Текст книги "Лицо фараона (с иллюстрациями)"

Автор книги: Михаил Грешнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Пусть рассказывает еще.

Не дождавшись ответа, Текки закрыл глаза. Казалось, он прислушивался к своему дыханию. В груди у него булькало и хрипело. Двадцативаттная лампочка тускло горела под потолком лазарета. Вверху, на палубе, ходил и ходил, как маятник, вахтенный.

– Пожалуй, изумление было обоюдным, – заговорил Текки, с их стороны и с моей. Сколько бы оно ни продолжалось, оно прошло. Началось знакомство друг с другом. Оказывается, они уже знали мое имя – Артуро… Не буду говорить о приборах и приемах, которые употребили пришельцы при разговоре со мной. Скоро я понял, что мне нужно максимально напрягать мысль и воображение, чтобы они меня понимали. И я делал это в угоду им, потому что они тоже старались отдать мне все, что могли. Кроме любопытства с их стороны и, как мне показалось, растерянности, – я ничего другого в них не увидел: ни страха, ни злости. Может быть, их растерянность была отражением моей собственной, – они хотели понять, что я такое, примениться ко мне и поначалу, возможно, считали страх и растерянность естественным для меня состоянием. Чтобы понять меня, пытались «влезть» в мою шкуру… Это были ученые, и обращение со мной было для них экспериментом над неведомым существом. Существо, к их удивлению, оказалось разумным. Они хотели иметь сведения о землянах, я им подробно передавал эти сведения. Они мне – свои.

Их информацию я усвоил не полностью, отрывками – как из старой книги, где целые главы оказались стертыми или выцветшими. Сейчас я не могу изложить все последовательно, мешает жар, головная боль, – ведь я умираю, доктор… Спрячьте свои часы, не глядите на них! Они мешают вам сосредоточиться. Мне тоже мешают… Вот так, в карман, и не доставайте их больше.

Текки на минуту замолк, оправил простыню на груди, переложил платок из правой руки в левую, – все это были мелкие ненужные движения, но ему надо было успокоиться или собраться с мыслями перед главным, что он хотел сказать.

– Они с далекой звезды, – заговорил Текки, когда уже нечего было делать рукам: простыня оправлена, платок переложен из одной руки в другую. – Это черная невидимая звезда вблизи Центра Галактики, которая имеет несколько планет, близко обращающихся вокруг нее. Звезда почти погасла, не светит, она только греет, но дает достаточно тепла, чтобы на их планете существовала жизнь. Планета покрыта водой, жизнь, в том числе и разумная, зародилась и существует в воде. Планета называется Ири – так это звучало в моем мозгу. Иряне не знают, что такое солнечный свет, кванты и радиоволны. Свет они воспринимают как ту или иную дозу тепла. Энергетика их построена на освоении теплоты, гравитации и нейтринного излучения. Радиотехника у них отсутствует. Понятие об электромагнитных колебаниях чуждо их сознанию полностью. Зато нейтринная энергетика ими освоена хорошо, – связь на своей планете они ведут при помощи нейтринных потоков. Они исследуют вселенную в поисках планет для колонизации. Земля привлекла их внимание потому, что на две трети покрыта водой. Иряне понятия не имели, что Земля заселена разумными существами. Их приемная аппаратура, созданная на иных принципах, чем на Земле, не обнаружила человечества. Наше Солнце для их органов чувств было мощным источником тепла, и только. На всех диапазонах нейтринной и гравиосвязи Земля молчала, радиоволн их аппаратура не воспринимает, – Земля казалась необитаемой… Встреча со мной была для них все равно, что гром с ясного неба. Только через мой мозг они увидели наши города, машины, корабли, самолеты – все многообразие земной жизни. Поэтому они были так поражены. Мы со своей стороны не могли обнаружить их корабль; он полностью поглощал радиоволны, превращая их в тепло – как солнечные лучи. Электричества они тоже не знали. Потоки электронов считали помехами, превращая их в теплоту. Вся их техники основывалась на трех видах энергии: гравитационной, нейтринной и тепловой. Развитие цивилизации шло совсем другими путями.

