Текст книги "Камикадзе"
Автор книги: Михаил Панин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
А вождь решительными шагами отвергнутого, но сознающего свою правоту человека уже направился к резиденции, откинул занавеску на дверях и скрылся внутри. Я еще не успел подумать, что ему там нужно, как он снова появился на пороге – с небольшим кейсом в руке... Абсолютно голый человек с кейсом, как у дипломата! Он издалека помахал мне рукой – прощай, друг! – и исчез в толпе, словно растворился. Будто его и не было. О том, откуда у вождя туземного племени кейс, который мог быть доверху набит золотым песком и представлял собой казну островного государства, которую уносили на моих глазах, я, к сожалению, подумал позже. А может, это был не вождь? Но тогда кто же? Кого свергли?
Я стоял, не в силах стронуться с места, пораженный какой-то смутной догадкой.
Наконец я опомнился, хотел организовать погоню, но меня со всех сторон взяли в тесное кольцо туземцы, бурно выражая свой восторг. Женщины исполняли танец живота... В такт их движениям я тоже стал притопывать, как на деревенской свадьбе. Думаю: хрен с ним... Зато я теперь самый главный. Люди веселились, как везде веселятся, когда меняется власть, в надежде, что и им что-нибудь перепадет, – появится в магазинах колбаса или подешевеет водка. Интересно, что они тут пьют, какую-нибудь местную самогонку?
Думаю: хорошо бы сейчас искупаться. Туземцы голые, а у меня под комбинезоном все попреет на такой жаре. Но до берега океана было километра два. Я вспомнил про свой мотоцикл, оставшийся дома. Незаменимая в хозяйстве вещь. Сейчас бы его сюда, быстро бы сгонял на пляж и вернулся, чтобы держать ситуацию под контролем. Мотоцикл у меня японский, "Хонда", купил, когда в военторге стали появляться первые японские товары. Чтобы мотоцикл не украли, я, когда не ездил, затаскивал его в комнату, где мы с Райкой жили. Прапорщик и его Муся возражали, мол, воняет бензином, но Райка говорила: "Ну и что, зато так спокойней". Мотоцикл, сияя как зеркало всеми своими никелированными частями, стоял у стенки, между гардеробом и шкафчиком для посуды, и нам с Райкой не мешал. Конечно, пахло. Но во-первых, я отдал за это чудо техники шесть своих месячных окладов – снял с книжки, – а во-вторых, запах бензина частично компенсировался запахом цветов, которые всегда стояли на столе в синей вазе.
И тут я, вспомнив про вазу, на какое-то время вырубился. Туземные девушки, как в индийских фильмах, продолжали под музыку крутить передо мной пупками, бедрами, трясти плечами и грудями, как цыганки, стараясь привлечь мое внимание. Но мне уже было не до того. Я вспомнил... Я вспомнил!
Черт возьми, когда я, разъяренный, вскочил как тигр в нашу с Райкой комнату, прапорщик лежал на кровати голый, на столе стояла пустая бутылка от портвейна "Алабашлы", а вазы и мотоцикла – не было... Не было мотоцикла! Я точно помню. Не было! Не было! Не было!
Из чего я сделал вывод: или мотоцикл украли, пока меня три дня не было дома, или я, ослепленный ревностью, заскочил не в ту комнату, где мы с Райкой жили, а в ту, где жили прапорщик с Мусей.
Твою мать!.. Но тогда совсем другая вырисовывается картина! Что же я наделал, идиот?
4
Потом... Потом я опять врубился, будто вынырнул из воды, услышал вокруг себя голоса, щебет птиц – их на острове великое множество, кроны деревьев усыпаны всякими мелкими птичками размером с воробья, но чрезвычайно яркой раскраски. Возможно, это колибри, но колибри мельче, колибри бывают меньше таракана. Такой звон стоит, что не поймешь, птички это или в голове шумит. Выходит, Райка ни в чем не виновата? Она даже не поняла, за что я ей ни с того ни с сего по лицу дал... Что теперь делать? О, Господи, лучше бы она была виновата, тогда бы знала – за что дал, а так будет думать – ненормальный. А главное, я же считал, что после всего случившегося между нами все кончено, я свободен от брачных уз. Зачем мне тут узы.
