Текст книги "Семирамида. Золотая чаша"

Автор книги: Михаил Ишков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 6

После того, что случилось на охоте, Шаммурамат заперли на женской половине дворца, отделенной от остальной цитадели глухой крепостной стеной. После нескольких дней, проведенных в беспамятстве – Шами донимала жар и сухость губ, – Иблу лично запретил ей приближаться к воротам, ведущим на женскую половину. Чтобы пресечь попытки невестки проявить инициативу, наместник строго–настрого приказал Ишпакаю не отходить от «шальной», как выразился он, «скифянки» и не позволять ей вырваться за пределы отведенных ей комнат.

Сидеть во дворце было скучно. Единственное развлечение – наблюдать со стены, как к месту сбора каждый день прибывали отряды вооруженных людей. Скоро в окрестностях Ашшура их собралось более ста тысяч. Зверские рожи заполнили улицы священного города. Теперь о том, чтобы выехать в город и речи быть не могло.

За стенами цитадели с рассвета до заката непрерывно били барабаны. На специально вспаханных участках городской пустоши безостановочно маршировали выстроенные в шеренги щитоносцы–редумы ¹⁰ . Барабаны задавали темп ходьбы, при этом всякого, кто ломал строй – опаздывал или забегал вперед, – декумы укладывали на землю и били палками. Щиты были тяжеленные, прямоугольные, двухметровые, на каждом эмблема той или иной эмуку. С их помощью щитоносцы должны были в бою прикрывать лучников–баирумов, которые в свою очередь тренировались на ближайших холмах. Напротив главных городских ворот, где была устроена переправа через Тигр, тяжело вооруженные пехотинцы из «золотого полка», совместно с конницей, не зная отдыха, форсировали Тигр на надутых воздухом бурдюках. На утоптанной пойме знатные упражнялись в управлении колесницами.

Вся эта кутерьма сопровождалась беспробудными ночными пирами, которые царь Ассирии устраивал для своих приближенных в походной ставке. Более двух семидневок Шами не видела мужа. Время она проводила в компании с Ишпакаем. Евнух, предупрежденный Нинуртой – если ты проворонишь, и Шами выкинет какую‑нибудь штуку, тебе прижгут пятки раскаленным железом, – был пронизан энтузиазмом. Сначала он в течение нескольких дней рассказывал заскучавшей женщине об необычайных приключениях в южных морях Син–абада–морехода, затем поведал о невероятных похождениях цирюльника из славного города Сиппара, наконец, попытался привлечь внимание Шами к удивительной истории, которая случилась в достопамятные времена с вавилонским царем Бау–иддином и его сыном, которые влюбились в одну и ту же девицу.

Шами прервала евнуха.

– Я уже слыхала эту историю. Бау проявил великодушие и уступил красавицу сыну.

– Точно! – восхитился Ишпакай. – Но известно ли тебе, о, восхитительная, что случилось с самим царем, чье благородство и доброта не знали пределов, ведь он поступился тем, что наиболее дорого каждому, кто испытал чары Иштар.

Шами зевнула и тут же прикрыла рот рукой, чтобы не выпустить свою ламассу, так удобно прижившуюся в ней и так отважно оберегавшую ее шимту.

– У заморской царицы оказалась дочь, которая охотно облегчила страдания великодушного Бау.

Ишпакай просиял

– Так оно и было, но известно ли тебе, о женщина, – спросил евнух, – какое несчастье приключилось с жителями Вавилона, когда у обеих пар родилось по младенцу мужского пола? Никто в государстве не мог вразумительно объяснить, кем мальчики приходились друг другу, ибо первый родился от отца и дочери, а второй от сына и матери. Когда вавилонские жрецы в зависимости от степени родства попытались установить порядок престолонаследования, в городе едва не началась кровавая распря, ведь каждый гражданин готов был ценой собственной жизни отстаивать собственную точку зрения.

