Текст книги "Последний мужчина"

Автор книги: Михаил Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Да гость и не против, – скрипучий голос заставил всех обернуться. – Прямо к Сергею направлялась сгорбленная старуха, неся в руках бутылку с вином. Он похолодел. – Просто ему надобно выпить розового анжуйского, его любимого, для смелости.

Сергею показалось, что суставы старухи заскрипели, когда та наклонилась к нему и, наливая бокал, прошептала:

– Проси глянуть на портрет.

– Хельма! – обомлел он. – А где?.. – и, чуть не вскрикнув, сжал протянутый бокал так, что, казалось, раздавит его.

– Осторожней! – заметив это, усмехнулся председатель. – Надо же, мучаешься, душу вывернуть у них пытаешься, чтобы понять, а им достаточно одного! Жаль, не будет карнавала, – разочарованно добавил он, явно сожалея о чём-то грандиозно задуманном на эту ночь и упущенном.

Нескольких секунд, которые ушли на пять глотков, оказалось достаточно, чтобы Сергей сообразил, что от него требуется.

– Я хочу взглянуть на портрет. Его портрет, – он хлёстко положил ладонь на стол против места соседа.

– Свободен ли? Похвальная расчётливость, – старший кивнул. – Проводи, Роберт.

Они встали. Старуха, не выпуская его руки, двигалась рядом. Когда двери зала сомкнулись, он услышал:

– Держись крепче.

В конце галереи они остановились. Там, где два часа назад висел портрет, зияла пустота.

– Ну, убедился? – Роберт повернулся к нему, и лицо его перекосила страшная гримаса. Сергей обернулся. Позади с глазами, полными отчаяния, стоял Джеймс. На руках он держал мёртвую старуху. Ту, что состарилась в этом замке.

– Держись, – снова услышал он – и вдруг свод галереи, расколовшись, обнажил по-прежнему чёрное небо. Он успел заметить, как одежда Хельмы, сорвавшись с неё, хлопком накрыла лицо Роберта, заглушив его отчаянный крик.

– Вот это и был бридж по понедельникам, – вытирая со лба пот, пробормотал Сергей. Новосёлов молча, чуть приоткрыв рот, завороженно смотрел на него.

Шёпоты со смертью

«Сойди в себя – и узришь обширные своды. Ниже оставь страх, спустись в пещеру. Ноги твои ступят на сухой песок, мягкий и жёлтый, дающий отдохновение. Здесь заглушён шаг твой. Здесь сухо и почти тепло. Капли времён срываются со сводов и падают в глубины мрака. Гулкие переходы наполнены реющим звуком: словно бьют свои удары бесчисленные маятники. Как в мастерской часовщика, нагоняют и перегоняют друг друга неисчислимые ритмы… Упруго жужжат веретёна судеб. Сердца всех в этих недрах. Сюда сбираются и звёздные токи, огустевающие в драгоценные камни. Тут-то, под пещерными сводами сердца, и воссияет Звезда Утренняя».

Первый отложил книгу.

– Безумствуем, коллега?

– Не я. Некий Флоренский.

– Но, согласитесь, и вас в последовательности сюжетной линии упрекнуть нельзя.

– Если бы я задумал план, понимая, что нужно сказать в такой последовательности, я никогда бы не приступил…

– Отчего же?

– От неверия в возможность задуманного. Такие вещи не рождаются в холодном рассудке, а попускаются порывом. Для чего-то…

– Тогда к чему наш диалог? Ищете лекарство от безумия?

– Попустительство и есть такое лекарство. В случае непринятия.

– Ну и как, приняли?

– Я уже.

– Имею в виду книгу.

– Пока не знаю.

(Из разговора двух интеллигентных пьяниц)

Ветер постепенно стих, и мужчина понял, что полёт замедлился. Плотная темнота, окружавшая их до этой минуты, стала расступаться, открывая пусть не далёкую, но все-таки видимую панораму. Сергей посмотрел вперёд. Они приближались к необыкновенной красоты утёсу, необыкновенным даже в сумерках, лиловым ореолом повисшими над ним. Чуть выше дыбились зубчатые вершины-башни, покрытые снегом. Внизу, у земли, уже плыла ночь, и только с огромной высоты были видны последние лучи солнца, которые, преломляясь в хрустале вершин, падали на холмы пониже, в тепло, превращая колыхание трав в изумрудный живой ковёр.

