Текст книги "Камикадзе"

Автор книги: Михаил Панин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Во-первых, что делать разведчику в бедной банановой республике, где нет ни военных баз, ни промышленности, ни приличного отеля с рестораном, где бы разведчик мог остановиться под видом туриста или бизнесмена и хорошо провести время – разведчик тоже человек. Но дело не в этом. Если ты разведчик, говорю, – что же ты тогда все эти годы молчал? Не видел, что я – свой? Или, может быть, ты меня с кем-то спутал, с англичанином или французом? Похож я на эсквайра?.. Какой же ты тогда чекист?

– Ни с кем я вас не спутал, – говорит. – У вас очень характерная внешность. Но черт вас знает, время сейчас такое – не знаешь, кто на кого работает. Пистолет у вас "Макаров", а зажигалка – с голой бабой, сделано в США... Вот и думай, кто за вами стоит и чей вы агент влияния. Потребовалось время, чтобы разобраться.

Говорю:

– Ага, потребовалось двадцать лет... Никто за мною не стоит, я сам по себе. А как ты оказался на этом острове? Тебя сбросили сюда на парашюте?

– А как же еще? – говорит. – Конечно, на парашюте. Тут все парашютисты, кроме местных жителей. Хотя и среди местных есть агенты различных спецслужб. Но это – между нами, время сейчас такое...

– Какое?

– Ну, может куда угодно повернуть.

– Кто – время? Никуда оно не повернет, время всегда такое. И никакой спирали нет, всё выдумали. Но у меня к тебе еще один вопрос, не обижайся. Я тоже должен тебя проверить. Скажи: если ты опустился на парашюте, как и я, то почему же ты тогда не король? Почему? Если на острове такой закон. А ну скажи!

Но он легко парировал и этот вопрос. Говорит:

– Ну, ваше величество, вы вообще... Почему я не король! Да потому, естественно, что сбросили меня с самолета ночью, чтобы никто не видел. Кто же сбрасывает разведчиков на парашюте днем? Логично?

– Л-логично, – говорю.

– Ну вот. Я был заброшен на длительное внедрение. Закопал парашют в лесу, смешался с местным населением. Это было нетрудно: перед тем два года подряд специально загорал в Сочи и в Гаграх... Радиостанции при мне не было – это раньше были, в Отечественную войну, а сейчас такая техника – в два счета засекут. Ни денег, ни связей... Пришлось пробиваться, полагаясь только на самого себя: прикидываться таким же, как и все, туземцем (английский я, конечно, знал), выслуживаться, гнуть перед каждым говном спину: "Чего вам угодно, сэр..."

Говорю:

– Ладно, ладно, Минька, не надо... Сейчас не время сводить счеты. Я же тебя не обзываю. Голова кругом идет. Теперь я все понял! Все понял, чего не мог понять двадцать лет назад. Я же сразу тогда подумал, что где-то тебя видел – в бане или на пляже. Я видел тебя в Гаграх, вот где! Мы с одной моей знакомой поднялись к ней в номер, после ресторана, а в номере, где она жила с подругой, уже кто-то был и нам не открывали. Мы начали стучать. Стучали долго... И руками и ногами, а что делать? Нам же тоже надо было... И тогда дверь открыл ты – абсолютно голый! Ты был взбешен... Так взбешен, что даже трусы забыл надеть. Ну, вспомнил?

Он немного подумал и говорит:

– Нет, этого эпизода я не помню. – И смотрит отчужденно.

– Да ладно, – говорю, – не помнишь! Все ты помнишь. Но я же понимаю разведка есть разведка. Не в этом дело. Я что хочу сказать... Так ты, выходит, совершенно осознанно привел меня тогда, после инаугурации, к ручью со спиртом? Чтобы проверить?

– А как же – говорит, – я же видел, с какого вы бодуна, ваше величество... Думаю: будет или не будет спирт пить? Ну а когда вы надрались и вас пришлось за руки и за ноги нести в деревню, понял – свой. Но все-таки не спешил открываться, мало ли что. У меня к вам тоже есть вопрос – морально-этического порядка. Насколько я понимаю, летчиков перед полетом должен проверять врач, на предмет употребления спиртного. Это только первых лиц государства не проверяют и они могут в полете надраться до бесчувствия. Так как же вы... Не понимаю, сэр. Может, вы не летчик?

