Текст книги "Жуковский"

Автор книги: Михаил Арлазоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Струнный музыкальный квартет раздается на террасе моей гостиницы, и звуки как-то особенно мягко несутся, расстилаясь на поверхности воды. Это проехали музыканты-немцы с той стороны озера по случаю праздника в Невшателе… Они приехали на двух лодках: в одной приехали музыканты, в другой – певцы. И теперь по очереди я слышу или прекрасную музыку, или дружную немецкую песню… Не знаю, действует ли то прекрасная картина озера в звездную ночь, но песня как-то берет за сердце…»

Всему приходит конец. Пришел он и первому заграничному путешествию Николая Егоровича. В дороге под мерный и монотонный перестук колес, когда можно лениво лежать на полке вагона, впечатления словно выстраиваются в тот порядок, который позволяет их осознать, продумать. Да, поездка была интересной. Встречи с людьми французской науки дали многое, но, подводя итоги своего путешествия, Жуковский задумывается и о другом. А что, если бы Дарбу, Леви, Пуанкаре или кто-нибудь еще из его парижских собеседников приехал в Россию? Как уезжали бы они? С какими мыслями и чувствами? Ей-богу, им не пришлось бы жалеть о затраченном времени.

В памяти Жуковского всплыли вещие слова Петра I, сказанные еще полтора столетия назад:

– Науки, – говорил Петр, – коловращаются в свете наподобие крови в человеческом теле. И я надеюсь, что скоро они переселятся к нам и утвердят у нас владычество свое.

Я предчувствую, что россияне когда-нибудь пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величеством твердой и громкой славы.

То, о чем мечтал Петр I, сбывалось на глазах у Жуковского. Соотечественники Николая Егоровича смело стирали «белые пятна» с географических карт, открывали новые перспективы в самых различных областях науки и техники.

Русские ученые действовали напористо и смело. В далекой Новой Гвинее высадился русский путешественник Миклухо-Маклай. Без оружия пошел он к воинственным папуасам и, прожив среди них несколько лет, нанес сокрушительный удар расистским мракобесам, опрокинув теории о неполноценности людей с цветной кожей.

Под палящим солнцем, изнемогая от жажды, входили в дебри Азиатского материка караваны экспедиции Пржевальского.

Сокровенные тайны нервной системы раскрывал своим коллегам Сеченов. Его книга «Рефлексы головного мозга» поразила ученых и вызвала яростное ожесточение у реакционеров светских и церковных.

И не раз Жуковский со своими друзьями обсуждал эти находки, радуясь за отчизну, за успехи товарищей по труду. Достижения соотечественников звали на новые научные подвиги, заставляя вспоминать слова Суворова: «Победа окрыляет!»

Возвращаясь из Парижа, Жуковский с особой остротой почувствовал мудрость этого короткого афоризма. Да, победа окрыляет, она наделяет победителя новыми силами! Как никогда в жизни ощущал Жуковский запас этих сил, желание отдать их поскорее родной науке. А впереди неясным, незнакомым берегом вырисовывался непочатый край работы.

Из дальних странствий возвратись…

Еще не успел Николай Егорович стряхнуть с платья чужеземную пыль, как в гости потянулись друзья. Начались расспросы и рассказы. Словно улей загудела квартира Жуковских.

Сестренка Верочка бурно радовалась крохотным серебряным часикам, которые привез из-за границы старший брат, Анна Николаевна внимательно слушала беседу сына с Федором Евпловичем Орловым. Совсем недавно Орлов побывал в тех же местах, откуда вернулся ее Николенька. Мать с интересом наблюдает, как друзья обмениваются впечатлениями, хотя многое ей непонятно, – и сын и его собеседник часто уводят разговор в область науки и техники.

