Текст книги "Война нервов"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10
Закрытая тема

1

Вашингтон

Моника Орсини вернулась после изнурительного шопинга, с трудом протиснувшись сначала в лифт, а потом в свою квартиру. Пройдя в середину комнаты, она разом развела руки в стороны и разжала пальцы, отпуская десяток фирменных пакетов.

– Разгрузилась, – коротко резюмировала она и рухнула в кресло.

За последние пять лет, по меньшей мере раз в год Моника возвращалась домой с такой вот грудой покупок, и шопинг превращался в шоп-тур. Все эти вещи, купленные в бутиках и крупных универмагах, она уложит в сумки, перенесет в свою машину, которая домчит ее до аэропорта; там Моника сдаст багаж в самолет, следующий рейсом в южное полушарие. Она всегда чувствовала себя контрабандисткой и часто повторяла про себя: «Все это барахло, которого полно и в Сантьяго, я везу родителям как один большой подарок. Во всяком случае, пока старики будут разбирать подарки, у меня будет время поспать».

Моника родилась в Штатах. Ее родители эмигрировали в Америку в 1973 году, когда погиб Сальвадор Альенде, а к власти в стране пришел Пиночет. Лишь спустя много лет, когда страна освободилась от коррупции и встречала гостей чистыми улицами и дружелюбными жителями, они вернулись на родину. Моника назвала этот шаг обратной реинкарнацией.

Ее ждала страна, где почти всегда холодно, где частые туманы, дожди и сильные ветры. Ждала пешеходная аллея – сердце Сантьяго, где можно встретить бизнесменов, туристов, уличных торговцев, менял… А выше от аллеи Монику ждал городской театр, один из лучших на континенте, где театральные представления проводятся вокруг небольшой, мощенной булыжником площади.

Моника просидела неподвижно пять минут. Раскурив крепкую кубинскую сигарету и держа ее в пальцах, она смотрела отстраненным взглядом на голубоватый дым, расширяющейся змейкой убегающий к потолку. Глядя прямо перед собой, она представила облако дыма и тянущийся к нему отросток так реально, что, разожми она пальцы, сигарета взметнулась бы по дымному столбу и безвозвратно канула в смерчевой туче.

Затушив сигарету в пепельнице, Моника закрыла глаза. Мысленно отдала себе команду: «Дремлю пять минут». Словно кто-то невидимый за плотно запахнутыми шторами приготовился отнять у нее и этот короткий отрезок времени, и куда более длинный. Ровно тридцать дней она пробудет вдали от деловых будней и на скорую руку сляпанных уик-эндов. А это надоевшие барбекю на застиранном, вылинявшем лоне природы. Последнее время ей казалось, что зеленые окрестности, прилегающие к городам, такие же искусственные, вскормленные смогом, вспоенные кислотными дождями, взошедшие под солнцем, откинутым на озоновый дуршлаг.

Один телефонный звонок, другой. Еще один, и включится автоответчик. Моника не изменила позы. Она еле слышно шепнула:

– Я в отпуске.

Она узнала голос своего коллеги, назвавшего ее на французский манер – с ударением на последний слог и с прононсом: «Мони, если ты дома, перезвони. И вообще перезвони – когда придешь домой, вернешься из ванной и насухо вытрешь полотенцем свои красивые волосы. Перезвони, когда наденешь белье – желательно красного цвета».

Придурок. Моника улыбнулась. Она прервала его излияния, взяв трубку:

– Слушаю.

– Мони? Привет! Тебе поступил звонок из Испании. Секунду… От руководителя частного сыскного агентства «Алекс». Он оставил свой контактный номер. Продиктовать?

– Я в отпуске, – теперь уже в трубку повторилась Орсини. – Я уже в Сантьяго. – И словно куда-то заторопилась. Прижимая трубку плечом, она разделась. Прошла в ванную комнату, включила воду и вернулась в студию. Эта большая комната, не имеющая ни прихожей, ни столовой, ни кухни, расположенная на восьмом этаже высотного здания, слегка поднадоела Монике. Она платила за нее восемьсот долларов в месяц и сравнивала себя с дойной коровой. Очередное повышение цен вчера спровоцировало ее на вопрос управляющему апартаментами:

– Что нас ждет хотя бы через полгода?

