Текст книги "Кто же убил Джона Кеннеди"

Автор книги: Михаил Сагателян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Сагателян Михаил Рачьянович
Кто же убил Джона Кеннеди

Михаил Рачьянович Сагателян

КТО ЖЕ УБИЛ ДЖОНА КЕННЕДИ?

СОДЕРЖАНИЕ

Об авторе От автора 1. "Все-таки они добрались до него 2. "Пусть они видят, что они сделали" 3. Джонсон и Кеннеди 4. Освальд, Руби и другие 5. Миссия Уоррена 6. Трудные дороги Джима Гаррисона 7. Неожиданный свидетель 8. "Кто?.." "Почему?.."

ОБ АВТОРЕ

Михаил Сагателян родился в Саратове, на Волге, в 1927 году В средней школе учился в Москве, куда переехала его семья. Начавшаяся в 1941 году война изменила судьбу юноши.

В 1943 году Михаил поступил в военно-морское училище.

К победному маю 1945 года военному моряку Михаилу Сагателяну было неполных восемнадцать лет.

После демобилизации он вернулся в Москву, поступил в Государственный институт международных отношении и пять лет спустя, окончив его, стал журналистом-международником. Работал сначала в газете "Известия", затем в еженедельнике "Новое время"

В 1959 году Михаила Сагателяна пригласили на работу в Телеграфное Агентство Советского Союза (ТАСС) и направили корреспондентом в Вашингтон, где он проработал пять лет В настоящий момент Михаил Сагателян заместитель редактора газеты "Известия" по иностранному отделу.

Предлагаемая читателю книга написана в 1963 – 1971 гг. на основе фактического материала, собранного автором как во время пребывания в Соединенных Штатах, так и после его возвращения на родину.

ОТ АВТОРА

По моему убеждению, труд журналиста нельзя приравнивать к работе следователя, а выводы – к приговору судьи. Помня об этом, я взялся за тему об убийстве президента США Джона Ф. Кеннеди по двум причинам.

Во-первых, журналистская судьба моя сложилась так, что в 1959 – 1964 годах я работал в Вашингтоне корреспондентом ТАСС при Белом доме и государственном департаменте. Поэтому мне удалось наблюдать с самой близкой из возможных для советского человека дистанций битву Джона Кеннеди за Белый дом, 1036 дней его президентства и первые месяцы правления его преемника.

Во-вторых, после того как за убийством Джона Кеннеди раздались выстрелы в Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, стало ясно: организованный в Соединенных Штатах Америки террор является орудием определенных сил, действующих уверенно, нагло и безнаказанно. В такой обстановке никто в сегодняшней Америке, а тем более за ее пределами, не возьмется (и не берется) всерьез утверждать, будто серия политических убийств, начатая в Далласе и продолженная в Мемфисе и Лос-Анджелесе, закончилась.

Три убийства, совершенные с удивительной последовательностью и целенаправленностью на общем фоне социальных проблем, раздирающих ныне цитадель мирового капитализма, резко и надолго обострили всеобщее внимание к тому, что происходит сегодня и может произойти завтра в политических джунглях Соединенных Штатов Америки. Почему? Да потому, что если силы, заявившие о себе в Далласе, Мемфисе и ЛосАнджелесе сумеют когда-нртбудь взять верх в борьбе за власть в Америке, то это может привести к самым серьезным последствиям для дела мира. Ведь история XX столетия уже располагает примером того, чем обернулся для человечества приход к власти в Германии в 30-х годах крайних сил империализма.

Знаю: немало честных людей во всем мире, и особенно в Америке, найдут такую аналогию чрезмерной. Первооснова подобных сомнений – в совершенно ином внешнем обличье крайних сил американской реакции: ведь они выступают под знаменем защиты конституции и заветов отцов – основателей заокеанской республики, то есть всего того, что делало когда-то в глазах людей Америку "землей обетованной". И маскарад этот, в сочетании с материальным и техническим прогрессом в США, многих по-прежнему сбивает с толку.