– Что тебе за дело, Ишпакай, до мучений жителей Вавилона, пытавшихся силой решить эту головоломку!? Если я задумчива и мысли мои заняты, это не значит, что ты можешь приставать ко мне с досужими расспросами. Прекрати и знай, что с теми, кто бесцеремонно вмешивается в чужие дела, случится то, что случилось с настырной обезьяной, потерявшей разум из‑за неумеренного любопытства.

На сытом округлом лице евнуха прорезалось нескрываемое удивление.

– Что же случилось с обезьяной? – осведомился он.

– Случилось так, что некий плотник решил расколоть бревно. Он взял два клина, подобно всаднику, устроился на бревне и принялся раскалывать его, вбивая клинья по очереди. Не закончив работу, он отлучился по какой‑то нужде, а наблюдавшая за его работой обезьяна, усевшись в той же позе, что и плотник, принялась раскачивать забитый в дерево клин. Пока она усердствовала, ее яички провалились в щель. Я не стану, Ишпакай, рассказывать, что случилось с обезьяной, когда она вытащила клин.

Ишпакай виновато улыбнулся

– Такого рода несчастье не может грозить тому, у кого нет яичек.

Он вздохнул.

– Выбор у тебя, красавица, невелик. Либо я замолчу, тогда тебе будет труднее прикидываться скучающей, либо я продолжу рассказ. Слушая мои волшебные истории, тебе будет легче скрыть свою тоску или, что еще хуже, очередной коварный замысел. Так что наблюдай, как храбрые ассирийские воины готовятся к походу, и слушай меня.

Все ценности жизни, Шами равнозначны, и отсутствие хотя бы одной из них, даже такой малости как свобода, вызывает меланхолию и влечет к причудам. Если возразишь – мы оба люди возвышенного ума и нам не пристало довольствоваться назначенной участью; наше назначение стремиться к высшему, – я готов согласиться с тобой. Соглашусь и с тем, что счастья может добиться только тот, кто готов рискнуть, но не за счет ближнего своего, ведь я могу поплатиться за твою дерзость обожженными пятками. Поэтому выслушай внимательно историю, случившуюся с садовником Шукаллетудой.

– Я слыхала о нем. Впрочем, ты прав, и нет причины затыкать тебе рот. Мне действительно надоело наблюдать за этими зверскими рожами, и, страдая от безделья, поджидать мужа.

– Тогда утихомирься и послушай. Жил в окрестностях славного Урука искусный садовник Шукаллетуда. Сил не жалел, возделывал свой сад, поливал деревья и грядки – все напрасно. Жаркий ветер пустыни иссушал почву, губил растения. Не зная, как справиться с бедой, садовник обратил взор к звездам и спросил – отчего вокруг злое да злое и нет управы на демона пустыни. Стал он просить божественного знака, и боги послали ему весть – посади дерево сарбату, которое в любой час дня простирает свою тень с запада на восток, и ты обретешь радость в сердце.

Посадил Шукаллетуда дерево сарбату, и все растения в саду расцвели пышным цветом.

Однажды Иштар после долгого и трудного пути решила отдохнуть неподалеку от сада Шукаллетуды. Садовник увидел ее из‑за изгороди прекрасную богиню. Неземная красота богини сразила его. Он опустился перед ней на колени и поцеловал. Видя, что Иштар сразил беспробудный сон, Шукаллетуда осмелел и овладел спящей богиней, удовлетворив тем самым свою внезапно вспыхнувшую страсть.

Проснувшись с первыми лучами солнца, Иштар была глубоко оскорблена дерзостью простого смертного и решила, во что бы то ни стало, отомстить ему. Так как богиня не знала, кто именно оскорбил ее, месть пала на головы всех жителей страны.

Вначале Иштар напитала все колодцы страны кровью. Затем наслала разрушительные ураганы. Затем подняла воды и затопила страну. Однако каждый раз Шукаллетуда обращался к отцу, и мудрый старик советовал ему отправляться в многолюдные города, чтобы богиня не могла отыскать его среди толпы.