Ещё несколько мгновений, и они мягко коснулись самого края холма с резким обрывом, уходящим в черноту ночи.

– Где мы? – вырвалось у него.

– Это знаменитое ущелье трех гор, урочище Уч-Кош, недалеко от Ялты… – мягко и как-то вкрадчиво проговорила София. Сергей даже не заметил, откуда она появилась. – Точно такое же – далеко-далеко отсюда, на севере. Посреди бескрайних горизонтов, где и сейчас, не прерывая свой бег, течёт время, подгоняя, как и прежде, трёх человек, что карабкаются в гору, пробиваясь к жертвенному костру под звездою. Там воздвиг он престол свой…

– Софи! – оборвала подругу Хельма.

– К костру? – припоминая что-то, пробормотал невольный пленник. – Ялты? – он внимательно огляделся. – Я бывал здесь… не раз…

– Не случайно! – подруга загадочно посмотрела на Хельму. – Здесь, – она легко повела рукой в сторону, – мы принимаем гостей. Однажды, несколько столетий назад, когда трое из них были ещё близки, один сделал нам подарок, – её рука вытянулась в направлении Сергея. Он с удивлением посмотрел на женщину. – Нет, ты не понял – там, позади.

Мужчина обернулся. В нескольких шагах от них, левее обрыва, на изгибе холма, словно на постаменте, стояла скульптура – обнажённые женщины. Талант мастера, ваявшего их, не вызывал сомнений.

– Это же «Три грации» Кановы! – вскрикнул Сергей. – Но почему средняя прозрачна? А эти… эти похожи…

– Вот видишь, Софи, нас до сих пор узнают! – улыбаясь, воскликнула Хельма.

– Так уж и сам? Ты точно не говорила ему? – подруга недоверчиво посмотрела на неё.

– Софи! – Хельма сделала обиженное лицо.

Сергей всё ещё разглядывал известную композицию.

– Так он тоже был здесь? – поразился мужчина.

– Все, кто идёт нам навстречу, бывают здесь. И никто не остался без награды. Мы любим такое отношение, ведь мы женщины! – рассмеялась София.

– Вы хотите сказать, что я чем-то заслужил ваше внимание?

– Её – да! – София, прыснув, кивнула на Хельму. – А моё… ещё предстоит, – и она, сделав шаг к Сергею, лукаво щурясь, начала расстёгивать на нём рубашку.

Он невольно отстранился.

– Софи, перестань, ты всё испортишь. – Хельма со странной улыбкой посмотрела на подругу.

– Ладно, пусть доходит, – щёлкнув растерянного спутника по носу, согласилась та. – А нет, так последуешь за ней, за третьей, – София снова кивнула в сторону скульптуры.

– Камилла? – ахнул, догадавшись, Сергей. – Так это она?

– Хм… Не далее как сегодня ты с нею встречался, – недовольно хмыкнула Софи.

– Но я видел её мертвой!

– Но мертвой видел я её! – с издёвкой передразнила подруга Хельмы. – Игра слов, а как меняет впечатление! – Чувствовалось, что разговор женщине неприятен. И причина была не только в его вопросах. – Вот и улетишь туда же, если не станешь сговорчивым! – уже грубо отрезала София. – Вызовем Канову, и останешься в камне! – Подруга невесело усмехнулась, добавив: – Как и Полина. Камни всегда под рукой, не так ли? И рядом с сердцем. Они вам даже нужнее. Ведь только в камне ничто не мешает ему биться ровно и неслышно. – Женщина снова недобро посмотрела на Сергея. – Отдай-ка его сюда… пока. Думаю, сгодится ещё, – и, не дожидаясь согласия, разжала пальцы мужчины. – Ого! Увесистый. Старался!

– Софи! – прикрикнула Хельма.

– Да ладно, ладно, – отвернувшись и глядя в сторону обрыва, выдавила подруга.

– Какая Полина? – Сергей недоумённо посмотрел на Хельму, ожидая поддержки.

– Бонапарт. Полина Бонапарт. Средняя, любимая сестра императора. Ни с кем из мужей практически не жила.