Но меня опять подхватили на руки, куда-то понесли, я не спрашивал – куда, уже привык. Понесли между хижинами, показывая всем, кто сбегался к плетням и заборчикам или встречался по дороге – одиноким туземцам с вязанкой хвороста за спиной или еще какой поклажей, с корзиной яблок или груш на голове. Попадались и целые семейства: папа с трубкой в зубах, все-таки тут курят, мама с цветком в прическе и пяток загорелых резвых ребятишек. Уступали нам дорогу. Теперь мне, возлежавшему наверху, все кланялись, а мужчины двумя пальцами почтительно брали под козырек, как будто знали, что я военный. Все понимали, что я их новый вождь, хотя инаугурация еще не состоялась. Теперь без инаугурации нельзя. Но это уже так, приятная формальность, чего-нибудь пообещаю свято соблюдать. А присягать не буду, я из тех, кто присягает один раз. Да и на чем тут присягать? При мне было только удостоверение военнослужащего. Но если будут настаивать, присягну, я не какой-нибудь спесивый гасконский дворянин. Остров плодородный, не хуже Крыма.
Меня носили по деревне, как шкаф или кровать, когда переезжают, пока мне это не надоело. Я попросил опустить меня на землю. В голове все перемешалось. Думаю: так, значит, и прапорщик не виноват? Лежал человек на своей кровати... А я его чуть подушкой не придушил. А главное, я уже привык думать, что раз он такая скотина, спит с женой товарища по оружию, то и я правильно поступил, когда трахнул его Мусю... Она меня сама соблазнила, я два месяца сопротивлялся. Но однажды, когда Райка дежурила в санчасти, заходит Муся – я лежал на койке – и начинает раздеваться, мол, давай, пока никого нет дома... Говорю ей: не могу, ты что, это же адюльтер. А она скинула халатик, миниатюрная, как рюмочка. Похожа на француженку. Говорит: ты мужик, Кравцов, или не мужик? Неужели ты можешь отказать женщине?
Что мне оставалось делать? Обстоятельства сильнее нас. Она же черт знает что может подумать. Но за четыре месяца моей семейной жизни это было всего два или три раза. Ну ее к черту, думаю, все время ждешь, что кто-то войдет в комнату. Не столько удовольствия, сколько угрызений совести и страха. Взял однажды и выгнал Мусю, говорю: пошла вон, не хочу разврата, у меня красивая жена, а не какая-нибудь калека. А она стоит голая в дверях, держит свои шмотки и шипит: сволочь! сволочь! сволочь! Женщины такое не прощают! Ты думаешь, ты супермен? Говно ты!.. Я ее чуть не прибил: а зачем же тогда ты на меня лезла я лежал, ждал жену с работы. Я – не супермен? А у тебя, говорю, жопа низко... Она расцарапала мне морду. Райке потом сказал, что в полете слегка тряхнуло, ударился о приборную доску... Вот сука! Говорила же: мне ни с кем не было так хорошо, ни с кем не было так хорошо! Восторг полный... Ты, Валера, кроме всего, и поцелуешь, и погладишь, а мой накинется, как собака, и через пять минут храпит. Я уже думал: а может, мне надо было жениться не на Райке, а на Мусе, раз она меня так ценит... Но с другой стороны, Райке тоже не нравилось, что я храплю, а с Мусей мы никогда не достигали этой фазы – быстро разбегались. В этом, наверное, главная прелесть адюльтера. Зато после адюльтера, когда Райка приходила с работы, все время думаешь: от меня же Мусей за километр пахнет... Ужас! И я решил без крайней необходимости больше жене не изменять, зачем мне нужны такие стрессы.
На любовь пока не тянуло, а вот жрать хотелось – по устойчивой привычке к корабельному распорядку. На авианосце к этому времени уже поели два раза. Борщ с мясом, бифштекс с яйцом и жареной картошкой, компот из сухофруктов... У кого было, выпили на помин моей души, поисковые вертолеты уже вернулись. А со мной все в порядке, местному племени срочно потребовался новый вождь, и теперь я глава небольшого государства. Государство компактное, как Лихтенштейн или Монако, но небольшой территорией и легче управлять, и, в случае чего, обороняться проще. Большим государством управлять сложно, мы в академиях не обучались. Тут нужна подготовка. А какая у меня подготовка – один житейский опыт. Но опыт разнообразный.
