Текст книги "Капитан Френч, или Поиски рая"

Автор книги: Михаил Ахманов

Соавторы: Кристофер Гилмор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Шандра в притворном ужасе всплеснула руками.

– Значит, вот откуда твои истории! Ты слышал их от других спейстрейдеров между выпивкой и закуской! И всякий раз вас окружали толпы благоговейных почитателей… Виски течет рекой, рюмки под носом, и на каждом колене – по девушке… А где-то маячат скульпторы, ваяющие обелиск, и целая армия живописцев… Или я не права, Грэм?

Я ухмыльнулся.

– Близко к истине, дорогая. Но должен заметить, что встреча двух спейстрейдеров – редкий случай, да и не каждый из них будет так откровенен, как Кордей. Мои истории в основном взяты из книг, из планетарных записей, из сплетен и слухов, которые мне пришлось проверять, отсеивая истину от шелухи легенд и сказок. Понимаешь, мы, космические торговцы – знаменитости, и всякое наше деяние, всякое наше слово перетолковывается на сотню ладов и порождает сотню мифов. Ты теперь тоже частица подобного мифотворчества. На Малакандре вышла твоя биография, и не единственная – ведь о ком пи-, сать романистам, как не о принцессах загадочной Амазонии?.. История с мадам Удонго, я полагаю, экранизирована, и приятель нашей милой Файт не иначе как написал сценарий… Кассильда, твоя подружка с Барсума, обмолвилась парой слов о ваших подвигах, о том, как вы напились и обменялись платьями, – вот тебе и сюжет для оперетты. А на Солярисе…

Тут я вспомнил прелестную Ниссан и поперхнулся. Не сомневаюсь, что Хаммурапи, мой секретарь, мог бы сделать из этой истории комедию или трагедию, оперу или драму, все, что угодно, на выбор. Сюжетец позволял! Что-нибудь этакое, с клубничкой, под интригующим заголовком “Соблазн капитана Френча”…

Шандра, не заметив моего смущения, протянула:

– Легенды, мифы, сказки, сплетни, слухи… И на Мерфи тоже? Как ты думаешь, Грэм, что говорят о нас на Мерфи?

– Смотря кто говорит, – заметил я. – Сестры Камилла и Серафима болтают про космического монстра или киборга, что затащил невинную девушку в постель и насажал ей синяков своими шестеренками. Аркон Жоффрей, я думаю, более

Реалистичен. И если в ближайшие двести лет на Мерфи явится холостяк-спейстрейдер, ему преподнесут историю про капитана Френча, купившего

Целый гарем из монастырских послушниц. Как говорится, exempla do cent [4]4
  Exempla do cent-примеры поучают (лат.).


[Закрыть]!

– Но тебе не нужен гарем, – сказала Шандра. – Я знаю, знаю! Я смотрела в вечных записях… Жанна, Дафни, Ильза, Джессика и остальные… даже Йоко… Ты жил с ними, и ты их любил, но никогда – двух сразу. Значит, ты не Кордей!

– Что поделаешь, детка! Кордей вдвое моложе меня и родился на Арморике, а я – старый мужчина со Старой Земли. Из Огайо, где наказанием за многоженство… Я собирался прочесть ей целую лекцию, но Шандра не дремала – прижалась ко мне, прикрыла ладошкой рот и укусила за ухо.

ГЛАВА 22

Я был доволен своим визитом на Солярис. Не по причине успешных торговых сделок или отвергнутых искушений и даже не потому, что мы насладились чарующими видами, катаньем на дельфинах и приятным обществом – всем тем, чего не может предоставить нам “Цирцея”. Все это было великолепно и прекрасно, но чувства, испытанные мной, проистекали из других источников. Я радовался, что обнаружил этот мир благополучным и живым, что за прошедшее время здесь не случилось ни катастроф, ни бедствий, ни падений комет, ни вселенских потопов, ни социальных катаклизмов. И пусть я не сомневался, что все это когда-нибудь произойдет (ибо Солярис не был моим неизменно благоденствующим Раем), я все-таки испытывал умиротворение. Мысленно я отодвигал “когда-нибудь” в далекие века и старался не думать о том, что положит конец нынешнему процветанию – недостаток ли земель и войны за них меж островами, бунт ли гидроидов или некие эксперименты, после которых на Солярисе воцарится тишь да гладь и водная благодать без всяких признаков суши.