Тот ответил моментально:

– Цены на услуги вырастут, качество обслуживания ухудшится, прибыль съедят налоги. Кстати, вы уже три месяца не платили за квартиру. Когда собираетесь отдавать долг?

– Как и чем отдавать – дело менеджмента, – ответила Орсини.

– У вас есть менеджер?

– Он занимает самый большой и роскошный кабинет в морской полиции.

…Она подошла к столу и на полях газеты записала испанский номер телефона. Поблагодарила коллегу за звонок, мысленно послав его к дьяволу. И еще одно поминание нечистого: «Какого черта я понадобилась частному сыскному агентству?» Решив покончить с этим делом, чтобы оно занозой не сидело хотя бы эти первые часы долгожданного отпуска, Моника набрала номер телефона и отметила время: в Вашингтоне было начало второго, в Испании на пять часов больше, конец рабочего дня. Моника понадеялась именно на это: в офисе агентства никого нет, трубку никто не снимет.

– Да?

«Вот так, просто «да»?! – зло отреагировала Моника на несуразный ответ служащего пусть плохонькой, но конторы. – Боже, зачем я позвонила?»

– Меня зовут Моника Орсини. Добрый вечер. С кем я говорю? Представьтесь, пожалуйста, – скорее скрывая раздражение, нежели желая научить хорошим манерам собеседника, резко сказала она.

– Здравствуйте! Меня зовут Алекс. Спасибо за звонок, Моника.

– Объясните, с чем связано ваше обращение в офис морской полиции?

– Мой звонок связан с делом о смерти Дианы Юсуповой. Слышали это имя? Если не ошибаюсь, вы три года назад давали кое-какой комментарий по поводу смерти девушки.

– Допустим, – не сразу отозвалась Моника.

– У меня несколько вопросов. Первый: почему вы, агент морской полиции США, давали комментарии по поводу гибели гражданина Испании, причем несовершеннолетнего? Второй вопрос: почему в электронных СМИ, этих мировых базах данных, я не нашел ни одного материала на тему гибели пятерых граждан России на испанской базе Рота? Мне это напомнило действия Ватикана, который изымал все документы, так или иначе затрагивающие темные стороны его политической жизни. Если бы не ваш голос, я бы продолжил тему и заговорил об устранении нежелательного карликовому государству лица. На первый вопрос у меня есть ответ: все статьи и разделы в электронных СМИ, содержащие ваше имя и связанные с двумя чем-то похожими происшествиями, были уничтожены. Остались лишь два, всего два маленьких абзаца.

– Извините, эта тема закрыта. У вас еще есть вопросы?

– А что?

– «А что?!» Вы в своем уме?! – Моника была взволнована этим еще не закончившимся разговором, и ее мысли запутались. Она отчего-то потеряла контроль над собой, словно сидела за рулем машины и попала в сложную дорожную переделку. Краем глаза она видела круглые глаза водителей, их выкрики: «Просто сиди! Ничего не делай!» Она следует совету и видит, как ее объезжают со всех сторон, вокруг скрипят тормоза и визжат покрышки. Она понимает, что если бы повернула руль, газанула или затормозила, то собрала бы все машины на этом чертовом перекрестке.

И вот сейчас она слышала нечто подобное: «Ничего не говори! Просто слушай! Или брось трубку».

Ей понадобилось не меньше полминуты, чтобы взять себя в руки. Всего пять минут назад она думала о том, что, как всегда, не вызовет подозрений у таможенников и процедуру досмотра в аэропорту Сантьяго пройдет легко и быстро. Заплатит таксисту, назовет адрес, дождется, пока он перекидает ее чемоданы в машину…

– Через два дня я вылетаю самолетом в Сантьяго.

Она выдержала паузу. Только сейчас подумала о громадном сроке: русские моряки и Диана Юсупова погибли три года назад.

Сейчас Моника не думала о провокации. Она знала, как работают спецслужбы США: два раза клиента не предупреждают. Она не забыла о делах многолетней давности, как не забыли о ней в Федеральном бюро расследований.