– Та, что своими экстравагантными выходками шокировала Европу? Припоминаю… – задумавшись, произнёс он.

– Да, верно подметил, они доставляли братцу немало хлопот. – Хельму явно раздражала тема. – Это муж её Камилло, оттуда и прозвище, – добавила она хмуро. – За несколько месяцев до смерти Полины произошло её воссоединение с супругом.

– Вот только вряд ли ещё сподобишься любоваться в Пушкинском полуобнажённой Венерой, – София вскинула брови. – А ведь как нравилась! Особенно последнее время.

– Венерой? Так это она и есть? Та, что на мраморной кушетке, с позолотой? Ах, да! Полина Бонапарт! – Сергей поймал себя на мысли, что подруги знают больше, чем он ожидал.

– Не правда ли, символично? – уже зло прошипела София. – Только поздно. Всё кончено.

Наконец он начал понимать, что и женщины рядом с ним, и великий скульптор эпохи Наполеона, и старуха в замке связаны странными, неведомыми для него событиями, которые и диктовали тон неприятного разговора.

– Что же… что же она сделала вам? Чем заслужила такую участь? И почему выглядит так ужасно? Ведь вы…

– А разве ты не замечал, как быстро стареют люди, когда не слышат биения своего сердца. – Хельма посмотрела ему в глаза.

– Да нет, подружка, там другая причина, – вставила София.

– В груди его уже нет, – пропустив замечание, задумчиво произнесла Хельма.

– А где же оно?

– У твоего двойника.

– У моего? – и тут же спохватившись, поправился: – А разве он есть?

– Человек сам творец своей личности, – голос Хельмы был спокоен. – И постоянно отбивает от неё массу ненужных осколков. Но выбросить не может – носит с собой до конца. А «ненужность» у каждого своя. Некоторые считают лишними свои слабости: доброту, сострадание, порядочность. Ну очень мешают. Хотят быть сильными, мужественными, а значит, жестокими.

– Зато как нравятся женщинам! – воскликнула София.

– Если всё идёт как надо, становится препятствием чужая жизнь – перешагивают и через неё, – подруга словно не замечала реплик. – Всё идёт по плану… и в ваше время! – Хельма усмехнулась. – Правда, иногда приставляют обратно. Как Пушкин…

– «И с отвращением читаю жизнь мою!» – зло засмеялась София. – Довести до конца мы ему не дали! – И, как-то подозрительно глянув на Хельму, добавила: – Что-то ты странно ведёшь себя, милая.

– Но если осколков становится слишком много, – продолжала Хельма, не смутившись, – достаточно для второго – он появляется. И забирает твоё имя. А потом и сердце, даже спрятанное уже в камне.

– Как это появляется?

– По-разному. У одних живым, ты видел подобное.

Сергей вздрогнул, но остался неподвижным.

– Для того, чтобы говорить правду тому, первому. Бывает, правда заканчивается, и они больше не встречаются. А бывает и наоборот – говорить есть что, все больше и больше.

– Журфиксы приобретают неслучайный характер! – усмехнулась София. – Но высказаться все равно не успевает!

– Тогда двойник переполняется ею и забирает сердце. Первому оно больше не нужно.

Сергей, машинально приложив ладонь к груди, вдруг почувствовал, что удары, как-то странно двоясь, еле слышны. – Просто мне кажется, всё в порядке, мне так кажется… – повторил он, изо всех сил сжимая зубы.

– Не бойся! – бодрый голос Хельмы звучал спасительно. – Это происходит не сразу, а постепенно. И нисколько не больно. Миллионы живут не чувствуя. И поют, поют, поют. И снимаются, и ставят, и пишут… Просто существуют.

– Даже не заметишь! А как случится, ты наш! И согласия твоего никто не спросит! – София хлопнула в ладоши и, подбоченившись, приняла вызывающую позу. – Правда, Камилла почувствовала это мгновенно, как только пообещала мстить.

– Мстить? Кому?

– Такому же, как ты, как все вы, мужчины! Ведь она не сразу стала Боргезе. Полина – её награда за другой поступок. Стерва, – по-прежнему улыбаясь, сквозь зубы выдавила Софи. – Потому и не старела двадцать лет, всё ждала его. На золотой постели. Уж здесь-то оторвалась!