Возможно ли иное? Возможно ли, чтоб этот мир когда-нибудь сделался Раем? Тем Раем, который я ищу? Я с удивлением заметил, что эта мысль уже не волнует меня – во всяком случае, не так, как прежде. Почему? Разве я собирался прервать свои поис1 ки? Разве они служили помехой хоть в чем-то? Отвлекали от дел? Или от Шандры? Разве они диктовали какой-то маршрут, которым мне полагалось следовать? Я должен был выяснить эти вопросы, хотел я того или нет. Никто не в силах совладать с собственной натурой, и прагматик, подобный мне, всегда стремится найти причины своих решений и побуждений, даже в той ситуации, когда над ними лучше бы опустить завесу неведения.

Я размышлял на все эти темы, чувствуя, как мой недавний оптимизм сменяется тревогой и неуверенностью. Я понимал, что мысль о Рае была всего лишь мечтой, чем-то призрачным, эфемерным; стоило ли сожалеть, что ее вытесняет реальность?

Сожалеть? Возможно, но не удивляться. Великий дух живет мечтой, прагматик – реальностью, и с этим ничего не поделаешь – как и с тем, что я не гений, не романтик и не возвышенный мечтатель. Я тот, кто я есть, сколько бы памятников ни воздвигли мне от Земли до созвездия Ориона. Omnial Dixi et animam levavi! [5]5
  Omnia’Dixi et animam levavi! – Все! Я сказал и тем облегчил свою душу (лат.).


[Закрыть].

Что же касается реальности, то она была такова: вместо Рая я обнаружил Шандру, узнал ее, полюбил и боялся ее потерять.

В этих моих опасениях каким-то образом присутствовал Солярис —v то ли в качестве безмолвного статиста, то ли как знак, напоминающий о важной встрече или разговоре, который не стоит забывать. Из разговоров мне вспомнились три – с прелестной Ниссан, с Седаном Хаммурапи, открывшим мне тайны пещерных мистерий, и с Бенцем Фиатом Шалмуназаром, профессором сексоихтиологии из Эм-берли. Последняя из бесед была, я думаю, самой серьезной, несмотря на легкомыслие Шалмуназара. Собственно, легкомысленным был конец, но никак не начало. Он спросил: каково это – жить с такой женщиной?

Что бы тут ни подразумевалось, я понимал вопрос по-своему. Сомнение в том, что я могу исполнить все капризы моей леди? Пожалуй, нет; Шандра была не капризна, если считать капризом обычные женские требования и причуды. Другое дело, насколько я соответствую ей? Кто я такой для Шандры? Свет в окне, ее прекрасный принц, ее мечта об идеальном возлюбленном? Или всего лишь человек, протянувший руку помощи в тяжелую минуту? Достоин ли я ее любви? И не найдется ли мужчина – пусть не сейчас, пусть в будущем, – к которому Шандра могла бы испытывать более сильное чувство, чем ко мне?

Эти вопросы являлись скорее риторическими, чем насущными, что, однако, не делало их tabula rasa [6]6
  Tabula rasa – пустое место (лат.).


[Закрыть]. Напомню вам, я – прагматик, а прагматик просчитывает все свои действия и поступки на сто ходов вперед. Прагматизм был моей сильной стороной, и он же подсказывал мне, что я не самый лучший из мужчин в обитаемой Вселенной. С другой стороны, и Шандра котировалась не всюду; в мирах, подобных Барсуму и Малакандре, она выглядела слишком экзотично, чтобы привлечь внимание серьезного соперника. Человек порядочный не будет соблазнять ее, поскольку чужд сиюминутного порыва; ну а более долгая связь со столь непривычной с виду женщиной станет для него обузой. Человек легкомысленный, самовлюбленный или жестокий, привыкший потакать своим капризам, ей неинтересен, а от любых подобных посягательств я сумею ее защитить. Что же остается? Мир вроде Земли и тех процветающих колоний, где люди похожи на меня и на нее, где жизнь богата и благополучна, где нет калечащих душу жестокостей и уродств, – словом, некий питомник благородных златовласых принцев. И какова же моя стратегия в такой ситуации? Абсолютно ясная и очевидная – держаться подальше от этих, соблазнительных миров!