– У вас будет единственная возможность поговорить со мной. Через два дня в зале прилета аэропорта Сантьяго, – отчеканила она. – До свидания.

2

Рим, Италия

Габриель Морето находился в своем римском офисе, когда на его персональный телефон поступил звонок из Мадрида. Первые же слова абонента вызвали действия, несвойственные Габриелю. Он прошептал:

– Три года… – И воздел руки, мысленно благодаря Бога.

Габриель никогда не стремился «всего лишь скромно и постоянно благодарить Всевышнего в своей повседневной борьбе». То, словами основателя ордена, означало улыбаться сквозь слезы. Но, как говорил он, «в некоторых случаях улыбнуться труднее, чем целый час носить власяницу[9]9
  Грубая волосяная одежда монаха или отшельника, ведущего аскетическую жизнь.


[Закрыть]».

Его жертва не Богу, но себе – его же работа. Она отнимала у Габриеля много времени и сил. Но он всегда прикладывал максимум усердия, чтобы его труд приобрел законченный и безупречный вид. Конец дела лучше начала его, как говорится в Священном писании.

Однако лишь первые слова испанского абонента взбодрили и вызвали ряд сопутствующих этому состоянию эмоций. Дальше Габриель слушал его с трудом. Он-то надеялся на скорое завершение дела, затянувшегося на три года…

Три года ожидания, надежд, тревог, сладких видений, грандиозных планов.

Окончив разговор с мадридским абонентом, Габриель несколько минут провел в раздумье. Позвонив прелату и попросив аудиенции на вечер, он прервал разговор и вызвал помощника.

– Закажи билет на самолет в Сантьяго. Дозвонись туда и разыщи Маноло. Мне нужно отдать ему кое-какие распоряжения.

Через пару часов он находился в римском офисе прелата с извечной массивной мебелью, носившей определение конторской. В данное время, обусловленное вызовом Габриеля к главе внешнеполитической разведки Ватикана, он оказался между двумя епископами и подумывал о том, чтобы загадать желание.

– Моника Орсини пренебрегла предупреждениями. Являясь специальным агентом и в то же время гражданским лицом, как и начальник морской полиции, Орсини в кооперации с русскими агентами может наделать шуму. О пользе речь не идет в принципе. Именно в кооперации, – еще раз подчеркнул Габриель, – в тесном сотрудничестве.

Мельядо поторопил Габриеля, заворочавшись в тяжелом кресле. Отвлекшись от темы разговора, тот несколько секунд вспоминал, на чем остановился.

– Так вот, Моника жила, работала без отрыва от друзей и сослуживцев. Одиночкой она была в ином плане. Что нашло подтверждение: по прошествии трех лет она решила активизироваться. Настораживает факт одного-единственного звонка. Очень странно, что раздражителем стал всего один телефонный звонок, – по привычке повторялся Габриель.

– Надеешься на то, что твой визит в Чили станет очередным предупреждением Орсини?

– Последним предупреждением, монсеньор, – поправил прелата Габриель. – Последним предупреждением Монике Орсини и первым – русским агентам.

– Ты не мог бы предупредить их в Испании?

«Дилетант». Габриель улыбнулся.

– На территории Испании любые действия, претендующие на определение угрозы, являются вызовом.

– И ты этого опасаешься.

– Скорее… не принимаю, – с небольшой задержкой он подобрал определение. – Я попробую объяснить вам по крайней мере две вещи.

Мельядо пожал плечами и улыбнулся кончиками губ: «Попробуй».

– Во-первых, моя миссия в Чили оборвет связь русских с Орсини раз и навсегда. Во-вторых, удар, нанесенный в Патагонии, носит важное качество: в Чили у русских нет связей, там они обречены на сплошные неприятности. Знаете, с чем я это сравнил? – Габриель изобразил непонятный жест, как будто потянулся к рюмке. – Я это сравнил с укусом змеи на необитаемом острове. Только ненормальный на него вернется, чтобы отыскать гадину и снести ей башку.

– Мы должны избежать шума вокруг гибели русских моряков и Дианы.