– Немного повторяюсь, – сказал Текки. – Но, поверьте, от всего этого у меня голова как паровой котел. Я не понял, наверно, и половины того, что они пытались передать мне. Многого из их представлений я вообще не принял. Не мог понять их подводную жизнь, – лезла в голову какая-то мешанина. Об их нравах, обычаях и говорить нечего. Как рни живут, развлекаются, любят – все это не дошло до меня. Они казались мне безобразными уродами, я изо всех сил крепился, чтобы не выдать негативного отношения к ним. Не дай бог, если они это поняли. По-своему они были гуманны; гостеприимны и вежливы, но в конце концов совершенно не знали, что со мной делать.

Я буквально свалился им на голову, едва они вышли из своего корабля. Это был биологический вид, попавшийся им на глаза, они увидели во мне что-то общее с собой и тотчас доставили меня на корабль, который находился в плавучем положении под водой. Они тут же обнаружили, что я в бессознательном состоянии, и поступили так, как поступали, оказывая скорую помощь своим попавшим в мертвую воду, отравленную сероводородом или другой какой гадостью, – подали мне в легкие обогащенную кислородом воду. Подсоединенные датчики сказали им, что я разумное существо, память показала картины земной жизни. Бесконечно это не могло продолжаться. Они составили общее мнение о планете, о землянах, и тогда встал вопрос, что делать со мной, и вообще, – что делать?

Экспедиция не была готова к контакту с нашей цивилизацией. Не только потому, что иряне и мы были разными существами. Экспедиция не ожидала на планете разумной жизни и не имела полномочий вступать с ней в контакт. Такое разрешение мог дать правящий Совет Ири. Разведывательная экспедиция не могла вступить в переговоры. Требовалась другая экспедиция, которая была бы послана с этой целью. Но все-таки – что делать со мной? Ознакомившись по впечатлениям моего мозга с жизнью Земли, они поняли, что планета занята, для колонизации недоступна. Совместить на планете две цивилизации нельзя, пусть даже пришельцам нужен только океан. Он нужен им весь. Но ведь он нужен землянам! Нельзя допустить столкновения интересов, конфликта. Иряне приняли решение – улететь. Но как быть со мной? Они предложили мне лететь с ними. Я отказался. Тогда они подняли меня на поверхность и оставили в шлюпке, хотя, как они это сделали, я не знаю. – Вот и все, закончил рассказ Артуро Текки. Молча я глядел на него. Его рассказ окончился так же внезапно, каким было его появление. Тысячи вопросов возникали в моей голове сразу, но я знал, что рассказчик не ответит на них. Его час пробил. Последний его час пробил. И все-таки… Кто ты, Артуро Текки? – пытался я трезво посмотреть на рассказчика. Матрос – это подтверждал документ. Итальянец – об этом говорили глаза, темперамент. Образованный человек – недаром тебе знакомы нейтрино и гравитация. Но откуда ты взялся? То, что тебя нашли в шлюпке нашего рефрижератора, – случайность: шлюпка была сорвана ураганом, могла уцелеть. Как ты оказался в ней, Артуро Текки?.. Здесь кончалась действительность и начиналась фантастика. Принять твой рассказ, как он есть, значит, поверить в неправдоподобное. Бывает ли оно, неправдоподобное, или не бывает?.. Может, ты все это выдумал? Положим, что «Эрл» затонул. Положим даже, что от электронной мины, с такими игрушками не шутят. Примем, что тебя трепало по океану на перевернутой шлюпке. Чьей шлюпки – с «Эрла» или с «Элмери»? Тут уже теряется линия рассуждения, раздваивается. А еще точнее – уходит в глубь океана. Были пришельцы или их не было? Если были, то это – эпоха. Но эпоха умрет вместе с тобой. Ты ведь умираешь, Артуро Текки. Умрешь и никому не сможешь повторить свой рассказ. А для меня он нелеп и необычен. В моей голове он не помещается. Я не могуне могу! – проверить из рассказа ни одного слова. И ты не можешь представить никаких доказательств. Как же быть, милый Артуро? Ты умрешь, а это все равно, что тебя не было. И если встреча с инопланетными существами была, то и ее все равно, что не было. Круг замыкается на тебе, Артуро, и никто его никогда не разомкнет.