Десятки дел ждали дома ученого. Минутами он даже не знал, какому же из них отдать предпочтение. Разумеется, главное – докторская диссертация. Тема исследования, которое предстоит провести, чтобы получить почетное звание доктора наук, уже ясна. Но как много разных мелочей, которые, строго говоря, конечно, нельзя назвать мелочами, влекут к себе Жуковского!

Жуковский торопится. Он работает с той чудесной жадностью к делу, которая так подкупает, когда глядишь на молодого исследователя. Мир техники, в который он спешит войти, приветливо раскрывает свои двери. Успехи пьянят, и Жуковскому хочется работать еще больше. А рядом звучат другие голоса, зовущие его к себе. Это голоса друзей по науке. Не внять им невозможно. Все шире круг забот, которым отдается молодой исследователь, все позже гаснет огонек в окнах его кабинета.

Темой докторской диссертации Жуковский избрал прочность движения, точнее – устойчивость движения, как сказали бы мы, пользуясь современной терминологией. Для науки того времени это была книга за семью печатями, скрывавшая целый мир, загадочный и неизвестный. В нем находилось место и вращению велосипедного колеса и движению далекой планеты, совершающей путь вокруг Солнца. Устойчивое движение детского волчка мирно уживалось с вращением земного шара. Какие-то общие законы повелевали устойчивостью независимо от того, рассматривалось ли движение на Земле, или же лабораторией ученого становилась вселенная. Большое и малое неразрывно сплеталось друг с другом.

Мозг Жуковского переплавлял огромное количество руды фактов. Длинными рядами математических формул выливались на бумагу результаты его мыслей. Страница за страницей Жуковский читал неведомую книгу. Выпытывая опытами и наблюдениями тайны природы, он переводил события окружающего его мира на международно понятный язык математики.

И сейчас, размышляя об этой огромной работе, невольно вспоминаешь слова великого русского поэта: «Переводчик в прозе – раб, переводчик в стихах – соперник». Дифференциальные уравнения, которыми в основном оперировал Жуковский, были весьма далеки от ямба и хорея, и все же это была поэзия – подлинная, высокая поэзия науки.

Но глубоко ошибается тот, кто представит себе работу Николая Егоровича над докторской диссертацией каким-то триумфальным победным маршем. Нет, подбор материала требовал настойчивости и большой изобретательности.

Падая, ушибаясь до боли, катит Николай Егорович в пыли ухабистых владимирских проселков. Он приехал в Орехово на каникулы и здесь, на лоне природы, продолжает подбирать материал для диссертации. Его экипаж вызывает всеобщее удивление. Велосипед Мишо, вывезенный из Парижа, своим обликом напоминает одновременно о двух путешествиях Гулливера, столь красочно описанных Джонатаном Свифтом. Переднее колесо словно доставлено из края великанов, заднее – из страны лилипутов. Незаурядное мастерство требуется для езды на этой замысловатой машине. Но тем лучше, тем интереснее! Жуковскому казалось, что несуразная конструкция словно нарочно придумана для его экспериментов. Он смастерил крылья, прикрепил их за спиной и мчался на своем нелепом экипаже, удивляя окрестных мужиков, но извлекая из этих поездок все новые и новые факты.

Опыты с велосипедом не раз описывались биографами Жуковского. Это естественно – они выглядят достаточно экстравагантно и, безусловно, привлекают внимание. Но справедливости ради нельзя обойти еще более интересные явления, год за годом все сильнее притягивавшие к себе молодого исследователя. Мы имеем в виду то, что удалось подсмотреть полуночникам-астрономам.

Математика, механика и астрономия – родные сестры. Нет ничего удивительного, что среди астрономов у Жуковского оказалось немало друзей. Они-то и постарались вовлечь Николая Егоровича в круг своих интересов.

Следует заметить, что в России XIX века астрономия занимала особое место среди других наук. Не слишком щедрое на поощрение ученых, правительство здесь средств не жалело. Отечественная война 1812 года показала, что даже армия не имеет точных карт, а составить карты без астрономов нельзя. Пожалуй, именно в этом и следует прежде всего искать причину того, что XIX столетие принесло России две обсерватории – Московскую и Пулковскую.