Я знаками показал туземцам, что меня давно пора покормить, ам-ам. Гость проголодался, а вам и дела нет. Где ваше гостеприимство? У людей как: приезжает, к примеру, в полк генерал с комиссией, проверять боеготовность. Человек двадцать из Министерства обороны. И пока комиссия ходит осматривает матчасть, гальюны в казарме, свиноферму, пилораму и прочие достопримечательности, доверенные лица командира полка у кого-нибудь на квартире или в гостинице уже накрывают стол: коньяк, красная рыба, черная икра, трепанги, крабы. Водка – ящиками... Ну и вечером ведут комиссию, которая изо всех сил делает вид, что понятия не имеет, куда ее ведут, все только нервно потирают руки. Доверенные лица приглашают женщин покрасивше, чтобы комиссия чувствовала себя непринужденней. Сначала пьют коньяк, потом переходят на водку – напоить одним коньяком двадцать человек невозможно, не выдержит бюджет полка. Потом женщины, освоившись среди столичных штучек, полковников и подполковников, начинают по очереди исполнять танец живота – прямо на столе, среди закусок, или на близрасположенной лужайке. Магнитофон орет: "А на нейтральной полосе цветы!" И так – дня три. После чего комиссия выставляет полку хорошую оценку за полеты и стрельбу и отбывает в другой полк, полков много. Доверенные лица допивают что осталось. В доверенных лицах я никогда не ходил, но иногда доверяли закупать водку, потому что у меня был мотоцикл.
Я неоднократно допытывался у Райки, а приглашали ли ее на такие "комиссии" и сколько раз, но она только смеялась мне в лицо: "Ой, не могу! Знаешь что, Валера, умный человек, если он женится на красивой женщине, бывшей в употреблении – БУ, никогда не должен задавать жене таких
вопросов. Или женись тогда на другой – зубов не хватает и ноги разные, зато можешь быть спокойным за нее, когда уйдешь в поход. А ты у меня умный..."
Умный-то умный, думаю, но так, чтобы сексуальное прошлое жены меня совсем не волновало, я не мог. Голову же не отключишь: когда она трезвая, сама думает.
Но туземцы тоже оказались не дураки. Пока меня, как покойника, носили взад-вперед, на укромной полянке в тени высоких деревьев уже разложили большой костер и несколько костров поменьше. Полянка располагалась на самой опушке смешанного леса, фруктовые и нефруктовые деревья соседствовали друг с другом. И целая бригада женщин уже готовила праздничный обед. Всюду жизнь... Молочные поросята жарились на вертелах, рыба – на раскаленных в костре специальных камнях. Меня усадили на почетное место. Дали что-то выпить из глиняного кувшина, я попробовал – что-то безалкогольное. Вот и хорошо, думаю, первому лицу, кто бы он ни был, самое главное избавиться от алкогольной зависимости. Не дай бог надраться на глазах у подчиненных – сядут на голову. Если выпивать, то только с доверенными лицами. Доверенные если и сядут, их немного. А совсем без доверенных нельзя – кто-то должен бегать за водкой. Еще несколько компаний туземцев и туземок расположились чуть поодаль. Все нагие...
Было подано мясо и жареная рыба в большом количестве. Горы фруктов. Подавали молодые девушки с распущенными до ягодиц волосами. Как нимфы. Или как русалки, но с ногами. Одни нимфы, грациозно изгибаясь, подавали блюда, другие, махая пахучими ветками, отгоняли от меня мух. Мух на острове до черта. Все девушки хорошего сложения, длинноногие, но, на мой взгляд, сильно злоупотребляли загаром. Девушек было много.