Впрочем, кое у кого подобная слепота начинает постепенно проходить: крупный американский политический обозреватель, человек архибуржуазный, как-то сказал мне при встрече:

– Знаете, чего мы в Штатах боимся больше всего?

Того, как бы тип вроде Джорджа Уоллеса [Губернатор штата Алабама, расист и реакционер] не завладел Белым домом. Нет, не теперь, в шестьдесят восьмом, а черев одни президентские выборы – в 1976 году. Это было бы не просто ужасно для всех нас. Это была бы настоящая катастрофа...

С тех пор прошло четыре года, и снова эхо крупного политического покушения прокатилось по миру яростным криком газетных заголовков. 15 мая 1972 года некто Артур Бремер в Лореле (штат Мериленд) стрелял в претендента на Белый дом Джорджа Уоллеса.

Мой товарищ по "Известиям" – Станислав Кондратов, "разменявший" недавно свой второй десяток лет работы в Соединенных Штатах, в корреспонденции из Вашингтона о покушении на Уоллеса написал такие строчки:

"Повторный фильм – с другим героем и параличом ног вместо похорон в эпилоге. И хотя герой, что называется, не моего романа, как не согласиться было в тот вечер с человеком, сказавшим, что "все они выглядят одинаково, когда лежат в рубашках, пропитанных кровью". Не меньше, чем ужасная видеолента, поразила меня всеобщая, так сказать, вторичность ощущений.

Привыкают, ко всему привыкают... Все проходит теперь через призму памяти и недавнего опыта и именно потому, как заигранные магнитофонные ленты, как извлеченный из запаса газетный набор, выглядят здешние разговоры и статьи о том, что нужно-де лечить "больное общество", что нужно, наконец, ввести жесткий контроль над продажей хотя бы "ручного оружия"... Поговорят и затихнут – до следующего взрыва".

И еще об одном. Любая нераскрытая до конца тайна, если к тому же ею окутано крупное политическое событие, порождает у людей долго не проходящий интерес к возможным разгадкам; на нью-йоркском Бродвее до сих пор ставят пьесу "Кто же убил Авраама Линкольна?".

С другой стороны, у пишущего на подобную тему неизбежно возникает соблазн быть чересчур категоричным в суждениях. Больше всего я старался избежать именно этого. Впрочем, чтобы узнать, удалось это мне или нет, читателю придется прочитать предлагаемую книгу. Тем, кто захочет это сделать, – последнее предупреждение! я не ставил себе целью рассказать обо всем, что связано с историей убииства в Далласе. Об этом уже написаны сотни журнальных статей и десятки книг, включая самую капитальную и самую нашумевшую – "Смерть президента"

Уильяма Манчестера.

Задачу свою понимаю много скромнее: поведать читателю об услышанном и увиденном, пережитом и передуманном в годы работы за океаном и, дополнив свой рассказ тем, что произошло позднее, ответить на вопрос, стоящий в заголовке этой книги.

1.

"ВСЕ-ТАКИ ОНИ ДОБРАЛИСЬ

ДО НЕГО..."

– Господи, эта мерзкая тварь, кажется, окончательно сведет меня с ума! сказал Фред и с ненавистью посмотрел на клетку у входа в главный обеденный зал.

"Эту тварь" – здоровенную черную птицу неизвестной мне породы – подарил хозяину ресторана "Дом говядины Блэки" то ли высокопоставленный латиноамериканский визитер, то ли крупный чин из государственного департамента. Радости посетителям странное существо с берегов Амазонки не приносило. Каждые две-три минуты птица разевала свой кривой желтый клюв, и ресторан оглашался неподражаемым звуковым аккордом. Это была настолько жуткая смесь змеиного шипения, человеческого вопля и могучего разбойного посвиста, что я, например, впервые услышав крик, поперхнулся.

"Дом говядины Блэки" или просто "Блэки" был довольно популярным рестораном. Здесь подавали отличные бифштексы и самый знаменитый в Вашингтоне "чиз-кэйк" [cheese-cake – творожный торт.].

