовании улавливался какой-то смысл: не то зверь о чем-то предупреждал людей, не то чего-то требовал. Тряхнув головой. Скиф попытался разогнать наваждение, но темные зрачки хищника неотступно следили за ним, будто этот огромный белый кот умел говорить взглядом.

Новая серия рычащих звуков оборвалась хриплым стаккато. Внезапно зверь вскочил, единым махом перепрыгнул через колючие кусты, опять взметнулся вверх, покрывая каждым скачком десяток метров, и скрылся за ближним курганом. Джамаль разочарованно вздохнул.

– Вах, мне бы такого! Ка-а-кой умный! Ка-а-кой красивый! Какой сторож был бы, а? Киска что надо!

– Колен у тебя не хватит для та-а-кой киски, – передразнил Скиф. Напряжение боя уже покинуло его, и теперь он внимательно разглядывал Джамаля. Кажется, клиент не пострадал, только руки его покрывали царапины от колючек.

– Я бы его на коленях держать не стал! – Князь гордо вскинул голову. – Я бы его так устроил… так кормил… римскому папе не приснилось бы! Ну, ладно… – Он посмотрел на трупы полосатых тварей, потом перевел глаза на Скифа. – А ты молодец, генацвале! Всех собачек порубил, да?

– Два моих, два – его. – Скиф махнул посохом в сторону кургана. – Пятый, самый главный, удрал. Главные – они всегда знают, когда смыться…

– Вах, верно сказано! – Джамаль задумчиво уставился на гиену покрупнее. – Большой зверь, да? Полосатый, зубастый… Может, шубку с него снять? Как думаешь, дорогой? Придем мы к людям…

– …как два витязя в тигровых шкурах, – подхватил Скиф. – Только я бы не стал возиться, князь. Мечом обдирать этих зверюг неудобно, перочинным ножиком – невозможно… Потерпи! Будут тебе еще сувениры.

– Ну, раз такое обещаешь, потерплю. – Джамаль потер жесткую щетину на подбородке – как истый кавказец, князь обрастал бородой на удивление быстро. – Ты бы хоть ухо отрезал, генацвале, – посоветовал он. – Похвастаешь Нилычу…

– Нилычу? Почему?

– Не знаешь, нет? Нилыч – ба-а-льшой охотник! Мы и встретились-то на охоте… на президентской охоте, с год назад.

«Ого!» – подумал Скиф, сохраняя на лице каменное выражение. Выходит, не все рассказал ему торговый князь за дружеской беседой у вчерашнего костра? Выходит, есть некие связи между этим финансовым гением, Сарагосой и самим президентом? Или президент тут ни при чем? Мало ли людей пасется рядом с властью… Но у Пал Нилыча и Джамаля, сына Георгия, явно существовали какие-то отношения, неведомые ему, Скифу; возможно, были они дружескими, возможно – деловыми… Не из-за этого ли Сарагоса потворствовал капризному клиенту, возжаждавшему опасных приключений? Может быть… Скиф подавил разгоравшееся любопытство, решив, что все прояснится со временем. Время, по словам майора Звягина, каждому вышивает свой погон: кому с одним просветом, кому – с двумя, а кому – и с маршальской звездой… Интересно, какие на самом деле погоны у Сарагосы, который охотится вместе с президентом?

Спокойно, сказал он себе, спокойно, Скиф. Ты занимаешься очень странным делом в очень странной фирме и служишь в ней без году неделя… Не любопытствуй зря! Не пытайся узнать больше положенного; кто много знает, долго не живет. И, конечно, не хвастай перед шефом своей удалью и охотничьими трофеями.

Но ухо он все-таки отрезал.

  Глава 13
ВНЕ ЗЕМЛИ, МИР АММ ХАММАТ, ДНИ С ТРЕТЬЕГО ПО ШЕСТОЙ

В тот день путники не решились идти дальше. Отыскав подходящий холм – крутой, с валунами на вершине и деревьями у подножия, – они набрали хвороста и развели костер. Скиф немедля принялся трудиться над луком, Джамаль же после долгих и упорных попыток подбил камнями одного из упитанных серых зверьков, которых они все же согласились считать кроликами, а не крысами.