Говорю:

– А я и не употреблял перед полетом. А с похмелья – это же такое дело, возьми любого шофера... Может, как раз, если бы опохмелился, все сложилось бы иначе – смотрел бы на жизнь проще: подумаешь, изменяет жена, сейчас даже смешно вспомнить. Да на здоровье! Но я сосредоточился на страшных картинах измены, а когда очнулся – уже не было керосина на обратный путь. Так тут и очутился. Но дело не в этом, – говорю. – Ответь мне еще на два вопроса, Минька, если ты наш резидент и всех тут знаешь. Первый: на кого работает Жаклин – на французскую разведку? И вообще, француженка ли она – француженки миниатюрны... А эта дерется, оскорбляет мое мужское достоинство. От этого устаешь. Хочется куда-то уйти, но куда тут уйдешь. И второй вопрос, самый главный: откуда на острове ручей со спиртом? Ведь этого не может быть... Мы же с тобой материалисты. Этого не может быть, Минька!

Но Минька сказал:

– Успокойтесь, сэр. Во-первых, Жаклин не шпионка. Она вам предана, как никто. Другая бы женщина вас давно убила... А вот ручей откуда – сам не знаю... Противоречит всем законам природы. Да и Бог не мог его создать зачем? Но у одного моего знакомого жена, медицинский работник, добрая, хозяйственная женщина, работала заведующей аптекой. Так вот ее муж сидел на берегу такого ручья...

– Ясно, – говорю, – в аптеке спирта сколько хочешь.

Хотя мне ничего не было ясно, все было как в тумане. Передо мной сидел на траве, отобрав у меня мою баклажку, совершенно голый разведчик. Внешний разведчик. Внутренние разведчики – те другие: всегда побритые, по-стриженные, всегда при галстуках, чтобы их легче было узнавать. А этот – без галстука... На всякий случай еще спросил:

– А эти твои зверства, Минька, отрубил член ирландцу, еще кому-то, я не вникал, групповой секс на берегу лагуны... Это как, не повредит престижу разведки?

Он говорит:

– А как без этого? Секс – для конспирации. А отрубил ирландцу, потому что он агент британской секретной службы МИ-5. Надо было ограничить его активность. Ведь вся ценная информация – от женщин. Вы думаете, Штирлиц в Германии на женщин только смотрел? И ждал, когда ему привезут на свидание жену из Советского Союза? Это наивно. Есть еще вопросы, сэр?

Больше у меня вопросов не было. А что, думаю, агент влияния, засланный на длительную работу в обществе. Разве так не бывает? В Соединенных Штатах, говорят, один честолюбивый человек десять раз выдвигал свою кандидатуру на пост губернатора штата, уже не помню, какого, – Небраска? Аляска? – где-то на периферии. Но его не выбирали. А когда наконец выбрали, на одиннадцатый раз, и он попал в Книгу рекордов Гиннесса, он на радостях надрался до чертиков, сел в губернаторский самолет и с борта самолета объявил на весь мир, что присоединяет Небраску или Аляску к России. Оказалось – наш агент! А жителям Небраски что делать, раз проголосовали? Утром проснулись совсем в другой стране, переучивайся с английского на русский. Хорошо, что Конгресс не утвердил отделение от Штатов. А если бы не было Конгресса?

Больше у меня вопросов не было. Говорю:

– Ну, раз такое дело, Минька, и мы с тобой – свои, не надо больше этого "сэр, сэр", можешь теперь обращаться ко мне на "ты". Давай выпьем на брудершафт... По последней. И еще по одной – за нашу победу... Неужели не нальешь? Я хоть и не фанатично предан родине, но мне тоже не безразлично, в чьи руки попадет остров с такими запасами спирта. Остров должен быть наш! Ты меня понимаешь? Или давай – за женщин... За что тебе больше нравится. Но за что-нибудь обязательно надо выпить, Минька.