Габриель покивал в ответ. Эта связь была бесспорным фактом лишь для одного человека – Петра Юсупова. А другой человек – Моника Орсини – знал истину или догадывался о ней. Габриель не мог разобраться в своем легком беспокойстве. Он с недоверием отнесся к следующей мысли: Моника могла вывести его на след Юсупова. Что же, пожал плечами Габриель, он закроет этот вопрос при встрече с американкой.

Мельядо надолго задержал свой взгляд на подчиненном и спросил с легким недоумением:

– Тебе в голову не приходила мысль о цивилизованной встрече с Орсини?

– Не приходила, – с сомнением отозвался Габриель, незаметно почесав задницу. – Предупреждение в мирном ключе Моника уже получала, однако к голосу рассудка не прислушалась. Русский агент – его фамилия Блинков – окажется не в том месте и не в то время. У него, равно как и у других российских агентов, нет ничего личного в этом деле, ничего, что заставило бы продолжить расследование.

И снова что-то кольнуло в сердце Габриеля. Он прислушался к нарастающему беспокойству и задал себе один лишь вопрос: «Неужели я ошибаюсь и русские играют на личных мотивах?..»

Габриелю нравились отдельные главы, короткие моменты в священных текстах. Некоторые из них он помнил наизусть, мог прочитать пару молитв. Но верующим он не был. Что нашло подтверждение в его мыслях: в офисе прелата он, умозрительно оказавшись между двумя священниками, подумывал загадать желание, а сейчас, реально спеша на встречу с начальником ватиканской разведки и находясь в нескольких шагах от собора Святого Петра, сравнил себя с этой базиликой, занимающей промежуточное положение между Римом и Ватиканом. Он безучастно отнесся к тому факту, что храм возвели на том месте, где находилась могила апостола Петра, а для строительства собора разрушали стены древнего Колизея…

Габриель встретился с кардиналом Лоренцо в капелле Паолина, затерявшейся среди пышной зелени парков Ватикана. В этот раз Габриель не стал рассматривать стены капеллы, расписанные Микеланджело.

Симоне Лоренцо, одетый в сутану и красную кардинальскую шапочку, имел высший после папы духовный сан, однако в его работе не было и намека на обычную практику священников. Глава аппарата внешнеполитической разведки Ватикана, который вместе с департаментом госсекретаря и Конгрегацией по делам веры осуществлял политику Ватикана, не мог иметь низшего сана. Сейчас Лоренцо с долей неприязни смотрел на человека, который лишь организационно входил в аппарат внешней разведки. Вкупе с сотрудниками нунциатур[10]10
  Посольства Ватикана.


[Закрыть], которые и занимались внешней разведкой, он подпадал под устойчивое определение «отборные кадры».

Лоренцо не стал ходить вокруг да около. Он пренебрегал выражениями «мне доложили», «мне стало известно».

– Я узнал, что ты собираешься в Чили.

– Да, монсеньор. – Габриель приготовился отвечать на скрытые вопросы кардинала, дабы не утомлять генерала вопросами наводящими.

Габриель дважды был в Сантьяго. Последний раз с привычной миссией. В Чили и Аргентине «Опус Деи» начал работу в 1950 году. Через год – в Колумбии и Венесуэле. Некто Мануэль Кавана, один из богатейших людей Чили, контролирующий банк и двести пятьдесят компаний, выделял около двух миллионов долларов ежемесячно на финансирование ордена. Но последние два месяца платежи от него прекратились. Первые слова, которые услышал Кавана от прилетевшего прямо из Рима начальника службы безопасности ордена, были: «Слава богу, ты не умер, Мануэль». Кавана накануне посмотрел по ТВ острый репортаж на схожую тему. Мол, начальники служб безопасности Чего-Угодно часто обвиняются в организации заказных убийств Кого-Угодно. Он сказал, что у него в финансовом плане возникла проблема. Габриель перебил его, указав на себя пальцем: «Я твоя проблема». За дверью кабинета стояли еще четыре проблемы в образе монахов, воспитанных в духе современного спецназа. Кавана отказался от предложения взглянуть на младших братьев. Он заговорил о долге в четыре миллиона. Габриель уточнил: «Уже пять».

