Текст книги "Жуковский"

Автор книги: Михаил Арлазоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Война

С болью и ужасом смотрел профессор на облака пыли, в которых двигались по растрескавшемуся от зноя проселку колонны мобилизованных. Они тянулись к сборным пунктам. Они шагали по всей матушке России.

Война предстала перед Жуковским великим народным горем. Осыпался хлеб на неубранных нивах. Лились слезы матерей, жен, сестер. Но каков же выход из этого ужасного положения?

Далекий от революционных настроений, Жуковский, как многие русские интеллигенты, видел его лишь в одном – в быстрейшей победе над врагом. Забыв о своих шестидесяти семи годах, профессор заторопился в Москву, чтобы принять участие в работах, направленных на победу над Германией.

Война уже успела положить на Москву свой суровый отпечаток.

Усатые унтеры гоняли на площадях и улицах новобранцев. Розовощекие свежеиспеченные прапорщики, затянутые в пахнущую кожей амуницию, щеголяли в зеленых фронтовых погонах. Гимназистки после уроков щипали корпию. Запыленные и грязные, на вокзалах толпились беженцы.

В городе, как грибы, росли лазареты. День ото дня раненых становилось все больше. Трамваи санитарной службы подвозили их с Александровского вокзала [24]24
  Ныне Белорусский вокзал.


[Закрыть]. Солдатам с усталыми, безразличными лицами Москва, напротив, казалась городом иной планеты, безмятежно-спокойным, не знающим ужасов военного ада.

Дымили трубы московских заводов, их продукция тоже стала иной. Военные заказы властно вытесняли все остальное. Они несли неисчислимые прибыли заводчикам и долгие, тягостные часы сверхурочных работ тем, кто стоял у станков.

Аэродинамическая труба в Кучинском институте.

Вид на шоссе из Института инженеров Красного Воздушного Флота (ныне Военно-воздушная академия имени Жуковского).

Жуковский с дочерью.

Большой бедой обрушилась на Россию война, а где, как не в трудностях, раскрывается истинное лицо человека. Идеи патриотизма каждый воспринимал по-своему. Для господ Рябушинских они означали новые миллионные прибыли, многим студентам и преподавателям университета и Технического училища они обернулись линией фронта, Жуковскому принесли большую работу.

А дел действительно было хоть отбавляй. Все воюющие стороны не замедлили воспользоваться авиацией. И хотя на самолетах, вступивших в битву, не было ни пулеметов, ни пушек, ни бомб, воздушные разведчики смело завязывали схватки друг с другом. После первых воздушных дуэлей (иначе трудно назвать стрельбу пилотов друг в друга из револьверов) с фронта пришло известие, поразившее всю Россию. Смело ударив колесами своего «Морана» по вражескому «Альбатросу», совершил первый в мире таран человек, к которому Николай Егорович относился с огромным уважением и большой симпатией, – военный летчик Петр Николаевич Нестеров. Ровно год и один день отделяли воздушный таран от первой в мире мертвой петли – петли Нестерова. Летчик погиб как солдат во имя родины, во имя своего народа. О Нестерове и его товарищах по оружию думал Жуковский, приступая к своей работе в области военной авиации.

Новая деятельность поначалу выглядела естественным продолжением старой. Дать России авиацию для Жуковского прежде всего означало подготовить инженеров, хорошо знающих новую область техники. Именно этим объясняется ходатайство, с которым обратился 20 октября 1914 года учебный комитет в министерство просвещения. Жуковский хлопотал о том, чтобы один из его любимых учеников, Владимир Петрович Ветчинкин, первым в России взявший самолет как тему дипломного проекта, был оставлен со специальной стипендией для подготовки к педагогической работе. И сколь серьезен был в глазах коллег Николая Егоровича этот его шаг, можно судить и по тому, что ходатайство поддержали профессора Велихов, Лазарев, Угримов.

Спустя месяц учебный комитет Технического училища заслушал рапорт профессора Жуковского о разрешении ему читать в аэродинамической лаборатории лекции для двадцати добровольцев-летчиков, из коих большинство остаются студентами Технического училища, а также об исходатайствовании разрешения для студентов Технического училища, поступивших в число добровольцев-летчиков, время обучения в школе Московского общества воздухоплавания не зачитывать им «в предельный срок пребывания в училище».