– Кого ждала?

– Кого-кого, Регонда, – она метнула взгляд в сторону Хельмы. – Зато как старела дожидаясь… уже в замке. Как старела! Но и здесь она отомстила ему. Ловко. У, змеища. – Лицо женщины исказила гримаса.

– Софи! – Хельма вперила в подругу взгляд.

– Да ладно, – та уже разошлась и также не отводила глаз. – Это ведь она познакомила тебя с Регондом. Понимала финал. Виды имела! А мне всё Джеймс рассказывал про хохот. В замке по ночам. И ведь ни разу не обмолвился, чей. Теперь, милая, твоя очередь смеяться. Не так ли? Потери-то никакой. – Софи, лукаво подмигнув, кивнула в сторону Сергея. – Ведь та и на него глаз положила! И всё из-за книжонки. – Она зло посмотрела на него. – Все наши неприятности из-за твоей «Последней женщины»! Вы, вы… – подруга была на грани истерики, – начитались обе! А ведь как было хорошо! И потом, когда я отправила всё-таки змею на тот свет…

– На какой тот? – перебила её Хельма. – Думай! Нет, Барроу был прав – знания не передаются половым путём! Вот и Камилла, – голос её стал ледяным, – докатилась до несбыточного.

– Возмечтала о невозможном! Идиотка! Захотела… последнего мужчину! Возомнила себя Евой! Евой Адама наоборот! Точно, змеища… – Софи осеклась, со страхом посмотрев на Сергея и замершую подругу.

– Ну что? Лопнуло семя! Это же тайна совета! Допрыгалась! – вдруг заорала Хельма. – Что будет… что будет-то! Мало того что свела счёты без права на её сердце, меня втянула… чёрт бы тебя побрал! Хотя нужна ты сейчас ему! – Она сдавила голову руками.

– Так тебе же помогла! Его спасала! – отчаянно завизжала София, поняв, что сболтнула лишнего, и ткнула пальцем в сторону мужчины.

Обе женщины разрыдались.

– Что будет, что будет? – повторяла, качая головой, Хельма. – Сердце остановится. Грумонд услышит это… А дальше, а дальше…

Прошло около минуты. Сергей стоял, ошалело наблюдая происходящее. Даже пережитое не позволяло ему с ходу взять себя в руки. Каждый раз до этого он не только узнавал и открывал для себя что-то новое, но и множество вопросов, словно молнии возникая в мозгу и так же внезапно исчезая, уносились в беспамятье, не находя ответов, уступая лавине новых. Мысли путались, и Сергей, не успевая многого спросить, просто чувствовал беспомощность. Сейчас же к его состоянию добавилась тревожность. И не только от странности услышанного диалога, но и от возникшего почему-то убеждения, что он, сам он, без сомнения, уже действующее лицо каких-то невероятных событий, которые разворачивались где-то и кем-то не считавшимся ни с его желаниями, ни с волей. И то, что мужчина видел сейчас, было лишь малой частью тех ужасных событий, лишь пружинкой, запустившей гигантский маховик их чудовищной неотвратимости. Самым же неприятным была уверенность в незримом приближении того, кто был убеждён в виновности и подсудности только ему поступков пленника. По-другому назвать себя он не мог.

– Какое сердце? Почему в камне? Кто такой Грумонд? – И вдруг Сергей понял, что если немедленно не перестанет думать об этом, если сию же минуту не остановит катящийся на него ком мыслей, то потеряет всё. Существо, сознание, жизнь.

Выход нашёлся неожиданно. Он резко обернулся, указав на трёх каменных женщин, и выпалил:

– А здесь! Здесь-то Полина ещё стоит! Почему, если всё так плохо? И зачем вы принесли меня сюда? – Стараясь говорить твёрже, он внимательно наблюдал за реакцией подруг. Приём удался. Женщины замерли. Плач стих.

– Она посередине. Хочешь занять её место? – тихо сказала Хельма.

– Чушь какая-то. При чём здесь я? И зачем? И вообще, что происходит?

– При чём здесь ты? Да ты всему и виной! Она не погибла в автокатастрофе! Только для людей! Регонда обманули! Возмездие ждало его здесь! Ты и сам это знаешь! С того всё и покатилось! А я… я так… вляпалась с вами!