Иными словами, посадить свою птичку в прочную клетку и делать вид, что я предоставил ей самостоятельность и свободу, что она финансово независима, что в любом порту она может выгрузить свой багаж и удалиться на все четыре стороны.

Гнусная мысль! Мой прагматизм ее подсказал, и он же определил ее суть: лицемерие, достойное мерфийского Арконата.

Арконат продал ее мне, а я ее купил, и это было законной сделкой – во всяком случае, на Мерфи. Но сделка та свершилась за ее спиной и независимо от ее желания, а значит, не являлась честной, и я не мог к ней апеллировать. Шандра – такая, какой она стала теперь, – не была моей собственностью, и этот факт совершенно не зависел от того, даробана ли мною ей свобода или нет. Из невежественной девчонки, монастырской послушницы, она превратилась в женщину и человека, а всякий человек свободен по определению. Он волен сам наложить на себя оковы, узы любви или дружбы, тяготы обязательств, иные цепи, что связывают нас, людей, – но лишь по собственному соизволению. У Шандры же не было этой воли, и никакой брачный контракт, ни сто килограммов платины на ее счету не изменяли ситуацию. Все-таки “Цирцея” летела туда, куда приказывал капитан Френч.

Обычно я предавался этим горестным размышлениям ночью, когда моя юная супруга, набегавшись за день и наигравшись в постели, тихо посапывала рядом со мной. Иногда я глядел на нее и гадал, что же ей снится. Временами сон ее был глубок и спокоен, но бывали минуты, когда лоб ее страдальчески морщился, брови сдвигались и веки чуть заметно подрагивали, словно она хотела, но не могла отвести взгляд от чего-то ужасного, тягостного, жуткого. Быть может, призраки Мерфи еще приходили к ней в снах, мучая и беспокоя? Орды каннибалов, выслеживавших друг друга, облавы солдат Арконата, отец, искупавший грехи на какой-нибудь свалке нечистот, монастырские стены, кухня, полная нечищеных котлов, и Радостное Покаяние на ледяном полу под мрачными церковными сводами… Я не будил ее; я был не в силах ей помочь. Одоление призраков и страхов, гнездящихся в нашем подсознании, нелегкая задача, и человек должен решить ее сам.

Мы покинули систему Соляриса; разгон закончился, тихий шелест ионных двигателей смолк, и черный занавес с яркими блестками звезд опустился на наши экраны. Теперь я мог избрать любой из четырех маршрутов к ближайшим населенным мирам – к серебристому солнцу Алохи или багряному – Пойтекса, к алой звезде Александрии или к зеленому, как хризолит, светилу Фидлерс Грин. Но я не торопился с выбором; те прагматические планы, о коих рассказано выше, довлели надо мной, терзая мою совесть. Как странно! Я разработал стратегию, логичный порядок действий, но не мог исполнить его, не мог последовать велению рассудка! Есть ли более веское свидетельство человеческой иррациональности? Впрочем, любовь, как и совесть, не относится к рациональным категориям. Наконец, решив доверить выбор Шандре, я спросил, куда она хочет направиться.

– К Пойтексу, – ответила она без колебаний.

– Почему?

– “Цирцея” утверждает, что люди там похожи на нас с тобой, только темноволосые и ниже ростом. Значит, я смогу выйти на помост! А чтоб не смущать их вот этим, – dha тряхнула своей золотистой гривой, – покрашусь! Ты будешь любить меня с черными волосами?

Вот так-то, Грэм Френч, сказал я себе, вот чего стоят твои стратегические планы! Что мне оставалось? Спасать то, что еще можно было спасти.

– Не советую тебе краситься, – пробормотал я. – Из деловых соображений.

Видишь ли, этот бизнес с модой – тонкая штука, и он гораздо успешней идет, когда у манекенщицы есть собственная индивидуальность. Я полагаю, тебе нужно играть экзотическую роль, а не пытаться соответствовать местным стандартам. Тем более что твой рост… с ним-то ты ничего не поделаешь! Она кивнула – с видом настоящего спейстрейде-ра, который обдумывает, как бы привлечь, а затем ободрать покупателей.