И я решил так: поскольку мною точно установлено, что Райка мне не изменяет, что, конечно, однозначно хорошо, то я могу теперь на какое-то время расслабиться и больше об этом не думать. Вообще не думать ни о чем! Даже о международном положении или – кого выберут президентом США. Какая мне разница – республиканец, демократ? Один черт! А все равно думаю и слежу за ходом избирательной кампании.
Я обнял за талию одну из девушек... Комбинезон я уже снял, сидел в одних трусах в горошек. Перед самым походом Райка купила мне двое трусов. Одни на мне, другие остались на авианосце. Думаю: спасибо, Рая, в новых трусах я выгляжу достойно, а то бы ходил сейчас в драных, как Тарзан. Я тебя ни за что ударил, будем считать – для профилактики. Ну, не разобрался, я мнительный. Но и ты пойми: что же мне теперь – в этом цветнике изображать из себя верного супруга? Что обо мне могут подумать? Могут подумать – импотент, зачем тебе нужно, чтобы так думали о твоем супруге. И мне не нужно. Для политика это еще хуже, чем подозрение в коррупции. Я же тогда политический труп!
Между тем девушка уже сидела у меня на коленях, обнимая одной рукой за шею, а другой, звонко смеясь, запихивала мне в рот, как ребенку, спелые ягоды винограда. Бедра у девушки были горячие, а нежные груди прохладные, как свежий ветерок. Остальные туземцы не обращали на нас никакого внимания, жадно поглощая пищу. А некоторые пары, насытившись, уже вовсю занимались любовью, используя для упора дерево, какой-нибудь пенек, или упражнялись прямо на траве в разнообразных позах. С непривычки такая простота нравов шокирует – как собаки. А потом смотришь-смотришь и ничего, думаешь: а что такого, не будь, Валера, ханжой, секс должен быть доступен.
И еще что характерно – тут все наоборот: после акта любви мужчина обязательно сорвет с куста розу и вручит даме. Дама улыбается. А не как в Европе: сначала джентльмен преподнесет даме цветы, повесит в прихожей фуражку, а половой акт потом – когда хозяйка поставит цветы в вазу. Везде свои обычаи. И надо соответствовать обычаям народа, среди которого живешь. Хотя можно и не соответствовать, а держаться за свою самобытность. Но тогда обязательно запишут в какие-нибудь меньшинства. Вот и думай, как лучше.
Я прислушался к себе... И решил – соответствовать.
Но вдруг с ужасом обнаружил, что я не готов к любви! Девушка, сидевшая у меня на коленях, готова, стеснительно потупила глаза, а я нет, чего-то не хватает. Естественно, заволновался. В чем дело, думаю. И тут понял – в чем.
Я отодвинул девушку и бросил взгляд по сторонам. Схватил со "стола" один кувшин, другой... Дело в том, что, для того чтобы процесс пошел, мне с некоторых пор совершенно необходимо предварительно чего-нибудь выпить. Лучше коньяка, коньяк содержит дубильные вещества. А нет коньяка – не всегда бывает в продаже и не всегда есть деньги, – тогда граммов двести водки. Это уже стало для меня как зажигание для автомобиля, не выпьешь – не поедешь.
Но никаких спиртных напитков у туземцев не было... Похоже, они даже не знали, что это такое, – копченую скумбрию ели просто так, запивая апельсиновым или манговым соком. Какие-то баптисты. Но при этом такая половая активность!
Ну, а мне-то что делать?!
Девушка потерлась-потерлась об меня, засмеялась и убежала. А туземцы, как по команде, даже те, кто был занят в этот момент любовью, изумленно повернули ко мне головы. Думаю: они же меня живым в землю закопают! Зачем им нужен такой вождь, у них уже был такой. В который раз за этот длинный день моя жизнь висела на волоске. Но я успокоил туземцев движением руки – ничего, ребята, все будет о'кей, с кем не бывает. Я найду выход из положения. Винограда и других фруктов на острове в достаточном количестве. Достану дрожжи... А не достану дрожжей, буду давить виноград в какой-нибудь большой посуде, перебродит – вот уже и пять-шесть процентов спирта. Отделить спирт от сока методом испарения на огне с последующей конденсацией продукта... А сухое вино на меня не действует, от сухого у меня только заплетается язык. Что-нибудь придумаю. Живут же люди в какой-нибудь глухой деревне, куда не привозят ни водку, ни коньяк, виноград не растет, но как-то размножаются. Накидают в бочку с водой зеленых яблок еще чего-то, что растет, и через какое-то время можно пить. Две-три кружки, и порядок. Потом, правда, голова болит, а был или не был половой акт – не вспомнить. Но это и не обязательно, какое-никакое потомство все же бегает по двору. Я что-нибудь придумаю, ребята.