"Блэки" расположен недалеко от государственного департамента, и потому сюда частенько наведывались американские и иностранные дипломаты и журналисты. Ради этой-то публики сообразительный хозяин и установил в главном зале телетайп информационного агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл оригинально и удобно для постоянных клиентов.

За столиками "Блэки" порой вырабатывались самые первые журналистские оценки многих международных событий, проводились зондажи и контрзондажи, пускались пробные шары, рождались и умирали газетные утки.

Вся эта борьба умов не имела никаких особых внешних проявлений: хорошо одетые люди чинно потягивали коктейли, жевали наисвежайшую говядину и разговаривали между собой ровными тихими голосами. Время от времени посетители подходили к телетайпу, просматривали широкую бумажную ленту с сообщениями.

В тот день, 22 ноября 1963 года, мы с Фредом (он работал в государственном департаменте) говорили о предстоящем визите нового канцлера ФРГ Людвига Эрхарда (его ожидали в Вашингтоне 24 ноября). Обед шел неторопливо: день был тихий, без интересных событий. В столице практически не осталось никого из "большого начальства".

Президент и вице-президент уже второй день находились в Техасе по каким-то чисто партийным делам, которые не очень-то интересовали иностранных корреспондентов [Единственным иностранным журналистом, сопровождавшим Джона Кеннеди в поездке по Техасу, был корреспондент лондонской "Санди Таймс" Генри Брендон. Потом выяснилось: Брендон отправился с президентом лишь после двух телефонных звонков помощника Кеннеди Фреда Холборна, который советовал ему поехать, т. к., "возможно, будут неприятности". Без Брендона, как однажды с завистью сказал мне корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл Мерриман Смит, в то время "в Белом доме не открывали ни одной банки консервов". Думаю, Генри был приглашен для того, чтобы в нужном Кеннеди духе описать инциденты, если они произойдут. И уж, конечно, под "неприятностями" никак не имелось в виду покушение на президента.].

Шесть членов правительственного кабинета во главе с государственным секретарем Дином Раском накануне отравились в Японию на торгово-экономические переговоры. Вместе с ними улетели и оба вашингтонских "хозяина информации" – секретарь Белого дома по вопросам печати Пьер Сэлинджер и помощник государственного секретаря по связи с общественностью Роберт Мэннинг.

В вашингтонском отделении ТАСС тоже было спокойно.

Один из нас отправился с вновь прибывшим корреспондентом "Известий"

Андреем Ицковым на поиски подходящей квартиры. Второй, как обычно, находился в Конгрессе. Меня же, как говорится, "оставили в лавке".

Обработав утренние газеты и отослав их обзор в Москву, я засел за комментарий к визиту Эрхарда и провозился с ним до полудня, когда пора было отправляться в "Блэки".

Фред был умным и опытным дипломатом, с европейским образованием, что, как правило, выгодно отличало таких американских дипломатов от их доморощенных коллег. Каждый из нас делал свое дело. Фред разъяснял цели предстоящего визита Эрхарда, исходя из официальной американской версии. Я же, чтобы комментарий был интересней, старался проникнуть чуть дальше официального барьера.

А из клетки, стоявшей рядом с телетайпами, раздражая нас обоих, путая ход мыслей, то и дело раздавались вопли, которые, как потом уверял Фред, были в тот день "особенно зловещими".

Разговор подходил к концу, и мы уже начали обсуждать погоду. Тут выяснилось полнейшее единодушие: поздняя осень даже для мягкого вашингтонского климата была необычайно солнечной, теплой и сухой.