Минька подумал-подумал и согласился:

– Но только – по последней!

Говорю:

– Ну!

Но хорошо, что мы с ним не успели выпить, а только очистили по банану, чтобы закусить. Неожиданно из зарослей, как черт из коробочки, выскочил воин спецназа в полной боевой раскраске, с копьем в руке и с луком за спиной. "Сэр! Сэр!" – кричит. Размахивает руками и показывает пальцем куда-то в сторону горы Святого Георга. Что за черт? Неужели парашютист, думаю. Так некстати...

Мы с Минькой глянули, куда показывал этот идиот, но ничего не увидели. В небе не было ни одного облачка, похожего на парашют, никакого следа от самолета. Океан тоже сиял девственной голубизной.

– Сэр! Сэр!..

– Спокойно, – говорю, – воин, чего ты орешь. Докладывай как полагается. Что ты там увидел, в небе? Там ничего нет. Или инопланетянин уже опустился?

Фамилия воина была – Томпсон, сержант. Хороший воин, дисциплинированный, непьющий. Давно хотел его повысить. Но как непьющего повысишь – его никогда под рукой нет, всегда где-нибудь несет службу.

Томпсон немного успокоился, перестал махать руками и доложил, что никакой инопланетянин на остров не опускался, но пост наблюдения на горе Святого Георга обнаружил в зарослях дикого винограда на близлежащем от горы плато каких-то непонятных людей...

Каких людей? Сколько людей? Ничего не понимаю. Ну и что, говорю, мало ли бродит по лесу туземцев, стреляют диких кур. Или молодежь изучает родной край. Но Томпсон опять махал руками, показывая в сторону горы, и утверждал, что это не туземцы – что я, сэр, туземцев не знаю, туземцы голые.

А эти, значит, не голые... Думай что хочешь. Говорю:

– Спокойно, Томпсон... А сколько их – неголых?

Томпсон стал считать на пальцах: ван, ту, фри... Много, сэр! Фо, файф, сикс.

Значит, шесть. Или даже больше – черт знает, до сколька умеет считать Томпсон. Я сам помню по-английски только до десяти.

Я немного подумал. Ничего себе, думаю, это не штурмовик и не истребитель-бомбардировщик. Не иначе – стратегический ракетоносец гробанулся... Но такой поворот событий я не предусмотрел. Шесть парашютистов, а у меня в "Макарове" всего четыре патрона.

– У тебя оружие есть, разведчик? – спрашиваю у Миньки. – У тебя должен быть пистолет с глушителем.

Минька тоже был растерян. Говорит:

– Какое оружие? Я же не парашютист-десантник. Вы что, не понимаете: если внешнего разведчика возьмут с оружием – пожизненное заключение. А так еще, может, обменяют. Или перевербуют. Что вы, сэр, нет у меня оружия!

Думаю: здрасте, а на хрен ты тогда мне нужен – ни оружия, ни связи с Центром. А пить я и один умею. Шесть человек! Что теперь делать?

Но тут же понял, что шесть летчиков или сколько их там – может, больше десятка – это гораздо лучше, чем один летчик. Король-то должен быть один... Они же в ходе избирательной кампании все между собой передерутся! Экипаж, летают вместе, пьют, по бабам ходят, компромата друг на друга хоть отбавляй. Прорвемся... Надо только делать все с умом.

Настроение у меня улучшилось, и я все-таки сделал по коктейлю себе и Миньке. Минька не возражал – так был растерян. У него не аналитическое мышление. И вообще, я никому не позволю командовать собой. Томпсон стоял по стойке "смирно", но был сильно возбужден.

– Значит, так, Минька, – говорю, – у меня есть план... С этими летчиками можно договориться. Но вести дело надо тонко, иначе можно все испортить. Беру командование национальной гвардией на себя. Отечество в опасности.