Они снова напряглись. Сергей, так ничего и не понимая, почувствовал, что необходимо смягчить обстановку:

– Ну, пусть, покидая по глупости своё тело, мне случилось попасть куда-то не туда. Но я человек! Я же человек, – повторил он, будто испугавшись, что это не так, и машинально отступил к обрыву. Подруги молча переглянулись.

– А я тоже человек, разве ты не понял? Я живу рядом с тобой. Ты каждый раз встречаешь меня по дороге… на свои преступления. Вот уже двадцать пять лет, – глядя прямо ему в глаза, ответила София. – Даже здороваешься.

– И меня встречаешь. Только чуть реже. Мы отвечаем за разное, – виновато добавила Хельма.

– На какое преступление? – удивляясь собственной смелости, заорал Сергей. – Что вы себе навыдумывали! Вы просто ведьмы! В-е-едьмы! Вот, правда! А я сейчас вернусь и забуду всё как страшный сон! Понятно?

– Ну что, довольна? – София резко повернулась к Хельме. – А ты говорила, рано! Ах ты, жалкий самоуверенный мальчишка! Захотел правды? Правды своей жизни? Решил спрыгнуть с подножки? Передумал? Не выйдет. Вспомни, вагон уже набрал скорость! Впрочем, нет, ещё увидишь! Как ты и хотел! Ну-ка приди в себя! – И подскочив, хлёстко ударила пленника ладонью по лицу. В то же мгновение, с невероятной проворностью обхватив его плечи, женщина с силой швырнула обалдевшего Сергея вниз.

– Получай же её! Свою правду! – было последнее, что услышал он.

Уже через секунду, больно ударившись о что-то спиной и зажмурившись от страха, Сергей катился по склону. Наконец, уткнулся в валун и застонал от боли. Наступила тишина.

«Да это тот же карьер», – с ужасом подумал беглец, открыв глаза и стараясь подняться. Да, да, беглец – именно так заставляли его думать последние события. Но от кого или от чего, понять мужчина не мог. Неожиданно он увидел, как со всех сторон к нему идут люди. Те, что тогда в первый раз наполняли здесь свои сумки. С застывшими от ненависти глазами они приближались к нему, держа в руке по большому камню. «Что я им сделал? – мелькнуло в голове. – Почему именно меня они ненавидят?» Сергей, чувствуя, что не обманывается в своих ожиданиях, в ужасе отступал к скале. Оглянувшись, у самого её основания он увидел пещеру. Ту самую, о которой говорил двойник. «Но где же он? – Сергей догадывался, что тот мог бы ему помочь. – Кажется, там вход в какие-то катакомбы, – вспомнил он, – и, кажется, у меня нет выбора».

В этот момент самый ближний из людей, размахнувшись, швырнул в его сторону булыжник.

– Он уже пишет о нас! Прозевали! Бейте же! Его нужно убить! Убить! Убить! – раздались крики, и камни полетели со всех сторон. – Это он! Он во всем виноват! – завизжал ближний.

«Господи, это же тот, с театра… на Тверской». – Мысль, пронзив мозг, была с такой же быстротой отброшена инстинктивным желанием спастись.

Сергей, сделав несколько шагов назад, резко развернулся и бросился вглубь пещеры. В противоположном её конце зиял тоннель. – Туда! Другого пути нет!

Напрягаясь изо всех сил, ловя ногами неровный пол, Сергей думал только об одном – не упасть, не упасть бы! Позади послышались голоса. Серый диабаз грубо вырубленных сводов при каждом повороте тускло освещался факелом, воткнутым в стену, – он заметил эту странную особенность уже через пару минут. Галерея то резко поднималась, то уходила вниз, все больше забирая у него силы. Останавливаться нельзя. Нельзя! Это конец. Какие-то нелепые, не связанные с последними событиями мысли стучали в голове. Прошло ещё несколько минут. Крики преследователей постепенно стихли. Сил почти не было. «Проклятая галерея», – Сергей мог поклясться, что поднимается всё выше и выше. Неожиданно он заметил числа на стенах. Под каждым факелом, на каждом повороте желтоватой бронзой отливали цифры. «Семьдесят семь, семьдесят восемь, семьдесят девять, – как заклинание начал бормотать он, приближаясь к каждой из них. – Девяносто один». Отражение факела в металле вдруг вспыхнуло, ослепив его. Он остановился как вкопанный. Через пару секунд зрение вернулось. «Впереди поворот налево, а вот ещё один, направо. Что происходит? – мысль лихорадочно забилась. – Назад хода нет. Помни, только вперёд. – Это просто девяносто первая галерея». Он неуверенно сделал два шага и, осторожно всматриваясь в глубину тоннеля, повернул за левый угол. Тот резко уходил вниз.