– Массаракш! Наверное, ты прав, Грэм. Я не буду краситься, я останусь благородной принцессой с Земли, из Амазонского королевства… Так, кажется, ты придумал? Но мы, – тут она важно приосанилась, – мы наймем еще одну манекенщицу, из местных. Для контраста. Предположим, я буду демонстрировать длинные платья, а она – короткие. Или наоборот.

– Смотри только, чтобы короткие не были слишком короткими, – предупредил я. – Пойтекс – это не Малакандра, тут предпочитают строгий и скромный стиль.

– Я знаю, я смотрела записи “Цирцеи”. Я даже распорядилась, чтобы наряды были заново… как ты это называешь?.. ах, да – отредактированы! Я одобрительно хмыкнул:

– Кажется, ты все подрассчитала, дорогая!

– Учусь у тебя, дорогой. Ведь прикидывать и рассчитывать для тебя самое большое удовольствие. Разумеется, после постели.

Несколько ошарашенный таким заявлением, я промычал:

– Вот как? И с чего ты это взяла? Шандра покровительственно усмехнулась.

– Я тебя знаю, Грэм, уже знаю. Ты планируешь дела со всеми подробностями, а потом переживаешь и маешься, пока они не завершатся. И если все идет как надо, ты бываешь такой гордый! Наверное, оттого, что опять доказал: Грэм Френч умнее всех!

– Хмм… Довольно мерзкая личность этот Грэм Френч, не так ли? – буркнул я, чувствуя холодок, пробежавший вдоль позвоночника. Мы не прожили вместе и двух лет, а она уже видела меня насквозь! Что же будет через пару столетий?.. Воистину, Шандра стоила десятка таких, как я!

Ее глаза смеялись.

– Почему же мерзкая, Грэм? Разве предугадывать ход событий – это плохо?

– Излишняя расчетливость не относится к числу человеческих достоинств, – ответил я. – Ну а теперь скажи-ка мне, что я делаю, если все идет не так? Если я оказался не самым умным?

– Тогда ты начинаешь ана… да, анализировать! Ты стараешься найти причину неудачи и докопаться, что же было не так, отчего и почему. И когда ты это выяснишь, ты опять говоришь себе: какой же я хитроумный!

– Все хуже и хуже, – откликнулся я. – Ну и мерзавец, клянусь всеми Черными Дырами! И как ты живешь со мной, дорогая?

– Живу, потому что люблю. И потому что знаю: ты гордишься мной. Тебе нравится, если я замечаю разные разности… разгадываю все твои секреты… все-все…

Вид у нее был чрезвычайно довольный – как у ребенка, подглядевшего, где прячут варенье.

Я пробормотал:

– Выходит, я не могу утаить от тебя никаких секретов? Ни одной самой паршивой тайны?

Шандра склонила головку к плечу, многозначительно погрозила пальцем и сдвинула брови, словно готовясь прочесть мне лекцию. Что-то знакомое было во всех этих манипуляциях, но я не сразу догадался, что она копирует меня самого.

– Кассильда рассказала мне многое о мужчинах… и Файт, и даже мадам Удонго… Ты, Грэм, из тех людей, которые не любят хранить тайны. Ты слишком горд тем, что делаешь, и тебе нужна публика, чтобы похвастаться. А публика – вот она, перед тобой! – И она коснулась своей груди.

Ну и ну! – подумал я. Психоаналитик не хуже Жанны! И ведь она права! Взять хотя бы Жоффрея: я рассказывал ему о своей жизни, хотя аркон не внушал мне ни доверия, ни уважения. Но с кем еще я мог поболтать в бесплодной мерфийской пустыне?

И все-таки об одной из моих тайн Шандра не ведала. Я говорю о своих поисках; не то чтобы я делал из них секрет, но эта тема казалась мне неподходящей для обсуждения. Поймет ли Шандра, что мой Рай – совсем не тот, о коем ей толковали на Мерфи? Мой Рай пока что неосуществленная вероятность, и в этом смысле он реален, тогда как рай Корана или Библии всего лишь фикция, мираж, иллюзия для слабых духом. И мой Рай не имеет отношения к Творцу, к его пророкам, ангелам, архиепископам, арко-нам, ко всем неприятным личностям, что тиранили Шандру столько лет. Но будет ли это ей понятно? Затем я подумал, что мой стратегический план – тот самый, продиктованный прагматизмом – нуждается в корректировке. И если моя леди столь сообразительна, пусть она и корректирует его. Во всяком случае, ее совет не был бы лишним.