И тут этот тип мне заявляет:

– Как это – вы берете командование на себя? Обстоятельства переменились. Теперь вы знаете, кто я. Я кадровый офицер разведки, возможно, – уже полковник: нам, пока мы за границей, звания автоматически идут. А вы только капитан-летчик, и то, по-моему, врете... Летчики так много не пьют. Летали на каком-нибудь "кукурузнике", опрыскивали дустом колхозные поля и в пьяном виде за силосную башню зацепились. Почему вы думаете, что эти шесть человек, высадившиеся на остров, летчики, а не американские рейнджеры, прошедшие специальную подготовку? А у вас никакого опыта борьбы с иностранными спецслужбами. Только и умеете, что представительствовать и в шезлонге сидеть. Чтобы не сказать больше... Почему вы должны командовать, а не я?

– А потому что ты мудак, – говорю. – Кругом вражеские агенты, а у тебя даже револьвера нет. С чем ты пойдешь против рейнджеров? С этим самым?.. Каратэ хоть знаешь? А у меня "Макаров" и второй разряд по боксу когда-то был. А еще раз вякнешь – уволю! И поставлю вместо тебя Томпсона, мне один черт, что тот генерал, что этот. Генералы отличаются друг от друга только количеством звезд. Хочешь, Томпсон, быть четырехзвездным генералом?

Томпсон шмыгнул носом.

– Хочу.

– Тогда старайся. Я, видите ли, умею только в кресле сидеть! И ты все эти годы, что был возле меня, так думал? А говорил что? Отец нации, вот что ты говорил, Миня. Сильный ум... Политик от Бога! А я и верил. Разве так можно? Я ведь тоже человек.

Но он только развел руками.

– А что я должен был говорить? Что вы мудак? Я не идиот, сэр.

Он, конечно, прав – политик не должен быть таким прямолинейным, политик должен быть гибким. Весь вопрос – насколько гибким. Можно потом и не разогнуться.

Препираться дальше не имело смысла. Пришло время действовать. Я поднялся с шезлонга, это далось мне нелегко: все передо мной слегка вибрировало – пальмы, ореховые и хлебные деревья. Но сам я стоял на ногах твердо.

– Караул – в ружье! Слушай мою команду! Построиться в две шеренги! На первый-второй рассчитайсь!

Спецназовцы повыбегали... С копьями, с луками, кто с чем. Думаю: мне тоже вооружиться надо. Где мой пистолет? Куда он подевался... Ведь точно помню был. Когда что-то очень нужно, никогда на месте нет. По-моему, он в сарае, я там сегодня спал – последнее время Жаклин не нравится, как от меня пахнет. Всю жизнь нравилось... Ну, пахнет. Ну, храплю. Значит, еще живой.

Думаю: в одном разведчик прав – вполне возможно, эти шесть человек не летчики. Но тогда кто же? Интуиция, конечно, мне подсказывала, кто они... Но нельзя всю жизнь полагаться на одну интуицию. Иногда нужна и эрудиция. Другое дело – где ее взять. Тут надо крепко все обдумать, а не ввязываться с ходу в бой, не зная, чем он кончится. Я не Наполеон. Для Наполеона все закончилось плачевно, я никогда не мог понять, зачем он так много воевал, если так и не приобрел никаких территорий для отчизны. Так, лишь бы больше шума. Как жили французы в своих пределах, так и живут. Но может, это и лучше, никто ничего назад не требует. Не завоевывай, и все тебя будут любить.

Прежде чем искать пришельцев, целесообразнее, думаю, произвести разведку, чтобы на что-нибудь не напороться. На фиг... Тише едешь – меньше пыли. Тем более, что теперь у меня в штате есть разведчик. Всё как у людей.

6. О целесообразности некоторых исторических событий

Иногда время словно сжимается. Особенно, когда сидишь в хорошей компании: смотришь – только-только сели, а уже вечер и надо идти домой, но сидишь еще. А потом просыпаешься непонятно где, на диване у товарища, тоже летчика, на кухне сурово гремит горшками его миловидная жена, рядом спит собака... Уже утро. И куда-то как провалились десять-двенадцать часов или сжались до одного. Помнишь, что только-только сели и кто-то сказал: "За тех, кто в море". А еще кто-то сказал: "Есть три состояния человека: живые, мертвые и те, кто в море".