Сергей, всё ещё тяжело дыша, ускорил шаг. Бежать стало легче. Неожиданно слух уловил нарастающий звук. Словно несмазанное колесо телеги скрипело при каждом ударе обруча о камни неровной дороги. Он снова замедлил бег. Частое дыхание и стук крови в висках не давали прислушаться и определить, где находится источник странного звука. «Или это лишь галлюцинация?» Беглеца бы не удивило ни то, ни другое. Он почти перешёл на шаг. Нет, скрип уже слышен был отчётливо. Впереди забрезжил свет следующего факела. Стало светлее. Своды и стены начали расширяться, превращаясь в некое подобие каменного мешка.

Вдруг он остановился как вкопанный. Прямо перед ним в колеблющихся тенях от факела стоял человек. Помещение, если так можно было назвать то, что было перед глазами, разделялось тоже на две галереи, идущие в стороны. Вот оттуда-то, справа, и раздавался скрипучий звук, теперь уже явно нарастая. Маленький рост незнакомца что-то напомнил ему. Тот сделал шаг навстречу. Сергей ахнул – перед ним стоял человечек из замка, тот, что показывал ему книгу. «Джеймс? Откуда?» Человечек шагнул ещё ближе. И тут мужчина заметил в его руке нож.

– Вы обещали… Помните, вы обещали… Такова плата за то, что произошло в этой галерее… – пролепетал тот и трясущейся рукой протянул ему клинок.

– Какая плата?! Что произошло здесь?! – потеряв самообладание, закричал Сергей и, всё ещё находясь в шоке, попытался сделать шаг назад. Ничего не вышло. Чья-то неведомая сила удерживала его. И вдруг, к собственному ужасу, он медленно взял протянутый нож и тут же, не понимая, что делает и вообще происходит ли это на самом деле, изо всей силы ударил им того в грудь. Отчаянный крик маленького человечка разорвал тишину. Но кошмар только начинался. Остекленевшими глазами Сергей видел, как его рука, с трудом вырывая лезвие из тела несчастного, снова и снова по чьей-то незримой воле продолжала наносить страшные удары. Наконец тот рухнул и простонал:

– Вот так… Серёжа.

Сердце умирало, делая последние удары и слабея, выталкивало все меньше крови из зияющих ран. И тут обезумевший мужчина заметил невероятное – кровь выбрасывалась из груди в ритме, точно повторяющем ритм ударов его сердца. Сердца убийцы. Одновременно с этим Сергей вдруг почувствовал адскую боль в своей груди. Только сейчас до него дошло, что он испытал и пережил то же самое. Через несколько мгновений тело Джеймса вздрогнуло и замерло. Понимая, что он либо умрёт, либо лишится рассудка, беглец бросился вперёд, к едва мерцающему вдали факелу. И тут в проёме галереи показалась телега. Возница с кнутом для невидимой лошади, в капюшоне, натянутом на голову так, что лица не было видно, угрюмо произнёс:

– Как тебе начало? Готово? Бросай сюда, – он кивнул назад.

Остолбеневший Сергей машинально перевел взгляд на телегу. Там, на смятом брезенте, лежала куча камней. В это же мгновение он почувствовал, как его рука, сжимавшая секунду назад нож, держит что-то холодное. Сергей разжал пальцы – в ладони опять был камень.

– Кидай, что медлишь! Освобождай для будущего, обычное для тебя дело, – говоривший медленно стянул капюшон – на Сергея смотрел его двойник. Кровь ударила в голову. Руки затряслись.