Я дернул Шандру за рукав комбинезона:

– Скажи-ка, девочка, а как я поступлю, если дела пойдут из рук вон плохо?

Как я выкручусь из ситуации почти безвыходной?

– Ты бы что-нибудь придумал, Грэм. Посмотрел туда и сюда, поразмыслил и отыскал что-то новенькое, неожиданное. Ведь ты – старый мудрый мужчина со Старой Земли! И ты не раз попадал в почти безвыходные ситуации… например, с Йоко… Вот глупая женщина! Самая глупая во Вселенной!

– Это почему же?

– Потому что захотела обыграть тебя. И что получила? Ссылку в неприятный мир, где металл ее дешев, где сама она не значит ничего и не может заниматься своей профессией. Разве не так?

Я должен был согласиться с этим. Йоко обыграла саму себя.

– И ты, принцесса, стала не слабым игроком – если вспомнить эпизод с мадам Удонго.

Она блаженно улыбнулась при этом воспоминании:

– Да, Грэм, мы с тобой два великих хитреца! Интересно, какие у нас были б дети…

– Если верить генетическим законам, они дали бы нам сто очков вперед, – произнес я и добавил:

– Жаль, что не представится случай это проверить. Шандра вздрогнула, словно получив удар. Мгновением раньше она улыбалась, в глазах прыгали чертики, лукавый взгляд поддразнивал меня, но миг прошел, и все переменилось. Лицо ее окаменело; еще не мертвое, оно уже не было живым.

– Что с тобой?

Я протянул к ней руки, но она отшатнулась.

– Разве мы не можем завести ребенка, если захотим? Ведь ты говорил, что можешь избавиться от бесплодия… А я могу зачать и родить… Это ведь безопасно… Не сложнее, чем удалить аппендикс… У нас превосходные хирурги в медотсеке… И “Цирцея”… Она столько знает… знает, как нужно вынашивать дитя…

– Не на корабле, милая. – Я постарался, чтоб голос мой звучал помягче. – На корабле нельзя вынашивать детей. Вспомни историю Кордея.

– Я помню! Но мы могли бы остаться в одном из миров на пять или шесть лет… подождать, пока малыш не окрепнет…

Наша веселая пикировка вдруг обернулась серьез-ным разговором. Но что я мог ей сказать?

– Вспомни Закон Конфискации. Вспомни Кордея и то, что случилось с ним. Или ты хочешь, чтоб мы нашли какой-нибудь необитаемый мир за пределами Окраины и поселились в нем? На долгие годы?

Шандра покачала головой: Ее глаза подозрительно блестели.

– Нет, Грэм, не хочу. Без людей, без сверстников наш мальчик вырастет дикарем, а мы не должны лишать его детства. Нам гораздо больше подходит какой-нибудь тихий высокоразвитый мир вроде Со-ляриса… чтоб было море и горы, и красивые города, и множество университетов… – Она шмыгнула носом и вдруг расплылась в улыбке. – А знаешь, Грэм, я ведь придумала! Придумала, как обойти закон! Как прожить на планете несколько лет и не лишиться “Цирцеи”! Моя принцесса выглядела такой счастливой, что я чуть сам не разрыдался. Все хитрости и уловки спейстрейдеров были давно известны, и ни одна из-них не гарантировала успеха. Торговец должен летать и жить на своем корабле и должен расстаться с женщиной, которая хочет детей. Собственно, не навеки: что мешает вернуться лет через двадцать-тридцать, когда его возлюбленная натешится материнством?.. Правильно – ничего! И вернувшись, наш торговец обнаружит, что у возлюбленной новый супруг и новые дети, если в мире, где он ее оставил, еще не ограничена рождаемость… Такова жизнь! Даже для нас, бессмертных, расстаться на долгие годы – все равно что потерять друг друга.