Наступил второй семестр 1914/15 учебного года. Жуковский не прекращает своих хлопот. На заседаниях учебного комитета он настаивает на введении в механическом отделении судостроительного и воздухоплавательного подотделов, заявляет, что «мог бы вести под своим общим руководством и за своею ответственностью проектирование по воздухоплаванию для желающих». Профессор подчеркивает также, что это можно организовать без дополнительной оплаты преподавателей.

Все активнее втягивались ученые в дела военных. И даже Общество Леденцова, забыв о том, что оно основано для содействия изобретениям, которые «могли бы принести возможно большую пользу для большинства населения», стало сотрудничать с отделом изобретений Военно-промышленного комитета.

С ноября 1915 года Жуковский возглавляет вновь созданный отдел изобретений при Военно-промышленном комитете. Без заключения этого отдела новые патенты не могли приобрести права гражданства. Нужно ли говорить, что Жуковский лично изучает все предложения, связанные с авиацией, что все они проходят через его руки?

Деятельность старого профессора в годы войны являет собой пример научного героизма. Можно осуждать Жуковского за политическую наивность, но нельзя не восхищаться неутомимостью, честностью, страстностью его исканий. На фоне насквозь прогнившего чиновничьего аппарата военного ведомства эти качества Жуковского выделялись с особой отчетливостью. И нельзя не заметить, что общение с людьми, «работавшими на оборону», заставило прозреть профессора, открыло ему глаза на многое, чего он не замечал раньше.

Этому переосмысливанию окружающей обстановки помогла и история с аэропланом Слесарева. Василий Андрианович Слесарев, ученик Жуковского по Московскому техническому училищу, работал в Петрограде. Начав с исследований в области аэродинамики, Слесарев перешел затем к конструированию. Его самолет «Святогор» оказался самым большим самолетом в мире, превосходившим по своим размерам, да и не только по размерам, грозных «Муромцев».

Рассчитанный на беспосадочный полет продолжительностью в тридцать часов, «Святогор» мог покрыть расстояние в три с лишним тысячи километров. Полезная нагрузка воздушного гиганта составляла около трех тысяч килограммов.

Мысленно сопоставляя «Святогора» с «Ильей Муромцем», Жуковский видел в новой машине очередной шаг на том пути, по которому пошло русское тяжелое самолетостроение, естественное продолжение одним конструктором работы, начатой другим.

Мнение Жуковского – естественная точка зрения честного объективного человека. Иную позицию заняли члены Петроградского воздухоплавательного комитета, в чьих руках была судьба нового воздушного гиганта. Материально заинтересованные в поставках «Муромцев» русской армии, они изо всех сил пытались опорочить самолет Слесарева.

Жуковский стал на защиту молодого инженера. Со всей тщательностью проверил он проект, провел ряд контрольных продувок в аэродинамической трубе. Результаты аэродинамического расчета, выполненного по данным этих продувок, показали, что строить самолет целесообразно, что полет аэроплана Слесарева с полезным грузом в 3,25 тонны и при скорости 114 км/час является возможным, а посему окончание постройки аппарата Слесарева весьма желательно. Так записала в своем заключении комиссия Жуковского, однако интриги корыстных людей, не желавших упускать выгоды монопольного заказа на производство «Муромцев», похоронили этот самый большой в мире самолет.

История со «Святогором» не могла не произвести на Жуковского впечатления. Она убедительно показала, на что способны монополисты, для которых патриотизм был лишь красным словцом. С этим трудно мириться. Разного рода группам и группкам нужно противопоставить авторитетную организацию, способную решать задачи подобного рода. Так родилась мысль о расчетно-испытательном бюро.

Сама жизнь подсказывала необходимость нового учреждения, но минули 1914 и 1915 годы, и только в 1916 произошло, наконец, событие, которое можно поставить по его значению рядом с созданием воздухоплавательного кружка в Техническом училище и без преувеличения назвать важным шагом к созданию национального исследовательского института.

Началось с малого. Управление Военно-Воздушного Флота попросило Жуковского выполнить проверочный расчет на прочность аэроплана «Фарман-27». «Фарман» проверили, а затем последовала новая просьба – организовать в аэродинамической лаборатории Технического училища систематические аэродинамические испытания военных самолетов. Отсутствие исследовательского центра, не очень заметное в мирное время, стало остро ощутимым в годы войны. По существу, Жуковскому предлагали такой центр создать.