Пока мы с Минькой сидели на лужайке, солнце, описав в небе дугу, опять опустилось в океан с другой стороны горы Святого Георга. Караул спецназовцев построился передо мной почти в полной темноте – куда же тут идти искать пришельцев, на ночь глядя. Да и пришельцы, думаю, ночью нападать не будут: посидят-посидят у костра, споют что-нибудь из туристской жизни, богатой приключениями – "милая моя, солнышко лесное", – и лягут спать, каждый со своим "солнышком". Если это, конечно, туристы. Но если это диверсанты, как говорит Минька, или вооруженный экипаж упавшего в море ракетоносца, тогда все сложнее. Намного сложнее.

Потом над черной завесой лесных зарослей выплыла луна и стало светло, как днем. Когда-то, когда я был очень молодым и все вокруг меня были молодые, мы смотрели вечером на луну и спорили, что на ней изображено: девочка с ведрами воды на коромысле или поднял на вилы брат брата... Лунное сияние озарило мою загородную усадьбу: ковер зеленой травы, фруктовые деревья, дом с верандой, окруженный оградой из штакетника. На то, чтобы изготовить в местных условиях этот штакетник, ушла уйма времени. Но мне хотелось – из штакетника. В саду все благоухало. И если честно – воевать мне ну абсолютно не хотелось! Благоразумнее было лечь спать и хорошо выспаться, а утречком, на свежую голову, организовать экспедицию в лес и разослать людей по всему побережью; быть может, где-нибудь к острову прибило плот или другое плавсредство, уцелевшее после случившейся в океане или над океаном катастрофы. И если бы это был другой остров, не будь на нем такого страшного закона, я оказал бы потерпевшим всяческое госте-приимство. Но теперь мне предстояло их поймать...

Я скомандовал гвардейцам "отбой", поймаем завтра, и они убежали спать в сарай, там у них свежее сено, а сквозь щели в крыше можно смотреть на звезды. Сам я постелил себе на веранде, Жаклин рассердилась и ушла к родственникам в деревню. Черт с ней, с годами понимаешь, что одному спать лучше – никто рядом не сопит. А в таком климате и одному тепло. Дура набитая... Что я такого сделал? Ну, люблю посидеть, а не как идиот весь день молотком стучать или колупать лопатой грядки. С дурною головою – ни рукам, ни ногам покою... Я не раб. Только алкоголики знают, что такое настоящая свобода. Но с другой стороны, думаю, хорошо, что у меня такая трудолюбивая фаворитка. Все-таки я правильно когда-то сделал выбор.

Но прежде чем уснуть, я еще немного подумал – о внешней разведке. А что, думаю, разведка, все эти "интеллидженс сервис", абвер, ЦРУ, Штирлиц... Только зря расходуют деньги налогоплательщиков. Воруют секреты, вербуют "пятую колонну", изо всех сил стараются выведать первый день войны, как Зорге, чтобы войну предотвратить. А что толку? Ничего предотвратить нельзя. Если что-то предотвратили, значит, того и не было, не о чем говорить, и что изучать в школе? Разве можно себе представить, что не было бы второй мировой войны или первой? А что бы тогда было, вместо них? История не терпит белых пятен, что-нибудь всегда подбросит, чего никто не ждет. Вот если бы несколько раньше изобрели телевизор, можно было, практически не выходя из дома, смотреть по телевизору все войны, какие были, – горы трупов, развалины прекрасных городов, – и извлекать уроки. Может, телевизор спасет мир? Что-то же должно спасти. А внешняя разведка только звучит гордо, по мне, так ее лучше упразднить, а освободившиеся средства пустить на повышение благосостояния – внутренней разведки. Внутренняя тоже ничего не предотвратит, но, по крайней мере, своим знанием, кого посадить, а кого изгнать, может на какое-то время продлить срок правления монарха.

А кроме того, разведка часто не столько разведывает коммуникации и военный потенциал врага, сколько умышленно вводит в заблуждение своих – в корыстных целях. Ходил и я когда-то в разведку в Херсонской области...

