Текст книги "Капитан Френч, или Поиски рая"

Автор книги: Михаил Ахманов

Соавторы: Кристофер Гилмор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Сказочные сны Гонолулу! Подумать только! Плюс незабвенный Гамрест, дипломы и ордена! И даже дельфины! На них мы еще не катались. Конечно, капитан Френч и его совершенная супруга не могли лишиться такого удовольствия, хоть из Фаджейры до Федерации Ста Островов путь не близок – примерно две пятых планетарного экватора. Помимо того, прием устраивал Зеленый клан, а это означало, что мы доберемся до постели на пять часов позже – то есть, если использовать аналогии, где-то на рассвете (разумеется, не имевшем ничего общего с солнечным восходом). Но Шандра решила, что купание с дельфинами нас освежит и что орден “Великий Кальмар” будет мне к лицу. Так что мы облачились в наряды цвета майских небес, сели в аэрокар и двинулись на юго-запад, прямиком к острову Эмберли.

Должен вам сказать, что высшие университетские чиновники, как и руководители биостанций и океанологических институтов, обладают на Соля-рисе немалой властью. Они – непременные члены конгрессов, сенатов и ареопагов, они входят в наблюдательный совет каждой фирмы и компании, и это не удивительно: ведь животный мир Соляриса и почти вся его флора сотворены искусством биологов, ботаников, ихтиологов и генетиков. Ergo, все они пользуются заслуженным почетом, а где почет, там неизменно присутствуют власть и деньги. Я счел необходимым это объяснить, чтобы вы не заблуждались насчет вечеринки, которую устраивает ректор: это эквивалентно дипломатическому приему самой высокой категории. Там собирается местная элита, прекрасные дамы и состоятельные джентльмены; вино льется рекой, закуски выше всяких похвал, и благородная публика ест, пьет, сплетничает и флиртует.

Подобные мероприятия всегда проводятся в университетах, поскольку они обладают необходимыми средствами и помещениями. В понятиях Соляриса, университет – это административный корпус двухсотметровой высоты, окруженный аудиториями пяти кланов, которые представляют собой не здания, а круглые, овальные или подковообразные амфитеатры либо площадки. Соляритам нравится жить в единении с природой, ибо природа милостива к ним; ветер тут теплый и нежный, дожди выпадают три раза в год, а о штормах и бурях имеется чисто теоретическое понятие. В таких условиях можно внимать лекциям на свежем воздухе, спать в бунгало с решетчатыми стенами и строить хрустальные башни, где в любой из оконных проемов въедут разом два слидера. Так что не думайте, будто аудитория, где мне навесили орден, серебряного спрута с жемчугами, напоминала дворцовые апартаменты. Здесь, правда, имелся пол – обширная площадка, облицованная мозаикой; с одной стороны – бассейн и фонтан с дельфином, на спине которого в изящных позах возлежали юноша и девушка, с другой – легкие пластиковые трибуны для студентов и кадки с пальмами. Однако потолком в этом огромном зале служили звездные небеса, а стенами – двойная шеренга колонн, увитых плющом и виноградной лозой. Средь этой колоннады были накрыты столики с яствами из “Гонолулу”, и публика ринулась к ним, едва отзвучал последний аккорд “Гамреста”.

Мы с Шандрой выпили по рюмке с почтенным Додсоном Сармишкиду и разошлись: я-к пальмам, она – к фонтану. Мы были самой лакомой переменой блюд на этом празднестве, и нас полагалось распробовать порознь – тем более что и вкус у нас был различен. Я – всего лишь жесткий бифштекс, пережаренный и задубевший, как подметка башмака; ну а моя прекрасная леди – суфле с орехами и цукатами, нежный десерт на блюдечке с голубой каймой. Но впечатление это было обманчивым, словно мнимая хрупкость броневого стекла. Знали б вы, что за орехи в этом суфле! Знали б, как оно умеет кусаться!