В те дни, когда Николай Жуковский приехал в Москву, чтобы поступить в гимназию, из Мюнхена был доставлен сюда 26-сантиметровый телескоп-рефрактор, весьма крупный по масштабам того времени. А год спустя молодые астрономы Бредихин и Хандриков, закончив монтаж, приступили к первым наблюдениям. Одновременно с Москвой вело наблюдение Пулково. 38-сантиметровый телескоп этой обсерватории, построенной в 1839 году, был крупнейшим в мире.

Итак, одной рукой астрономия крепко связана с практикой, выполняя по ее требованиям разного рода наблюдения и расчеты. Одновременно другая рука старалась разобраться в тех удивительных загадках, которые беспрестанно задавала вселенная человеку, по мере того как он познавал ее законы.

И, несмотря на то, что Жуковского никак нельзя было назвать новичком и профаном в астрономии, события развернулись так, что он с любопытством первокурсника выслушивал удивительные рассказы своего старшего товарища – Бредихина.

В 1877 году произошло великое противостояние Марса, огненно-красной планеты, прозванной за свой цвет именем бога войны. Заняв наиболее близкое положение к Земле, Марс позволил астрономам увидеть нечто новое. Американец А. Холл обнаружил двух спутников багровой планеты, которым он дал имена Деймос и Фобос (Ужас и Страх). Однако этим открытием не ограничилось то, что удалось подсмотреть астрономам за время великого противостояния. Итальянец Скиапарелли заметил другое – какие-то непонятные полосы на поверхности Марса, весьма четким геометрическим рисунком покрывающие всю планету. Рождалась новая ветвь астрономии. Каждой ночью линий обнаруживалось больше и больше – у Скиапарелли были зоркие глаза. Линии начали получать имена, а вскоре весть о том, что на Марсе открыты «каналы», бурей пронеслась по всему миру, будоража умы людей, даже весьма далеких от астрономии.

Минул год. Марс стремительно отдалялся от Земли, унося с собой тайну «каналов», а в квартире своего друга Бредихина, расположенной при Московской обсерватории, Жуковский услыхал о новой, не менее странной загадке – на планете Юпитер было обнаружено исполинское красное пятно. Это пятно, так растревожившее умы астрономов, занимало площадь в пятьсот миллионов квадратных километров. На нем запросто могли уместиться четыре небесных тела, как наша Земля Но откуда оно взялось? Какова его природа? Ответить на эти вопросы не удавалось. Бледно-розовое поначалу, пятно вскоре стало ярко-кирпичным, затем словно оделось белой облачной дымкой. Целые ночи напролет просиживал подле телескопа Бредихин, зарисовывая изменения таинственного пятна.

События, развертывавшиеся в космосе, за миллионы километров от Земли, глубоко волновали Жуковского, а Бредихин словно подливал масло в огонь. Он рассказал Николаю Егоровичу о главном деле своей жизни – об исследованиях комет, хвостатых звезд, издавна считавшихся среди суеверных людей вестниками бед и несчастий.

Никто не записывал бесед Бредихина и Жуковского, никто из современников не пересказал нам в своих воспоминаниях подробности встреч этих ученых. Но тем не менее с большей или меньшей степенью вероятности можно восстановить, казалось бы, навсегда утраченное.

Итак, что же, кроме «кометных страхов», было известно тогда о хвостатых звездах? И много и мало. Много потому, что научная история комет насчитывала уже более двух столетий. Мало, ибо слишком несовершенными средствами исследования располагали астрономы, чтобы разобраться в тайне хвостатых звезд.