– Кавана снова задержал платежи, – пояснил Габриель, спокойно выдерживая бульдожий взгляд Лоренцо. – Придется снова лично поговорить с ним. Телефонные звонки для него – способ позубоскалить.

Габриель говорил одно, а думал о другом. Он мысленно задавал кардиналу вопросы. Причем обращался к нему на «ты», как к давнишнему и надоевшему партнеру: «Сколько ты заплатишь мне за информацию, дятел? Речь идет о двух тоннах золота. Я согласен на половину. Я сдаю тебе еретиков, а ты думай своей красной башкой, сдавать ли их дальше по системе органов, вплоть до pontifex maximus. Тебе это надо?»

Он так увлекся, что не заметил, как разговор подошел к концу. Услышал лишь заключительное слово Лоренцо: «Ступай». И едва не протянул кардиналу руку для прощания.

Глава 11
Святая мафия

1

Сантьяго, Чили

По пути из Сантьяго на северо-восток Евгению Блинкову встретились несколько мотелей, издали походивших на бараки, и он около них даже не сбросил скорость на арендованном в аэропорту «Понтиаке». Наконец он сделал выбор в пользу комплекса, состоящего из отдельных домиков и походившего на турбазу.

Хозяин заведения выплюнул измочаленную зубочистку, послюнявил пальцы, вытащил из канцелярского ящичка стандартную форму гостевой карты и начал заполнять ее, задавая клиенту короткие вопросы. Затем сообщил цену.

– С вас двадцать долларов.

По прибытии в столицу Джеб узнал цены на мотели. В дешевых, с общими душевыми кабинками, ночь стоит пару долларов. Чистые мотели с романтической атмосферой по ночам – обычный приют проституток и геев, – пять долларов за двенадцать часов.

– Чтобы узнать, как быстро растут цены, нужно чаще или реже останавливаться в гостиницах? – спросил он.

– Добро пожаловать в «Ла-Плату»! – ответил хозяин и потянулся к пачке зубочисток.

Слова приветствия Джеб услышал и в аэропорту Сантьяго по окончании таможенной и паспортной процедуры. На вопрос: «Вы впервые в нашей стране?» он ответил: «Да». В первый день августа прошлого года, пришедшийся на пятницу, в международном аэропорту в Майами приземлился для дозаправки российский самолет с правительственной делегацией на борту. Борт следовал в Боготу, где планировалась встреча спецпредставителя Президента России по вопросам борьбы с незаконным оборотом наркотиков с министром обороны Колумбии. В скрытом отсеке самолета находилась диверсионная группа Блинкова. Бойцы покинули самолет на его подлете ко второму по величине городу Колумбии – Медельине – с целью ликвидировать местного кокаинового короля.

Джеб был в Южной Америке, но только сегодня рано утром он ступил на землю самой южной в мире страны. Он попал словно на другую планету. Там, откуда он прилетел, было лето, а здесь зима. Столбик термометра не поднимался выше десятиградусной отметки.

Он поблагодарил владельца мотеля, вышел из офиса и сел в машину. Он медленно поехал по асфальтированной дороге к домику номер 12 – с покатой, крытой черепицей крышей.

В домике он первым делом распахнул шторы и выглянул во внутренний двор, выходивший на роскошный парк. Он начинался от берега реки, до которой триста метров пути. Джеб вышел из домика и направился к реке. По пути проверил сотовую связь. Дождавшись соединения с Абрамовым, сказал ему несколько слов.

Джеб спустился к воде, прошел вдоль берега в одну, потом в другую сторону. Вдруг поймал себя на странной мысли: он считал шаги, словно боялся заблудиться, и не отходил далеко от берега, держал в памяти ориентир – три сосновых пенька в десяти метрах от воды, к которым он и вышел.

На обратном пути Блинков, не заходя в свой домик, направился в бар-ресторан. Заняв место за стойкой, он указал на бутылку «Столичной»:

– Водки, пожалуйста.

Он оказался единственным посетителем в этот послеобеденный час. Краснокожий бармен лет тридцати, в белой рубашке и цветастом болеро, составил Джебу компанию. Плеснув в свой стаканчик водки, он дважды кивнул: в молчаливом тосте и одобряя выбор спиртного. Выпив, он прикурил и на мгновение прикрыл глаза.