Вечеринка набирала обороты, и гости, включая прекрасных дам, постепенно пришли в легкомысленное настроение. Народ толпился у столов с напитками, компенсируя качество количеством: крепкого здесь не подавали, но выбор сухих и игристых вин потрясал воображение. Среди колонн уже шептались хмельные парочки, языки развязывались, речи становились откровенней, взоры – смелее; кто-то кому-то плакался в жилетку, кого-то деликатно запихивали в аэрокар, о ком-то сплетничали, кем-то пытались заткнуть фонтан с дельфином – но ненавязчиво, в рамках приличий. Я сунул массивный орден в карман, чтоб не оттягивал шею, прикончил бутылку красного и собирался разделаться с порцией взбитых сливок из китовьего молока, когда ко мне подгреб какой-то парень в голубом. На ногах он держался вполне устойчиво и говорил не заикаясь; поздравил меня с наградой, представился и заметил, что прием на редкость удачен и что моя леди – самое лучшее из украшений вечеринки. Звали этого типа Бенц Фиат Шалмуназар, профессор сексологической ихтиологии. Кажется, он изучал брачные обычаи китов, а может быть, устриц или трески.

– Скажите, досточтимый сэр, – Бенц Фиат придвинулся ко мне поближе и скосил глаз в сторону Шандры, – каково это – жить с такой женщиной? Он совершенно определенно выделил слово “такой”, и я счел его вопрос комплиментом; Суть его, однако, оставалась для меня туманной.

– Что вы имеете в виду? – Я отодвинулся от Бенца, но не тут-то было: он загнал меня в щель между пальмовыми кадками и не собирался выпускать.

– Ну, вы же знаете, достойный капитан, этих женщин… знаете, как бывает… Чем красивее, тем капризнее… А ваша леди – само совершенство! И я полагаю, что у нее должны быть очень оригинальные капризы. Совершенно невероятные!

– Вы правы, – согласился я, поглядывая на Шандру. Она стояла у бассейна, рядом с бронзовым дельфином, исторгавшим поток зеленоватой воды. Обожатели и почитатели сгрудились вокруг нее плотным кольцом, но она была выше всех, выше на целую голову. В ее золотисто-рыжих волосах, собранных высокой башней, сверкала диадема из голубого жемчуга.

Профессор Шалмуназар перехватил мой взгляд.

– Вот-вот, именно это я и имею в виду! Прически, драгоценности, развлечения… Эти красавицы, они такие требовательные… Один мужчина их не устраивает – да и какой мужчина справится тут в одиночку? Даже. вы, отважный покоритель космоса… Тем более что полет у вас был долгим, и вы с ней, вероятно, успели надоесть друг другу.

Я пристально посмотрел на Бенца Фиата.

– Хотите оказать мне помощь? Он облизнулся, не спуская с Шандры загоревшихся глазенок.

– Я слишком хорошо воспитан, достойный сэр, чтобы ответить отказом. И я могу представить вас прелестным девушкам… три или четыре на выбор… спят и видят, как бы прокатиться с вами на дельфине. – Тут он понизил голос. – Это, знаете ли, любимое развлечение гидроидов… Но и мы им не брезгуем, отнюдь не брезгуем!

Намек был мне неясен; вероятно, речь шла о каком-то местном обычае.

– При чем здесь дельфин? – поинтересовался я. Шалмуназар подмигнул, заметив не без лукавства:

– Спина у дельфина такая теплая и широкая… и так приятно подпрыгивать и качаться на ней среди волн, в темном и тихом океане, под яркими звездами… Но, разумеется, не в одиночку. Дельфины тем и хороши, что могут прокатить сразу двоих. Или троих – ведь, кроме спины, есть еще хвост, а он тоже довольно широк! Я призадумался. Воображение рисовало мне самые соблазнительные картины.

– Скажите, профессор, а эти… хмм… эти подпрыгивания и покачивания на дельфиньей спине под яркими звездами… они безопасны? Так ведь можно и утонуть… в самый неподходящий момент…

– Утонуть? – Брови профессора взлетели вверх, в то время как взглядом он пожирал Шандру. – Вы подразумеваете, сэр, пойти на дно подобно камню? Но разве такое может случиться с человеком? В каком угодно состоянии? Ведь человек – не камень, он легче воды!

Я согласно кивнул. Перспектива утонуть представлялась любому соляриту дикой; все они плавали, как рыбы, а гидроиды – даже лучше рыб.