– Природа балует нас, – говорил Фред. – Вообще американцам здорово везет на нашем с вами земном шарике. Возьмите, например... Телетайп резко и беспорядочно зазвонил в "колокола громкого боя" – так по старой памяти на флотский манер окрестил я звонок срочности, означающий, что сейчас будет передано настолько важное сообщение, ради которого стоит оторваться от текущих дел и подойти к аппарату. Обычно это были два, три, ну, максимум, пять звонков. Теперь телетайп звонил гораздо больше. Вместе со мной к нему подскочило несколько человек. Нетерпеливо подрагивая и захлебываясь от спешки, поправляя собственные опечатки, телетайп нервно выстукивал на бумаге букву за буквой:

"К-е-н-н-е-д-и с-е-р-ь-е-з-н-о р-а-н-е-н, в-о-з-м-о-ж-н-о с-е-р-ь-е-з-н-о, в-о-з-м-о-ж-н-о с-м-е-р-т-е-л-ь-н-о п-у-л-е-й у-б-и-й-ц-ы в Д-а-л-л-а-с-е".

Я посмотрел на часы: было 13 часов 39 минут [Самое пepвoe сообщение ЮПИ, переданное uз Далласа на 5 минут раньше, но не попавшее на вашингтонгскue телетайпы, выглядело так: "Три выстрела были сделаны по автомашине Кеннеди в центре Далласса".]. Кто-то рядом простонал: "О господи, все-таки они добрались до него!" "Кого он имеет в виду?" подумал я. Наши взгляды встретились, и говоривший поспешно опустил глаза на телетайпную ленту...

Увидев мое лицо, Фред выскочил из-за столика мне навстречу с немым вопросом.

– Кто-то стрелял в президента в Далласе, – сказал я.

Фред сразу обмяк, будто из него выпустили воздух. Он часто-часто заморгал ресницами и почему-то пробормотал:

– Значит, визит Эрхарда будет отложен...

Он явно собирался сказать что-то еще, но в этот .момент птица испустила очередной вопль. Лицо Фреда перекосилось, и он вдруг заорал на весь зал:

– Эй. вы, проклятые богом ублюдки, уберите же хоть теперь эту гнусную тварь! Вы что, не слышите? Убили президента! Кеннеди убили, понимаете вы, глупые макаки!

Ох, милосердный боже, как же я ненавижу ваши тупорылые хари!

Зал тревожно загудел. Я бросил на столик деньги за обед, выскочил на улицу, сел в подвернувшееся такси и помчался в Белый дом.

По дороге туда я попробовал сосредоточиться. Куда там! В голове царил полнейший хаос.

"Сколько в Далласе жителей?.. Останется Кеннеди жив?.. Кажется, этот город – столица Техаса... Кто стрелял – местные или приезжие?.. Месяц назад там избили и заплевали Эдлая Стивенсона... Нет, столица Техаса Остин... Жива ли Жаклин? ЮПИ о ней ничего не сообщило... Если Кеннеди убит, президентом станет Джонсон.,.

Сколько же все-таки в этом чертовом Далласе жителей?

Кажется, шестьсот с чем-то тысяч... Что же сейчас сообщать в Москву в первую очередь?.. Ага, вот и приехали...

Стивенсон тогда, в Далласе, вытирая с лица плевки, говорил: "Это люди или звери?"... А таксист явно еще ничего не знает...".

... К северо-западным воротам Белого дома наперегонки бежали корреспонденты. Два кинооператора, припав на колено, снимали их. Агент охраны, проверявший наши пропуска, удивился такой спешке и решил пошутить:

– Вы что, парни, ограбили банк и теперь смываетесь?

Ему никто не ответил. Все хотели поскорей попасть в западное крыло Белого дома, где размещался пресс-отдел президентской канцелярии. Увы, спешить было незачем:

здесь сами только что узнали о выстрелах в Далласе.

Вот как это произошло. Дежурный редактор агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл, получив первую "молнию", сразу же позвонил в Белый дом и попросил, чтобы туда пропустили дополнительно двух репортеров ЮПИ.

– Чего это вам вздумалось? – удивилась Хэлен Гнесс одна из секретарш Сэлинджера. – У нас же ничего не происходит...

Оставшийся за старшего в пресс-отделе технический помощник Сэлинджера Ли Уайт совершенно растерялся и на рее вопросы отвечал:

– Ничего не могу сказать. Мы сами знаем только то, что сообщают агентства, радио и телевидение...