Горько стало на сердце Иштар, когда осознала, что не в состоянии отомстить смертному. Отправилась она к богу мудрости Энки и попросила у него помощи. Пусть скажет, всеведущий, как отыскать негодяя, отважившегося посягнуть на ее честь…

– Зачем ты напомнил мне о страданиях Иштар. Мне не за что и некому мстить. Негодяи мертвы, им не удалось овладеть мной.

– В том не твоя заслуга, а милость богов, а эта стихия изменчива. Ты потеряла покой, и это тревожит меня. Говорят, что этих молодчиков наслала твоя сестра?

– Кто говорит?

– Твои земляки, вавилоняне. Они утверждают, что Сарсехим был в курсе.

– Я хочу поговорить с Сарсехимом.

– Ну, великолепная, для этого тебе надо испросить разрешение у самого Салманасара. Люди твоего супруга едва не растерзали Сарсехима у городских ворот, однако царь запретил кому бы то ни было причинять ему вред.

– Я хочу видеть Сарсехима. И немедленно!

– Ты рискуешь головой. Если она тебе не дорога, мне дороги мои пятки.

– Послушай, Ишпакай. Я сижу взаперти, а где‑то решается моя судьба. Не надо уверять меня, что повелением Салманасара можно смыть позор, ведь многие, в том числе и враги, видели меня обнаженной. Это не забывается. У меня привлекательное, влекущее мужчин тело, и мне надо быть осторожной. Но осторожной можно быть только, если знаешь, какая опасность подстерегает тебя. Разве я не права?

– Ты права, но ты рассуждаешь как мужчина. Это не красит женщину.

– Женщину красит умение рассуждать, а не то, как она это делает. Ты поможешь мне или мне придется обратиться к Буре? Он не побоится организовать свидание с Сарсехимом.

– Зачем тебе встречаться с этим земляным червяком?! Сарсехим уже сумел втереться в доверие к Шурдану, наследнику трона. Все просьбы Нинурты выдать ему негодяя для расправы, разбиваются об упрямство наследника. К сожалению, великий царь держит сторону сына. Поступки и указы великого царя порой непредсказуемы, порой они вызывают оторопь.

– Чего же добивается Шурдан?

Евнух сразу помрачнел.

– Ответив на этот вопрос, я вступлю в область недозволенного, и моя жизнь окажется в твоих руках.

Теперь задумалась Шаммурамат.

– Я знаю, Ишпакай, клятвы здесь не помогут, но я надеюсь, что нам поможет доверие, которое мы испытываем друг к другу. Нам поможет благожелательная улыбка Ирнини–победительницы, ведь это ее покровительству я обязана спасению собственной жизни, ведь если бы эти негодяи овладели мной, я бы покончила с собой. Мне трудно без Нинурты. Возможно, тебе трудно понять такого рода привязанность…

– Нет, такого рода благородная решительность мне всегда по сердцу …

– Я не договорила! Не перебивай меня. Я веду речь о том, какая судьба ждала бы меня, если бы гнусное случилось?

– И эти сомнения близки мне.

– Если тебе нужны деньги…

– Деньги понадобятся не мне, а стражникам.

– Но сначала о Шурдане. Он глуп, если решил довериться Сарсехиму?

– Он не глуп, но он иначе, чем старый лис Салманасар и те, кто его окружают – в первую очередь Иблу – смотрит в будущее. Я не могу открыть тебе всего, но кружок, собравшийся вокруг великого царя, пока слаб и немногочислен. Те же, кто поддерживает Шурдана, сильны и крикливы.

– Кто поддерживает Шурдана?

– Города, точнее, городские общины. Они выставляют ополченцев, составляющих ударную силу войска.

– А как же «царский полк»?

– Он является ядром армии, но этих ребят не так много, как хотелось бы Салманасару. Чтобы его увеличить, необходимы средства, их можно добыть, только облагая подданных налогом. Заставить платить можно только торговцев, ремесленников, переселенцев, а также население покоренных земель. Со свободных ассирийских общинников много не возьмешь, у них и так множество долгов и обязательств. Для них походы спасение – без добычи ополченцы быстро пойдут по миру.