– Но ведь можно захлебнуться, – пробормотал я, представив любовные игры на дельфиньей спине. – Захлебнуться и глотнуть соленой воды…

– Великий Кальмар! – Бенц Фиат всплеснул руками. – К чему вам глотать воду, почтенный сэр? Прихватите с собой бутылочку этого прекрасного вина, – он кивнул на стол, где в ведре со льдом охлаждалось игристое. – Бутылку вина и девушку! Или две бутылки и двух девушек! Я обеспечу вам и то и другое. Договорились?

В этом намеке уже никаких неясностей не было. Я призадумался. С одной стороны, нахальный сек-соихтиолог был достоин кары – за сводничество и за попытку выменять Шандру на парочку местных прелестниц. Но с другой стороны, он просветил меня насчет любопытных обычаев аборигенов, и мысль о подпрыгиваниях и покачиваниях на широкой дельфиньей спине все больше завладевала моим воображением.

Я решил, что Бенц Фиат все-таки достоин наказания, но не слишком жестокого. Так, легкой порки или десятка оплеух.

Пробормотав нечто неразборчивое (слова мои при желании можно было счесть знаком согласия), я доверительно склонился к профессорскому уху.

– Мы толковали о женских капризах, почтеннейший… о невероятных капризах, какие случаются у красавиц… Так вот, знайте – моя леди не исключение. Шалмуназар радостно потер руки.

– Она предпочитает оральный секс? – с деловитым видом осведомился он.

– Нет. Любит чистить котлы. Это ее очень возбуждает.

– Да-а?.. – протянул сексоихтиолог. – А что такое котел, почтеннейший сэр?

Какое-то особое приспособление? Что-то вроде…

Я остановил его движением руки.

– Котел – это посудина, в которой варят пищу. Очень большая кастрюля с круглым дном. Размером с это ведерко. Я показал на ведро, где охлаждались бутылки.

Приличная емкость, должен признаться; в ней помещалась дюжина игристого и целая груда льда. Ведерко изготовили из серебра в форме огромной чаши с накладными виноградными гроздьями; под воздействием влажного климата металл потемнел, и чудилось, что изнутри чаша покрыта черным лаком. Превосходная вещь, и наверняка старинная; я мог бы продать ее в любом из богатых миров с восьмикратной прибылью.

– Поразительно! – заметил Шалмуназар. – Сколь необычными бывают женские капризы! Однако, достойный сэр, неужели вы варите пищу в таких котлах? Мне всегда казалось, что космический корабль оснащен киберповаром.

– Разумеется, друг мой, – я потрепал его по плечу. – Однако я вынужден скупать котлы на слаборазвитых планетах, чтобы моя супруга получила удовольствие. Мы варим в них рис. Рисовую кашу без соли, если говорить точнее.

– Рисовую кашу?! Без соли?! – Бенц Фиат выпучил глаза. – Помилуй, Великий Кальмар! И вы едите это… это…

– Нет, клянусь Кальмаром! – Я вытащил свой орден и потряс им в воздухе. – Кашу я спускаю в утилизатор. Перерабатываю на удобрение для своих оранжерей.

– Но зачем же вы ее варите? Разве ваша леди…

– Вот именно, в леди все и дело. Рис пригорает к стенкам котла, и вычистить посудину непросто. Леди Киллашандра занимается этим по вечерам… ну, перед тем как мы отправимся в спальню. Легкие мазохистские причуды, мой дорогой… Чем больше котел и чем трудней его чистить, тем она великолепней – потом… Ну, вы понимаете, что я имею в виду.

Шалмуназар, разумеется, понимал – недаром его удостоили профессорского звания! Глаза его зажглись лихорадочным блеском, и он огляделся вокруг в поисках котла.

– Этот подойдет, – я показал на серебряное ведерко. – К сожалению, нет нагара, но и с патиной не так-то просто справиться. Идите к ней, дружище, и предложите почистить этот сосуд. Гарантирую, вы тут же станете ее избранником! А мне не забудьте прислать девушек – столько, сколько поместится на дельфиньей спине.

Благодарно улыбнувшись, Бенц Фиат ринулся в толпу поклонников, окружавших Шандру. Я задумчиво ел взбитые сливки и прикидывал риск. С одной стороны, Шандра была крепкой девушкой и весила не меньше Шалмуназара; с другой – он все-таки мужчина! Я решил, что челюсть она ему не сломает-в крайнем случае вывихнет. Но если удар придется в нос… нос такая хрупкая конструкция… Впрочем, восстановить его нет проблем, и я был готов профинансировать лечение, если Шалмуназару понадобятся услуги хирурга.

