Текст книги "Капитан Френч, или Поиски рая"

Автор книги: Михаил Ахманов

Соавторы: Кристофер Гилмор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Когда “Цирцея” вышла на планетарную орбиту, приготовления закончились: экраны ожили, автоматический бар замигал огнями, роботы замерли вдоль стен, будто в почетном карауле, а мы без сил рухнули в кресла. Конечно, мы ничего не таскали и не поднимали (это, кстати, не слишком тяжелый труд при двух сотых “же”), но нам пришлось командовать всей своей механической сворой; а ведь давно известно, что главный босс утомляется куда сильнее своих дуболомов-подчиненных. Вот мы и утомились; распоряжаться – это такая неблагодарная работа!

Оглядев плоды наших стараний, Шандра пробормотала:

– Какое прекрасное зрелище… Но у Кассильды оно бы вызвало приступ бешенства. Массаракш! Столько хлопот из-за птичек и зверюшек! Из-за рыбок, бабочек и жуков! Кассильда бы этого не поняла.

– Всякий кулик свое болото хвалит, – с ленивым благодушием отозвался я. – А болото у нас неплохое, и все расширяется да расширяется… Вот, взгляни на эту конкретную трясину… – Я ткнул пальцем в сторону помоста.

– Ты о чем, дорогой? – утомленно поинтересовалась Шандра.

– О том, что в былые времена мне такая роскошь и не снилась. Взять хотя бы наш главный салон… Я купил его на Арморике, и это была нелегкая операция – и для меня, и для “Цирцеи”.

Шандра встрепенулась, предчувствуя новую историю. Мои рассказы все еще значили для нее больше книг и голографических записей; она могла их слушать в любом состоянии – голодной и сытой, веселой и грустной, усталой или наоборот. Время и место тоже значения не имели: рубка, бассейн, столовая или постель казались ей вполне подходящими, чтобы вкусить от мудрости Грэма Френча. Мне это льстило, и я старался не ударить в грязь лицом.

– Так вот, во время своего второго визита на Арморику я обнаружил на орбите останки колониального корабля. Внутри его уже распотрошили и принялись за корпус; двигатель был демонтирован, секции гибернатора нарезаны металлической лапшой, но один из трюмов уцелел – как выяснилось, колонисты хотели устроить там что-то вроде космической фабрики или ретрансляционный

Центр. А может, тюрьму, госпиталь или кабак – их планы насчет этого обломка были весьма спорными и смутными. Мне он приглянулся; довольно большой цилиндр диаметром точь-в-точь как у “Цирцеи”, с броневым покрытием и внутренней обшивкой из металлокерамики. Я подумал, что мне бы эта бочка пригодилась. Если воткнуть ее между гидропонными отсеками и обитаемым модулем, выйдет прекрасный

Зал для торжеств или кубрик для перевозки пассажиров – словом, что-то полезное и небезвыгодное. Обдумав эту идею, я приступил к переговорам.

Они были долгими, скучными и нудными. Мои партнеры набивали цену, толкуя про орбитальные тюрьмы и кабаки, хотя для подобных излишеств места внизу вполне хватало. Я мог бы еще понять их мысль насчет кабацкого бизнеса, но вот с тюрьмой был явный перебор! Какая тюрьма в невесомости? Это уже не тюрьма, а санаторий!