Первым механиком, устремившим свои интересы в космос, был Иоганн Кеплер. «Великий законодатель неба», установивший, что движение планет происходит не по окружностям, а по эллипсам, умер в 1630 году в величайшей бедности. Смерть настигла Кеплера в придорожной харчевне, когда он ехал за жалованьем, которого император Фердинанд не платил ему на протяжении двадцати четырех лет.

Император Фердинанд не сумел оценить гениальности открытий Кеплера, но зато цену им отлично поняли товарищи по науке. Английский физик и математик Исаак Ньютон раздвинул рамки обнаруженных Кеплером закономерностей и вывел более широкий закон – закон всемирного тяготения. Новым законом не замедлил воспользоваться друг Ньютона, астроном Галлей. Ведь коль скоро этот закон оказывается всеобщим, то ему должны подчиняться и кометы. Так началась осада, планомерная и последовательная, ставившая своей целью раскрыть секреты хвостатых звезд.

Проанализировав орбиты известных ему комет, Галлей пришел к выводу, что три из них совпадают. Следовательно, рассудил он, речь может идти не о трех разных небесных телах, как было принято полагать в то время, а об одном и том же, периодически исчезающем и появляющемся. Теперь осталось сделать следующий шаг – предсказать очередное появление этой кометы.

Благодаря успехам того отдела астрономии, который принято называть небесной механикой, и эта задача была решена. В 1758 году прогноз Галлея, уточненный французским астрономом Клеро, сбылся. Хвостатая звезда – комета Галлея – появилась на небосводе в точном соответствии с расписанием, составленным учеными, резко повысив интерес к кометам. Просиживая ночи у телескопов, астрономы открывали все новые и новые хвостатые звезды, с восторгом повторяя изречение Кеплера: «Комет в мировом пространстве больше, чем рыб в океане».

На стыке XVIII и XIX веков пути комет уже не составляли большого секрета. Настала пора изучить их природу.

Обладая головной частью, зачастую превышающей по своим размерам Солнце, и хвостами, тянувшимися в космосе на сотни миллионов километров, кометы, с точки зрения «их содержимого», являли собой полную загадку. Ее-то и начали разгадывать астрономы поколения, предшествовавшего Бредихину и Жуковскому.

Более мощные телескопы позволили внести некоторую ясность. Удалось установить, что основная масса кометы располагается в ее головной части. Что же касается хвоста, то вследствие ничтожной плотности его так и прозвали «видимое ничто». Но почему же это «ничто» обычно выглядит изогнутым, чем-то вроде гигантской космической запятой?

Еще в I веке нашей эры римский философ Сенека, а восемьсот лет спустя и китайские астрономы подметили, что хвост комет неизменно направлен в сторону, противоположную Солнцу. Однако выводы из этого правильного наблюдения удалось сделать лишь в XIX столетии, когда ученые установили, что вещество, из которого состоят кометы, находится под воздействием притягивающих и отталкивающих сил Солнца.

На этом и заканчивается перечень фактов, известных Бредихину и Жуковскому. Тут-то и начинается та часть кометной астрономии, которая привлекла к себе внимание выдающихся русских ученых.

Мы не знаем, где беседовали они – то ли у Краснохолмского моста, на квартире Жуковского, то ли на Пресне, где среди кривых, порой не проезжих от грязи улиц стояло здание Московской обсерватории, то ли в стенах университета, где преподавали и тот и другой.

Мы можем предположить, что разговоры шли с карандашом и бумагой, с формулами и цифрами, как это и подобает в ученых беседах математиков и астрономов. Но зато мы точно знаем, что Федор Алексеевич поведал своему собеседнику о сделанных им выводах. А суть их можно сформулировать кратко: наблюдая за кометами, Бредихин установил взаимосвязь между формой кометных хвостов и движениями частиц составляющего их вещества. Он выяснил, что в зависимости от величины ускорений этих частиц хвосты комет можно разделить на три типа по их направлениям и степени изогнутости.