– Русская водка у нас в почете. Она не обжигает, как виски, греет тело изнутри, мягко обволакивает мысли и вынимает их одну за другой, одну за другой. Да так, что они не путаются.

Он говорил так же мягко и словно попадал в ритм негромкой музыке: из колонок лилась песня Сары Коннор «Просто последний танец» – про испанское кафе, испанскую гитару. Это напомнило Джебу о многом, о чем он забыл и не пытался как-то оправдаться: должен ли забывать? На первый план вышла встреча с Моникой, а дело Камиллы Гарсии оказалось просто фоном.

В этот раз Блинков не мог сказать, привлекло ли его новое дело. Начало было интересным, а что за ним – покажет работа, первые шаги агентурной группы, получившей новый статус.

Абрамов в это время принимал Томми Вальдеса, натурально поджидающего горячих новостей. Честно говоря, капитан не знал, как избавиться от назойливого клиента. Тот спрашивал ни о чем.

– Скажи, мне интересно, с чего началась твоя работа на этой должности?

Абрамов ответил сразу:

– С распоряжения моей секретарше. Раньше она отвечала правду: «Абрамова нет. Он вышел. Его сегодня не будет». Теперь все изменилось: «У него совещание. У него встреча». Теперь я в делах по уши для всех, кто бы ни позвонил. Не верю, что разжевываю это тебе, человеку со связями. Человеку с секретаршей. Позвони мне завтра, Томми.

Нет, капитан беспомощно покачал головой. Даже прямых намеков он не понимает.

Джеб позвонил вовремя. Абрамов поспешил обрадовать Вальдеса и отправить его в Барселону для доклада Камилле. Доложит все до слова, был уверен Абрамов.

– Звонил мой агент. Блинков. Ты встречался с ним несколько раз.

– Я помню его. Он встретился с Моникой Орсини?

– Позавчера говорили на эту тему. Я процитировал Монику: «У вас будет единственная возможность поговорить со мной. Через два дня в зале прилета аэропорта Сантьяго».

– Она прилетает в Чили завтра утром?

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

– Блинков остановился в гостинице?

– В мотеле «Ла-Плата».

– Почему ты сам не полетел?

– Блинков знает свою работу.

– Расскажи о нем.

«Обещай, что ты после этого уйдешь».

Абрамов не стал делать тайны из личного дела Блинкова. С другой стороны, словно нахваливал его или рекламировал. Однако видел, что Томми абсолютно все равно, какие школы и спецкурсы окончил Джеб, сколько спец-операций у него за плечами, в каких странах он побывал, выполняя задания флотской разведки. О странах говорить бесполезно. Южная Америка, Африка, Ближний Восток, Юго-Восточная Азия. Он уникальный человек и универсальный солдат. Специалист по боевому планированию и тактике отхода. В его группе тоже профессионалы высокого качества. Новичок в команде (одна боевая операция в составе группы) – Костя Романов: системы безопасности. Тимур Музаев – проникновение. Михаил Чижов – снайпер. Николай Кокарев… он, можно сказать, эксперт по оружию.

2

Моника Орсини сделала выбор в пользу рейса самолета, вылетающего в Сантьяго ночью. Она не любила глазеть в иллюминатор, хотя предпочтение отдавала крайним к борту местам.

Девять тысяч километров пути пролетели как один час. Она хорошо выспалась, «высидела» очередь в туалет, часто посматривая на световое табло со своего места.

Отказавшись от завтрака, открыла шторку иллюминатора, поджидая, когда под крылом самолета, начавшего снижаться и менять направление полета, откроется завораживающая панорама столицы Чили. Еще основатели Сантьяго постарались спланировать город таким образом, чтобы зеленые парки заполняли пространство между городскими окраинами и окружающими со всех сторон долину Андами. Моника бывала в разных городах, но ничего красивее, чем Сантьяго с высоты птичьего полета, не видела.

Моника покосилась на соседку, полноватую даму неопределенного возраста. Что видит она, наваливаясь на Монику и прерывисто дыша в ухо, вцепившись при этом в подлокотник кресла? Может быть, видит совсем другое, то, что хочет увидеть? Вероятно, перед ее глазами затянутый смогом мегаполис, в котором проживает треть 14-миллионного населения Чили.