Николай Егорович не заставил себя упрашивать. В течение недели удалось составить обстоятельную программу работ, необходимых для развития военной авиации. Суть этой программы короче всего выражает ее первый пункт: «Выяснение недостатков в принятых системах военных аэропланов и указания способов их исправления».

Для осуществления поставленной задачи замышлялось многое: анализ весовых и аэродинамических характеристик при заданной прочности, дальнейшая исследовательская работа в области воздушных винтов, борьба за аэродинамическое качество конструкции, за снижение сопротивления, изучение управляемости и устойчивости самолетов в полете.

Это была большая работа, и естественно, что Николай Егорович тотчас же призвал на помощь своих учеников. В составе нового учреждения – его назвали Расчетно-испытательным бюро – мы встречаем многих людей, имена которых ныне широко известны. Расчетно-вычислительной частью заведовал В. П. Ветчинкин, лабораторными установками – А. Н. Туполев. Среди сотрудников тогда еще совсем молодые люди – ныне известный конструктор А. А. Архангельский и заслуженные деятели науки и техники профессора К. А. Ушаков и Г. М. Мусинянц.

Начальник Технического управления воздушного флота без промедлений распорядился: заводу «Дуке» оказывать Жуковскому всемерное содействие. Получив в свое распоряжение серьезную техническую базу, Николай Егорович доложил военному ведомству: «Занятия в Расчетно-испытательном бюро при аэродинамической лаборатории ИМТУ начались».

В аэродинамической лаборатории Технического училища были проведены глубокие исследования первых авиационных бомб разного калибра. Жуковский анализирует траектории их падения с учетом скорости самолета-бомбардировщика, воздушных течений в атмосфере, высоты. Одновременно он знакомится с различными приборами для прицеливания при бомбометании, сконструированными Стечкиным, Журавченко и другими изобретателями, пишет работу «Бомбометание с аэропланов», чтобы вооружить военных летчиков точными формулами бомбардировочных расчетов.

Работа большая и серьезная. Тяжелые самолеты-бомбардировщики «Илья Муромец», которыми располагала русская авиация, не имеют равных ни в одной из воюющих стран. Это превосходство над противником надо было закрепить во что бы то ни стало.

Да, много нового принесло авиационной науке Расчетно-испытательное бюро! И, пожалуй, наиболее интересным из числа выполненных им исследований следует считать изучение неустановившихся движений самолета. Эти исследования Жуковского и его учеников вылились впоследствии в самостоятельную ветвь аэродинамики – динамику полета.

В отличие от равномерного и прямолинейного движения, где скорость неизменна по величине и направлению, движения криволинейные неразрывно связаны с существованием ускорений.

При различных маневрах самолета в воздухе, связанных с изменениями скорости как по величине, так и по направлению, возникают дополнительные силы. Эти силы перегружают и человеческий организм и машину, и необходимость повышения прочности конструкции была прямым следствием перегрузок.

Именно ускорения – источник явлений, в равной мере неприятных и для летчика и для машины, – стали объектом исследования. Простое, широко известное положение о том, что произведение массы на ускорение есть сила, из аксиомы механики вырастало для авиации в большую и трудноразрешимую проблему. Легко понять интерес Жуковского к проблеме ускорений.

Разнообразие ускорений, присущих разным случаям полета, открывало исследователям широкое поле деятельности. Предстояло определить перегрузки, возникающие в разных случаях неустановившегося движения самолета, прежде всего при посадке и выполнении разного рода фигур пилотажа.

Один из законов инженерной практики заключается в том, что любую новую конструкцию – будь это самолет, мост через реку, либо свод, перекрывающий пролет большого здания, – испытывают на так называемый невыгоднейший случай загрузки. Создавая самые тяжелые условия работы конструкции, испытатели рассуждают весьма логично: после такой проверки ей уже можно больше ничего не бояться.

В зависимости от особенностей полета разные части конструкции самолета могут попасть в неодинаковые условия. Поэтому, для того чтобы быть уверенным в полной надежности испытаний, надо хорошо изучить силы, действующие на машину, выявить наиболее опасные для разных частей самолета случаи полета. Этим и занялось Расчетно-испытательное бюро, накапливая факты для создания того свода законов прочностных испытаний, без которых просто немыслима работа современного авиационного конструктора, – так называемых норм прочности.