Так я им и сказал, добавив, что в ближайшие столетия им будут нужны не орбитальные тюрьмы и рестораны, а пара спутников связи размером с футбольный мяч. С очевидностью не поспоришь; кисло улыбаясь, мои противники признали, что в этом есть резон, что старая бочка не столь уж важна для будущего армориканской цивилизации и что цена на нее, пожалуй, чуть-чуть завышена. Не откладывая в долгий ящик, я вызвал “Цирцею”, чтоб расплатиться наличными, но партнеры попросили обождать. Совсем немного: день-другой для размышлений и согласований, для подготовки всех бумаг и поиска консенсуса в парламенте (или в сенате – я уж не помню, как назывался их правящий орган, но, так как речь шла о национальном достоянии, только он ратифицировал контракт). Надо сказать, консенсус – сложная штука, особенно на Арморике, где партий столько же, сколько жителей, а мнений еще больше. Понимая всю трудоемкость согласований и размышлений, я терпеливо ждал. Не прошло и месяца, как посланник от парламента (или сената) явился передо мной, но не с контрактом, а с длинным перечнем товаров, в которых нуждались колонисты. Это был замечательный документ! Семьсот семьдесят две позиции; и чтоб разделаться с ними, мне пришлось посетить каждый мир от Арморики до Земли. Но я не возражал, так как могло быть и хуже; мы ударили по рукам, и Кэп Френчи, великий Торговец со Звезд, славный Друг Границы, отправился в полувековое путешествие. Вернувшись и выгрузив товары, я приступил к делам техническим – разумеется, с помощью армориканцев. Процедура была непростой и почти такой же трудоемкой, как поиск консенсуса в местном парламенте. Мы разрезали “Цирцею” пополам, встроили мое приобретение, заварили швы, отшлифовали корпус, установили дополнительные двигатели, и в результате я сделался хозяином роскошного салона – восемьдесят метров в диаметре и сорок высотой. Я был просто счастлив! Как подросток, обменявший груду металлолома на новенький велосипед!

– И тогда ты занялся модельным бизнесом? – спросила Шандра.

– Нет, это случилось позже. В те времена все Старые Миры, за исключением Логреса и Пенелопы, еще принимали колонистов, а их надо было расселить, трудоустроить и обеспечить всем необходимым. Они нуждались в оборудовании, в машинах и установках КР, а не в нарядах. Но через пять или шесть веков все эти миры обрели свою неповторимую индивидуальность, свой собственный стиль в одежде и развлечениях, и вот тогда пришел черед поторговать нарядами. Выгодный бизнес! Я был в нем первым, но всякая здравая мысль рождает последователей, а они со временем становятся конкурентами…

– И много их?

– Не слишком. Точно не знает никто. Сотня-дру-гая… может быть, чуть-чуть побольше.

– Но почему? – Брови Шандры приподнялись и замерли двумя ровными дугами. – Почему, Грэм? Я хочу сказать, почему спейстрейдеров так мало? Это выгодное предприятие, и планетарные власти могли бы заняться межзвездной торговлей… или частные компании… или богатые люди… В общем, всякий, кому по средствам снарядить корабль. Но…

– … желающих не так уж много, – закончил я. – Хочешь знать почему? Ответ несложен. Ты ведь читала Баслим-Крауза? Труд по экономике космических полетов? Что там сказано?

Шандра, припоминая, наморщила лоб.

– Там говорится, что торговый корабль с грузом стоит больших денег… очень больших… просто гигантских! Чтоб окупить вложения, надо отправиться в долгий полет – как минимум пять веков, если я не ошибаюсь… Такое время неприемлемо для любой корпорации или правительства. Слишком огромный срок! Либо правительство падет, либо компания разорится, либо корабль со всеми товарами будет присвоен экипажем…

– В точности так, – подтвердил я. – Pecuniae oboediunt omnia, принцесса, что значит – деньгам повинуется все… Ну, пожалуй, не все, но космическая торговля – непременно. Это занятие для одиночек.

– Пусть для одиночек, – Шандра упрямо выпятила губу. – Есть же богатые люди… Почему бы им не сделаться спейстрейдерами?

Я негромко рассмеялся, разглядывая ее порозовевшее лицо.’Моя спорщица была такой прекрасной! И такой наивной! Заметив, что я смотрю на нее как зачарованный, Шандра вытянула руку условным жестом, и свет потолочных панелей померк. Нас окружила уютная теплая полутьма; ее создавали огни на стойке бара и чуть заметная люминесценция экранов.

Склонившись к Шандре, я вдохнул ее аромат; это было так же приятно, как видеть ее лицо.