Ночь прошла спокойно. Правда, в пятом часу Скиф вдруг пробудился и с удивлением обнаружил, что Джамаль не спит, сидит у костра, оперевшись спиной о камень, и смотрит в небо. Выглядел он так, словно пытался запомнить навсегда очертания неведомых созвездий, медленно круживших в вышине над темной степью, сказочный пожар в облаках, подсвеченных тремя лунами, и сами эти светила, то выплывавшие на темный бархат небес, то прятавшиеся за облачным покрывалом. Странно, но сейчас, ночью, Джамаль не походил на человека, являвшегося Скифу при свете дня, на того легкомысленного и неунывающего бонвивана, к которому он начал уже привыкать, возможно, даже испытывать дружеское чувство. Этот Джамаль больше напоминал странника на морском берегу, преображенного ветрами, водами и смертельной опасностью; как и тогда, в лице его проступило нечто твердое, значительное, загадочное. Он будто бы скинул дневную маску богатого туриста, искателя острых ощущений и опасных авантюр, перевоплотившись в иное обличье, более подходящее к ночной равнине Амм Хаммата, к его небесам, расшитым арабской вязью сияющих огней, к его горам, темневшим где-то у южных пределов степи, к его простиравшемуся на востоке морю…

Кашлянув, Скиф шепнул:

– Чего не спишь, князь? Ждешь своих амазонок? Джамаль обернулся к нему; в отсветах костра блеснули его зубы и белки глаз. Голос его казался задумчивым и глуховатым.

– Нет, дорогой, не жду. Думаю…

– О чем же?

– О том, что мы вчера чуть не достались полосатым на обед. Понимаешь, это было бы несправедливо… Ведь мы проделали такой путь! Очень длинный, да?

– Да, – в полусне согласился Скиф, с трудом двигая непослушными губами.

– Долгий путь, – повторил Джамаль, уставившись в костер, – долгий… Твой путь длиной от звезды до звезды, а мой еще дольше…

– Почему? Разве наши дороги не одинаковы?

– Нет. Моя длинней, много длинней, генацвале.

– Но почему? Не понимаю, – пробормотал Скиф, ощущая слабый всплеск удивления.

По лицу Джамаля мимолетной тенью скользнула усмешка.

– Потому что я старше, племянник, старше на целых семнадцать лет… а может, на сто семнадцать или на целую тысячу… – Он снова улыбнулся и, протянув руку, похлопал Скифа по плечу. – Спи, дорогой, спи! Молодым нужно много спать.

* * *

Утром Скиф опять занялся луком.

Неожиданно это оказалось сложной проблемой, ибо добытая в дурманной роще ветвь была невероятно прочна. Вчера за целый вечер он успел только ошкурить ее и слегка обстругать с концов. После завтрака Скиф продолжил свои труды, то и дело подтачивая клинок на шероховатом камне; даже превосходная сталь из Страны восходящего солнца едва справлялась с неподатливой древесиной. У нее был приятный желтоватый оттенок, словно у выдержанной слоновой кости, а характерный запах – после того, как была снята кора, сделался сильнее. Впрочем, в малой концентрации этот аромат скорее возбуждал, чем клонил в сон, как многие земные снадобья и яды, способные и лечить, и убивать – и тут, и там все зависело от дозы.

Запах показался Скифу знакомым. Он был памятлив на всякие мелочи; случалось, зрение, обоняние и,слух будто бы сами по себе фиксировали мелкие и незначительные на первый взгляд детали, а память в урочный час услужливо рисовала цельную картину. Так вышло и теперь. После недолгих размышлений ему вспомнилась женщина в филигранных сережках, ее унизанные кольцами пальцы, вцепившиеся в плотно набитую сумку, ее высокий голос и назойливый сладкий аромат духов. Мадам Заднепровская – кажется, так? Забавное совпадение… От нее тоже пахло сандалом и медом…

Он отметил этот факт и позабыл о нем, увлеченный иными, более важными думами.

Упорно соскребая мелкие стружки, Скиф принялся размышлять над тем, кто же насадил золотые рощи вокруг куполов и являются ли эти строения святилищами, крепостями, виллами местной знати или чем-то совсем другим, для чего не существовало земных аналогий. Вскоре мысли его обратились к самим дурманным деревьям, и тут в голову Скифу пришло, что растения эти – великое сокровище, невероятное богатство! Конечно, если использовать их не как наркотик, хотя наркотическое действие коварного сладкого аромата было стремительным и потрясающе эффективным, но, несомненно, он мог служить и лекарством. Все опять-таки определялось количеством и мерой: на опушке рощи запах разил наповал, но слабый аромат, исходивший от желтоватой древесины, вливался в легкие бодрящим бальзамом. Быть может, под его воздействием удастся вспомнить то, что позабыто? Скиф предпринял несколько попыток – увы, безуспешных! Что ж, решил он, придется, как и прежде, положиться на время, счастливый случай и судьбу.