Испуганный вопль и плеск воды прервали мои раздумья. Бенц Фиат барахтался под дельфином, парочка на дельфиньей спине взирала на ихтиолога с явной насмешкой, а гости – те, что еще держались на ногах, – корчились от хохота. Шандра, растолкав их, устремилась ко мне. Глаза ее пылали праведным гневом.

– Грэм! Послушай, Грэм! Ты знаешь, что сказал мне этот пьяный тип? – Ее рука устремилась в сторону бассейна, где бултыхался сексоихтиолог. – Ты знаешь, что он предложил?

Отставив вазочку со сливками, я грозно нахмурился.

– Надеюсь, принцесса, он не хотел тебя соблазнить? Не то я брошу его на корм акулам!

– Нет, но…

Я нежно обхватил ее за талию.

– Все остальное – пустяк и недостойные шутки, сыгранные с нашей благородной доверчивостью. Во всем виновато вино. Эти игристые вина – коварный напиток, девочка. Вроде бы стоишь на ногах, а язык мелет всякую чепуху… – Я обнял ее покрепче. – Кстати, не пора ли нам проведать дельфинов? Я узнал о них очень интересные подробности. Например, о спине – она такая теплая и широкая… и так приятно подпрыгивать и качаться на ней среди волн, в темном и тихом океане, под яркими звездами… Но, разумеется, не в одиночку. Ты готова? Она была всегда готова, и мы вслед за другими парочками направились к морю.

ГЛАВА 20

Сознаюсь, не всякий прием кончался такой мажорной нотой; бывало, и я играл роль дичи, а не охотника. В фигуральном смысле, разумеется; на Солярисе слишком ценят жизнь, чтоб отнимать ее у любых теплокровных созданий – кроме, быть может, китов. Соляриты питают стойкое отвращение к насилию, и даже среди гидроидов, самого низшего класса, никто не подымет на сотоварища нейрохлыст, гарпун или мачете. Эти смертоносные вещи существуют, но их предназначение – работа; хлысты – чтоб отгонять китов на убой, гарпуны – чтоб бить крупную рыбу, мачете – чтоб заготавливать водоросли. Но при всем своем миролюбии обитатели Соляриса не отвергают агрессивных человеческих инстинктов, направляя их в иные сферы, нежели смертоубийство. В какие, спросите вы? Ну, например, в область нормальной торговой конкуренции, где хомо хомини все еще люпус эст1. И настолько люпус, что временами от конкурентов не остается ни костей, ни требухи! Другая область – спорт, но не его контактные разновидности вроде бокса, борьбы и футбола, а состязания пловцов, гребцов или яхтсменов, гонки на дельфинах и довольно опасные сафари в подводных джунглях, населенных кальмарами. Третья и самая важная сфера, доступная всем и каждому, а не одним лишь спортсменам и бизнесменам, – любовь.

Выше я не раз рассуждал об этой материи и даже пришел к заключению, что мой персональный Рай наполнен любовью, как трюмы “Цирцеи” – отменным товаром. Для меня любовь – возвышенное чувство, но в понимании соляритов она была более плотской и приземленной; они склонялись к примату физиологии над духовностью и превращали ее в игру, в своеобразную охоту, где один догонял, а другой убегал – вернее, делал вид, что убегает. Правила этой игры определяли обычаи, традиции и брачный кодекс, весьма расплывчатый и либеральный. В соответствии с ним на Солярисе практиковалось множество видов брака, моногамного, полигамного, полиандрического и группового, так что супружеская верность была крайне растяжимым понятием. Во всяком случае, никто не почитал за грех “качаться на спине дельфина” с чужим супругом или супругой; ну а что до гидроидов, так те жили не семьями, а просто стаями.