Но слава богу, туземцы больше не обращали на меня никакого внимания. Все разбрелись по кустам или ложились отдыхать прямо под деревьями, в тенечке. Мне нравится обычай некоторых народов после обеда два-три часа поспать, пока очень жарко. Сиеста. Потом, когда жара спадет, поужинать, поиграть на гитаре, что-нибудь попеть.
И я тоже, слегка посожалев о девушке, которая убежала, забрался в густые пахучие кусты – персидской сирени или барбариса, чего-то такого, – лег на траву, положил под голову свернутый комбинезон и закрыл глаза. Палящие лучи солнца не проникали в мое убежище сквозь плотную листву. Все исчезло, как будто ничего и не было – ни авианосца, ни моей, как оказалось, ни в чем не виноватой жены, ни голого прапорщика... Почему он все-таки лежал голый? Хотя это и понятно. Все исчезло. Но осталась печаль – я никогда не узнаю правду...
И осталось легкое сожаление о том, что, может быть, я жил совсем не там, где надо было, – не в том климате, не с теми людьми, которые бы меня по достоинству ценили, не в той общественной формации. Живут же люди – без всяких забот о пище и продвижении по службе. Но, с другой стороны, думаю, что тоже верно: где бы ты ни жил, хоть в Швейцарии, где и тепло, и деньги у всех есть, все равно жизнь пройдет, но – не так насыщенно.
Чтож ж, думаю, нет худа без добра – зато я сохранил сегодня супружескую верность. Сегодня я незапятнан, Рая: и трезв, как стеклышко, и девушку только пощупал. Наверное, после всего, что произошло с нами, ты подашь на развод, зачем тебе такой дурак нужен. Не смог дослужиться даже до майора. Выйдешь замуж еще раз. И если откровенно – мне очень жаль, что выйдешь, а не будешь скорбеть обо мне всю жизнь. Хорошие женщины – скорбят... Мне так жаль, Райка! Я тебя знаю как облупленную, видала виды, и знаю – с кем видала. Но когда мы расписались, я уже не мог представить тебя с другим. Я, когда увидел голого прапорщика, чуть не сошел с ума. Иногда думал – не выдержит сердце. А мне ведь надо было летать. Что же я сотворил с тобою и с собой, не разобравшись! А может, все-таки что-то было?.. И тогда правильно, что я за три месяца не написал тебе ни одного письма. Ты ведь тоже не написала... Теряюсь в догадках. Хочется себе что-нибудь отгрызть, но какая с этого кому будет польза. Начну новую жизнь. Здесь не пьют... Ты без меня не пропадешь – с твоими глазами и ногами. Может, наконец найдешь плейбоя. И я как-нибудь тут проживу, не беспокойся. Но ты не должна была говорить мне то, что однажды сказала! Ты думала, я был пьяный и все забыл. А я не забыл и все помню, хотя очень бы хотел забыть. В этом все и дело. Но когда находят "черные ящики" с погибших самолетов, ящики помалкивают о таких нюансах. Самолет был исправен, летчик молодой, перед полетом дул в трубку... И думай что хочешь.
Ну и ладно, подумал я, засыпая, пусть думают что хотят. Какое мне теперь до всего этого дело! Не хочу больше ни плавать, ни летать, никем не хочу стать, даже генералом. Утвердят вождем – утвердят, а не утвердят – буду жить как простой туземец: ловить рыбу и взращивать бананы. Но лучше, чтобы утвердили.
Я так наелся всяких деликатесов, что и о спиртном больше не думал, чего уж теперь – на полный желудок. Это французы и итальянцы на полный желудок пьют бургундское и кьянти, зачем – непонятно, булькает там поверх всего. Ничего не хотелось, что было странно. Я даже испугался такого отсутствия желаний, думаю – зачем мне тогда власть?