Эта работа проводилась весьма– обстоятельно. В записке о положении дел в Расчетно-испытательном бюро от 8 декабря 1916 года, адресованной Техническому комитету Управления Военно-Воздушного Флота, можно прочитать: «Согласно предложения Расчетно-испытательного бюро, одобренного Комиссией по выработке норм для расчета аэропланов (заседания 16 и 18 ноября 1916), производятся исследования неустановившегося полета аэроплана в воздухе при переходе с пикирующего спуска на горизонтальный полет с выяснением наибольших нагрузок от воздуха на крылья и рули».

Но даже такая интересная работа не приносила Николаю Егоровичу полного удовлетворения. Хотелось большего – не оставляла мысль о русском самолете, в который вложили бы свои усилия разные изобретатели, высказанная еще перед войной. Как свидетельствует Владимир Петрович Ветчинкин: «В 1916 году бюро подало в Управление Воздушного Флота записку с ходатайством об отпуске средств для организации конструкторского бюро и опытного завода, но в этом было отказано. Мы учились, как надо строить самолеты, но строить их не могли, хотя и проделали огромную по объему и размаху работу».

Единственное, чего смог добиться молодой коллектив, – письма из Управления Воздушного Флота акционерному обществу «Дуке» с просьбой «оказывать вышеназванному, бюро возможно полное содействие по выполнению его задачи и предоставлять нужные для его работы чертежи, образцы материалов и другие могущие потребоваться данные и сведения».

Официальный мотив отказа – перегрузка промышленности. Фактическая причина – разруха. К 1916 году она охватила все государство. Разруха – главная примета военных лет. Она приняла убийственный для страны характер. Военная промышленность не имела даже стали для снарядов. Артиллерийские заводы пытались заменить сталь чугуном. И Жуковский исследовал баллистические качества чугунных артиллерийских гранат. Вопрос серьезен и сложен, но Жуковский отчетливо видит предстоящие трудности. Он пишет Николаю Александровичу Забудскому[25]25
  Н. А. Забудский – известный ученый-артиллерист, один из крупнейших теоретиков и экспериментаторов в области баллистики.


[Закрыть]: «Что касается до изменения баллистических свойств чугунных гранат по сравнению с ныне существующими, которые произойдут вследствие некоторого изменения плотности материала и формы внутренней полости гранаты (при сохранении наружных очертаний ее), то разрешение этого вопроса взял на себя я совместно с моими сотрудниками по аэродинамической лаборатории, причем мы стремимся расположить динамические элементы гранат так, чтобы для прицельной стрельбы по возможности сохранить имеющиеся формулы и таблицы…

Ввиду важности этого вопроса для военного дела в настоящий момент было бы желательно по возможности ускорить испытания, в чем покорнейше прошу оказать нам содействие».

Как всегда, Николай Егорович занялся новым делом глубоко и серьезно. В Расчетно-испытательном бюро был построен ротативный прибор, на котором производились исследования пуль, точнее, их моделей, движущихся при скорости порядка двухсот метров в секунду. Задачей этих опытов было отыскание наилучшей формы пули.

Но разве могли решения, найденные учеными, даже самые остроумные, спасти Россию? Экономические трудности нарастали, как лавина. Они становились все острее, все ощутимее. Недостаток угля заставлял гасить доменные печи, останавливать на путях паровозы. Из-за отсутствия транспорта гнило на отдаленных станциях с трудом взращенное зерно. Угрюмыми стенками выстраивались с раннего утра очереди к хлебным лавкам. Жизнь все труднее, недовольство все шире. Оно проступает буквально во всем. Россия вплотную приближается к революции.

Глава пятая
УЧЕНЫЙ И ГРАЖДАНИН

„Отречемся от старого мира…"

По-разному встречала Россия 1917 год. Во дворцах хлопали пробки шампанского и поднимались тосты за победу. Но было совсем не весело. Всего лишь две недели назад нырнул под невский лед труп царского фаворита Гришки Распутина, убитого темной, ненастной ночью.

С суеверным страхом встречали Новый год и царь и царица. С ними не было больше «дорогого друга», чьи молитвы «помогали» России. Безграмотный развратный мужик, запросто решавший судьбы министров, державший в мистическом страхе всю августейшую фамилию, перестал существовать.

В рабочих кварталах люди грызли черствые корки. Там мечтали о мире. Нет, не было этого мира на родной земле. Смерть косила мужчин на полях сражений и, словно не довольствуясь кровавой жатвой, обрушивала ужасы голода на солдатских жен и детей.