Возница повернулся и, откинув полог брезента, обнажил чудовищную картину: из-под грубой ткани торчали окровавленные конечности тел. Некоторые уже почерневшие от времени, другие совсем свежие. Чьи-то руки и ноги не только лежали, но и, свешиваясь с телеги, были просунуты сквозь её деревянные прутья, словно нарочно, давая даже случайному свидетелю придти в ужас.

– Ты должен почувствовать себя не просто убийцей. Ведь это ещё не конец, – запахивая полог, по-прежнему угрюмо прохрипел двойник.

Сергей дико закричал, бросил камень, и, прижимаясь изо всех сил к стене, обдирая об неё плечи, кинулся в левый проход. Не упасть! Не упасть бы!

– Да нет! Ты уже упал в этой галерее! Не замечать падений – вот удивительное свойство твари! Ты весь уже в синяках! – Раскатистый голос, догнав его, отдался эхом под сводами. – У иных и живого места не остается к концу жизни, а они не замечают этого, по-прежнему занимаясь фитнесом. Культура тела навсегда становится дороже совести, как и устрицы! До следующей встречи! – Зловещий хохот потонул в глубине тоннеля.

Не помня себя от страха, не понимая, что происходит, некоторое время он бежал в каком-то ступоре. Наконец силы оставили мужчину. Больно ударившись о выступ, он в изнеможении рухнул на пол.

Рано утром Ирина Александровна Антонова, директор Пушкинского музея, что рядом с храмом Христа Спасителя, как и тысячи раз за последние годы, открыла дверь служебного входа в помпезное здание. Её уже ждали. Такое случалось редко. От двух служащих, одна из которых только сдала смену, Ирина Александровна узнала, что в музее ЧП. Быстро поднявшись в зал итальянской скульптуры, она своими глазами увидела то, о чем, волнуясь и перебивая друг друга, рассказывали ей подчинённые, пока они шли.

Великолепное творение Кановы из розового газганского мрамора, «Полуобнажённая Венера», та, что на кушетке, была расколота пополам. Но если бы это было только так!

Невероятная картина, лежащая вне рамок обычной фантазии человека, предстала перед нею: глубокая трещина, строго посередине повёрнутого к плечу лица, пробежав по телу, отделила спину от груди. Уходя ниже, точно огибая золоченые контуры, она раздвинула многотонное изваяние на ширину ладони! Одного этого было достаточно, чтобы понять, почему ещё две женщины стояли, застыв, у самого постамента. Но сопровождавшие её, продолжая говорить, указывали руками внутрь. Там, в глубине камня, в неровной нише что-то чернело. Ирина Александровна пригляделась и в ужасе отпрянула. Внутри находилось мёртвое сердце.

Двое мужчин в форме и женщина в белом халате показались в конце зала. Только тут директор обратила внимание на ещё одну сотрудницу, что лежала поодаль. Она узнала своего референта, молодую аспирантку, которая любила обходить залы с самого утра в отсутствие посетителей. Это было уже слишком.

– Что с ней? – директор не узнала свой голос.

– Ирина Александровна, Ирина Александровна, она сказала… успела сказать, что сердце… ещё билось!

Рядом валялась открытая книга. Антонова, скорее машинально, чем осознанно, подняла её. «Альфред Нобель, «Немезида», сцена шесть», – едва шевеля губами, прошептала она. Об этой редчайшей книге, в отличие от миллионов знакомых лишь с фамилией автора, Ирина Александровна знала всё.

– Откуда? – директор обвела взглядом удивлённых вопросом работников, опять не узнав своего голоса.

Прошло три часа, в течение которых ошарашенная женщина, сидя за столом и погружённая в свои мысли, думала почему-то о Пикассо.

Именно через эти три часа в кабинете раздался телефонный звонок. Всё ещё находясь под впечатлением от пережитого, она машинально подняла трубку. Звонил директор Эрмитажа.

– Ирина Александровна, знаете, что произошло в Лувре? Только что. Там утро. Вы не поверите! Алло, вы слышите меня? Они обнаружили… – Стены поплыли перед глазами. Возбуждённый голос рассказывал ей сегодняшнее утро с точностью до деталей. Она знала, что ещё одна из копий находилась там. – Ирина Александровна, Ирина Александровна, почему вы молчите? Я звоню, ведь у вас такая же. Алло! Да что за безобразная связь! – Голос на секунду утих, говоривший слушал кого-то рядом, там, в Петербурге. Наконец трубка снова ожила: – Ирина Александровна, так и у вас тоже? Подумать только! Невероятно. Да, да, я понимаю, вам не до того. Хорошо, перезвоню домой.