Интересно, смогли бы они прихватить с собой плоды или семена этих золотистых деревьев? По словам Сарагосы, почти все возвращавшиеся из Мира Снов обзаводились сувенирами, иногда далеко не безопасными. Значит, Оттуда удавалось кое-что принести домой. Как те синеватые банкноты папаши Дейка и фотографии древнего города в пустыне… Но почему бы и не иные ценности, гораздо более реальные, чем снимки развалин и синюхи с кругом и квадратом? К примеру, те же дурманные деревья… или неведомые на Земле лекарства… или боевой лазер… чудо-компьютер… или его чертежи, описание конструкции…

Собственно, на это Сарагоса и намекал. Не намекал даже, а прямо распорядился: поищи, мол, что-нибудь любопытное… И оплату сулил сверх положенного гонорара, который и так совсем немаленький. Ну, дьявол с ней, с оплатой! Тут интересней другое, размышлял Скиф. Что и как можно извлечь из иллюзорных реальностей, из этих фэнтриэлов, сотворенных капризами клиентов и искусством Доктора?

Может, в том и заключалось истинное предназначение фирмы «Сэйф Сэйв»? И все эти сафари для скучающих богачей, все эти развлекательные круизы были только прикрытием? Дымовой завесой, за которой скрывалось нечто совсем иное? Тут он почувствовал, что открывающиеся перспективы кружат голову, и велел своей фантазии заткнуться. Не мудрствуй лукаво, солдат, не доживешь до дембеля, как говаривал майор Звягин.

Лук они с Джамалем сгибали вдвоем. Когда Скиф впервые коснулся натянутой тетивы, она запела, загудела под пальцами, словно басовая струна гитары, и звук этот показался ему первым аккордом торжественного хорала. Но чтобы гимн был сыгран до конца, требовались стрелы, и путники спустились к подножию холма, к деревьям. Еще до заката Скиф успел вырезать полдюжины стрел – самых примитивных, без оперения, с остриями, заточенными ножом и обожженными в огне, но первый же снаряд, посланный им для пробы, пролетел сотню метров. Стрелы, конечно, были плохи, да лук хорош!

Джамаль восхищенно поцокал языком и, с любопытством оглядев окрестности, предложил произвести эксперимент на живой мишени. С третьего раза Скифу удалось подбить небольшое животное с изогнутыми рожками – местную разновидность сайгака; стрела навылет пробила маленькому оленю бедро, а удар клинком завершил охоту.

Вечером, обгладывая у костра сочное мясо с кости и любуясь тремя лунами, мерцавшими в бархатисто-черном небе, Джамаль (все еще «дневной» Джамаль, в котором не было ничего таинственного) с одобрением произнес:

– Ты, генацвале, многое умеешь. Настоящий эх-перд, вах! Где научился? Институт кончал, да?

– Университет, – уточнил Скиф.

– О, какой умный! А я вот только школу в Тбилиси… Хорошая школа была, веселая, но все-таки не университет!

– А потом?

Скифа и вправду интересовало, что случилось потом. Он все надеялся услышать рассказ о той президентской охоте, где торговый князь познакомился с его нынешним шефом. Но Джамаль, печально улыбнувшись, протянул:

– По-отом? Потом, генацвале, я заболел… что-то с головой случилось, понимаешь? Ну, папа забрал меня в Питер, вылечил и устроил та-а-кой университет! И было это совсем не весело.

– Ну, – Скиф пожал плечами, – зато теперь ты умеешь делать деньги.

– А ты – луки. Никогда не думал, дорогой, что такому учат в университете.

– Этому учат в другом месте. Стрелять, рубить, колоть и вышибать мозги.

Джамаль понимающе поцокал языком, покосился на шрам, что белел у Скифа на предплечье.

– В десантниках был, да? Дзюдо, карате, нож в глотку, секир-башка?