– Богатым людям неплохо живется, моя дорогая. Зачем им покидать свой мир, свою эпоху, своих возлюбленных и друзей? Ради сомнительного удовольствия кануть в вечность? Ты только представь, что грозит нам, космическим странникам: дестабилизация, метеориты, черные дыры, взрывы сверхновых, вредные вирусы и негодяи вроде Клерака Белуга… Так стоит ли рисковать? Шандра отшатнулась.

– Но, Грэм… Неужели все так ужасно? Помнится, ты говорил, что жизнь “внизу” опасней космических странствий. И что монархия лучше самой справедливой демократии!

Неоспоримый факт. Она хорошо усвоила мои уроки!

– Ты вспоминаешь теорию Ли Герберт? О трех Этапах – демократии, тоталитарном режиме и религиозной вакханалии, которые сменяют друг друга? В подтверждение Шандра тряхнула копной золотистых волос.

– Не знаю, можно ли верить этой теории, – протянул я. – Однако почти во всех мирах случаются бунты и мятежи, гражданские войны и восстания, экологические катаклизмы и периоды упадка. Плюс всякие бедствия, проистекающие из-за легкомысленного обращения с наукой. Повсюду есть недовольные: женщины, которым хочется иметь детей, оппозиция, которая рвется к власти, а также преступники, террористы и деклассированные – атомный заряд под общественными устоями. Рано или поздно заряд взрывается, и наступает смута, а за нею – коллапс… После – новый подъем, но в смутные времена человек богатый рискует больше бедного. Во-первых, он разорен; во-вторых, его лишают гражданских прав, а в-третьих, могут прикончить как угнетателя и народного кровопийцу. Но если ты один-одинешенек… – Бросив взгляд на Шандру, я поправился:

– Если нас двое на космическом корабле, двое любящих существ, неподвластных гневу, зависти, скуке, то что нам угрожает? Дестабилизация? Метеориты? Вирусы? Это, конечно, неприятность, но более редкая, чем общественные катастрофы. Я замолчал. Шандра размышляла, прикусив губу; свет в салоне был притушен, и по щекам ее скользили отблески цветных огоньков, переливавшихся на стойке бара. Миг – и ночные лиловые тени окутывали ее, тут же сменяясь тьмой, синим предрассветным флером и алым пламенем утренних зорь; потом блеск золотистой дневной паранджи заставлял меня щуриться и моргать. И снова – лиловое, черное, синее, алое, золотое… Как череда покрывал из кисеи, падавших на ее лицо.

– Сделать свет поярче? – спросил я.

– Нет, не стоит… – Она коснулась моей руки, ее глаза отсвечивали то изумрудным, то янтарным огнем. – Странно, дорогой… Тут скрыто какое-то противоречие… Если жизнь внизу опасна для миллионеров, отчего бы им не перебраться в космос? Или они не верят в неизбежность катастрофы? Не хотят ее признать? Не понимают?

– Понимают, я думаю. И тот, кто понимает лучше всех, становится спейстрейдером – если он к тому же непоседлив, любопытен и не лишен здравого смысла. А остальные… Понимаешь, человек в общем-то иррациональное существо, и, будучи таковым, он по-прежнему готов оспорить древнюю муд-., рость: надейся на лучшее, но готовься к худшему. Человеку кажется, что худшего с ним не случится – особенно теперь, когда самое худшее, смерть от болезней и старости, ему не грозит. А эти твои миллионеры – такие же люди, как любой из нас, и живут они в богатейших древних мирах, на Старой Земле и Лайонесе, на Барсуме и Малакандре, на Пенелопе и Эдеме. Покой, благолепие, комфорт… Не хочется думать, что этому все же наступит конец.

– Однако он приходит, всегда приходит, – тихо промолвила Шандра с полуутвердительной, полувопросительной интонацией. – Из-за глупости человеческой или потому, что на голову людям свалилась комета… Результат одинаков – смута, хаос, кровопролитие, грабежи… Такое я уже видела, Грэм. Что еще? О каких катастрофах ты можешь мне поведать?