В центре круглого холла, где журналисты обычно дожидались начала ежедневных пресс-конференций Сэлинджера или выхода важных посетителей президента, стояли два телевизора. Нужно отдать должное американскому телевидению: оно с высоким профессионализмом и оперативностью освещало события, последовавшие за убийством в Далласе. Но в тот первый час после выстрелов телеэкраны хотя и не гасли, однако и не сообщали ничего существенно нового. Поэтому внимание собравшихся в холле то и дело переключалось на телетайпы информационных агентств. Секретарши с красными, опухшими от слез лицами вывешивали их телеграммы в узком коридорчике, ведущем мимо кабинета Сэлинджера к залу заседаний Национального Совета Безопасности и кабинету Кеннеди.

Впрочем, и телетайпы не могли похвастаться обилием информации из Далласа, хотя общую картину происшедшего, по их сообщениям, можно было себе составить. По Джону Кеннеди, ехавшему в открытой автомашине марки "Линкольн", стреляли в то время, когда весь президентский кортеж направлялся из далласского аэропорта к залу Аукционов, где местные бизнесмены давали обед в честь гостя и где Кеннеди должен был выступить с речью. Выстрелы неизвестного убийцы (или убийц) раздались через несколько секунд после того как президентский автомобиль, сильно замедлив ход, сделал поворот на 120 градусов с Хьюстон-стрит на Элм-стрит и не успел набрать прежнюю скорость в двадцать пять миль в час.

В президентском автомобиле в.уесте с Джоном и Жаклин Кеннеди находились также губернатор штата Техас Джон Коннели и его жена Нэнси Коннеди.

Президент был ранен в голову (агентства сообщили иб этом со ссылкой на фотографа Белого дома, который утверждал, что видел, как "кровь хлынула на президентской головы"), а губернатор – в спину. Их жены остались невредимыми. Сразу после выстрелов (агентства путались в их количестве и только через несколько часов стали дружно называть цифру "три") президентский "Линкольн и следовавшие за ним манаты очрапы, прессы, автомобиль с вице-президентом Джонсоном и его супругой на предельной скорости направились в пригородный далласский госпиталь, носящий название Парклендского.

После всех этих разрозненных сообщений никакой ясности о состоянии Джона Кеннеди долго не было. Наконец в 14 часов 2 минуты агентства передали заявление неназванного представителя техасской организации демократической партии, утверждавшего, что состояние президента "очень тяжелое". В 14 часов 11 минут из госпиталя сообщили: к изголовью президента вызваны два католических священника. В 14 часов 21 минуту атентства передали: по госпиталю распространился слух о смерти Кеннеди. В 14 часов 31 минуту какой-то священник (не из тех двух), выйдя из госпиталя, заявил корреспондентам:

"Я не верю, что президент Кеннеди умрет".

В 14 часов 32 минуты корреспондент Ассошиэйтед Пресс Джек Белл передал из Далласа: "Два священника, которые находились возле Кеннеди, говорят, что он умер от пулевых ранений". Четыре минуты спустя это было официально подтверждено и нам, находившимся в Белом доме.

Итак, в истории Америки появился еще один (четвертый!) убитый президент. Это случилось на сто восемьдесят восьмом году существования Соединенных Штатов. Сообщая столь скорбную статистику в своем первом экстренном выпуске, газета "Вашингтон пост" как бы невзначай заметила:

"Пуля убийцы катапультировала в Белый дом Линдона Бейнса Джонсона".

Растерянность и уныние парили в пресс-отделе Белого дома. Вce эти американцы, эти газетные волки, которых я знал не один год, в те часы впервые открылись мне с совершенно неожиданной стороны: им было стыдно.

Стыдно друг перед другом, перед иностранными коллегами, наконец, перед всем миром.