В квартиру Жуковского Новый год вступил тихо и солидно, как и положено входить ему в дом человека, готовящегося отметить свое семидесятилетие. Скромно встретила профессорская семья новогоднюю ночь – короткий отдых после напряженной работы, которую вел старый, усталый человек. Январем 1917 года Николай Егорович перешагнул в восьмой десяток жизни. От всей души поздравили его с этой датой ученики и товарищи по Техническому училищу. Деятельность Жуковского в области авиации была у них на виду, и они воздали ей должное теплыми, сердечными словами;

«Работая в такое исключительно интересное в истории науки и техники время, когда человек делается владыкой морской бездны и небесной выси, когда осуществляются тысячелетние мечты о возможности подводного плавания и летания в воздухе, Вы, при первых же робких попытках современных пионеров воздухоплавания и воздухолетания, своим проникновенным взглядом оценили близость решения вопроса; Вы увидали, что ключ уже вложен в замок и скоро будет повернут, и поэтому непрерывно знакомили Москву со всеми первыми попытками к окончательному решению задачи покорения воздуха. И судьба дала Вам счастье – дожить до того времени, когда люди начали действительно летать по воздуху!»

Но судьба дала Жуковскому и еще большее счастье. Родившись при феодализме – Николаю Егоровичу исполнилось четырнадцать лет, когда в России было отменено крепостное право, – он стал свидетелем того, как рассыпалось в прах здание самодержавной империи. В тяжелых муках рождалось новое, которого так долго ждал русский народ. Старый профессор стал свидетелем многих событий.

Ни к Петрограду, ни к Москве почти не подвозят хлеба. Под холодным зимним ветром стоят очереди. С хлебом плохо уже не первый год, и у рядовых тружеников нет больше сил молчать. Голодные люди громят булочные, а агенты охранки доносят министру внутренних дел:

«Матери семей, изнуренные бесконечным стоянием в хвостах у лавок, исстрадавшиеся при виде своих полуголодных и больных детей… представляют собой тот склад горючего материала, для которого достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар».

Этих искр не пришлось ожидать долго. Народ не хотел да и не мог больше терпеть.

Основные события, потрясшие страну, развернулись в Петрограде, но и Москва не осталась безучастной свидетельницей. В годовщину «Кровавого воскресенья» – 9 января 1917 года – по инициативе московских большевиков началась демонстрация. Провожаемые взглядами городовых сотни рабочих тянулись к Страстной площади. Тысячная колонна двинулась к центру. На Театральной площади ее атаковали полицейские и казаки.

В ход пошли нагайки. Пожарные брандспойты извергали потоки ледяной воды. Полицейские намеревались быстро утихомирить смутьянов. Не так просто! На Елоховской площади и у Балчуга, на Пресне и у Красных ворот, в Замоскворечье – повсюду вышел на улицы рабочий люд, демонстрируя чувства, которые его одолевали. Москва ощущала первое дыхание революции. А несколько недель спустя рухнуло русское самодержавие.

Московский градоначальник решил уберечь вверенный ему город от «пагубной вести». Он запретил печатать сообщения о событиях в Петрограде. Куда там!.. Слухи смерчем закружились над Москвой. На запрет печатать правду забастовали наборщики. 28 февраля не вышла ни одна из московских газет, но зато по всему городу были расклеены листовки. Подобно большинству москвичей, Николай Егорович узнал из них о том, что власть самодержавия пала.

Москва преобразилась. Бурные человеческие реки потекли по ее улицам. Незнакомые люди обнимали и целовали друг друга. Стихийные и организованные митинги шли во всех концах города. Надсаживая грудь, ораторы обращались к толпам людей. Рабочие звали на сторону народа солдат. Удары прикладов сбивали замки в полицейских участках. Под охраной вооруженных дружинников проходили арестованные городовые. Над городской думой реяло красное знамя. Воскресенская площадь[26]26
  Ныне площадь Революции.


[Закрыть] являла собой море народа. Ораторы призывали к миру, к демократии, ратовали за восьмичасовой рабочий день. И даже офицеры ходили с красными бантами на шинелях.

Как подавляющее большинство русских интеллигентов, Жуковский радовался падению самодержавия. Правда, в том, что произошло дальше, разобраться гораздо труднее, однако Николай Егорович дожил до ясности и в этом вопросе.