– О самых разнообразных. О жутких чудищах, сбежавших из лабораторий биологов, как это случилось на Земле, или о гедонистических тритонских экспериментах. Еще была неудачная попытка исправить климат на Ямахе – там изменили наклон планетной оси, что привело к таянию льдов и всемирному потопу. На Эльдорадо с той же целью применялись мощные ультразвуковые генераторы; когда их включили одновременно, континентальный щит не выдержал, магма прорвалась наверх, ожили вулканы, и от людей остался только прах? пепел… На. Шан-гри-Ла был принят закон об имущественном цензе, определявшем гражданский статус, и через пару веков рабы и деклассированные составляли там большинство. Их возглавил какой-то горлопан и честолюбец из местных фюреров, и планета захлебнулась в крови. Еще вспоминается мне один мир со странным названием Кость-в-Горле… Они баловались с наследственностью, со всякими евгеническими штучками, желая вывести высшую расу, и не успели чихнуть, как их население удвоилось. Наступил голод, а затем… Ну, ты понимаешь, моя дорогая, – все было как на Мерфи. Высшую расу съели, а закусили евгениками-экспериментаторами… Шандра поежилась.

– Разве никто не предсказывал возможность таких страшных катастроф?

– Почему же, предсказывали, но всех провидцев ожидала судьба Кассандры. Их обвиняли в том, что они тормозят прогресс, сеют панику, препятствуют внедрению в жизнь великих идей. Обычно их деклассировали, а кое-где наказывали старением… Их прогнозы не принимались в расчет, над ними смеялись и издевались, пока не наступала катастрофа. Тогда их вешали. И это еще раз доказывает, что человек – существо иррациональное.

Я смолк, задумавшись. Странно, но люди до сих пор игнорируют коллективный опыт человечества, не желая учиться на чужих ошибках и бедах. Взять тот же Шангри-Ла… Бруннершабн лежит в десяти парсеках от него, и, казалось бы, весть о ядерной катастрофе должна остудить самые горячие головы. Но нет, этого не случилось! На Шангри-Ла все же затеяли гражданскую войну, и погибших в ней было не меньше, чем на Мерфи после удара Божьего Молота. Так что в теории Ли Герберт есть рациональное зерно: всякий мир обречен на катастрофу, ибо таится в нем адский зародыш самонадеянности и глупости.

Значит ли это, что люди не в силах сотворить Рай? Ведь Рай – символ стабильности; там не бывает катастроф, и само существование не сделалось вечным ужасом и перманентной катастрофой. Рай – это антитеза теории Ли Герберт и всем аналогичным измышлениям; это место, где разум торжествует над глупостью, благородство над эгоизмом, где вечная жизнь в самом деле является вечной. Я решил, что в моих представлениях о Рае наметился прогресс. Раньше я знал, чего там не может быть: занудных гимнов и плясок у престола Божьего, ангелочков с крыльями в две ладони, медовых рек, мармеладных берегов и тому подобной чепухи. Но все это, как говорилось уже не раз, было определением “a contrario”, а не “ab actu” – от противного, а не от действительного. Теперь же истинный свет забрезжил передо мной, словно путеводная звезда в холодной и темной космической пустоте.

Да, там, в моем Раю, торжествует разум, царит благополучие, и вечная жизнь неподвластна внезапным катастрофам… Но не это главное! Не это! Так что же?.. В последнее время, глядя на Шандру, я склоняюсь к мысли, что главным там является любовь. Не стабильность, не мир и покой, не красота, не благородство, а только любовь! Одна лишь любовь, способная скрасить тоску бесконечного существования!

Шандра махнула рукой, и потолочные панели вспыхнули ярким светом.

– Ты устал, Грэм? Я измучила тебя своими расспросами?

– Нет, моя принцесса. Спрашивай, и получишь ответ, если он мне известен.

Только не промочить ли нам горло? Скажем, по рюмке панджебского бренди?

Но она решила, что нам лучше отправиться в спальню.

Я покорился.