Тем временем Шандра, вытерев слезы, с энтузиазмом посвящала меня в свой план:

– Нам надо выбрать такую планету, где люди не слишком отличаются от нас, чтобы мальчик не выглядел среди детей чужаком. Конечно, там все должно быть: большие города, океан, леса, животные… Как на Малакандре, но не так жарко… Как на Соля-рисе, только суши побольше… И еще хотелось бы, чтоб в том мире знали, кто ты такой, и относились к нам с уважением… и чтоб у тебя нашлось занятие на несколько лет… ну, например, ты мог бы преподавать в университете… И, конечно, мир, который мы выберем, должен быть… как ты говоришь? Устойчивым? Нет – стабильным! Никаких катастроф, никаких войн и никаких опасных научных опытов! Никаких диктаторов и арконов! И никаких…

– Подожди, – прервал я ее. – А что же будет с “Цирцеей”?

Зеленые глаза Шандры широко распахнулись:

– Как, разве я еще не сказала? Ты запрограммируешь прыжок на два с половиной года в самом безопасном направлении; “Цирцея” прыгнет, а потом прыгнет снова – в ту систему, где мы ее будем ждать. Понимаешь, она вернется за нами! И подберет нас! Через пять лет! И мы улетим – вместе с нашим сыном! Она торжествующе уставилась на меня. Тяжкие будут пять лет, промелькнуло в моей голове. Ждать и думать: вернется – не вернется… Каждую ночь и каждый день… А если все-таки вернется и пойдет на ионных двигателях к планете, вот тут-то за ней и начнут охоту! Еще бы! Через год она будет считаться бесхозным имуществом, и всякий, кто первым доберется к ней, тот ее и подберет – согласно Закону о Конфискации. Я должен быть очень шустрым парнем, чтоб обскакать десяток тысяч претендентов…

Но обсуждать это с Шандрой не стоило – ведь она так верила в меня, в мой разум – или в мое хитроумие. К тому же были другие обстоятельства, более веские и серьезные, и под их напором весь ее план, все ее хрустальные мечты обращались в пыль. Я – именно я! – должен был их разбить!

Я чувствовал себя ужасно. Я не сомневался, что желание Шандры не было навязчивой эгоистичной идефикс неукротимых матерей. Она любила меня, она ревновала меня к прошлому, и это, быть может, явилось толчком, пробудившим в ней жажду материнства. Вполне естественный порыв… естественный и безудержный, если вспомнить о силе ее характера, ее терпении и гордости. Внезапно я понял, что ее любовь ко мне была не одним лишь источником счастья, дарившим наслаждение; она еще налагала огромную ответственность. Я взял Шандру за руку, и мы покинули мостик. Слева и справа от нас круглились стены кольцевого коридора; две стальные переборки разгораживали его, отделяя западный сектор от восточного. Пол был покрыт пластиком, имитировавшим ковровую дорожку, на потолке сияли овальные светильники, и их отражения яркими пятнами скользили по дверям кают. Светло-серые хромированные двери – хранилища, кладовые и медотсек; двери поуже, обшитые дубом, – наша столовая и спальня; широкий проем под аркой ведет к гимнастическому залу. Все такое знакомое, привычное… Эта картина успокоила меня; я был в своем доме, а в нем, как известно, и стены помогают.

Я привел Шандру в кают-компанию – она же гостиная, библиотека и мой кабинет. Здесь стояли шкафы с настоящими древними книгами, письменный стол из кедра (я вывез его с Пенелопы), пара кресел и мягкая кушетка; на дальней стене серебрились экраны, а над шкафами и столом тянулся фриз картин. Большей частью пейзажи, писанные маслом, изображавшие водопад в горах Эдема, хвойную рощу на Секунде, шторм в океане Авроры или равнины Огайо – разлив золотистых полей маиса и затерявшийся среди них фермерский домик. Над домом, почти над самой трубой, плыли тучи, но в разрывах меж ними виднелось небо – точно такой лазурной голубизны, каким я помнил его с детства.

Я сел на диван; Шандра прилегла, доверчиво опустив головку мне на колени.

Я коснулся ее волос. Их цвет был таким же, как у маисового поля на картине.