В тот год я отдыхал на каникулах у тетки, маминой двоюродной сестры. Тетка жила на окраине небольшого райцентра, в домике с огородом и садом. А мама уехала по путевке в дом отдыха. Местные пацаны, в компанию которых я попал, разбившись на две команды, "наших" и "не наших", играли в военную игру. Смысл игры и состоял, главным образом, в разведке. Разведчики должны были тайно, бегая по огородам и садам, заглядывая во все щели и закутки, отыскать, в каком укромном месте противник спрятал свое знамя. Чтобы потом лихой атакой главных сил напасть и унести знамя в свой штаб. Это и означало победить, потому что без знамени как воевать дальше? Можно вести партизанскую или гражданскую войну, но и тут нужны штандарты, чтобы люди знали, кого бить. А может, упразднить к черту всякие штандарты?

Однажды наш командир, скорый на расправу парень, построил личный состав и сказал: кто из разведчиков первым обнаружит знамя, тот будет награжден. И извлек из-за пазухи четыре больших спелых груши из собственного сада. А дело в том, что в разведку ходили не все, а только самые младшие или кто был, как я, приезжий. Остальные "военные" в это время играли в карты в кинга и ждали, когда разведчики вернутся. Разведчики роптали, им тоже хотелось играть в кинга.

Но за четыре груши в разведку вызвались идти двое: я и Валька Иванов, тоже малолетка в коротких штанах на одной помочи. И ему, и мне хотелось груш, но награда должна была достаться кому-то одному. У Вальки было большое преимущество передо мной, он хорошо знал местность, а я был приезжий.

Но я был умный.

Валька сразу же ринулся рыскать по дворам, по огородам, засаженным картошкой и огурцами, заглядывать в сараи, а я спокойно пошел домой, поел, что тетка мне оставила, когда уходила на работу в райпотребсоюз. Почитал немного "Робинзона Крузо" и, выждав время, явился к командиру. Думаю: груши будут на десерт... И говорю: значит, так, товарищ командир, обнаружил. Вражеское знамя спрятано там-то и там-то, не сомневайтесь – в уборной во дворе у председателя райпотребсоюза. Но действовать надо осторожно, мало ли – пойдем в атаку, а там кто-нибудь сидит. Надо подкрасться незаметно.

Командир построил вооруженных до зубов "боевиков". И перед строем торжественно вручил мне груши. При этом шепнул на ухо: если сбрехал – убью. Говорю: да что я, сумасшедший, не знаю, что такое законы военного времени? Не сомневайтесь, все так, как говорю... Видно, в мозгах моих что-то заело в тот момент, так груш хотелось. Ведь понимал же – набьют морду. И дело тут не в одной корысти, но и в чем-то другом. Амбиции, амбиции... Я думаю, Иван Сусанин вызвался проводить поляков не потому, что хотел их погубить, заведя в болото, а потому, что такой амбициозный человек был – что его ни спроси, он все знает, где и что. Когда спросили – поляки, – знает ли кто из местных жителей дорогу через болото, он первый поднял руку – знаю! Хотя не знал, никогда туда не ходил. И повел. И – заблудился. Поляки – черт с ними, а Ивана Сусанина жалко.

Морду мне не набили по чистой случайности. Потому что дополнительным следствием моего обмана случилась подлинная человеческая драма. Когда мы, соблюдая все меры предосторожности, – я шел впереди, – подкрались к дому, где жил председатель райпотребсоюза, и заглянули поверх занавески в окно, мы увидели лежавшего на диване председателя потребсоюза, на котором сверху сидела голая, как туземка, моя двоюродная тетка.

Черт ее знает, сказала же, что пошла на работу...

"Боевиков" было много, и они в тот же день растрепали по всей округе про то, что видели – собственными глазами! А главное, про мою неприглядную роль во всей этой истории. Но тетка меня не побила, она была интеллигентная женщина, главный бухгалтер. На другой день после случившегося она молча собрала мои пожитки, отвела меня на вокзал и отправила домой. На вокзале она сказала мне: "И в кого ты такой...", намекая, как намекала не раз, на мое нестандартное происхождение. А я сказал ей, честно глядя в глаза, – очень честно: "Ты же сказала, что пошла на работу. Сказала? Так при чем тут я?" Она что-то хотела еще у меня спросить, но махнула рукой и пошла от меня, на тонких ножках, хотя и стройных, на высоких каблуках, которые все время подгибались. Даже не передала привет маме.