Я тоже не разомкну.

– Все, – повторил Текки. – По сути мне не дано права на жизнь. Я мертв с той минуты, как шлюпка с «Эрла» пошла ко дну. То, что произошло, – случайность. Величайшая из случайностей, но все же – случайность. Я нахлебался воды уже тогда, когда тонул под ударами шторма. Только благодаря искусству ирян я жил под водой. Они поддерживали во мне жизнь, исследовали меня, но они ничем не могли помочь мне. Мои легкие надорваны и разъедены солью. В шлюпке я был в бессознательном состоянии и наверняка бы умер, не подбери меня «Элмери».

– Я и теперь умру, – сказал он спокойно. – Но, – он с трудом поднялся с подушки, – обещайте мне побывать в Милане, рассказать родным о моей кончине. Обещайте, – просил он, вы католик, выполните мое последнее желание. Обещайте!

– Обещаю, – сказал я.

Артуро умер к утру. Наверно, я задремал у кровати и упустил его последний вздох. Но глаза ему я закрыл – прекрасные черные глаза, которые даже под тусклой лампочкой блестели живо и молодо. Мне было жаль парня.

Утром за завтраком капитан Фримен спросил побудничному спокойно:

– Умер?

– Умер, – ответил я и попытался передать рассказ Артуро о встрече с пришельцами. Где-то в середине рассказа капитан покачал головой:

– Что делают с людьми, – сказал он, – солнце и океан. В шестьдесять четвертом году мы в океане подобрали трех канадцев с «Олимпии», утопленной штормом под Гебридами. Здоровенные парни за две недели дошли до одичания, скалили зубы и рычали на наших матросов. А этот – итальянец. Итальянцы, вообще, фантазеры. – Капитан покрутил рукой возле уха: Тру-люлю…

Больше к этой теме не возвращались, – даже Листред, который вчера интересовался спасенным, а сегодня, когда тот умер, не нашел нужным что-либо спросить о нем. Пришельцы его не интересовали: Листред плавает на «Элмери» со дня выхода рефрижератора в море и знает случай с канадцами, принимал участие в их спасении. Мало ли какой бред бывает под южным солнцем? Надо считаться с фактами. Фактом для Листреда был океан, который дает людям работу, кормит их, сводит с ума и требует жертв.

Артуро похоронили по морскому обычаю: зашили в парусину и сбросили в воду с куском антрацита в ногах. Цинкового гроба на рефрижераторе не было, везти тело в холодильнике запрещено: что скажут потребители бараньих бифштексов?..

Я пока не был в Милане, хотя с тех пор как похоронили Артуро, прошло полгода. Но я католик, я давал слово и выполню волю погибшего. Поеду в Милан, найду родителей Текки. Кроме того, в Милане лучший из европейских театров – Ла Скала… Но прежде всего разыщу стариков. Только – будут ли они слушать рассказ о пришельцах? Какими глазами будут смотреть на меня?..

Если же судить о происшествии в океане и о рассказе Артуро, то я хочу здесь все разграничить и поставить на место: я – это одно, рассказ Текки – другое. Грань я провожу со всей решительностью, чтобы меня не заподозрили в фантазерстве и в сумасшествии. В фантастику я не верю. Всем говорю: не верю. Но Текки не был сумасшедшим. Это я подтверждаю как врач, иначе мое образование не стоит медного цента. Это меня смущает: в чем-то здесь концы с концами не вяжутся. Иногда я готов поверить, что все в рассказе Артуро правда, иногда считаю рассказ чистой выдумкой. Ведь Текки – итальянец. А итальянцы, вообще – фантазеры, как сказал капитан Фримен: Тру-лю-лю…

МАЛЫШ

Приподняв шторку, Егоров глядел вслед вездеходу. Двойные стекла иллюминаторов не искажали красок и перспективы. Впрочем, красок – здесь неуместно: гамму грязноватых оттенков, от бурого до матово-черного, – такова она вся, Луна.