Я опять прислушался к себе и успокоился, любви все-таки хотелось. Но любви не в пошлом смысле, а в высоком, как мыслилось когда-то: петь даме серенады и целовать любимые глаза, о, мое солнце... А думать в то же время о чем-то другом было неудобно: узнает – даст пощечину.
Я уснул, как непорочный мальчик. Но я не виноват, что во сне мне приснилась та самая девушка-туземка, с родинкой на щечке, с красной розой в волосах, и у нас с ней все получилось. Я истекал горячим соком любви, она сказала классическое – что ей ни с кем не было так хорошо. Это всегда приятно слышать. Хотя было непонятно, что значит – ни с кем, такая молодая... Или у нее никого не было – до меня? И тогда все понятно. Жениться надо на одноклассницах.
Но главное, когда я проснулся после освежающего сна на воздухе, я понял, что все-таки не упал со своим самолетом в океан, потому что девушка сидела рядом со мной на траве, скрестив ноги, и терпеливо отгоняла от меня мух. Махала около лица душистой веткой. Это была ветка белой акации, вся в цветах, влажная от росы или прошумевшего только что ливня. Или ветка черемухи, неважно. Но какой ливень, подумал я, лежу сухой, может быть слегка вспотевший. И вообще, тут не бывает ливней, тут муссонные дожди, льют неделями, не переставая. Но это ничего, сиди себе в хижине у костерка, ешь заготовленные в сухое время года продукты и слушай шум дождя – по крыше, в лопухах, в капустных и огуречных грядках. Чувствовал я себя превосходно. Девушка махала и махала веткой, я у нее спросил: "Как тебя зовут? По-моему, нам пора познакомиться".
Она перестала махать веткой и, не понимая, робко улыбнулась. Спросил я ее по-русски, по-каковски же я еще мог спросить. "Ты мне нравишься, – продолжал я, лежа на спине и закинув руку за голову. – Ты понимаешь? Любовь с первого взгляда. Меня выбрали вождем, будешь моей фавориткой. Это почетно. А жениться я больше не собираюсь, я уже был женат. Согласна быть фавориткой? Как тебя зовут и сколько тебе лет?" Не дай бог, думаю, несовершеннолетняя...
И чтобы девушка наконец поняла, о чем я ее спрашиваю, я стал тыкать пальцем себе в грудь, потом ей в грудь, мол, я – это я, а ты – это ты, я Валера Кравцов, морской летчик. Видела хоть раз морского летчика? Ну вот... Ты мне очень нравишься. А я тебе нравлюсь – в свою очередь?
Кажется, она уже стала что-то понимать, кивала в такт моим словам. Но все-таки не понимала.
– Ну как тебе еще объяснить? – сказал я. – На каком языке? Учил когда-то немецкий, английский, откуда тебе их знать. Я сам только отдельные слова помню: книга, карандаш, стол, окно, зима, лето, солнце светит... Ди зонне шайнт! О'кей, "Нью-Йорк таймс", "Янки, гоу хоум!", ай лав ю. Во-во, ай лав ю, милая гёрл! Ты очень похожа на девочку, в которую я был влюблен в девятом классе. Да-да, влюблен, не всегда же я был таким охламоном. В детстве мне хотелось жить на необитаемом острове, а я с семнадцати лет жил в казарме. Девочку звали... Но неважно, как ее звали, странное имя для наших захолустных мест. Родители дали ей такое экзотическое имя в честь американской кинозвезды. Тоже, как и я, была из интеллигентной семьи... С тех пор у меня пристрастие к звучным женским именам. Дома у них было даже пианино, и я выучился, пока был влюблен, играть одним пальцем "Раскинулось море широко...". Я думал, что, когда мы кончим школу, я женюсь на этой девочке, мы проживем вместе всю жизнь, но она неожиданно куда-то уехала со своими интеллигентными родителями, на новое место жительства. Обещала написать и не написала... Я полгода ходил на почту. Теперь часто думаю, а как сложилась в дальнейшем ее судьба – без меня. И хочется думать, что не сложилась, ведь говорила: "Я тебя люблю..." Иногда мне хотелось, чтобы она умерла.