Дура... Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь: она должна была меня во все места расцеловать, потому что председателя потребсоюза, видного мужчину, жена выгнала за прелюбодеяние из дома, и он потом сошелся с моей теткой, которая до того случая долго не могла выйти замуж, ноги у нее были все же тонковаты. А спросить у меня она хотела, я понимаю что. Она хотела спросить: ну а сам-то я – видел?.. Конечно, видел, как я мог пропустить такое кино. А когда в шестнадцать лет мы получили паспорта и нас стали "допускать" на "Фанфана Тюльпана", мне это было уже не очень интересно – какая в "Фанфане" эротика? Полуобнаженный бюст Джины Лоллобриджиды?

Я уснул, под звон цикад и шум прибоя, и мне приснилась моя тетка, которую я с тех пор ни разу в жизни не видел. Во сне она была очень красивая, наверное, уже умерла, она что-то говорила, но я не запомнил что. Возможно, хотела поблагодарить меня за ту счастливую жизнь, которую потом прожила с председателем потребсоюза. Кто знает, зачем нам иногда то или иное снится.

Утром я освежился в лагуне и, приняв легкий завтрак, чтобы не тяжело было идти, снова построил своих гвардейцев – десять человек. Я разделил их на две колонны. Одну возглавил Минька, другую – Томпсон, я произвел его в полковники. Сам возглавил сводный отряд. Я нацепил на себя нож-мачете и пистолет на веревочке, но так, чтобы его не видно было под набедренной повязкой – пусть думают, что я простой туземец. Главное, чтобы пули в "Макарове" не заржавели. Кстати, мой надувной плотик, с которым я опустился на остров, похожий на надувной матрац, я все эти годы берег, ловил иногда с него рыбу, но главным образом брал с собой в инспекционные походы по острову. Очень удобно: надуешь, ляжешь на него под деревом после обеда и спишь, чувствуя себя цивилизованным человеком, хотя и дома я сплю не на полу, а на диван-кровати. На полу сплю только когда очень жарко или когда Жаклин прогонит...

Но кроме ножа-мачете и "Макарова" я вооружился еще и длинным копьем, а на шею повесил ожерелье из акульих зубов, что-то такое, чтобы выглядеть, как выглядит настоящий вождь туземцев-людоедов. Нанес на тело и на лицо боевую раскраску... А гвардейцы и так – с копьями и луками, полосатые, как тигры, выглядели угрожающе. Набедренные повязки, у кого были, я им приказал снять...

И мы пошли – двумя колоннами – на поиски пришельцев. Никогда не думал, что мне, летчику, придется участвовать когда-нибудь в сухопутном сражении. Но, видно, придется, а то подумают – что это за король, ни разу не воевал. Хотя вообще-то воюют не короли, воюют полководцы. Ладно, думаю, там посмотрим, по обстановке.

Тропа, по которой мы, выйдя из деревни, стали подниматься в гору, миновав сначала невысокое плато, была та же самая – по ней меня двадцать лет назад туземцы во главе с Минькой вели осматривать остров. Я хотел тогда найти клад... Но клада на острове не оказалось или я плохо искал. Длинная аллея деревьев, названия которых я тогда не знал, как и сейчас не знаю, мягкая упругая трава под ногами. Вьющиеся растения местами образовывали над тропой тенистый свод и были сплошь покрыты чрезвычайно пахучими цветами – белыми, розовыми, алыми. Как быстро бежит время, думал я, шагая впереди отряда, особенно когда ты достиг чего-то, а не ждешь годами, когда присвоят очередное воинское звание. Как будто только вчера бежал как конь в гору, а сейчас хромаю, как Джон Сильвер. Подагра не подагра, черт знает. Подагра бывает от шампанского... И что такое вообще – время, которое бежит? Часов у меня тут нет... Последовательная смена явлений и событий, если в философском плане? Время – деньги? Если в плане житейском. Но денег тоже нет... И может, нет никакого времени, только всходит и заходит солнце, а время придумали, чтобы человек не опоздал на самолет или на поезд. Иногда думаю: насколько однообразней и печальней протекала бы моя жизнь на острове, не найди я тогда ручей со спиртом. Сидел бы и тупо наблюдал, как с каждым восходом и заходом куда-то неумолимо утекает время – куда? – я еще и об этом должен думать? А выпьешь – и все... побоку, и время, и пространство.