Во время моих предыдущих визитов на Солярис эти пикантные подробности меня не тяготили, так как – к великому счастью! – я пребывал в холостом состоянии и мог откликнуться на любую заявку. Но теперь – тоже к великому счастью – я был женат, а это накладывало на меня двойные обязательства: мне полагалось защищать Шандру от настойчивых поклонников и не пасть самому жертвой поклонниц. А это было нелегкой задачей! Они летели ко мне, как мотыльки на свет фонаря, как пчелки к блюдцу с медом; конечно, не ради моих прекрасных глаз, а исключительно из тщеславия. Ведь я был великим Торговцем со Звезд – вдобавок увенчанным орденом Великого Кальмара!

Через пару циклов после банкета в Эмберли мы рискнули принять еще одно приглашение – в Маув, крохотную республику на трех островах, самый большой из которых был размером с Таити. Этот прием устраивали местные политики и социологи, и хоть меня не наградили ни орденами, ни дипломами, кухня, должен признаться, у них оказалась отменной – особенно моллюски под острым соусом. Стол был накрыт на арене овального амфитеатра, ступенями тянувшегося вверх, к просторной галерее, убранной статуями, мозаичными панно и неизменными пальмами. С внешней ее стороны было несколько балконов с широкими парапетами, небольших, увитых зеленью и укромных, как позабытые беседки в одичавшем парке. Но я не думаю, что кто-то о них забыл; эти таинственные балкончики являлись, вероятно, альтернативой дельфиньим спинам из Эмберли. Во всяком случае, стоявшие там кушетки были весьма просторными, а подушки на них – соблазнительно мягкими. Отведав моллюсков, я ускользнул на галерею, дабы насладиться в одиночестве сигарой и не травить гостей – на Солярисе ввиду скромности земельных угодий не культивируют табак и, следовательно, не курят. У меня был запас отличных сигар с Панджеба; они почти не уступают гаванским, которые теперь не экспортируются, а производятся малыми партиями лишь для семейства Кастро Рус, потомственных кубинских графов. Пять или шесть тысячелетий тому назад, остановившись на Земле, я посетил их резиденцию и удостоился высокой чести:

Резного палисандрового ящичка с сотней отличных сигар. Говорят, такие курил их легендарный пращур, основатель кубинского графства – или в тот далекий век, которых даже мне не вспомнить, оно называлось иначе?.. Но я опять отвлекся.

Словом, я раскурил сигару, вышел на балкон, присел на парапет и залюбовался сказочными крас-, ками заката. Чудилось, что где-то за морем, за горизонтом, развели гигантский костер; протуберанцы огня тянулись к зениту, обнимали западный небосклон, и редкие звезды были как бы мошками, улетевшими в страхе из пламенного горна, из породившей их жаркой купели. Посасывая сигару, я следил за небесным пожарищем и за мошками-беглянками, разглядывал их и вспоминал их названия, пока одна из мошек не приземлилась рядом со мной. На ней был алый жакет, перехваченный багряным поясом, и брючки того же цвета – а больше, я полагаю, ничего. Жакет и брючки обтягивали плоть с откровенным вызовом и оттопыривались там, где надо, но никаких следов иных одежд под ними я не замечал. Лицо у нее было узким, брови – тонкими, ноздри – розовыми и трепещущими, волосы – длинными и шелковистыми, скорее темными, чем светлыми; в глазах мерцали огоньки – как у пантеры, подстерегающей добычу. Звали эту мошку Ниссан Лада Виритрильбия, доктор социологии из Красного клана.

И как только она меня выследила на этом укромном балкончике?!

– Капитан Френч? – Голос у нее был низкий, мягкий, мурлыкающий. Один такой голос может свести мужчину с ума, не говоря уж об остальном – о том, что оттопыривалось под брючками и жакетом.

Затянувшись сигарой, я выпустил струйку дыма и поклонился.

– Он самый, миледи. Доктор гонорис кауза, Друг Границы, Торговец со Звезд и прочая и прочая. Еще, если не ошибаюсь, носитель ордена Великого Кальмара. Она хихикнула.

– Вас не упрекнешь в излишней скромности, достойный сэр. И вы, наверно, не сомневаетесь, что признаны нести культуру и прогресс всем населенным мирам Галактики? Разумеется, за хорошее вознаграждение.

– Почему бы и нет? Ведь я – торговец. Если хотите более романтическое определение – авантюрист и искатель приключений.

Она придвинулась ко мне, и я ощутил едва заметный аромат, исходивший от ее волос и кожи. Ничего странного в том не было: Солярис – мир всевозможных запахов, большей частью приятных и тонких.