Доподлинно знаем мы и другое: Бредихин поделился с Жуковским и физическими основами своих умозаключений – от различия массы частиц в хвостах зависит и взаимоотношение их с силой воздействия Солнца.

Результат содружества ученых оказался плодотворным. Как отмечает биограф Бредихина кандидат педагогических наук Ф. Ю. Зигель, «чтобы развивать дальше теорию комет, необходимы были строгие формулы, описывающие движение частиц кометного хвоста, как относительно ядра кометы, так и относительно Солнца.

В решении этой задачи Бредихину помог Н. Е. Жуковский. Русские ученые вывели точные формулы, характеризующие движения частиц кометных хвостов на гиперболических орбитах».

С легкой руки Бредихина Жуковский не на шутку увлекся астрономией, но диссертация властно звала его к себе, вот почему, оказав помощь своему старшему другу, он временно оставил теорию комет и занялся другой загадкой космоса – кольцом Сатурна, которое, подобно хвостатым звездам, пользовалось у суеверных людей недоброй репутацией.

– У старика Сатурна есть двое слуг! – сказал Галилей, разглядывая диковинную планету в свой слабый телескоп.

– Нет, Сатурн окружен каким-то непонятным кольцом! – возразили Галилею астрономы других поколений, вооруженные более совершенными наблюдательными приборами.

Но что же представляет собой это загадочное кольцо? Пытаясь ответить на этот вопрос, астрономы не раз скрещивали друг с другом оружие в страстных спорах.

Одни считали его стеной, отгораживающей северное полушарие Сатурна от южного; другие – частью Сатурновой атмосферы; третьи полагали, что это жидкое облако; четвертые представляли таинственное кольцо как облако мелких камней.

Жуковскому помогли наблюдения, сделанные его соотечественником О. В. Струве в Пулкове. Пулковские астрономы разглядели, что кольцо Сатурна представляет собой три кольца, как бы вложенных одно в другое. Общая ширина колец оказалась около 60 тысяч километров. Как установили расчеты математиков (среди них был и Жуковский), эти кольца являли собой целый рой лун. Различие с нашей земной Луной состояло лишь в размерах: луны, из которых складываются кольца Сатурна, – это мириады мелких камешков, среди которых глыбы поперечником в два-три метра редкое исключение.

То, что известные ученые-математики Максвелл, Софья Ковалевская, Жуковский доказали своими расчетами, было потом окончательно утверждено наблюдениями астрономов. Так, приоткрыв «форточку» во вселенную, Николай Егорович и там нашел материалы для своей диссертации, затронув в ней вопрос о кольцах нашего небесного соседа.

Начатая по возвращении из Парижа докторская диссертация пополняется все новыми и новыми данными. Жуковский ищет наиболее выразительные примеры для иллюстраций своих мыслей, тщательно отделывает рукопись, стремясь придать математическим выкладкам предельную простоту и изящество.

Библиотека растет. Книгам уже не хватает места в шкафах. Книжные горки воздвигаются на стульях и даже на полу. Чем ближе к защите, тем напряженнее темп работы, тем сосредоточеннее Жуковский. Сводить баланс времени все труднее и труднее, но даже в эти тяжелые месяцы Николай Егорович верен себе. Двери его кабинета всегда готовы распахнуться перед любым посетителем, будь это заслуженный профессор или еще неоперившийся студент, молодой инженер или незадачливый изобретатель.

Уже в те годы авторитет Жуковского в московских инженерных кругах был достаточно велик, доброта, внимательность, умение оказывать действенную помощь общеизвестны. Вот почему визиты не прекращались ни на один день.

«Приходит Николай Егорович, – писал сестре ученого Вере Егоровне ее муж А. А. Микулин, – через несколько времени является неизвестный субъект, приходивший уже днем, и оказывается неким Горенцелем. И обуял этот Горенцель Николая Егоровича. Оказывается, что он изобрел формулу, по которой можно узнать, что пасха в 1950 году будет самая поздняя; и еще формулу – интереснее первой, – из которой можно узнать, какой у нас сегодня день. Должно быть, совсем сошел с ума, когда изобретал эту формулу. Я так и не дождался, чтобы он ушел».