– Нет, не в десантниках. В других войсках, посерьезней. Говоря по правде, кое-какие полезные навыки Скиф приобрел хоть и за время армейской службы, да не в армии. В Подольске, под Москвой, где стояла их часть, был шикарный офицерский клуб со множеством кружков и секций; занятия там вели неплохие инструкторы и, разумеется, не бесплатно. Но за контрактников, особенно из сержантского состава, платила казна, и Скиф перепробовал все, на что хватило времени и сил. Многому научился он и у старого Кван Чона – великого знатока ушу. Старик был из тех мастеров, что никогда не обучали чужих – ни европейцев, ни американцев. К Скифу он, однако, снизошел, узнав, что подраненный солдат из местного военного госпиталя – русский. То ли он не считал русских европейцами и вообще белыми людьми, то ли вознамерился отплатить раненому за кровь, что тот пролил в таиландских джунглях. Уничтожение маковых плантаций являлось в глазах наставника делом святым и богоугодным, ибо перевалочной базой и первой жертвой наркотического зелья был Сингапур – из его портов опасный груз расходился по всему миру.

По той ли, по иной причине, но Кван Чон согласился учить русского и выучил на совесть – за немногие месяцы, пока Скиф оправлялся от раны и приходил в себя. Конечно, стрельба из лука, фехтование на дубинках, на длинных и коротких мечах и прочие искусства такого рода были экзотикой, но разве угадаешь, когда и что может спасти жизнь? Задачи команды «Зет» были многообразны и не ограничивались лишь охотой за бандитами, террористами и боевиками наркомафии, так что иногда палка, цепочка или нож выручали не хуже гранат и автомата.

К примеру, сейчас… Скиф поднял голову, оглядывая притихшую ночную степь. Под светом трех лун травы то розовели подобно шлифованному родониту, то серебрились, как водная гладь в лучах заката. Ночи тут были гораздо светлей, чем дома, если только багряная луна со своими спутницами не пряталась за облака. Но сегодня небо оставалось ясным, и на нем, как и земной ночью, сияли мириады звезд, ярких и тусклых, пламенно-алых, изумрудных, сапфирово-синих, золотых… Рисунок созвездий, которым вчера любовался Джамаль, был, однако, странен и чужд; ничего знакомого, кроме размытой мерцающей ленты Млечного Пути.

Он лег на спину, вытянулся, ощущая на щеке струившееся от костра тепло, и смежил веки. Минуту-другую до слуха его доносились сторожкие ночные шорохи, шелест травы, потрескивание пылающих сучьев да негромкий храп Джамаля, но вскоре звуки эти отодвинулись куда-то, расплылись, растворились… Он спал, спал в Мире Снов, на чужой земле, под чужим небом. Но снились ему скифы – не то точившие свои клинки, не то плясавшие меж кострами; затем картины эти сменились девичьим лицом, незнакомым, в ореоле пышных пепельных волос. Губы девушки что-то шептали, и Скиф – как бывает во сне – твердо знал, что она произносит его имя, настоящее имя, однако не мог разобрать ни слова.

* * *

Его разбудили громкие крики Джамаля и сдержанное басовитое рычание. Он вскочил, нащупывая лук, инстинктивно метнулся к ближнему валуну, прижался спиной к прохладному камню. В прогоревшем костре тускло светились уголья, над ними таял сизый дымок, а за этой ненадежной защитой маячили четыре огромных снежно-белых силуэта.

Звери! Такие же, как саблезубый, растерзавший гиен! Огромные ангорские коты!

Скиф согнул лук, с отчаянием сознавая, что жалкая тростинка, лежавшая на тетиве, может лишь раздразнить хищника. Скверные дела! Лук-то хорош, да стрелы плохи… Против таких чудищ шансов – ноль… Он чувствовал, что жизнь клиента, да и его собственная, несмотря на молчание Хараны, висит на кончике паутинной ниточки, колеблемой ветром небытия.

– Погоди, дорогой, не стреляй. – Джамаль, похоже, справился с первым испугом. – Видишь, они стоят… не трогают нас, не трогают нашего олешка… Видно, не голодные.

Звери и впрямь не двигались и не обращали внимания на остатки их вчерашней трапезы; они только порыкивали с нетерпением да свивали в кольца длинные пушистые хвосты. Скиф, облегченно вздохнув, опустил лук.

– Чего-то им от нас надо, – заметил Джамаль, подбирая • пояс с катаной и затягивая ремень вокруг талии. – Говорят, а? Рычат и говорят… хвостом и ушами, видишь? – Уши у белых зверей заметно подрагивали в такт словам князя. – О чем говорят эти киски, не пойму… Ты у нас эх-перд, ты скажи!