Вездеход удалялся не по-земному быстро, до горизонта подать рукой, и чем становился меньше, тем более походил на осу, расчерченную поперечными полосами. Лунный рельеф не любит гусениц и колес, – машины передвигаются на спиралях. Со стороны спираль похожа на насекомое: кабина с усиками антенн вверху, ребра выпирают наружу…

Плоская равнина, зажатая с обеих сторон хребтами, была унылой и мертвой. Солнце бросало на нее тени остроконечных гор, они лежали длинными клиньями. Даже отдельные камни стелили черные паруса под неосвещенную сторону, отчего местность казалась рябой. Черное утомляло глаза. Хотелось зеленого, голубого, как на Земле, но его не было. Камни да еще пыль. И два следа от спиралей машины, мертво отпечатанные в пыли. Следы будут лежать сотню лет, – их не засыплет ветер, не смоет дождь.

Вездеход исчез, будто прыгнул за горизонт. В микроприемнике смолкли голоса водителей – Смирнова и Беленького. Славные ребята, подумал о них Егоров. На Луне нет животных, нет ветра, зато рядом люди, их любишь по-настоящему. Даже, если видишь их первый раз. Со Смирновым и Беленьким Егоров познакомился при переезде на станцию, и сразу они пришлись ему по душе: мигом домчали до станции, повеселиться любят оба.

– За новоселье! – звенели фужерами.

Вино шипело и пенилось, пузырьки в нем поднимались крупные, как горошины.

– Вы первые на вершине Старушки! – смеялся Беленький. Луну он называл почему-то Старушкой.

– На полюсе… – уточнял Смирнов.

– Совершенно точно! – соглашался Беленький. – Куда ни плюнь, – везде попадешь на юг!

– Не говори того, – возразил серьезный Смирнов, – чего нельзя сделать в скафандре…

Хорошие ребята, опять подумал о них Егоров, нажал на рычаг внешней защиты, – металлические заслонки надвинулись на стекла иллюминаторов,

Из столовой слышался стук тарелок; Светлана, горничная, она же радист и повар, – убирала посуду. Астроном Галин ворочал наверху, под бронированным куполом, ящики с инструментами. Станция начинала жить. Это была не первая исследовательская станция. Целый пояс городков и обсерваторий опоясывал лунный шар по экватору. Были станции севернее экватора и южнее. Освоение Луны шло тридцать четвертый год. Но эта станция была первой на полюсе. Ее так и назвали – «Полярная». На Земле спорили, где ее строить: на Южном полюсе или на Северном? Решили – на Северном. Приятнее сознавать, что стоишь на Луне, а не висишь вниз головой. На Луне это незаметно, А если смотреть с Земли… Так уж мы воспринимаем все – по инерции. В небе Луна, как арбуз, имеет свой верх и низ. Те, кто на Южном полюсе, ходят по Луне вверх ногами.

Есть даже карикатура в журнале: исследователи Южного полюса придерживают шапки на головах, чтобы те не свалились на Землю… Освоение нового мира шло весело.

Егоров не боялся карикатур. Его будут рисовать сидящим на лунном шаре верхом и поглядывающим на Землю вниз. Это все-таки лучше.

– Светлана, – сказал он, проходя через столовую, – радируйте Сергею Ивановичу, что мы вселились благополучно. Начинаем работу.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Передам.

В кабинете Егоров расстелил на столе подробную карту «Севера».

Макушка Луны представляла странное зрелище, – будто кожа с черепа была стянута кверху и застыла в буграх и морщинах. Среди них затерялось небольшое пятнышко, пятачок, – полюс. Пятачок и близлежащие горы были обведены красным карандашом – область исследования «полярников», обитателей станции. В сотый раз Егоров углубился в изучение местности и названий. Плоское пятнышко называлось Блюдцем. Со стороны видимого с Земли полушария Блюдце отгорожено Серповидным хребтом, высотой до двух километров. Это кратерный вал, – кратер лежит на видимой стороне. Высшей точкой хребта является вершина Белая. С обратной, невидимой стороны. Блюдце окаймляют Черные Горы – хмурая гряда, наползающая на полюс от хребта Первозданного. Красная линия охватывает лишь закраины Черных Гор. Зато хребет Серповидный весь попадает в круг исследования здесь предстоит работа.