Даже таким посетителям не отказывал в приеме Жуковский. Он щедро дарил им оторванные от диссертации часы, искренне веря, что найдет среди своих визитеров подлинный талант, остро нуждающийся в его поддержке.

Все толще становится папка с листками будущей диссертации. Наконец-то требовательный к себе ученый удовлетворен достигнутым. Он решается защищать свою работу на соискание степени доктора наук.

От докторской диссертации требуется гораздо большая глубина мыслей, ширина обобщений, нежели от диссертации на звание магистра. Магистерская диссертация лишь выводила молодого человека на дороги науки. Докторская же окончательно утверждала его в высоком звании ученого.

Следует подчеркнуть, что Жуковский с лихвой перевыполнил те требования, которые мог бы предъявить к его работе самый суровый критик. Не случайно, что некоторые результаты этой работы он использовал потом, при разработке теории полета аппаратов тяжелее воздуха.

И все же, когда настал день защиты, Жуковский волновался отчаянно. В эти последние перед началом защиты часы ему показалось, что работа мала и неприметна. Почему-то он вдруг решил, что проделанного для получения докторской степени явно не хватает и, вероятно, коллеги не преминут ему об этом сообщить.

Дружная семья Жуковских отнюдь не разделяла этих сомнений. Сестры с удивлением разглядывали брата, который смотрел на них какими-то непривычно пустыми глазами. Они сочувствовали волнению, жалели его той снисходительной жалостью, которая возникает у взрослых к ребенку, плачущему по пустяку.

Сестры поехали вместе с Николаем Егоровичем в университет. В актовом зале собралось много людей. Вместе с родными, друзьями, членами совета туда пришли многочисленные студенты и коллеги по Техническому училищу.

Переполненный зал внимательно выслушал диссертанта и его официальных оппонентов – профессоров Слудского, Цингера, Давыдова. Их мнение единодушно: диссертант заслуживает звания доктора наук.

Вечером был дан званый ужин, а в послужном списке вскоре появилась запись: «По напечатании и защите 30 апреля 1882 года диссертации на тему «О прочности движения» определением Совета Московского университета 8 мая 1882 года утвержден в степени доктора прикладной математики». Так был подведен итог первого этапа жизни. В тридцать пять лет Жуковский стал доктором наук. В очередном выпуске трудов университета его диссертация была напечатана рядом с работой «Об определении блеска белых звезд» В. К. Цераского и сочинением «Из теории света по лекциям Кирхгофа» А. П. Соколова.

Тому, кто захотел бы поближе познакомиться с «соседями» Жуковского по выпуску ученых записок, пришлось бы снова вернуться к Федору Алексеевичу Бредихину. И Соколов и Цераский были его учениками и, следовательно, друзьями. Впрочем, о Бредихине после защиты диссертации можно было бы вспоминать и без этого – выполняя свое обещание, Николай Егорович вернулся вновь к астрономическим темам. В 1883 году публикуется работа «О графическом решении основного уравнения при вычислении планетных орбит», в 1884 – «Решение одной задачи из теории комет», в 1885 делает доклад «Об изменении отталкивающей силы Солнца при движении по синхроне», 2 декабря 1886 года датировано письмо к сестре Вере Егоровне, содержащее строки, лишь совсем недавно по-настоящему прочитанные исследователями жизни и деятельности Жуковского.