– Ваша жена тоже так считает? – промырлыка-ла доктор Ниссан.

– Считает? Что именно?

– Ну, что вы – великий культуртрегер?

– Об этом надо спросить у моей жены, – ответил я. – Леди Шандра – крупный специалист по капитану Френчу. Она ознакомилась с записями в моем компьютере, с сотней моих биографий и с мнением историков; она исследовала мою жизнь вдоль и поперек, день за днем, все двадцать с лишним тысячелетий. К тому же она знает живого Френча. Знает, что он ест и пьет, какую одежду носит и с какой ноги натягивает башмак, храпит ли во сне и о чем мечтает, укладываясь в постель.

– Ну, об этом нетрудно догадаться, – Ниссан снова хихикнула. – Мечты у всех мужчин одинаковы. Исполнив их, вы засыпаете, а ваша жена размышляет, какой вы великий человек и сколь благородна миссия, которой вы посвятили двадцать с лишним тысячелетий. Так, кажется, пишут в сотне ваших биографий? Но я им не верю, достойный сэр.

Она явно стремилась меня заинтриговать, в чем, без сомнения, преуспела. Я заметил, что губы у нее пухлые и алые и что каждое их движение напоминает поцелуй. Мне хотелось глядеть на них вечность.

Впрочем, я вполне владел собой и произнес недрогнувшим голосом:

– Если вы не верите моим биографам, значит, верите в нечто другое. Во что же? Она усмехнулась не без кокетства.

– В то, что вы и подобные вам стали огромным бедствием для человечества.

Одно ваше существование тормозит прогресс!

Я готов был простить эти слова ради губ, которые их произнесли. Что это меня так разбирает? – мелькнула мысль. Неужели моллюски и острый соус подействовали так возбуждающе?

– Ваш вердикт не столь уж оригинален, – заметил я. – Мне доводилось слышать и более суровые приговоры. Кто-то недоволен моим товаром, кто-то – ценами; одни проклинают меня за скупость, другие – за бессердечие, а теологи всех миров предали меня анафеме – за то, что я не согласен возить миссионеров без надлежащей компенсации. Но вы-то, прекрасная леди, не миссионер, а социолог! Вы-то должны соображать, как крутится экономический механизм и что в него капают для смазки!

Ее грудь под тонкой тканью жакета приподнялась, и я почувствовал, что мои губы пересохли. Нет, слишком острым был этот проклятый соус! Да и вино на Мауве крепковато…

– Деньги, товар, теология! Фи! – Ниссан изящно взмахнула ручкой, будто отметая все эти предметы разом. – Я имела в виду совсем другое! Технологический прогресс, распространение научных знаний… Кстати, вы знакомы с историей Шарда? Спейстрейдера, который продавал дубликатор массы?

– Разумеется, – ответил я, кивнув.

– Рокуэлл Шард и Макс Джонс купили чертежи на Аласторе с разрывом в несколько лет. Шард опередил Джонса, и тот направился к недавно колонизированным мирам, где сбыл дубликатор на тридцати шести планетах. Шарду достались Старые Миры и Земля; на Землю он прибыл сказочным богачом и спустил целое состояние меньше чем за год. Другие спейстрейдеры – вроде вас, почтенный сэр, – перекупили спецификации, разлетелись кто куда, и в результате все высокоразвитые планеты смогли приобрести прибор. Это заняло триста сорок семь лет, если верить историческим хроникам… Ну а теперь представим, что бы случилось, если б спейстрейдеров не было – ни Шарда, ни Джонса, ни вас, мой драгоценный Друг Границы, ни остальных великих Торговцев со Звезд. Что произошло бы с дубликатором?