Стация «Полярная» в центре Блюдца. Это, пожалуй, единственное возвышение на равнине. Нет, не единственное. В стороне от станиции, ближе, к хребту Серповидному, торчит одинокий пик – Mалыш. Почему – Малыш?.. – спрашивает Егоров. Среди мертвых названий вдруг что-то одушевленное, человеческое…

Достает из стола фотографию местности. Блюдце, хребты, пик Белый и пик Малыш… Надо обладать фантазией, размышляет Егоров, чтобы увидеть малыша в мертвой скале. Наверно, те, кто назвали скалу Малышом, обладали фантазией. А может, случайность? Как даются названия? Кто-то сказал: «Малыш»… Другие, может, и не были с ним согласны, но промолчали и приняли. Луна требует миллиона названий, надо присвоить имя каждому хребту, морю, вершине. Так и здесь: Малыши было утверждено. Впрочем… Егоров вглядывается в тень, отбрасываемую скалой. Тени на Луне бывают более четкими, чем геологические образования, если на них смотреть невооруженным глазом. Тень от Малыша напоминала скорчившегося ребенка с поднятой головой. Может быть те, кто придумали название, все-таки правы… Фотография всегда однопланова, показывает предмет с одной стороны. Может, с другой Малыш оживет, еще больше оправдает название? Надо осмотреть скалу, пощупать ее руками, решает Егоров.

Конечно, работу он начнет не с Малыша. Есть вещи серьезнее – хребет Серповидный. Танцевать придется отсюда. Недаром поставили здесь станцию, отчертили участок. Серповидный хребет – сравнительно новое образование. Это колоссальный выброс после метеоритного удара о поверхность Луны. Такие выбросы интересны: масса породы из глубины выворочена наружу. Никакому экскаватору, кроме как метеориту, такая работа не по плечу.

Итак, Серповидный хребет! Но Егоров еще колеблется: может. Черные Горы?..

– Это – потом, – настаивал Сергей Иванович, крутя карандашом неподалеку от Белой. – Главное – Серпик! – Тут его карандаш остановился и с силой вдавил точку рядом с вершиной Белой; точка на карте видна и сейчас. – Серпик, повторил он. – Нужны алмазы.

Сергей Иванович – начальник лунной геологической, точнее, селенологической службы,

– Недаром мы ставим станцию здесь, – продолжал он. Станция стоит денег.

– Все станции стоят денег, – в тон ему заметил Егоров.

– А тебе что до всех? Ты выдай алмазы.

– Один?.. – спросил Егоров. У него была интереснейшая работа в Море Спокойствия, и ему не хотелось ехать на полюс.

– Нащупаешь камушки, – ответил Сергей Иванович, – дам еще кого-нибудь.

– Кого?

– Тимошкина.

– С Великой Стены?.. – Прямой Стены, но геологи называли ее Великой.

– Ничего у них там нет! – в сердцах сказал Сергей Иванович. – Придется расформировывать группу.

– Всех ко мне, – предложил Егоров.

– Шалишь, – ответил Сергей Иванович. – На Луне каждый человек на вес золота.

Первый выход в разведку, как и предполагал Егоров, ничего не дал. Проложенный им маршрут упирался в отроги хребта и, поломавшись на карте зигзагами, там, где Егоров петлял в ущельях, выходил к Белой. На вершину Егоров не поднялся, осмотрел кратер с половины горы. Кратер не вулканический – метеоритный, и это удовлетворило Егорова. Отсюда была видна Земля в полной фазе, – круглая и пухлая, покрытая белыми облаками. Все, что виднелось со склона горы, было залито ее льдистым пепельным светом, – на видимом полушарии стояла морозная стопятидесятиградусная лунная ночь. Противоположная сторона кратера едва маячила вдалеке. Если спуститься на дно, она скроется, за выпухлостью планеты ее не увидишь. Все на Луне кажется уже, горизонт ближе, но это обманчиво: горы вот они, рядом, а пойди к ним, – они растут, растут, и горизонт по-прежнему горбится перед ними.