Между тем тропа, по которой я вел свой отряд, резко свернула в сторону и, полого огибая вершину горы Святого Георга, потянулась серпантином среди высокого, местами выше человеческого роста, густого кустарника рододендрона, усыпанного розовыми цветами. Шли молча, соблюдая все меры предосторожности, курить и петь на марше я запретил. И через некоторое время мы очутились на обширной поляне, поросшей мягкой травкой, очень удобной для привала. Солнце как раз поднялось над горой Святого Георга. Со всех сторон поляну окружал кустарник, и незваные гости, кто бы они ни были, не могли нас тут внезапно обнаружить. "Привал, ребята!" – скомандовал я и повалился на траву в тени не очень высокого, но с густой кроной, дерева. Годы не радость. Был-был молодым, и на тебе, так непривычно...

Костер решил не разводить, обойдемся холодными закусками. Нельзя, чтобы нас заметили, у нас задача – первыми увидеть пришельцев, скрытно подобраться к ним и, войдя в соприкосновение, всех повязать. А там видно будет. Сначала надо разобраться, кто они такие и как оказались на территории, находящейся под моей юрисдикцией. Тут что-то не так: по закону острова – летчик должен быть один! А куда деваются целые экипажи, когда их самолеты исчезают с экранов радаров, я не знаю, островов в океане много.

Я выставил посты на тропе, впереди и сзади по ходу движения. С одной стороны от нас вздымалась гора, с другой был крутой обрыв, так что мы чувствовали себя в относительной безопасности, чтобы спокойно перекусить. Все разложили: копченая макрель, буженина с хреном, домашняя колбаска, сало... Устриц я не признаю. Само собой – фрукты. Я уже приготовил соленый банан – я таки научился солить бананы в бочках, это даже лучше, чем соленый арбуз, держать удобнее.

И тут из кустов выскакивает, как чумовой, туземец с копьем, которого отрядили на охрану, орет: "Сэр! Сэр!" И показывает пальцем – там, там! А что там – непонятно. Господи, опять что-то...

Но делать нечего, повскакивали, идем смотреть, что обнаружил "там" туземец. Прошли ярдов сто по тропе вперед, среди рододендронов, скрывавших нас с головой, и оказались еще на одной поляне, гораздо уютнее, чем та, где мы расположились. И остановились как вкопанные. Посреди поляны еще дымилось наспех залитое водой кострище! Как определил, встав на четвереньки и понюхав угли, наш разведчик, костер тушили известным способом пять человек мужского пола...

– А должно быть шесть, – сказал я. – В лесу видели шестерых.

Но Минька еще раз понюхал и поднялся на ноги.

– Пять, – твердо сказал он. – Нет никаких сомнений. Кто из нас разведчик я или вы, сэр? Возможно, шестой ранен, получил травму при приземлении.

Я кинул взгляд по сторонам. Поодаль валялось несколько пустых бутылок. Я подошел ближе. Одна бутылка была – виски "Джонни Уокер", литровая, а две из-под "кока-колы". Кругом валялись пустые банки: американская консервированная колбаса, американский бекон и шесть пластмассовых стаканчиков. Туземцы кинулись стаканчики подбирать. Не было никаких сомнений, что мы вышли на след пришельцев. Следовало признать, что американ-ские летчики экипированы гораздо лучше наших, у меня на спасательном плоту в "НЗ" были только галеты, шоколад и минеральная вода "Липецкая". Америка есть Америка. "Джонни Уокер"!.. Хотя это, насколько помню, шотландский напиток. Американцы пьют, что хотят. А мы пьем, что бог пошлет...