– Ничего, – я пожал плечами. – Им пользовались бы на Аласторе, и, наверное, изобрели бы в других мирах, в двух или трех, спустя пару тысячелетий. Так что триста сорок семь лет – не такой уж большой срок. Моя сигара еще курилась, и пряный запах табака сражался с женским ароматом. Ниссан, будто желая пробить мою последнюю защиту, подступила ближе; теперь я мог, наклонив голову, коснуться губами ее волос. Ее жакетик чуть распахнулся под натиском упругих смуглых полусфер, и тонкая ткань обрисовала напрягшиеся соски. Интересно, какого они цвета? – подумал я. Бледно-розовые или коралловые? Коричневатые или совсем темные, как у барсумиек? Я чувствовал, что соглашусь на любой вариант, но неизвестность интриговала меня. Если жакет распахнется немного пошире…

– Три с половиной века! – воскликнула прелестный доктор, наступая на меня с горящими глазами. – Вы считаете это малым временем? Да эта’ информация распространилась бы вдвое быстрее без всякой помощи спейстрейдеров! Разве вы не согласны, что…

Если расстегнуть ее жакет или дернуть его чуть-чуть вниз… Ужаснувшись столь грешной идее, я мысленно дал себе по рукам, но это не помогло. Как я сейчас нуждался в чем-нибудь прохладительном – в проповедях аркона Жоффрея или в ведре холодной воды! Даже в двух. Если окатить из второго Ниссан, ее жакетик намокнет и станет совсем прозрачным…

Френчи, приятель!.. – возопил я в глубине своего сердца. О чем же ты думаешь, старая перечница! В твоем-то возрасте! И с такой женой, как Шандра! До нее рукой подать… стоит только выбраться на галерею и спуститься вниз… спуститься и увидеть, как она беседует с каким-нибудь профессором о силурийских водорослях или генезисе коралловых рифов… Шандра, милая Шандра!.. Я попытался вызвать в памяти ее лицо, чтоб огородиться этим спасительным талисманом, но тщетно. Пухлые алые губы манили, подрагивали, шептали…

– Разве вы не согласны, что если б спейстрейдеров не было, знания не стали бы коммерческим товаром? И тогда любой ученый, любой специалист не Возражал бы, чтоб его открытия сделались достоянием всей человеческой расы, всех планет, богатых и бедных, не исключая сакабонских городов. Их, эти открытия, передавали бы из мира в мир по космической связи, и этот процесс был бы гораздо более быстрым и эффективным, нежели…

Я не сомневался в целях прекрасной Несси, но моя воля и добродетель трещали по швам. Разумеется, она затеяла эту беседу не за тем, чтобы блеснуть эрудицией или распять спейстрейдеров у позорного столба. Вся эта научная чушь скрывала нечто иное, и я был готов к тому, что Ниссан, прервав свои обличения, захочет продолжить дискуссию на кушетке. К ней она меня и теснила – медленно, расчетливо, неумолимо. Кожа ее благоухала лавандой, и этот запах сводил меня с ума.

Чем же я мог защититься? Жоффрея и холодной воды под руками не было, а значит, оставались лишь экономика и физика, сухие и отрезвляющие предметы. Ну и еще сигара.

Я затянулся, отметив, что пальцы мои подрагивают, выдохнул дым и сказал:

– Боюсь, вы ошибаетесь насчет космической связи. На межзвездных расстояниях любой энергетический пучок претерпевает диссипацию, она ведет к потере информации и дегенерации всего сообщения. Слишком велика небулярность и слишком мала каузальность! Чтобы исключить подобные факторы, нужны гигантские энергии и целая сеть орбитальных радиотелескопов, а это обойдется еще дороже моего корабля. Чтобы создать такую сеть, на реакторах или солнечных батареях, нужен опытный персо-. нал, специалисты, материалы и тысячи монтажных роботов. Это недостижимая роскошь для миров Окраины, и я могу аргументировать свой довод в цифрах. Сейчас я подсчитаю вам, сколько стоит каждый винтик и каждая гайка, если поднять их на орбиту, и сколько понадобится таких винтиков и гаек – вместе с трубами, муфтами, балками, швеллерами, проводами и баллонами, а также… Ее жакетик распахнулся, и твердые соски уперлись в мою грудь. Они были алыми и крупными, как спелая вишня. Запах лаванды стал сильней, и внезапно я сообразил, что она надушилась афродиа-ком – той самой спайс-эссенцией, что добывали из раковин моллюска с милым названием febris erotica1. Не то чтобы это меняло дело, но теперь я хотя бы знал, что согрешу не из гнусной похоти, а по причинам чисто химическим. С химией не поспоришь, подумал я, словно выписывая себе индульгенцию. В конце концов, я не мог отвечать за то, что творили молекулы спайса с моими гормонами?