То же самое чувство можно было прочитать и на лицах сотен вашингтонцев, собравшихся за оградой Белого дома уже в первый час после убийства президента Люди стояли в подавленном молчании, нехотя отвечая на вопросы корреспондентов. Я тоже спрашивал. Ответы били разные – по словам. Но общие – по мысли. Какой-то пожилой мужчина вместо ответа молча указал на разъезжавший вдоль Пенспльванпя-авеню потрепанный черный автомобиль с плакатом на крыше: "Гнев божий карает нас. Мы должны отказаться от наших грешных путей". Газеты напечатали высказывание работника министерства почт: "Мне кажется, что каждый из нас виноват. Почему, откуда в Америке так много ненависти?"

Да, в Америке оказалось столько ненависти, что ее концентрация и накал удивили не только мир, но и самих американцев. Не нужно обольщаться далеко не все за океаном отнеслись к выстрелам в Далласе так, как об этом рассказано выше. Были и другие, очень много других.

Врач в Оклахома-сити, услышав по радио первую "молнию", сказал пациенту: "Хорошо! Надеюсь, они убрали и Джекки [Жаклин Кеннеди] тоже". В маленьком городке в штате Коннектикут другой врач позвонил своему коллеге – стороннику Кеннеди и сказал: "Вашей лавочке пришел конец. Уж этото дельце папе Джо [Отец президента – Джозеф Кеннеди] теперь не уладить". В техасском городе Амарильо в ресторан ворвалась группа старших школьников и объявила: "Кеннеди прищучили! Вот здорово!". За столиками раздались радостные возгласы. В самом Вашингтоне, в фешенебельном деловом и политическом клубе "Космос" во время убийства президента происходила встреча отставных военных. Экс-генерал морской пехоты при одобрении собравшихся сказал: "Десница божия нажала спусковой крючок винтовки, убившей Кеннеди".

Увы, я не могу назвать по фамилиям ни одного из "героев" всех этих эпизодов: хотя о них тогда сообщали американские газеты. Сообщали со всеми вышеприведенными подробностями, но не называли фамилий, видимо, опасаясь исков о клевете.

Что касается самого Далласа, то о том, с какой радостью многие там восприняли выстрелы по Кеннеди, уже писалось не раз.

Семнадцатилетняя дочь видного деятеля "новых рубежей" [Так называл свою политическую программу Джон Кеннеди] Артура Шлезингера, узнав о трагедии в Далласе, спросила отца: "Что происходит с нашей страной? Если в этом ее особенность, я не хочу здесь больше жить".

Подобные вопросы встали во весь свой исполинский рост перед очень и очень многими американцами именно в те первые часы после убийства. И как бы пытаясь словами отогнать неумолимо надвигавшуюся эпоху политических убийств в США, "Вашингтон пост" уже в первом экстренном выпуске заклинала читателей: "Никто не захочет поверить, что этот акт мог быть содеян кем-то, кто находился в здравом уме. Наша политическая жизнь, наши разногласия и наши группировки не таковы, чтобы из них могло вырасти столь гнусное деяние. Злодейство это должно объяснить безумием". Что ж, в те часы такому объяснению кто-то еще мог поверить и в Америке, и за границей...

Другие выходящие в разных районах страны газеты – и их было много – в таких же экстренных выпусках куда более реально оценивали смысл и значение выстрелов в Далласе. Я сохранил толстую пачку вырезок: первые редакционные статьи из провинциальной американской прессы. Вот те, что кажутся мне наиболее примечательными.

"Ричмонд Таймс-диспэтч" (штат Виргиния): "Убийство это, будучи самым последним в серии насильственных смертей глав нашего государства, – позор для Соединенных Штатов".

"Сент-Луис Пост-диспэтч" (Сент-Луис, штат Миссури): "Что творится с Соединенными Штатами, если у нас создалась обстановка, сделавшая возможным подобный акт? Если наши политические разногласия не могут больше урегулироваться демократическим путем, значит страна больна..."

"Филадельфия буллетин" (Филадельфия): "Мы гордимся и похваляемся тем, что мы – страна, принявшая законы демократии, тем, что мы разрешаем наши разногласия в открытой дискуссии и принимаем приговор, вынесенный избирательными урнами. Но в этой своей гордости и похвальбе мы забываем, что среди нас есть те, кто не приемлет таких законов. Это люди, которые видят главного судью в пистолете или винтовке. Мы только что получили горький урок".