ГЛАВА 19

Мы приземлились в порту Фаджейры, на скромном, залитом пластбетоном пятачке, стиснутом скалами. Как и в прежние свои визиты, я не заметил никаких дорог, ведущих от космодрома к берегу, и тут же вспомнил, что сухопутные автострады на Солярисе – большая редкость; здесь сохраняют землю для парков и лесов, берегут ее, ибо земля – наивысшая ценность в океаническом мире. Препоручив челнок служащим маленького космодрома, мы перебрались в аэрокар. Мотор тихо заурчал, машина дрогнула и взмыла в воздух. Склон невысокой горы под нами полого скатывался к морскому берегу; тут и там среди салатной зелени лугов прихотливыми кляксами темнели пальмовые, кипарисовые и апельсиновые рощи, а кое-где возносились к блеклому небу гигантские стволы секвой. У каждого – три-четыре бунгало в полинезийском стиле: поместья тех, кто достаточно богат, чтобы жить на твердой земле и в относительном уединении. За рощами и усадьбами простирался берег, окаймленный широким поясом магнолий; и там, где их изумрудная глянцевитая стена встречалась с серо-голубой равниной океанских вод, сверкали и переливались хрустальные башни Фаджейры. Все – высотой в треть километра, с плоскими крышами для посадки летательных аппаратов, окаймленные подвесными улицами и террасами, где пестрели цветочные клумбы – строго определенных оттенков в каждом городском секторе. Половина зданий стояла на берегу, словно огромные деревья, пустившие корни в скалистую твердь острова, но другая половина вдавалась прямо в океанический шельф, и в глубоких ущельях меж ними, пересеченных сотнями мостов, скользили крохотные лодочки, гондолы, яхты, баржи и катера. На дальней городской окраине башни уступали место жилым плотам, причалам и низким квадратным сооружениям из прозрачного пластика; там находились склады и огромные крытые бассейны для гидроидов и дрессированных дельэинов. Дальше простирался порт: хаос мачт, вытянутых вверх решетчатых кранов и ярких вымпелов, плескавшихся на свежем ветру. Тут было множество кораблей со всех архипелагов Соляриса: щеголеватые клиперы и приземистые грузовые суда, похожие на жуков-плавунцов, роскошные пассажирские три-мараны и скромные парусники, плоты длиною в двести-триста метров и узкие юркие катера пограничных стражей. Но больше всего я насчитал субмарин: от совсем крохотных, прогулочных и пастушьих, до гигантских посудин, на которых гидроиды доставляли сырье и продукцию из своих подводных городов. Их серые корпуса почти сливались с волнами; они стояли у причалов, будто китовые самки на огромной ферме, которых с минуты на минуту начнут доить. Шандра восхищенно вздыхала, взирая на все это великолепие, а я уже отыскивал взглядом кровлю нашего отеля – разумеется, самого комфортабельного и дорогого на этой планете. Там нас поджидали агенты и секретари, целый штат моих новых сотрудников, а с ними – журналисты и чиновники Ареопага, представители фирм, репортеры пяти местных каналов головидения и полномочные послы от всех федераций, конгрессов и директорий Соляриса. Мой визит был важным событием – возможно, самым важным за последнее столетие, если не больше. Галактика так изобильна мирами, и так мало в ней космических кораблей! Но, быть может, это и к лучшему: конкуренты не докучают, торговля идет своим чередом, и нет ни повода, ни возможности для звездных войн.

Наш летательный аппарат плавно скользнул к плоской крыше отеля, заполненной встречающими в одеждах пяти цветов. Мы вышли; грянул торжественный гимн, раздался лихорадочный стрекот голо-камер, в воздух полетели цветы, и две хрупкие смуглые девушки в голубом украсили нас венками из магнолий. Итак, капитан Френч, великий Торговец со Звезд, прибыл на Солярис со своей супругой! Виват, Френчи! Жизнь завертелась и понеслась.