– Милая, ты ведь знаешь, что дети растут и становятся взрослыми? И что этот процесс остановить нельзя?

– Знаю. – Она шевельнулась, потерлась щекой о мою ладонь. – Ну так что же?

Я уверена, что наш мальчик получит хорошее воспитание. Он будет заниматься с “Цирцеей”, в ее лабораториях и в гимнастическом зале, и с тобой – во время наших перелетов. А когда мы опустимся “вниз”, он встретит других людей и сможет у них поучиться – у самых лучших и знающих, у тех наставников, которых мы выберем для него. Он получит прекрасное образование! Он… – Заметив мою невеселую улыбку, Шандра сбилась и заглянула мне в лицо. – Ты сомневаешься, Грэм? Боишься, как бы не избаловать его? Думаешь, он вырастет самовлюбленным и испорченным? Сын такого великого человека?

Я криво усмехнулся:

– Нет, проблема в ином. Ученье, воспитание, образование – все это игры для ума, но у тела есть свои потребности. И они просыпаются лет в пятнадцать, а в двадцать их уже не удержать. В двадцать его не устроят эротические нейроклипы. Ему захочется чего-то более реального и… ммм… более возвышенного. Шандра встрепенулась. Кажется, этот аспект нашей проблемы ей в голову еще не приходил.

– Ну-у, – протянула она, – мы же будем посещать множество миров…

Найдутся там и девушки, и женщины… и всякой польстит его внимание… Ведь мальчик – твой сын! Сын капитана Френча! Юноша со звезд!

– Вот именно, – заметил я. – Теперь представь, что ему исполнилось семнадцать и что мы попали в прекрасный мир, в Эдем, – тут я кивнул на картину с водопадом, – где есть все, что душе угодно: горы и города, леса и равнины, реки и океаны,” и, конечно, девушки. Очаровательные девушки! Он вращается в молодежной компании; он – сын капитана Френча, он экзотичен, богат и хорош собою, и юные леди идут в атаку со всех сторон, с фронта, с тыла и с флангов. Уверен, долго ему не продержаться. Он выберет кого-нибудь, влюбится и завязнет в этой любви по самые уши. Так?

– Так, – согласилась Шандра. – Было бы странно, если бы он не влюбился.

Особенно в этом твоем Эдеме.

– Но вот наш бизнес завершен, мы покидаем Эдем и разлучаем его с любимой.

А чувство – как мнится ему самому – уже достигло галактических размеров. И он – наш сын! Он унаследовал твою неукротимость, мою расчетливость и нрав упрямца – от нас обоих! И что же он сделает? Как ты думаешь?

Шандра выглядела растерянной. А я – я ощущал себя последним подлецом, пуская по ветру ее мечты. Ломать – не строить! Особенно такую нежную и хрупкую постройку…

– Я скажу тебе, как он поступит: втайне от нас возьмет девицу на корабль, вскроет вечные файлы и свяжет себя обетом. А после… Знаешь, первое чувство непостоянно, и через год-другой молодые пожелают разойтись. А мы к тому времени будем парсеках в пятнадцати от Эдема… значит, в мире той девушки пройдет лет пятьдесят… Вернуть ее обратно? Но захотят ли ее принять на родине? И приспособится ли она к переменам? Высадить ее в каком-то другом порту? В каком? Мир благополучный и богатый закрыт для эмиграции, а пограничные миры непредсказуемы и опасны… Я мог бы, конечно, купить ей гражданство, но перед этим нам придется странствовать из мира в мир в поисках мест, где люди подобны нам… Понимаешь? Эта проблема гораздо хуже, чем с моими прежними женами. Наш корабль станет ареной свар и раздоров, а наша жизнь…

– … будет такой же, как у тебя с Йоко, – закончила Шандра. – Ты прав, Грэм. Ты, разумеется, прав. – Она поднялась с кушетки, сделала пару шагов и замерла, разглядывая картину с водопадом. Над ним висело разноцветное облако – бабочки Эдема купались в теплом и влажном тумане, застыв подобно окаменевшей радуге. Но вряд ли Шандра видела их.