«…занятий у меня пропасть, – пишет Николай Егорович, – лекции, печатание статей, зачет полугодовой, диссертация Белопольского. Последняя будет, вероятно, очень оживленная, так как Цераский решил его съесть…»

Диссертация Белопольского… Почему она попала в руки Николаю Егоровичу? Работники Музея Жуковского с дотошностью хороших следователей, старающихся не пропустить ни одной мелочи, поняли, что в руках у них ключ к еще неизвестной странице биографии. Просмотр по листику комплекта «Московских ведомостей» привел к интересной находке– объявлению, из которого явствовало, что Николай Егорович был официальным оппонентом при защите магистерской диссертации Аристарха Аполлоновича Белопольского «Пятна на Солнце и их движение».

Снова загадка! Почему вдруг привлекли к себе внимание Николая Егоровича пятна на Солнце, открытые еще Галилеем к великому негодованию церковников всех мастей, пятна, вызвавшие десятки противоречивых, а порой и просто нелепых толкований среди ученых? И когда раскрыли диссертацию Белопольского, там нашелся ответ на вопрос, заинтересовавший биографов.

За год до защиты Белопольским магистерской диссертации Николай Егорович, по поручению университета, написал работу на соискание премии профессора Брашмана [5]5
  Профессор Брашман скончался в 1866 году.


[Закрыть] «О движении твердого тела, имеющего полости, наполненные однородной капельной жидкостью». Оценивая этот труд, учитель

Жуковского Ф. А. Слудский высказался кратко, но ясно: «Если бы сочинение г. Жуковского состояло лишь из шести последних страниц, то и тогда оно было бы вполне достойно премии покойного профессора Брашмана». Эта работа и стала одним из отправных пунктов в диссертации молодого астронома Белопольского. Вот что пишет об этом он сам:

«Теоретические исследования над жидкими телами, вращающимися вокруг неизменной оси, говорят также в пользу того, что вращение Солнца есть одна из главных причин как движения пятен, так и их распределения. Особенно важны в этом отношении исследования профессора Н. Е. Жуковского, напечатанные в его сочинении «О движении твердого тела, имеющего полости, наполненные однородной капельной жидкостью. 1885». Н. Жуковский показал, что ясли внутри жидкой сферы угловые скорости вращения неодинаковы и либо возрастают от центра к поверхности, либо убывают в том же направлении, то в силу внутреннего трения жидкости по всей ее массе образуются течения, замыкающиеся отдельно в обоих полушариях, симметрически расположенных относительно экватора.

Нам лично принадлежит лишь указание на возможность применения вывода г. Жуковского к явлениям движения пятен на Солнце…»

Но Белопольский скромничал. Работа, которую он проделал, отнюдь не представляла собой использование готовых выводов. Для того чтобы подтвердить гипотезу, возникшую у него после чтения работы Жуковского, Аристарх Аполлонович построил простую и остроумную модель.

Белопольский разрешил стоявшую перед ним задачу с чрезвычайной простотой. Он взял стеклянный шар с жидкостью, в которой находились взвешенные частицы. Приведя шар во вращение, диссертант обнаружил, что движение взвешенных частиц полностью подчиняется закономерностям, выведенным Жуковским. Сделав ряд фотографий солнечных пятен и факелов, Белопольский окончательно установил, что движение пятен происходит по тем же законам.

Рассказывая об исследовании Белопольского, известный советский астроном профессор Б. А. Воронцов-Вельяминов отмечает, что его работа – «одна из первых попыток применить к движению солнечной атмосферы законы гидродинамики».

Так совсем недавно удалось прочитать ранее неизвестную страницу жизни Жуковского. Но тут мы должны извиниться перед читателем. Стремясь дать цельный рассказ об участии Николая Егоровича в современных ему работах по астрономии, мы несколько забежали вперед, отойдя от принципа последовательного размещения событий во времени, соблюдать который – святая обязанность биографа.

Итак, снова назад, из 1886 года в 1879, к работе «О прочности движения», которая помогла Жуковскому выйти на столбовую дорогу русской науки, познакомиться с Менделеевым, Сеченовым, Ковалевской. Именно она, эта работа, способствовала поездке Жуковского в Петербург.