Спускаться в кратер Егоров не стал. Много времени ушло на дорогу, – каждый поворот пришлось наносить на карту. Он отметил последний пункт на склоне горы и подумал, что алмазы в кратере должны быть. Могут они быть и на равнине, к югу от полюса, – на невидимой с Земли стороне. Стоит поискать россыпи вплоть до подножия Черных Гор. Сергей Иванович будет, конечно, за то, чтобы поиск начать на дне. Но россыпи могут быть на равнине. Даже наверняка.

Возвратившись, Егоров докладывал Сергею Ивановичу о результатах разведки, – пока он ходил, Светлана наладила видеосвязь через систему спутников Л1-8.

– Так… – кивал ему с экрана начальник геологической службы.

Сергей Иванович был тучный медлительный человек, слова его, в том числе междометия, тоже казались весомыми; даже каждый кивок производил впечатление.

– Так… – приговаривал он после каждой фразы Егорова. Но выброс ты все-таки констатировал.

– Вся горная цепь…

– …метеоритный выброс, – закончил Сергей Иванович его мысль и опять кивнул – теперь уже сам себе.

– Совсем недавней формации, – добавил Егоров. – Тысяч пятнадцать лет…

– В кратер ты не спускался? – спросил Сергей Иванович.

– Нет еще.

– Завтра спустишься.

– Думаю завтра. Обследую местность у подножия вала и дальше к югу.

– К югу… – неопределенно сказал Сергей Иванович.

– К Черным Горам.

– Опять ты за свое! – поднял глаза Сергей Иванович. Он был за то, чтобы в первую очередь исследовать кратер.

– Зерна могут лежать на местности вперемешку тектитами.

– Но прежде всего – на дне.

– Обязательно спущусь на дно, – согласился Егоров.

Сергей Иванович пожевал губами, словно раздумывая, сказать что-то еще или нет. Сказал:

– Тимошкин сам к тебе просится.

– Так давайте!

– Выдай прежде алмазы.

– Сергей Иванович…

– Алмазы, Гриша, тогда получишь всю группу. Земля требует…

Все же Егоров решил исследовать равнину до Черных Гор. Вряд ли он смотрел на это как на работу. Скорее – та же разведка. И еще Егоров хотел посмотреть Малыша. Одинокий пик на равнине – это всегда интересно. Словом, полезное Егоров соединит с приятным. И притом зерна алмазов могут быть далеко выброшенными из кратера. Такое уже бывало: россыпи метеоритных алмазов находили в десятках километров от кратера.

Вечером этот же вопрос обсуждался в кают-компании.

– Возьмите меня с собой, – говорила Светлана. – Я легкая на руку, Григорий Артемьевич, мы обязательно найдем алмазы! Парочку вы мне дадите на серьги…

– Смотря под каким углом, – подытожил Галин, – произошло столкновение. Чем круча угол падения, тем круче выброс породы. Если метеорит упал под острым углом, расплав породы, в том числе и алмазы, выброшены в космическое пространство. В таком случае они могут оказаться на Земле, как, например, уральские.

– Уральские? – переспросила Светлана. – Вы так и сказали?..

– Так и сказал, – повторил Галин. – На Урале нет кимберлитовых трубок. А алмазы находили еще при Петре Первом. Почему не предположить, что эти алмазы лунные?..

Егоров сказал:

– Серповидный хребет образован крутым падением.

– Ну и что ж, – согласился Галин. – Значит, алмазы где-нибудь здесь, в окрестностях. Не все же уходят в космическое пространство.

– Григорий Артемьевич, – тянула Светлана. – Возьмите…

Егоров не взял Светлану с собой: во-первых, это не увеселительная прогулка, во-вторых, у Светланы немало работы «дома». И вообще, поиск может кончиться ничем. Не всякий метеорит рождает алмазы. Масса его и скорость при столкновении должны быть огромными. На Земле зерна алмазов найдены в Аризонском метеорите. Луна принимала удары, несравненно более мощные, – их не сдерживала упругость атмосферы. Алмазы находят в кратерах и в россыпях на поверхности. Егоров надеялся, что так будет на Блюдце.