"Сан-Франциско кроникл" (штат Калифорния): "Кем же все-таки мы, американцы, являемся на самом деле?

Почему, претендуя на руководство "свободным миром", мы в то же время позволили четырежды за одно столетие насильственно убирать наших национальных лидеров?

Вопрос этот уже сам по себе – обвинение. Остается лишь надеяться, что другие народы будут милостивы и не швырнут нам его в лицо!"

"Джексон Ситизен-Патриот" (штат Мичиган): "Взгляни на себя в зеркало, Америка! Разве это то, что тебе нужно – общество настолько больное, что в нем небезопасно жить даже президенту страны?"

"Сиэттл тайме" (штат Вашингтон): "Мы только что наблюдали еще один акт Великой Американской Агонии..."

... Около ста пятидесяти журналистов собрались в западном крыле Белого дома после убийства Джона Кеннеди.

Перед ними сразу же встали три неизбежных и самых главных вопроса:

"Кто?", "Как?", "Почему?". Вся планета ждала первых ответов на эти вопросы прежде всего от наших американских коллег, сопровождавших президента в роковой для него поездке, и от нас, находившихся в Вашингтоне – центре политической власти Соединенных Штатов. Второй раз с октября 1962 года тяжесть профессиональной ответственности легла на плечи аккредитованных при Белом доме журналистов. Тогда встревоженный мир ждал от нас сообщений о развязке Карибского ракетного кризиса. Теперь разъяснений того, что же произошло в Техасе.

В те бурные дни вашингтонские корреспонденты много говорили еще на одну тему, уделяя ей, пожалуй, не меньше внимания, чем убийству в Далласе.

Темой этой был Линдон Бейнс Джонсон, тридцать шестой президент Соединенных Штатов Америки. Разговоры о Джонсоне были вполне естественны всех интересовало, каким курсом пойдет теперь главная капиталистическая держава мира, а это, при американской системе, во многом зависит от человека, занимающего президентское кресло. Правда, такие дискуссии в основном начались позднее – уже после похорон Кеннеди. А в первые дни речь чаще шла о сравнении личных данных убитого президента и его преемника, о дальнейшей судьбе советников и помощников Кеннеди, о том, как вел себя Джонсон после выстрелов в Далласе, и что теперь будет делать Роберт Кеннеди, поскольку Джонсон (и это тоже было достаточно широко известно в Вашингтоне) ненавидел брата убитого президента.

Итоги тогдашних сравнений, как правило, оказывались далеко не в пользу вчерашнего вице-президента. Конечно, тому были и объективные и субъективные причины. Вашингтонский корреспондентский корпус (я имею в виду американцев) в подавляющем своем большинстве любил и уважал Джона Кеннеди. Почему это было так, пожалуй, ярче других объяснил обозреватель газеты "Нью-Йорк тайме" Джеймс Рестон.

"Кеннеди, – писал он, – был президентом из детской хрестоматии, более молодым и красивым, чем прочие смертные политические деятели, далеким даже от своих друзей, изящный и элегантный, с поэзией на устах и лучезарной молодой женщиной подле него... Чем дольше он находился на посту президента, тем решительнее выступал против сковывающих экономических и финансовых традиций прошлого, тем настойчивее призывал страну видеть мир таким, каков он есть в действительности...

Он был критиком своего века. Он считал, что мы не можем успешно действовать в изменившемся мире, если не изменим самих себя – наш образ жизни и наши институты.

Это был молодой ум, ставящий большие проблемы...

Суть трагедии совершенно ясна. В Далласе был убит не только президент, по и обещания на будущее".

Оценки и чувства, высказанные Рестоном, характерны не только для непосредственного журналистского и политического окружения Кеннеди. Их (сознательно или подсознательно) разделяли и широкие круги американской интеллигенции и студенчество, американская молодежь вообще. Вашингтонская журналистка Мэри Макгрори, узнав о гибели президента, сказала Артуру Шлезингеру:

"Мы больше никогда не будем смеяться". Шлезингер ответил: "Бoг с вами, Мэри. Мы будем смеяться опять. Вот только нам никогда больше не стать молодыми".