Она промолвила:

– Мне надо подумать, Грэм. Знаешь, мне ведь казалось, что ребенок будет моим и твоим… нашим… только нашим… Но ты объяснил, что это неверно; он повзрослеет и будет принадлежать себе – не нам, а себе, как всякий человек. Но его поступки… то, что он сделает… и он сам… все это не безразлично для нас. Теперь я это понимаю. И я должна подумать. – Шандра сдвинула брови и после паузы сказала:

– Прости, Грэм, мне надо остаться одной. Я поцеловал ее и вышел.

* * *

По корабельному времени близился вечер. Свет в коридоре пригас, жилые отсеки окутал сумрак, и только в рубке сияли вечные огни, подмигивая мне с компьютерных стоек и панелей, с пультов и мониторов. Полусферический экран, ухо, глаз и губы “Цирцеи”, светился успокоительным зеленым; очередной прыжок был рассчитан, вероятность дестабилизации не превышала одной стотысячной, и корабль терпеливо ждал приказа отправиться в путь.

Вздохнув, я перебрался в спальню, залез в постель и раскрыл книгу. Не помню, о чем я читал; похоже, память моя не фиксировала текста, и начало фразы испарялось, когда я добирался до ее конца. Автоматически перелистывая страницы, я думал о Шандре, о том, что она скажет, когда вернется. Если вернется… А если нет? Ее раздумья могли занять всю ночь или множество ночей, так как проблема, с которой она сражалась, была неразрешимой. Наконец она пришла – задумчивая и немного грустная.

– Грэм, дорогой… Ты еще не спишь?

Я отложил книгу.

– Нет. С недавних пор я расстался с привычкой спать в одиночестве.

– Мы можем поговорить?

– Конечно.

– Видишь ли, я запросила “Цирцею” о детях спейстрейдеров… Не тех, что рождаются от случайных связей на какой-то планете, а о детях супружеских пар – таких, как Регос и Сдина Бетин или чета Смитов. Оказалось… – Шандра судорожно вздохнула, словно у нее перехватило горло. – Оказалось, никто из них не имел детей. Ты знаешь об этом?

– Знаю и знал всегда. Но не будем апеллировать к этим примерам, милая.

Если тебе нужен ребенок, ты его получишь. А я сделаю все возможное, чтобы отсрочить неприятности. Я постараюсь… я очень постараюсь… хотя уверен, что ничего хорошего не выйдет.

Шандра побледнела.

– Грэм, ты хочешь, чтобы я бросила эту затею? Я вздохнул. Вздох старого утомленного человека, который пререкается со своей женой… Очень неприятно, но получилось так.

– Ничего не надо бросать, девочка. Клянусь тебе и обещаю! – Я поднял руку, щелкнул пальцами, и потолочный экран ответил серебристой вспышкой. – “Цирцея”! Брачный контракт с леди Киллашандрой Лонг! Добавка: я, капитан Грэм Френч, оставляю на усмотрение моей супруги все, что касается наших детей. Я должен подчиниться ее желанию, если она решит их завести; я обещаю содержать их и заботиться о них, пока леди Киллашандра не сочтет, что мои помощь и покровительство им не нужны. Единственное условие, которым сопровождается этот раздел контракта: каждый наш ребенок должен быть выношен и рожден при тяготении от 0,95 до 1,05 “же”. Конец раздела.

Опустившись на кровать, Шандра уставилась на меня. Зрачки ее потемнели, губы беззвучно шевелились.

– Грэ-эм… Ты внес этот пункт в вечные файлы? Я кивнул.

– Разумеется. Теперь только ты будешь решать этот вопрос. Ты, и никто иной.

Она вздрогнула, будто осознав всю тяжесть свалившегося на нее груза. Ее рука скользнула к моей руке, стиснула запястье.

– Грэм, ты ведь не думаешь, что я похожа на одну из этих неистовых матерей?

– Нет, дорогая. Если не считать их главного таланта, все они – посредственности. Ими правит не разум, не чувство, а только инстинкт. Один инстинкт, как у кроликов, и больше ничего.

– На нашем корабле нет кроликов, – сказала Шандра, склоняясь ко мне. – Нет и не будет! Мы что-нибудь придумаем, Грэм. Ведь нас двое… двое таких хитрецов, да?

Я зарылся в ее волосы и вдохнул их пьянящий запах.