Выйдя из станции, он все еще колебался, куда идтик Черным Горам? Или поискать россыпи на равнине? Всегда есть желание не тратить силы напрасно, не забираться в горы, если можно камни подобрать под ногами. Ну так – куда?.. Егоров посмотрел направо, налево. Дальней искрой на равнине блестел Малыш. До него километра три. Солнце освещало вершину, но большая часть скалы скрывалась за горизонтом. Вот и пойду, Егоров решил ориентироваться на искру, – все равно надо исследовать Блюдце.

Ровными прыжками, – сначала, разгоняясь, малыми, потом шестиметровыми, Егоров направился к Малышу. На Луне он не новичок, за плечами четырнадцать лет работы. Сначала в кратере Тихо, потом в Заливе Астронавтов, на невидимой с Земли стороне, позже исходил с геологическим молотком Море Спокойствия. Звание старшего геолога получил еще на Земле. Теперь его поставили командиром «Полярной». Командир – это хорошо. Это значит – командуешь сам собой. До известных пределов, конечно. Захотел – пошел к Малышу… Егоров мчался легко и привычно. Пятками упирался в почву, тотчас переваливался на носки, пробегал, чтобы набрать инерцию два-три шага и делал очередной шестиметровый прыжок. Скакать по Луне приятно, забавно. Не уставая, можно отмахать километров сорок.

В то же время Егоров зорко оглядывал почву. Низкое солнце светило ему в спину. Впереди виделась каждая блестка.

Но все это было слюдяная мелкая рябь или вулканическое стекло. Алмазов не попадалось.

Малыш вырастал на глазах. И, как бывает, когда хочется видеть желанный предмет, а он далеко, Егоров ускорял бег. Однако приходилось считаться с системой регенерации и с тем, чтобы стекло скафандра не запотело.

Есть еще способ подхлестнуть время, не убыстряя работы ног, – отключиться на постороннее.

Егорову было шесть лет, когда люди достигли Луны. Это осталось в памяти самым ярким впечатлением детства. На экранах маячил лунный ноздреватый, словно обстрелянный дробью, шар, а кругом только и было слышно: Луна, Луны, Луной… Ребята играли в космонавтов и в лунные экспедиции. Егорову повезло: родился он на Памире, в Хороге, – стоило выйти за город, как начинались ущелья, осыпи. Та же Луна, только под земным небом. Так это и жило с Егоровым годы: ноздреватый шар и желание потрогать его руками. С этим он пришел в школу, в геологический институт. А позже – и на Луну. Когда мечта пронизывает всю жизнь, она осуществляется.

И стоило – честное слово, стоило! – похозяйничать на Луне! Открыты многие тайны спутника: вулканы, газ на дне пропастей, лунный лед и лунные кратеры. А загадок не убывает. Великая Стена, например. Тимошкин не отходит от нее восемь лет. Молчит, но он показывал фотографии. Ниши в Стене похожи на постаменты. Чепуха, – говорят ему, – естественные образования. – А Баальбек? – возражает Тимошкин. – Тоже естественное образование? – Баальбек, – спорят скептики, – на Земле!.. Они, наверно, никогда не переведутся, скептики. И даже гордятся собой: мы – реалисты… Тимошкин прилетел на Луну лет десять тому назад. Он тоже геолог. Но Тимошкин – не скептик. С ним хорошо мечтать.

Вот и Малыш. Обыкновенная скала, каких на Луне тысячи и десятки тысяч. Взгляд не задерживается на их обрывах и гранях. Но Егоров смотрит на скалу не просто как зритель, он хочет понять, почему дали скале такое название. Метров с пятидесяти он оглядывает камень с одной стороны, с другой. Да, в очертаниях есть что-то от присевшего мальчика с поднятой головой. Но Егорову приходилось видеть на Луне львиные профили, парящих орлов… Он еще раз обходит камень кругом. Отмечает: у Малыша нет лица. Вместо лица – вмятина, к тому же на теневой стороне и на высоте сорока метров. Егоров пошарил прожектором, вмятина блеснула красным обсидианом. Все обыкновенно, привычно. Егоров еще отошел от скалы. Что-то смутное почудилось ему, – будто над скалой работали инструментами; там обтесали, там обрубили выступы. Но это впечатление тут же растаяло. В горах встречаются пирамиды, трилоны, отшлифованные до блеска… Егоров еще раз прикинул высоту Малыша и, убедившись, что без скоб до вершины не доберешься, решил, что делать тут больше нечего. Сразу почувствовал, как отлегло от сердца. Любопытство удовлетворено. Егоров даже испытывал разочарование. Сотни людей, появляясь на Луне, обязательно что-то ищут. Поскреби каждого, найдешь в душе мечту о необычайном. Даже не то: необычайного на Луне хоть отбавляй.