– Ты хочешь сказать, что членам общин нужен Дамаск, а великому Салманасару ежегодная дань с Дамаска?

– Да. Получая завоеванное в виде дани, можно выиграть много больше, чем от разового грабежа. Здесь и кроется несогласие – дань поступает царю и каждый из свободных земледельцев получит столько, сколько посчитает нужным дать великий царь, а из взятого приступом города каждый может увезти богатую добычу.

– Я слыхала, ассирийцы исстари предпочитали грабеж и убийства?

– Общины держатся прежних обычаев и пугают Салманасара отказом выступить в поход. Кто‑то настойчиво будоражит общинников, утверждая, что после двух неудачных набегов в Сирию Салманасар утратил илу. Эти кто‑то полагают, что он слишком долго правит – считай, уже двадцатый год. Этих «кого‑то» поддерживают знатные в городах. По стране упорно распространяется слух – царю царей пора уступить место более молодому и удачливому наследнику. Шурдан обещает придерживаться заведенных предками обычаев, которые требовали поголовно уничтожать врагов. Это устраивает городские общины и жрецов. Никто из них не хочет понять, что важнее лишить врагов силы, а не избивать их на корню, ибо что взять с мертвых, а живые способны платить дань. От покоренных народов будет куда больше пользы, чем от их трупов. Это относится и к переселенцам, приведенным на берега Тигра. Но сначала чужаки должны обжиться, окрепнуть. Другими словами, доход от них начнет поступать в казну только через несколько лет, и он будет несоизмеримо больше, чем военная добыча. Но очень многие в Ассирии не хотят ждать.

Он помолчал, потом продолжил.

– Салманасар вслед за своим отцом Ашшурнацирапалом изо всех сил пытается изменить цели священной войны, утверждая, что покровителю страны Ашшуру любо не избиение врага, а непререкаемая мощь государства. Не отдельных общин, а всего государства. Этого можно добиться только, если мы всегда и во всем будем на голову сильнее своих врагов.

– Хорошо, вернемся к Сарсехиму. Зачем он понадобился Шурдану?

Ишпакай улыбнулся.

– Откуда мне знать. Я и так открыл тебе слишком много.

– Нет, Ишпакай, ты только приоткрыл дверь и за это я благодарна тебе, но чтобы выжить, я должна знать все – от таблички до таблички. У меня нет уверенности, что Нинурта не допустит ошибку, а Иблу стар. Кого еще можно считать нашими друзьями?

– Младшего брата царя Шамши–Адада. Он командует эмуку колесниц.

– Это важная должность?

– Да, третья по значению.

– Кто же занимает первую.

– Иблу. Он – туртан великого царя. Ниже туртана рабшак, или военный министр. Эту должность занимает наследник престола Шурдан. В его ведении войсковая разведка. Третьим считается начальник боевых колесниц.

– Что же Нинурта?

– Конница – это нововведение Ашшурнацирапала. У нас пока приживается с трудом. Количество умелых всадников ограничено, а нанимать скифов опасно, они с легкостью могут повернуть оружие против хозяев. Нинурта считается кем‑то между начальником эмуку и помощником туртана.

– Что насчет Вавилона.

– О, Вавилон – это песня! Это мечта каждого ассирийца – пусть гордые вавилоняне споют торжественный гимн Ашшуру и поставят его впереди Мардука.

– Чего ради? – в Шами проснулась вавилонская спесь.

– Здесь так мечтают, – осторожно пояснил евнух. – Хотя всякой наукой, всяким искусством, особенно врачеванием, определением судьбы по звездам, всякого рода гаданиями, с нами делится Вавилон.

– И это хорошо, – заявила женщина, – иначе вы тут совсем погрязли бы в дикости.

– Погрязли бы, погрязли бы…

– Не юродствуй. Прикинь, как я могла бы повидаться с Сарсехимом?

– Это неизбежно?

– Знаешь, Ишпакай, чем полноценный мужчина отличается от евнуха?

– Хамством! Умением грубо срыгнуть, ударить ребенка, заехать кулаком в ухо женщине?