Тут нужно рассказать еще об одной особенности тех первых часов после выстрелов в Далласе. Политическая журналистика в США неизмеримо больше чем где бы то ни было построена на принципе "промывания мозгов".

Вначале корреспондентам дают готовую официальную версию важнейших событий, они сообщают ее читателям и слушателям, так сказать, в первозданном виде и уже потом начинают комментировать.

22 ноября 1963 года это правило было стихийно нарушено. В течение одного часа шестнадцати минут, прошедших между убийством Кеннеди и задержанием Ли Харви Освальда, все американские средства информации были лишены какой бы то ни было офциальной версии. Никто не "промывал мозги" редакторам, обозревателям, корреспондентам. Они были предоставлены самим себе в первом анализе происшедшего, в первых лихорадочных поисках причин и виновников. Ждать же официальной версии было немыслимо: по законам космических скоростей распространения в стране важнейшей информации читатели немедленно должны были получить хоть какую-то версию мотивов убийства, намеки на возможную политическую окраску еще неизвестного преступника или преступников. Через 20 минут после выстрелов в Кеннеди более 75 миллионов взрослых американцев уже знали о них.

Авторы первых американских комментариев, посвященных убийству президента, в общем-то написали то, что думали сами, сообщили оценки людей, чье мнение считали авторитетным. В моем рабочем блокноте тех дней есть такая запись: "В Далласе, судя по всему, говорят то же самое, что и здесь, в Белом доме. Во всяком случае, "Вашингтон пост" сообщает оттуда:

"Очень быстро стало всеобщим самоочевидное предположение, что стрелял фанатик из числа правых". А обозреватель Чалмерс Роберте замесил еще круче: "Многие, – пишет он, – в Соединенных Штатах считали, что Кеннеди зашел слишком далеко в поисках взаимопонимания с Советским Союзом... Как известно каждому, кандидатский список Кеннеди – Джонсон на успешных президентских выборах 1960 года был рожден политической необходимостью (Роберте явно намекал на голоса белых южан, которых Кеннеди не получил бы без Джонсона. – М. С.). Входя в состав администрации Кеннеди, Линдон Джонсон был покорным эхом своего лидера.

Теперь он – единственный хозяин".

Зловещий для Америки смысл этой последней фразы тогда еще никто из нас не мог оценить сполна.

Да, в том, что убийство – дело рук ультраправых сил в стране, было уверено большинство вашингтонских журналистов. Впрочем, что там журналисты! К такому же заключению пришли и шесть членов правительственного кабинета Кеннеди: государственный секретарь Дин Раек, министр финансов Дуглас Диллон, министр внутренних дел Стюарт Юдолл, министр торговли Лютер Ходжес, министр сельского хозяйства Орвилл Фримен и министр труда Уиллард Виртц. Они в тот день летели в Токио на ежегодные американо-японские экономические переговоры. По свидетельству сопровождавшего их Пьера Сэлинджера, получив сообщение об убийстве президента, шесть министров пришли к выводу: "Убийцей должен быть какой-нибудь вызывающе воинственный правый из группировки этих далласских лунатиков". Сэлинджер впервые рассказал об этом на страницах своей книги "Вместе с Кеннеди", вышедшей в Америке в 1966 году. С тех пор ни один из названных им министров не опроверг этого свидетельства...

К тому же выводу относительно политического происхождения выстрелов в Далласе пришли и высшие военные руководители Соединенных Штатов, находившиеся в то время в Вашингтоне. Председатель Объединенного комитета начальников штабов США генерал Максуэлл Тэйлор после совещания с министром обороны Робертом Макнамарой счел, что убийства государственных деятелей обычно сопровождаются попытками свержения правительства. Поэтому Тэйлор первым делом отдал приказ о специальной готовности всем войскам, находящимся в районе Вашингтона.