Он улыбнулся, блеснув белоснежными зубами.

– Я в других делах эксперт, – буркнул в ответ Скиф. – В кошачьих разговорах разбираюсь не лучше тебя.

Кажется, хищникам надоело ждать. Один из них, огромный – не давешний ли знакомец, прикончивший гиен? – мягко ступая, обогнул кострище, с заметным презрением понюхал жареное мясо и уставился на Скифа. В его угольно-черных глазах зажглись огоньки, длинный хвост нетерпеливо охаживал бока, но шерсть на загривке не топорщилась, лежала гладко – зверь не был раздражен.

– Ну? Чего ты хочешь, животинка? Чтоб за ушами почесали? – Скиф отлепился от камня, шагнул вперед, потянулся к зверю. Тот предостерегающе рявкнул – похоже, блохи его не донимали или он просто не любил фамильярностей.

Рука Скифа инстинктивно отдернулась.

– Не бойся, дорогой, – произнес князь, глядя на хищника и словно бы пытаясь понять его рычание, – не бойся. Он нам ничего плохого не сделает.

– А ты откуда знаешь? Джамаль пожал плечами.

– Чувствую! Просто чувствую. Эти киски…

Он смолк, ибо хищник внезапно неуловимым движением развернулся и гибкий хвост ударил Скифа под колени – с такой силой, что он едва удержался на ногах. Удар сопровождался ревом – хриплым, низким, повелительным.

– Хочет, чтоб мы с ним пошли, – прокомментировал Джамаль, торопливо подбирая завернутое в широкие листья вчерашнее жаркое. – Ну, дорогой, раз приглашаешь, обязательно пойдем. Пойдем! Вот только завтрак прихвачу…

Напоминает приказ, а не приглашение, подумал Скиф. Или то, или другое… Однако звери, хищники так себя не ведут! Для них человек не гость и не пленник, а добыча! Или этих гигантских котов нельзя было считать зверями? Но выглядели они как звери и тянуло от них звериным душком – правда, не такой застоявшейся вонью, как из львятника в питерском зоопарке.

– Вот, дорогой, мы уже готовы. – Джамаль бестрепетным шагом направился к троице, поджидавшей за костром. – Веди, куда хочешь!

Скиф, не говоря ни слова, последовал за компаньоном. В молчании они спустились с холма и зашагали на юго-восток, к розовевшему на горизонте горному хребту; его иззубренные вершины казались башнями и парапетами полуразрушенного замка. Над самым крайним его донжоном, грозившим небесам тремя остроконечными зубцами, вставало солнце – золотисто-алое, огромное, ослепительное. Нет, все-таки оно больше земного, решил Скиф.

Белоснежные звери выстроились вокруг, точно охранники, конвоирующие заключенных: один впереди, другой позади, двое по бокам. Шли они неторопливо, приноравливаясь к людям, и – что самое удивительное! – даже не косились на антилоп с остроконечными рогами-саблями, на маленьких, хрупких сайгаков, стройных оленей с пятнистыми шкурами и иных, с длинными верблюжьими шеями и рожками, похожими на растопыренную пятерню. Но все эти мирные твари явно побаивались белых кошек – даже стадо косматых крупных быков с поспешностью уступило им дорогу. Такие быки Скифу раньше не встречались; окрестив их бизонами, он подумал, что равнина, на которую занесло их с князем, больше походит не на евразийскую степь, а на саванну, прерию или пампасы. Африканские степные угодья он видел только с борта самолета, а в Америке не бывал вообще, но твердо помнил, что в саванне водятся львы, гиены и антилопы, а в прерии – койоты и бизоны, о пампасах же у него имелось самое смутное понятие. Однако звучное это слово Скифу нравилось. И не одному ему. В родном батальоне экспедицию в ближайший винный магазин шифровали кратко и выразительно: смыться в пампасы. Без пампас погиб спецназ, комментировал эти походы майор Звягин. Вероятно, имелась в виду смерть от жажды.

Тут Джамаль подтолкнул компаньона, прервав его раздумья, и сунул ему ломоть мяса. Скиф вцепился в кусок крепкими зубами, пережевывая на ходу. Звери белыми призраками маячили со всех сторон: ни присесть, ни передохнуть. Впрочем, он не устал – солнце поднялось над горами всего на пару ладоней, и по земному счету времени стукнуло девять утра. Интересно, что случится в двенадцать и позже, подумалось ему. Так и станут гнать до самого вечера?