И вдруг девушка приблизила ко мне свое лицо, свежее, как розовый бутон, и засмеялась.
– Ай лав ю, – сказала она. – Ай лав ю, Валера... – И ткнула себе в грудь пальцем. Оказывается, ее зовут Мэри. – Мэри! Мэри! – повторила она несколько раз. – Ай эм Мэри! – И опять звонко рассмеялась.
Не может быть, подумал я. Не может быть... И вдруг, ошеломленный, вскочил из лежачего положения в сидячее. Вот этого уже действительно не может быть!
– Как?! – вскричал я. – Ду ю спик инглиш?!
– Спик! Спик! – весело кивала она.
– Тебя зовут Мэри?
– Мэри! Мэри!
– Но ведь это же... Как же так? Я каждый день ходил на почту!..
– Селяви, Валера...
Надо ли говорить, как я был удивлен. Не может быть, твердил я про себя, не может быть, если, конечно, у меня не поехала крыша. Они тут свободно владеют языками, а ходят голые и добывают огонь трением. Не употребляют спиртных напитков...
Но с другой стороны, думаю, а почему не может быть? Может – если обратиться к истории, которую мы в школе изучали. Вполне возможно, британские колонизаторы в свое время открыли этот остров, населенный дикарями, выкачали из него все природные богатства (надеюсь, не все), а потом сели на свои корабли и уехали, бросив на произвол судьбы ограбленный народ, голый и босый. Вот тебе и разрешение всех загадок – откуда они знают "о'кей", "ай лав ю", "гёрл" и откуда у здешнего вождя античный профиль и якорь на груди. Тяжкое наследие колониализма. Взять вот так и бросить народ... Почему бы, по крайней мере, не оставить его в Британском содружестве наций – обуть, одеть в джинсы, открыть на острове университет. Мы даже в Магадане два театра открыли – драмы и музыкальной комедии. В конце концов, даже если выкачали недра, остров весьма привлекателен для туризма. Построить пару небоскребов, открыть бары-казино, что еще там – женщины на острове красивые. Такими островами не разбрасываются. Какие-то Южные Курилы, где одни камни и бараки для военнослужащих, и то никто не хочет уступать. Я бы отдал на фиг или продал за хорошие деньги, лучше, конечно, продать, отдать все можно, что завоевали предки. Предки не простят. Нет, определенно во всем этом была какая-то загадка, которую мне предстояло разгадать. Ее, видите ли, зовут Мэри. Пикфорд. Если еще и музицирует на фортепьяно...
– Хорошенькое дело, – говорю, – значит, ты – Мэри, ни больше ни меньше, и ты "ду ю спик инглиш"?
Мэри смеялась, как дитя, радуясь, что мы с ней наконец нашли общий язык. Но, увы, она зря радовалась. Кроме этого самого "ай лав ю", которого, конечно, на первый случай хватит для общения с дамой, я мало что помнил по-английски, нет языковой практики, так – ол райт, сори, "Джонни Уокер" – очень хорошее виски, леди энд джентльмены и еще несколько расхожих фраз и междометий – фак и прочее. Учиться надо было, когда учили. Но ничего, думаю, приблизив к себе Мэри, я заодно выучу английский язык хотя бы на бытовом уровне, а зачем мне тут другой уровень – в Организации Объединенных Наций вряд ли придется выступать. И еще думаю: а может, англичане и не бросили этот народ, а народ сам сбросил британское владычество, прогнал колониальную администрацию и решил жить по-своему, по законам предков – вообще без администрации, выбирая только вождя. И самобытно, и меньше расходов из бюджета. Но тогда, если по законам предков, у них все равно должны быть какие-то жрецы-шаманы, хранители устоев и толкователи богатого прошлого народа. Ни одного служителя культа пока не видел. Но ведь должен быть какой-то опиум для народа? Не один же секс. Секс и у кроликов хорошо развит. А где вторая власть, третья, четвертая? Ветви... Нет, думаю, англичане на этом острове не хозяйничали. Англичане бы научили этих голодранцев парламентаризму или, по крайней мере, как делать ром и виски. Но парламентаризм надо взращивать в народе веками, как и англий-ский газон, ждать долго. Хочешь не хочешь, придется мне совмещать в одном лице все ветви власти. Везде надо действовать по обстановке.