– Боитесь высоты? – спросила она соседку.

– Даже на каблуках голова кружится, – призналась та. – Хотя понимаю, что пешеходу, желающему не попасть под машину, по улицам лучше не ходить. Жалко, что мы разговорились только к концу полета.

– Мне тоже, – дежурно улыбнулась Моника.

Она вспомнила о телефонном разговоре с представителем сыскного агентства лишь в зале прилета. Моника хмыкнула, направляясь к высокому парню с белым листом бумаги в руках. МОНИКА ОРСИНИ – было выведено на ней крупными буквами. Она остановилась в паре шагов от него и поздоровалась:

– Привет! Моника Орсини – это я.

Джеб ответил ей улыбкой, демонстративно бережно сложил лист бумаги и убрал его в карман теплой джинсовой куртки.

– Здравствуйте. Называйте меня Женей.

– Хороший английский, – заметила Моника. – Раз вы здесь, помогите с багажом. Сколько у вас рук? Всего пара? Жаль. Пойдемте со мной.

Они стояли в толпе пассажиров прибывшего из Вашингтона рейса. Лента конвейера тащила на себе по кругу сумки, чемоданы, свертки. Моника показывала на свой багаж и кивала: «Да, да, берите этот чемодан. Это мой. И еще та сумка. Отлично, вы молодчина!»

Еще немного, и Блинков оробел бы в компании этой раскованной и деловой женщины. Но, похоже, она знала меру. А может быть, слегка растерялась на привокзальной площади. Она шагнула к такси и спросила водителя:

– Esta libre?[11]11
  Вы свободны?


[Закрыть]

– Si, naturalmente[12]12
  Да, конечно.


[Закрыть], – оживился тот.

Блинков окликнул Монику и кивнул на темно-синий «Понтиак».

Моника выразительно выпятила губу:

– Позаботились о машине? Мило. Когда же вы успели?

– Я прилетел вчера. – Блинков положил сумки на капот багажника и открыл дверцу. Помог Монике погрузить багаж в салон.

– Вы где остановились? – Она продолжила спрашивать, когда «Понтиак» влился в редкий для этого часа поток машин.

– Мотель «Ла-Плата», – ответил Джеб. – Это к северо-востоку от Сантьяго.

– Знаю эту дырищу. – Моника пренебрежительно хмыкнула. – Мои родители живут в Эль-Арраяне. Знаешь, – она незаметно перешла на «ты», – это местечко стало убежищем для горожан. Они построили комфортабельные, прохладные дома в долине реки. Парк тянется по каньону. Тропинки петляют вдоль берега, а затем поднимаются к отвесным стенам каньона. Иногда, во время паводков, тропинки заливает водой.

– Похоже, мне вряд ли захочется уезжать из ваших мест.

– А то! – Моника по-свойски похлопала Джеба по плечу.

Эль-Арраян встретил гостей утренним морозцем, уютом, о котором Моника не переставала твердить.

К ее приезду дом с мезонином и широкой террасой родители украсили еловыми лапами. Бордюры подъездных дорожек покрыли свежей известью. И сами принарядились. Блинкову еще ни разу не приходилось видеть таких странно одетых людей. Отец Моники, словно он был негром, а не потомком индейцев мапуче, не мог пошевелиться в черном сюртуке с длинными фалдами и синих потертых джинсах. Он походил на вышколенного дворецкого, готового, однако, перечить хозяину по любому поводу.

Мать Моники, одетая в полосатую блузку и узкую юбку, держала в руках сумочку, словно готовилась к приему королевской особы; дрожала от холода, как от волнения.

В общем и целом они были готовы к последнему снимку.

Моника, маскируя неловкость перед гостем, тихо сказала ему:

– А ведь они много лет прожили в Америке.

– Я их понимаю, – лаконично ответил Блинков. И неожиданно понял одну вещь: все внимание родителей Моники было приковано к нему, а не к дочери. Но не потому, что они ее не видели всего год, а его вообще никогда. Он разобрался со взглядом женщины, у которой с Моникой было много общего, когда она перевела взгляд на дочь и одобрительно кивнула.