Но белые коты были снисходительны к человеческой слабости. После полудня, доставив пленников к ручью и зарослям высоченной травы с толстыми стеблями, напоминавшими бамбук, они улеглись в тени – явный признак, что пора отдохнуть. Впрочем, легли трое; четвертый неспешно потрусил в степь и через полчаса вернулся с пятнистым оленем, опустив его к ногам Джамаля. Князь восхитился.

– Ты только посмотри, генацвале! Заботятся, как о родной маме! – Он одобрительно причмокнул. – Дома этим кискам цены бы не было!

– Они нас пасут, – уточнил Скиф.

– А чего нас пасти? – Его компаньон принялся сноровисто раскладывать костер из сухих бамбуковых стеблей. – Вах, мы же не овцы! Ни шерсти с нас, ни молока.

– Ну, не пасут, так гонят по этапу.

– Гонят? Куда гонят, дорогой?

– К хозяевам, думаю. Или прямо в каменоломни. Джамаль запалил сушняк, на секунду замер, склонившись над костерком, и пренебрежительно отмахнулся.

– Ай, что ты все заладил: каменоломни, каменоломни! Пугаешь не хуже Нилыча! Какие каменоломни, дорогой? Мы сюда прибыли? Прибыли. В лесу гуляли? Гуляли. Теперь гуляем в степи… хорошо гуляем! Ну, случились маленькие неприятности: мешки утонули, ты уснул, полосатые чуть нас не покусали… Стоит ли вспоминать, племянник! Зато впереди… – Глаза торгового князя мечтательно блеснули. – Вах! Впереди девушки, кони, скачки, пиры! Нравится, а? – Тут он с усмешкой покосился на Скифа, сильным ударом клинка отрубил оленью ляжку, ободрал ее и насадил мясо на острие катаны.

– Пиры? – В голове у Скифа пронеслось какое-то смутное воспоминание, скользнуло и исчезло быстрокрылой птицей. – Пиры… – задумчиво повторил он. – Будут тебе и пиры… Только вот куда нас усадят: к столу или в котел?

– Вай, племянник, обедать надо, а ты такие речи говоришь! То про каменоломню, то про котел… Шутишь, да? Клянусь мамой, все будет хорошо! – Джамаль вдруг хитровато усмехнулся. – Если здесь покупают-продают, как у нас, будет совсем хорошо! Разбогатеем!

– Это с каких же шишей? – поинтересовался Скиф.

– Как с каких? Ты золото сберег, я – ум-разум… и оба мы – видные мужчины из благородной семьи. Внушаем доверие, разве не так? Чего ж еще надо для торговли?

– Ты и вправду думаешь, что за месяц превратишься тут в богача? – Скиф подсел к костру, втягивая ноздрями упоительный мясной аромат. Белые коты неподвижно лежали в траве: трое – уткнув массивные головы в лапы, четвертый бдительно следил за пленниками.

– Я не думаю, я знаю. – Джамаль покрутил жаркое над огнем. – У меня, генацвале, талант такой: чего ни коснусь, все дает прибыль. Потому-то Нилыч меня и уважает… и он, и другие люди… сильно уважают!

– Ты прямо как Мидас! – Заметив, как приподнялись брови Джамаля, Скиф усмехнулся: его компаньон, смуглый, горбоносый, темноглазый, мог и в самом деле сойти за мифического фригийского царя.

– Какой-такой Мидас? Объясни! – потребовал Джамаль. Скиф объяснил, но легенда князю не понравилась.

– Слышал я о нем, – заявил он. – Глупый был человек. Золото не руками делать надо, а головой!

– Как?

– Вах! Доберемся до людей, покажу, как! – И Джамаль, похлопав компаньона по плечу, снова пообещал: – Не волнуйся, дорогой, все хорошо будет!

Пока что его предсказание оправдывалось. Прошло три дня, в маленьком окошке таймера, который Скиф хранил в наколенном кармане, зажглись цифры «Об», и ничего плохого с путниками за это время не случилось. Под бдительным присмотром они двигались на юго-восток, минуя участки, , поросшие то короткими мягкими травами, то высоченными, скрывшими бы всадника с головой; четвероногие стражи сопровождали компаньонов почти в полном безмолвии – видно, догадываясь, что ни знаки их, ни вой и рычание пленникам непонятны. Иногда то один, то другой зверь отлучался и прибегал через час или два с окровавленной мордой и алыми пятнами на белоснежной шерсти; после этого начинался обряд вылизывания, дерганья ушами и хвостом, сопровождавшийся низкими горловыми звуками – словно удачливый охотник повествовал о чем-то, а остальная троица внимала, изредка прерывая его вопросами.