Febris erotica-любовная лихорадка (лая”.).

Обхватив меня за пояс, крошка Ниссан прошептала:

– Ах, оставим эту тему… все эти расчеты, балки, гайки и провода… или займемся ими попозже… Признайтесь, капитан, у вас ведь еще не было женщины с Соляриса? Ну, так возьмите с кушетки подушку и посадите меня на парапет… Я обнял ее правой рукой, а левой уже потянулся к подушке, как вдруг моя докторша взвизгнула, вырвалась из моих объятий и отскочила, держась за ягодицу. Я посмотрел вниз. Кончик моей сигары светился приветливым огоньком, будто радуясь, что порок наказан и добродетель торжествует. Запах лаванды стал слабее, и у меня наступило прояснение в Мыслях. Первым делом я поднес сигару к губам, затянулся и поставил меж собой и прелестной Ниссан дымовую завесу.

– Вы меня обожгли! – воскликнула она, все еще потирая ягодицу. – Выбросьте этот ваш отвратительный, мерзкий, вонючий…

– Ни в коем случае, леди! – оборвал я ее. – И не двигайтесь, иначе снова запахнет жареным! Счет за испорченные брюки пришлете мне в Фаджейру. – Я обошел ее, стараясь держаться подальше и дымя сигарой, как древний пароход на Миссисипи,. У прохода на галерею я на мгновение остановился и выпустил парфянскую стрелу:

– Кстати, моя дорогая, как называются ваши духи? Обязательно куплю своей жене десяток флаконов.

С тем я и удалился, выдернул Шандру из льстивой толпы поклонников (кажется, они обсуждали сравнительные достоинства малакандрийского и со-ляритского жемчугов), запихнул ее в аэрокар и врубил двигатель на полную мощность. Афродиак еще игриво плескался в моей крови, но, к счастью, от Маува до Фаджейры сравнительно недалеко, час-полтора лету при попутном ветре. Ветер был попутным и подгонял наш аппарат, заодно раздувая пламя, пылавшее в моих чреслах. Я сдерживался из последних сил. Мы приземлились на крышу своего отеля, спустились в свой номер, зашли в свою спальню (дабы переодеться), но стоило мне увидеть кровать и нагие бедра Шандры, как приворотный бальзам разбушевался во мне с такою силой, что я почувствовал не свежий ветерок, не шторм, не бурю, а самое настоящее цунами.

Опустив дальнейшие подробности, замечу, что химическая страсть ничем не хуже естественной; соединившись же, они творят чудеса. Одним из чудес было то, что в эту ночь нам все-таки удалось уснуть.

Я пробудился первым и потихоньку, чтобы не потревожить Шандру, отправился в свой кабинет. Я заказал и выпил две порции сока, потом связался с “Цирцеей”. Товары были погружены, дюзы отполированы, резервуары полны водой; мы могли тронуться в дорогу в любой момент. “Цирцея” уже закончила сверять свои файлы с библиотеками планетарных университетов, и вся последняя информация о Со-лярисе была обработана, разобрана и каталогизирована.

Довольно кивнув, я переключился на своего секретаря, Седана Пежо Хаммурапи. Надо сказать, что у соляритов весьма своеобразные имена, коими они гордятся, считая, что следуют в том древней земной традиции. Это, несомненно, влияние Авроры, колонизировавшей Солярис; на ней придают большое значение родословной и производят все фамилии от римских и греческих корней или от еще более древних, времен Ассирии и Вавилона. Но случилось так (я уж не помню, пять или шесть тысячелетий тому назад), что компьютеры на Авроре подхватили вирус – скорее всего с файлами, приобретенными у одного из неаккуратных торговцев. В результате пропала масса данных и исторических сведений, и какой-то период на Авроре считали, будто автомобильная промышленность зародилась в эпоху Рамсеса, Саргона и Навуходоносора и что “Форд” или “Паккард” – имена великих властителей той далекой эпохи. Отсюда пошла традиция странных ав-рорских имен, которую продолжили переселенцы на Солярисе. Никто уже не помнит, кто такой Хамму-рапи и что такое “Седан”, но я-то знаю, что первый ходил на двух ногах, а второй – бегал на четырех колесах!