В вихре событий грозного 1917 года стремительно падают листки календаря. Событий много, пожалуй, даже слишком много для старого человека, с головой погруженного в науку.

В октябре вслед за выстрелами «Авроры» на басовых нотах заговорили пушки в Москве. Юнкера, засевшие в Кремле, отбивались от атак революционного народа.

За день до этого Николай Егорович на стене одного из домов прочитал приказ командующего Московским военным округом полковника Рябцева: «Кремль занят, главное сопротивление сломлено…» И вот те, кого считал побежденными полковник Рябцев, отвечали на его прокламацию языком пушек.

Офицеры сняли с орудий прицельные приспособления. Но пушки вели огонь. Артиллерию наводил на цель Павел Карлович Штернберг. Под телескопом Московской обсерватории Штернберг много лет бережно хранил те планы города, что составлял еще в 1905 году под флагом изучения Московской аномалии. В укромном месте карты терпеливо ждали своего часа. Этот час пробил. В Москве шли решительные бои за революцию.

2 ноября появилось первое сообщение новой власти. Военно-революционный комитет Московского Совета спешил разъяснить жителям города обстановку:

«После пятидневного кровавого боя враги народа, поднявшие вооруженную руку против революции, разбиты наголову. Они сдались и обезоружены. Ценою крови мужественных борцов – солдат и рабочих– была достигнута победа. В Москве отныне утверждается народная власть – власть Советов Рабочих и Солдатских депутатов…»

У Кремлевской стены с торжественной суровостью Москва хоронила тех, кто погиб за революцию. Четыреста красных гробов были опущены в братскую могилу. Весь день от Охотного ряда мимо Иверской часовни шел через Красную площадь народ. Склоняли головы люди, склонялись гигантские знамена, укрепленные между зубцами старинной стены. И, когда осенний ветер натягивал их полотнища, можно было прочитать на кумаче простые и ясные слова: «Да здравствует братство рабочих всего мира!»

В шрамах минувших боев стояли дома. Битый кирпич, штукатурка, баррикады, рельсы трамвайных путей, вырванные из мостовых, свидетельствовали о том, что сотрясло Москву. Рабочие отряди старались навести в городе порядок: закапывали окопы, укладывали на место трамвайные рельсы, разбирали баррикады.

К революции Жуковский примкнул сразу – ведь именно она несла русскому народу то, чего он ждал так мучительно и долго. «Только наука и демократия, знания и труд, вступив в свободный, основанный на взаимном понимании тесный союз, осененный общим красным знаменем, символом всего мира, все превозмогут, все пересоздадут на благо всего человечества».

Жуковский был полностью согласен с этими гордыми словами своего старого друга – Тимирязева.

Государственное здание предстояло сооружать сызнова. Вот почему так нуждалось молодое правительство в помощи ученых, поверивших в дело народа.

28 ноября 1917 года на заседании Совнаркома, проходившем под руководством Ленина, возник вопрос об организации Совета Народного Хозяйства. К 15 декабря подготовка этого вопроса закончилась и новое учреждение, призванное координировать хозяйственную жизнь страны, начало свое существование. В состав ВСНХ, помимо представителей ВЦИК, Всероссийского совета рабочего контроля и народных комиссариатов, включили «сведущих лиц, приглашаемых с совещательным голосом». В их числе очень скоро оказался и профессор Жуковский.

Семимильными шагами движется по стране советская власть. В миллионах сердец находят отзвук ее призывы. Народ, сломавший старую, заржавевшую государственную машину, откликался на них, чтобы строить новое, еще не слыханное на земле государство.

Тяжело рождался новый мир. Вот 1917 год уступил место 1918-му. Еще тоньше стали ломтики пайкового хлеба, еще плотнее прижимаются друг к другу в очередях голодные, иззябшие люди. 31 декабря 1917 года в Москве ввели четвертьфунтовую хлебную норму.

Вместе с другими москвичами Жуковский стойко переносит тяготы. Погруженный в мир формул и расчетов, он работает при тусклом свете масляного светильника, грея руки подле жестяной печки-«буржуйки». В топке весело пляшет желтый огонек. Он безжалостно и удивительно быстро пожирает топливо. Но дров нет, в печурке сгорает мелкая домашняя утварь и даже книги.