Звери, думал Скиф, с интересом поглядывая на мохнатых стражей, конечно, звери, но поумнее обезьян. Быть может, это местные приматы? Ближайшие родичи разумных в этом мире? Но каковы тогда сами разумные? На двух ногах, но с шерстью, клыками во рту, когтями и хвостами? Люди-кошки, как в «Записках о кошачьем городе» Лао Шэ? Вернее, люди-тигры и женщины-тигрицы! Что скажет Джамаль, увидев такую красотку вместо прелестной амазонки с золотыми кудрями? Придется ему не амуры крутить, а развлечься чем-нибудь другим… финансовыми махинациями, к примеру… И будет это очень обидно, потому как махинаций у него и дома выше крыши, а сюда он явился совсем с иной целью… с весьма куртуазными намерениями, можно сказать…

Тут Скиф начинал улыбаться, поглядывая на своего спутника не то чтобы насмешливо, но с добродушной иронией. Джамаль ему нравился, и с каждым днем все больше – «дневной» Джамаль, который был ему понятен, близок и вроде бы не таил никаких особых секретов, если не вспоминать о загадочной президентской охоте. С другой стороны, почему бы грузинскому князю не поохотиться с российским президентом? Ведь Джамаль, пожалуй, и в самом деле мог претендовать на княжеский титул – пусть не по наследству и не по роду своих занятий, но по широте душевной, гордости и несомненной отваге. Здесь, в дикой и безлюдной степи, он не ругался, не стонал, не жаловался на тяготы долгих переходов под палящим солнцем и совершенно не боялся огромных белых хищников. Для него эти саблезубые твари были кисками, и Джамаль, кажется, всерьез рассчитывал, что они доставят его туда, куда надо, – прямиком в жаркие объятия амазонок.

Скифу это казалось сомнительным – не в части амазонок, но их объятий. К фантазиям своим насчет женщин-тигриц он относился с юмором, как к игре воображения, могущей скрасить долгий путь; он знал, что красноглазый Доктор, в точности исполняя заказ клиента, отправил их в Мир Снов, где амазонки были. Такие, как некогда на Земле, или чуть иные, но в этом сновидении они являлись столь же непреложным и неоспоримым фактом, как разбитый волнами тримаран, чернокожий раб с цепью на поясе, рощи наркотических деревьев, море, горы, степь и саблезубые чудища, гнавшие двух пленников неведомо куда. Да, Скиф не сомневался, что где-то впереди маячит воинский стан амазонок или их город с башнями на скале и что окажутся те воительницы обычными женщинами, без шерсти, клыков, рогов и хвостов. Возможно, будут они очаровательными, восхитительными, прелестными, но вот захотят ли раскрыть объятия князю из неведомых краев и его племяннику? И сколь те объятия будут горячи?

Если верить греческим источникам, амазонки, дочери Ипполиты, были странным народом. И обычаи у них были странные и непростые: они в самом деле умели воевать и пользовались своим искусством с редкостной жестокостью, терроризируя соседей, устрашая их внезапными набегами, а то и истреблением целых племен. Жили они грабежом и к мужчинам относились как к трутням – использовали, а потом давили. Можно ли было надеяться, что в этом мире дела обстоят иначе?

В полдень третьего дня пути гигантские кошки внезапно остановились и собрались в кучу. Хвосты их, длинные и гибкие, возбужденно подрагивали, из глоток рвалось басовитое рычание, белые жабо вокруг шей распушились, словно веера из страусовых перьев. Вероятно, они чего-то ждали; потом самый крупный зверь вдруг задрал голову, и над степью понеслись громовые раскаты. Рев этот, пожалуй, был слышен за много километров: Скиф видел как вдали в паническом ужасе несутся олени, как грузные быки с потешной торопливостью освобождают путь, как разбегаются антилопы, исчезают в норках серые грызуны. Саванна испуганно притихла, замерла, будто ожидая, что за раскатами грома последует удар молнии.

– Ну и глотка! – заметил Джамаль, отдуваясь и вытирая пот со лба. – Выходит, раньше они не вопили по-настоящему, а так, мяукали.