Но готовят туземцы прекрасно. Из всех блюд, которыми меня угощали, больше всего, кроме жареной свинины, мне понравилось мясо черепахи – по вкусу напоминает жареного леща. Черепахи тут с полцентнера весом, а главное, сами выползают на берег из воды, где становятся легкой добычей туземцев. Яйца черепахи тоже годятся в пищу. Интересно, много ли туземцы работают? Судя по всему, что такое восьмичасовой рабочий день плюс час туда и час обратно на автобусе или трамвае, они не знают, наелись, напрыгались, как козлы, и продолжают храпеть где попало в кустах на мягкой траве. А когда проснутся, побегут купаться к морю, я тоже искупаюсь вместе с ними. Потом неплохо бы сразу ужин, отбой, мне на сегодня впечатлений хватит. И может быть, у них все-таки найдется чего-нибудь выпить. Ну, не может такого быть, чтобы ничего не было!
Но терять бдительность нельзя, подумал я, снова засыпая, черт знает, куда девался вождь, может, уже затевает козни. Мэри тоже куда-то исчезла, перестала отгонять мух. Мэри! Где ты, Мэри? Милая девушка, мне так хорошо было с тобой.
Но вместо Мэри, которую я уже любил – в сердце своем, – на этот раз мне приснилась та самая баба, с мощным лошадиным крупом, с распущенными волосами, которая кричала вождю "но пасаран", что несомненно говорило о примеси в ней испанской крови. Возможно, кроме англичан, на острове похозяйничали и испанцы. Но испанцы ведь тоже что-то пьют... Злобная тварь, но, судя по всему, очень авторитетная, таких лучше иметь на своей стороне. И задница ничего, круглая, хоть и большая.
И вот это чудовище с подлинно испанским темпераментом навалилось на меня во сне, дыша в лицо съеденной за обедом рыбой, хрипела, свистела, кричала, как зверь, на непонятном языке, а что я мог поделать – человек во сне беспомощен. У нее были пудовые груди, она запихивала их мне в рот. Ужас что делала! Думаю: после инаугурации удалю ее от двора, вообще всех толстых баб повыгоняю (оставлю только на кухне, толстые готовят лучше), а сейчас пускай прыгает, не сожрет же. К тому же я не мог не понимать, что такая нешуточная страсть ко мне влиятельной политической интриганки могла означать только одно безоговорочное признание меня первым лицом островного государства. Может быть, она и кричала что-то такое: король умер – да здравствует король! Черт ее знает. Но какая сволочь! Мужикам за изнасилование дают срок. А чем баба лучше?
Потом и эта куда-то пропала. Лежу в кустах, прохладно. Комаров тут нет, а мухи хоть и ползают по тебе по чем попало, кровь не пьют. Мухи опасны тем, особенно в жарком климате, что переносят всякую заразу. У нас в Херсонской области от них можно заразиться даже внематочной беременно
стью – я собственными глазами в какой-то газете прочитал. На лапках переносят. Но мне-то что, думаю, пускай ползают.
5
Политическое чутье меня не подвело: вождем племени туземцы меня уже фактически признали, эта ненасытная развратница с запахом рыбы изо рта оказалась права. Не буду удалять, буду держать при себе в качестве политической советницы, а дышит пускай в сторону. Зовут ее не Долорес или Лусия, как можно было предположить, а Жаклин, как супругу убитого президента Соединенных Штатов. В ней, оказывается, примесь не испанской, а французской крови, о чем тоже можно было догадаться. Во мне тоже какая-то примесь есть, но какая – мама об этом говорила по-разному, я получился волосатый, волосы даже на заднице растут, а когда не знаешь точно, какая примесь, чувствуешь себя законным представителем титульной нации. Когда знаешь точно – какая, – хуже: человек начинает метаться, выбирая, к какой нации примкнуть.