Хочется встретить что-то близкое, человеческое – разум или хотя бы подобие разума. И – ничего не встречаешь. Ничего!

Не глянув больше на камень, Егоров повернул к Серповидному хребту и начал набирать темп. Прыжок, еще прыжок. По-прежнему мельтешат под ногами блестки вулканического стекла… Странно, – почему разочарование?.. – пытается разобраться в своих чувствах Егоров. Малыш. Малыш… – повторяет он. Все дело в названии. Черные Горы – это черные, ничто здесь не привлечет, не взволнует. А вот Малыш… Кто-то любит детей и даже в камне рассмотрел что-то от мальчика. Егоров вспомнил своих Володьку и Костю. Как они хотят на Луну!.. Не слишком ли быстро я, – стекло помутнело… Егоров замедлил бег. Прыжок… Косо поставил ногу. Надо быть осторожнее… Вдруг невыразимо яркая вспышка пламени ударила Егорову в спину, швырнула на камни. Нет, это он споткнулся, упал, мгновенно отмечая, что в пламени, возникшем за ним, смешаны все оттенки от фиолетового до рубиново-красного. Метеорит, мелькнуло у него в голове, атомный взрыв!.. Мгновенно озарились впереди скалы Серповидного хребта, но не заревом, не морем огня, к удивлению Егорова, а ярким кружком пальцем прожектора. Это не метеорит, понял Егоров, не атомный взрыв, – это луч!.. И – что совсем невероятное, сумасшедшее, – Егоров понял, что луч идет от Малыша!.. Сумасшедная мысль, – причем тут Малыш? Но Егоров знал, чувствовал, если уж говорить, – ощутил спиной, что луч идет от Малыша!.. Когда он встал на ноги, оглянулся, в темной вмятине на скале, как в телевизоре, гасло пламя. Но Егоров увидел – успел увидеть!.. Может, его ослепило раньше, может, ему почудилось!.. Волосы у него зашевелились на голове.

Потрясенный, он минуту стоял, надеясь увидеть чтото еще и пугаясь того, что увидел. Неужели это было?.. – спрашивал он себя. Скала горбилась, по-прежнему темная, и выемка на вершине была непроглядно темной. Егоров попятился, пугаясь этой таинственной темноты. Никогда на Луне он ничего не боялся. Видит бог – не боялся! А тут пятился перед скалой, чувствуя на спине струйки липкого пота. Боялся, сознавал, что боится, и ничего с собой не мог сделать. Повернулся и побежал к станции. Неужели это было?.. – повторял он, ускоряя прыжки. Кажется, никакая сила не заставила бы его оглянуться на Малыша. Но он вынудил себя – оглянись! Остановился и оглянулся. Пик стоял хмурый и одинокий. Что же это было? – еще раз спросил Егоров и опять устремился к станции.

Теперь он не останавливался и не оглядывался. Был занят другим: как рассказать об этом? Кому? Галину? Сергею Ивановичу? Астроном не поверит! Ничуть не поверит! Скажет – фантастика. Какая там фантастика! У Егорова до сих пор в глазах… Но если то, что он видел, правда, – это и есть фантастика! Егоров готов был схватиться за голову. Скорее бы станция!

Это он подумал чуть ли не в трех шагах от станции. «Наконец-то!» – нашарил кнопку входного шлюза. Дверь открылась и тотчас захлопнулась за ним. Егоров вздохнул, чувствуя, как воздух под напором сжимает его скафандр. «Наконец-то», опять повторил он, скинул скафандр. Стуча по ступенькам, он поднялся в аппаратную.