Прежде чем перейти к описанию наших торговых сделок и развлечений, должен остановиться на одной местной особенности, которую я забыл упомянуть. Солярис всем хорош; как говорилось выше, тут ровный мягкий климат и нормальное тяготение, много света и тепла, а также большие ресурсы биомассы, руд и минералов – хоть на морском дне, но вполне доступные для разработки. Однако день в экваториальных широтах длится восемь часов, а сутки – чуть более пятнадцати, и к этому обстоятельству человеческий организм привыкнуть не в силах. Слишком мало времени, чтоб переделать все дела, отдохнуть и успеть выспаться; как ни спеши, а часов не хватает. С другой стороны, если использовать двухсуточный цикл, часов оказывается слишком много, и я не уверен, что это было бы лучшим выходом.

Соляриты, проявив несомненную мудрость, решили не спорить с природой, не тормозить вращение планеты и не копаться в тех генетических механизмах, что заставляют нас бодрствовать шестнадцать часов и спать восемь. Такие глобальные метаморфозы грозят опасными последствиями, что было доказано не раз – на той же Ямахе, на Эльдорадо и в других мирах, где ретивые преобразователи спрямляли планетарную ось или перемещали моря на место гор. На Солярисе нашли иной выход: все население было разделено на пять кланов, обозначенных пятью цветами – красным, желтым, зеленым, голубым и фиолетовым, – и каждая из этих групп, невзирая на подданство и местонахождение, живет в своем собственном времени, сдвинутом на пять часов относительно “спектральных соседей”. Время – главное различие меж кланами; все остальное не так важно и определяется в основном цветами одежд, транспортных средств и обивки на мягкой мебели. Нет никаких препятствий для перехода из клана в клан, для перекрестных браков и заключения сделок; во всех случаях молодожены или предприниматели могут выбрать удобное время, сообразуясь со здравым смыслом. Кроме таких скользящих суток, на Солярисе введен трехдневный цикл, составляющий местную неделю, а пять циклов равны месяцу, коих насчитывается двадцать семь.

Обычно небольшие поселения, университеты, биостанции и частные усадьбы принадлежат одному из кланов, но в крупных городах, подобных Фад-жейре, есть пять районов, простирающихся до своего сегмента гавани. Три из них начинают, продолжают или заканчивают рабочий день; два – готовятся ко сну или спят. Должен признать, что это весьма удобно. Если вы нуждаетесь в компании (в то время как ваши приятели отдыхают), нужно всего лишь переместиться в другой район, где вечерняя жизнь в самом разгаре. А если вы намерены заключить сделку или пошататься по магазинам, отправляйтесь еще дальше – туда, где день не кончился, или в тот сектор, где наступило утро. Масса возможностей, чтоб поразвлечься и провернуть любые дела, если вы неутомимы, как шабн с Малакандры! Разумеется, описанная выше система не относилась к гидроидам, ноне оттого, что они являлись низшим классом солярисского общества. В океанских глубинах не столь уж важно, день сейчас или ночь, светит ли солнце или мерцают звезды; там вечная тьма, и ее разгоняют лишь фосфоресцирующие водоросли и сияние куполов над подводными городами. Шандре очень хотелось полюбоваться этим зрелищем, но я отложил его на самый конец, дабы не нанести ущерба нашему престижу. Солярис – благополучный мир, но и тут есть свои предрассудки, а главный из них таков: гидроидами не принято интересоваться. Они не преступники, не деклассированные и не рабы (или не совсем рабы); просто люди, которым не повезло. Они принадлежат к человеческой расе и признаются полезными членами общества; они делают девяносто процентов всех трудоемких работ, поскольку непригодны для более интеллектуальных занятий. И это все о них. Так сказать, sermo datur cunctis, amini sapientia paucis – дар речи дан всем, а мудрость – немногим. Руководствуясь данным правилом, я подсчитал свои визиты на Солярис и объявил, что мы с Шандрой облачимся в голубое. Каждый клан был бы счастлив принять нас в свои ряды как почетных гостей, но я не хотел никого обижать. Трижды я приземлялся на Солярисе и носил одежду красного, желтого и зеленого цветов; значит, в четвертый раз я буду жить ‘ по времени Голубого клана. Справедливость – превыше всего! Тем более что голубой цвет прекрасно сочетается с глазами и волосами Шандры.