А в те дни, когда маленький огонек с трудом обогревает профессорскую квартиру, на просторах России бушует пламя революционного пожара. Декретом ВЦИКа распускается Учредительное собрание, ставшее знаменем буржуазной контрреволюции. III Всероссийский съезд Советов утверждает «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа».

Вот теперь-то и начать бы строительство светлого будущего, во имя которого сражались русские революционеры. Но до мирных дел еще далеко. У ворот молодой республики первый враг – германский милитаризм. Ленин провозгласил боевой призыв:

«Отечество в опасности!»

Человек с ружьем становится самой значительной фигурой в России…

Положение в стране очень тревожное, и правительство решило перенести столицу в Москву. 12 марта 1918 года В. И. Ленин и В. Д. Бонч-Бруевич ходили по Московскому Кремлю, осматривая помещения. Выбитые стекла, пробоины в стенах, горы пепла от сожженных бумаг… Так выглядел Кремль в те грозные дни.

– Здесь должна совершенно укрепиться рабоче-крестьянская власть! – сказал Владимир Ильич.

И в здании палаты судебных установлений начали размещать свое нехитрое хозяйство работники Совнаркома.

В длинном коридоре, соединявшем квартиру Ленина с его кабинетом, выстроились телеграфные аппараты. Прямой провод разносил по всей стране пунктир точек, тире, связывал Кремль с многочисленными фронтами. Все, кто работал там в эти дни, помнят невысокую фигуру человека, прохаживающегося вдоль строя телеграфных аппаратов, – Ленин диктовал распоряжения правительства.

Нелегко ввести жизнь страны в новое русло. Рука голода сжимается все туже и туже, а бороться с ним все труднее. Власть в руках народа, но старый мир еще живет, сопротивляясь с отчаянностью обреченного, огрызаясь заговорами, саботажем, предательствами.

Удивительно пестры газетные полосы тех далеких лет: суровая действительность, борьба с уходящим переплетается на них с грандиозностью грядущего.

Испытания глиссера ЦАГИ.

Письмо К. Е. Ворошилова в ЦАГИ.

Постановление Совета Народных Комиссаров о Н. Е. Жуковском.

Московский Совет озабочен проблемой продовольствия. Он обсуждает вопрос об эвакуации – все, чья работа без ущерба для государства может быть перенесена в другое место, должны оставить город. Газеты сообщают о решении вывезти таких людей в губернии, менее затронутые продовольственным кризисом. А рядом, в соседних номерах, сообщения совсем иного рода: на первом (пленарном заседании ВСНХ, состоявшемся в конце марта, поставлены задачи, которые выглядели несбыточными мечтами. Шутка ли, оборудовать крупный центр добычи угля в Кузнецком районе Сибири, электрифицировать петроградскую промышленность, оросить Туркестан, чтобы дать стране хлопок, соединить каналом Волгу и Дон!

Высший хозяйственный орган республики широко распахивал окно в будущее, но как труден путь к грядущему! «Мелочи» жизни преграждали ему дорогу. Вот один из таких, казалось бы, мелких фактов. Постовой милиционер у Курского вокзала задержал одиннадцать подвод с грузом. Груз принадлежал братьям Елисеевым. Сопровождающий утверждает, что в мешках находятся орехи. И действительно, там лежали орехи. Но за их тонким слоем пряталось самое дорогое для Москвы тех дней – пшеничная мука. Так действовали те, кого Владимир Ильич Ленин называл главным внутренним врагом республики, – спекулянты, мародеры торговли, пытавшиеся сорвать государственную монополию.

Интеллигенция еще оглядывается. Ей далеко не до конца ясно свершившееся. От товарищей по университету и Техническому училищу Жуковский слышит о широкой программе работ, которую готовят ученым большевики. В городе перебои с водой, нет топлива, а Ленин мечтает об электрических тракторах, мощных водяных и ветряных двигателях…

Трудно представить все это, но Жуковский верит Ленину. Идеи и замыслы коммунистов в области науки, их надежда на силы ученых своей страны полностью отвечают его внутренним запросам и устремлениям– ведь он сам из породы романтиков. Недаром стал большевиком Павел Карлович Штернберг, не зря так искренне верит в будущее коммунизма Тимирязев. И, сколь ни тяжел груз лет, Николай Егорович понимает, что его знания нужны республике. Он готов их отдать без промедления.