– Кажется, матери я понравился, – вслух рассудил Джеб.

– Останешься на ночь? – шепотом спросила Моника.

– Что нужно сделать для этого? Попросить твоей руки или набраться наглости?

– А ты ничего так, не зануда. – Она только сейчас окинула его оценивающим взглядом. – Ты на Бенисио дель Торо похож.

Вот уже вторая женщина сравнивала его с голливудской звездой. Джеб вздохнул.

Угол ему отвели в мансарде. Там стоял электрокамин, было не так прохладно, как в других комнатах – Моника провела его по всему дому. И на его замечание ответила тем же:

– Вспомни об этом ночью. Когда закоченеешь и начнешь искать второе одеяло.

– Или тебя.

– Или меня. У меня такое ощущение, что мы знакомы со школьной скамьи. Тебе сколько?

– Двадцать девять. Будет. Через два месяца.

– Надо же. Мне тоже. Было. Два года назад. – И добавила тоном героя Билла Мюррея из фильма «День сурка»: – Два или три года назад.

3

На следующий день после завтрака Моника спросила Джеба:

– Ты ведь ни разу не был в каньоне Майпо?

– Сколько километров до него?

– Лучше спроси, на какое расстояние он тянется. Сорок миль! – без особого воодушевления воскликнула она. – Жители Сантьяго обычно делают так: выезжают на выходные в каньон. Берут с собой чай, пироги. Не знаю, где лучше, там или здесь. Но в Майпо мы сможем поговорить. Я сейчас соберу поесть – и поедем.

Она надела зеленоватые вельветовые брюки, украшенные кружевом, кофту, вдела в уши крупные серьги и перед уходом придирчиво оглядела себя в зеркале.

Они нашли удобное место под высокой глыбой, нависшей над ровной каменной площадкой. Моника расстелила домотканое покрывало, разложила на нем еду, расставила стаканы, вино. К полудню солнце начало припекать. Разница температур воздуха в тени и на солнце впечатляла. Это было сравнимо с горнолыжным курортом.

Моника первой скинула одежду, оставшись в купальнике.

Джеб последовал ее примеру. И Моника увидела восемьдесят килограммов и сто восемьдесят сантиметров тренированных мышц. Она нашла объяснение своему откровенному взгляду:

– Красивый загар. Я всегда говорила: самое хорошее солнце в Испании. К делу, – поторопилась она. – Для начала хочу спросить, почему вы обратились ко мне.

– Ты в свое время имела неплохие шансы раскрыть это дело, а с нами твои шансы снова возрастают. Так что мы сделали ставку на фаворита.

– Или фаворитку.

– Звучит еще лучше. – Джеб забавлялся, перебрасываясь с Моникой дружелюбными колкостями. При этом он смотрел ей в глаза и отбирал у нее шансы на первенство в разговоре.

Она не была дурой и все понимала. Но тоже развлекалась.

– Ты забыл сказать о взлете ваших шансов… – Она хмыкнула, чтобы скрыть улыбку. – Твой шеф спрашивал у меня по телефону насчет Дианы Юсуповой и русских моряков. Судьба последних, я думаю, вас волнует больше всего. Или интересует. На ваш выбор.

– Волнует или интересует? – Блинков не знал ответа. Порой ему было интересно знакомиться и работать с новыми людьми, и он словно подпитывался от них энергией. Потом его снова тянуло к прежнему состоянию, и он замыкался в кругу старых друзей и в них находил подпитку. То означало лишь одно: работа закончена. А дальше хлестали противоречивые мысли: бросай все к чертям собачьим, впереди у тебя много интересного, сгинешь, найдешь что-то новое. Теперь Джеба они не донимали. Он нашел ответ и в себе, и в деле, которому отдал несколько лет: это дело работало.

Он попытался ответить Монике.

– Знаешь, я научился чувствовать то, что чувствует другой, как если бы сам был другим. Ну как тебе сказать попроще? Это не затягивает. К чему я это говорю. У нас есть клиент, она женщина. Я просто понимаю ее, нахожусь на грани между сочувствием и отстраненностью. Ее переживания – не мои.