В местном обществе она произвела фурор, причина коего была понятна и совершенно объяснима. На Барсуме ее считали “несколько тяжеловесной” – иными словами, курьезом: невысокая и слишком полная, по мнению субтильных костлявых барсумийцев. На Малакандре она была экзотической красавицей; сочетание золотистых волос, зеленых глаз и сравнительно светлой кожи являлось столь редким среди подданных Его Краальского Величества, что они признали в Шандре царственную кровь. А это создавало вокруг нее сферу недоступности и почтительного обожания, которое следует питать к королевским особам; ведь принцесса и на помосте – принцесса! И даже в дезабилье! Словом, гляди, любуйся, восхищайся, однако воли рукам не давай.

Но на Солярисе Шандру признали женщиной во плоти, столь же желанной, как любая из местных чаровниц. Ее глаза и волосы, ее загар, ее изящная фигура, длинные ноги, тонкий стан, полная грудь – все это соответствовало местным понятиям о красоте и женской прелести. Пожалуй, тут она выглядела слишком рослой, но не тяжеловесной, вовсе нет! А изобилие – там, где оно допустимо, – приводит сильный пол в восторг, даже если предмет восторгов выше вас на целую голову.

Впрочем, я, кажется, отвлекся – ведь мы толковали о солярисских традициях, если мне не изменяет память? Так вот, одной из них (кроме табу на гидроидов) была простота одежд, вполне понятная в столь теплом и ровном климате. Рабочее одеяние включало легкую блузу и шорты и было одинаковым для женщин и мужчин; по торжественным поводам они облачались в брюки, а к рубашке добавлялся жилет или короткий плащ, напоминавший пончо. Расцветка у каждого из кланов была своя, но и здесь разнообразие не поощрялось: так, красный цвет варьировался от алого по багряного, но оранжевый или кирпичный был признаком плохого вкуса. Ну и как вы думаете, что же это значило? Только одно: Солярис был неподходящим местом для демонстрации моделей, и Шандра не могла блеснуть тут своими талантами. Зато наше зоологическое ревю имело потрясающий успех! Оранжевые зверьки разошлись мелкими партиями по всей планете, птерогекконов перекупил университет Илльской Директории (разумеется, чтоб продать их по монопольным ценам, с наивысшей прибылью), за шабнов и единорогов бились крупные землевладельцы – каждый, видимо, хотел доказать, что вполне сумеет позаботиться об этих прожорливых тварях и что в его поместье они не подохнут с голода. Солидный океанический картель “Киты, Каракатицы и К°” приобрел моих барсуков, енотов и зайцев; вероятно, они расширяли сферу своей деятельности, желая заняться не только китами и головоногими, но и животными суши. Эту тенденцию тут же почуяли конкуренты, и за белок и лис разыгралось настоящее сражение: с “Китами” спорили “Даймонд Дельфиниум” с Федерации Ста Островов, “Компания Желтого Клана”, “Синдикат Биостанций Южного Полушария” и “Объединенные Маурийские Университеты”. В этом забеге они настолько выдохлись, что позабыли о ежах, и те достались какой-то темной фирме под названием “МММ” – кажется, “Межостровной Мелиоративной Мафии”. Не знаю, что собирались делать мелиораторы с ежами; быть может, прокладывать с их помощью каналы или дарить ежей своим вкладчикам – вместо обещанных диви-дентов.

Но главным предметом торгов были пернатые и насекомые. Птицам, жукам и мотылькам не требуется много места, и для Соляриса они являлись самыми подходящими обитателями. Тут уж Ареопаг Фаджейры не уступил никому; его биостанции, финансируемые правительством, закупали все подряд: голубей и соек, дроздов и воробьев, фазанов и попугаев, галок и канюков и, конечно, радужных бабочек с Эдема. В восторге от такой активности и в благодарность за гостеприимство я преподнес Ареопагу дар – оплодотворенные яйцеклетки малакандрий-ского сфинкса. Надеюсь, у них хватит ума держать этлх тварей в зверинце и не клонировать больше одной или двух пар.