Короткие зуммеры вернули её к действительности.

Сергею иногда случалось смотреть старые фильмы. Необычное чувство не покидало его в такие минуты. Каждый раз оно неизменно появлялось вновь, как только это происходило. В страшные, по его мнению, минуты с экрана смотрели, нет, жили рядом мёртвые люди. Которых давно не было на земле. Но они разговаривали, смеялись, шутили, порой грустили. Действие тем больше напоминало фантасмагорию, чем дольше Сергей думал о них. Причиной тому было неприятное ощущение непонятной возникавшей связи между ними, живущими сейчас, и персонажами. Как будто кто-то из далёкого прошлого грозил им пальцем: «Смотрите, мы были тоже как вы. Так же пели и веселились, так же не задумывались, зачем просыпаемся день за днём. Точнее, ошибались в ответе. И поэтому мы мертвы. И все вы придёте к нам. Но это не страшно. Так же будете бегать по экрану и смеяться, обманывая уже следующие поколения правильностью жизни. Глядите, люди и сто лет назад жили так же, – скажете вы. – И через века будет по-прежнему. А значит, так и надо проживать жизнь. Так и писать свой последний роман…»

Успокаивало то, что всякий раз, когда такие мысли приходили в голову, ему удавалось прогнать их.

Но однажды… одного «мертвеца» Сергей запомнил особо.

Восемнадцатого сентября две тысячи десятого года, в воскресенье, в прайм-тайм, к его удивлению, по одному из центральных каналов показывали документальный фильм о приговорённом к смертной казни. Точнее, долгие и подробные интервью с ним. «Репортаж с того света», – подумал тогда он. Фильм был старый, ещё советский. Но Сергей отчётливо понимал его уникальность – такие работы, в отличие от других, не стареют. Его можно смотреть и пятому поколению – причины, толкавшие людей на преступления, неизменны со времен Адама и Евы, в отличие от возможности получить прощение, которой всего две тысячи лет. По какой причине человек согласился на съёмку, он не знал – пропустил начало. Зато точно понимал, почему смотрит фильм.

Мало ли что могут говорить люди, преступившие порог. Вероятнее всего, о своей жизни. Наверняка немного искажая или утаивая мысли перед посторонними. Кто невольно, а кто и с умыслом. Ведь надежда живет вплоть до рокового выстрела. Наверняка все надеются на помилование, и такой исход не только помогает им жить, может быть, последние дни или часы, но и вести себя, заботясь и желая лишь одного – остаться в живых. Кто же возьмётся осуждать? Но искренность в такие моменты становится относительной. Сергей был убеждён в этом какой-нибудь час назад. Но случай был действительно особый. Человек не хотел жить. Он не был сумасшедшим и вел себя вполне адекватно. Грамотная речь – результат высшего образования, недюжинный ум и хорошая память позволяли ему точно описывать всё, что пережил. Именно пережил, потому что он хотел умереть как можно быстрее, прямо поведав, что только из страха не готов наложить на себя руки. Жить же он не имеет права и не только не хочет, но твёрдо знает, что не будет. Вспоминая отца-пилота, к которому он ушёл в пятнадцать лет, бросив больную мать с маленькой сестрёнкой на руках, по сути, предав их, на глазах двух операторов и нескольких то ли психологов, то ли журналистов он говорил об искренних страданиях по этому поводу. Нет, о жутких своих муках. Именно с того момента и началось падение. Он так и называл последующую жизнь.

Глядя дальше на экран, Сергей поймал себя на мысли, что всё ещё думает над словами несчастного о том, как тот несколько раз пытался покончить с собой, но лишь по трусости так и не решился. Это расходилось с общепринятой установкой, что самоубийство – удел слабых. Выходило как раз наоборот. Значит, решить умереть и выполнить задуманное может именно мужественный человек. И хотя все считали по-другому, у Сергея всё сходилось. Сильный, решительный – такие качества, столь ценимые в людях окружением, Сергей считал бедой. А значит, и решимость умереть может быть лишь следствием такой беды.