Итак, мы закончили с животными, но оставались еще мои записи, книги и голофильмы, причем самые свежие, с Мерфи, Барсума и Малакандры. Я поручил их продажу своим агентам, чтобы, освободившись от хлопот, заняться солярисскими товарами. Я приобрел партию рыбных деликатесов, но небольшую, только для собственных нужд, и принялся отбирать пряности, косметику и всевозможные бальзамы, которыми так славится Солярис. Здесь не было магических растений вроде коринфской orchidaceae pudica, но из перебродивших водорослей производили уксус, придававший рыбе неподражаемый аромат, а в раковинах моллюсков определенноговида выращивали спайс – сильный афродиак с нежным запахом лаванды. Что касается обычной косметики, духов, кремов и благовонных масел, то сырьем для нее служили ароматические губки, морская соль, плоды и спермацет – воскоподобное вещество, содержащееся в особых полостях в голове кашалота. Такой товар был повсюду дорог, особенно на Земле; там кашалоты давно сделались персонажами детских сказок – как, впрочем, киты, дельфины и моржи.

Благовония я закупал вместе с Шандрой, и в том был двойной смысл: во-первых, она находилась при деле и проверяла каждую партию, а во-вторых, ее внешность и обаяние действовали на соляритов с неотразимой силой, что позволяло мне сбивать цены и выбирать лучшее из лучших. На протяжении шести циклов, пока я набивал корабельные трюмы контейнерами с парфюмерией, мы пропитались таким количеством запахов, что нас самих можно было б продавать на вес вместо ароматических губок. Особенно Шандру; ее волосы благоухали свежим океанским ветром, щеки пахли апельсинами, шея – магнолией, а о том, что ниже, я не рискую упоминать.

Наконец с бизнесом было покончено, и у нас оставались еще три недели (обычных, не солярисских), дабы насладиться отдыхом. Мы потратили их, путешествуя по островам и архипелагам от южного до северного полюса и посещая приемы и вечеринки, устроенные в нашу честь. Было все, о чем мечтала Шандра: безбрежный, залитый солнцем океан и острова, покрытые зеленью, пряный запах магнолий, пальмы с огромными листьями, похожими на гигантскую растопыренную пятерню, отдых в апельсиновых рощах и в легких бунгало у побережья или под кронами секвой, что возносились над лесом, подпирая облака. Мы насмотрелись и прочих чудес, таившихся на пустынных вулканических островах: мрачные скалы над серыми водами, камни, источенные ветрами, бурый силурийский лишайник на отвесных склонах, быстрые водопады и теплые гейзеры, взрывавшиеся водными струями, неприступные вершины, над которыми вечно курится дымок… Шандра млела и делала снимки, а я, как было обещано, стоял рядом, обнимал ее (чтоб она не свалилась в восторге с утесов) и чувствовал, как под моей ладонью стучит, трепещет и бьется ее сердце.

Что касается приемов и вечеринок, то приглашения сыпались на нас градом; мои секретари едва успевали их сортировать, откладывая то, что заслуживало внимания. Вот, например:

Додсон Крайслер Сармишкиду, ректор Эмбер-лийского университета, действительный член Академии Ста Островов, обращается к высокочтимому и достойному КАПИТАНУ ГРЭМУ ФРЕНЧУ И ЕГО СОВЕРШЕННОЙ СУПРУГЕ ЛЕДИ КИЛЛА-ШАНДРЕ ФРЕНЧ С ПОКОРНОЙ ПРОСЬБОЙ посетить прием в Большой Зеленой Аудитории Эм-берлийского университета, устроенный в честь означенного выше КАПИТАНА ФРЕНЧА, ВЕЛИКОГО ТОРГОВЦА СО ЗВЕЗД, ДРУГА ГРАНИЦЫ.

Программа:

Чествование КАПИТАНА ФРЕНЧА с вручением ему наград от Федерации Ста Островов: степени “doctor honoris causa” Эмберлийского университета и ордена “Великий Кальмар”; представление стихотворной мерфийской оратории “Гамрест” (в записи); катание на дельфинах. Напитки и закуски – из ресторана “Сказочные сны Гонолулу”.