– Нет, лишенный пола. Тем, что у него есть яйца и более всего на свете он страшится их потерять. Евнух же свободен от такой напасти, поэтому он дерзновенно смел, отчаянно изворотлив и проникновенно умен.

– Ты, Шами, способна разжалобить кого угодно. Я что‑нибудь придумаю.

Глава 7

Оказавшись в Ашшуре, Сарсехим нежданно–негаданно испытал благодарность к судьбе, впервые после отъезда из Вавилона улыбнувшейся ему с небес. Пусть даже скупо, на миг, но и этого оказалось достаточно, чтобы продлились его дни. Их караван, подгоняемый стражниками с пограничной заставы, достиг священного города в один и тот же день и час с царским поездом. Поторопись они, и евнуху не миновать расправы, которую приготовил для него начальник ассирийской конницы Нинурта–тукульти–Ашшур.

Была бы его воля, он ни за что не завернул в этот страшный город, где на створках крепостных ворот красовались содранные человеческие шкуры, а на пиках выставленных вдоль дороги – отрубленные головы. Одного взгляда хватило евнуху, чтобы узнать в жертвах приставленных к нему в Сирии «мстителей». Он помертвел и с равнодушным унынием прикинул – сразу поволокут в темницу или сначала изобьют до смерти? Разум шевельнулся с трудом, напоминая, что, если начнут с битья, главное прикрыть копчик, ведь отрицательный опыт жизни крепится как раз в области копчика.

В следующий момент стражники засуетились, забегали, заставили вавилонян освободить проезжую часть. Все, вавилоняне и сопровождавшие их стражники, молча и суматошно засуетились, откатили повозку. Начальник стражи спихнул Сарсехима с кобылы, принудил встать на колени. Сарсехим охотно подчинился, рухнул на обочине. Рядом опустился на колени Ардис. Евнух скосил глаза в его сторону. Опустившийся голову старик что‑то невнятно бормотал – должно быть, тоже прощался с жизнью.

Проезд царского поезда запомнился содроганием земли, обилием блеска, перестуком копыт и напевным скрипом колес. В следующий момент евнух краем взгляда заметил подъехавшего к спешившимся, склонившим головы стражникам разодетого, в начищенных бронзовых доспехах и блистающем шишаке, всадника. Этот был не чета замызганным и уставшим донельзя пограничникам. Он и вел себя соответствующе – о чем‑то гортанно спросил их, стражники торопливо закивали. Он махнул рукой и еще с десяток всадников оторвались от замыкавшей процессию охраны, окружили караван. Тот, что подъехал первым, больно ткнул Сарсехима тыльным концом копья в бок.

– Вставай, пошли.

Сарсехим не удержался от верноподданнического вопроса.

– Великий царь уже проехал?

– Тебе зачем знать?

– Мне, конечно, ни к чему. Я просто хотел воздать хвалу великому царю.

– Еще воздашь. Когда спросят, зачем ты притащил на нашу землю сирийских лазутчиков.

Эти слова добавочным мертвенным светом осветили ожидавшее его в Ашшуре будущее. Ощутимо заныло в области копчика, однако, изведав на собственном опыте, что больнее всего наказывают за страх, Сарсехим деловито поднялся, отряхнул колени, безмятежно поинтересовался.

– А что случилось?

Пока конные из «царского полка», окружившие караван, отбирали у вавилонян ножи, пока вели пленных через прохладу башенного прохода, знатный воин рассказал о чудесном спасении, которым несколько дней назад наградила свою любимицу великая Иштар.

– Эти, – конный ассириец ткнул нагайкой в сторону насажанных на пики голов, – попытались совершить над скифянкой похабный обряд возвеличивания Ашерту, однако владычица, обернувшись львицей, растерзала злодеев.

– Всех до единого? – заинтересовался евнух.

– Всех, – подтвердил всадник. – Ну, иди, иди.

– А что же наша драгоценная Шаммурамат? – спросил Сарсехим.

– О, – обрадовался всадник, – в том‑то все дело. Вообрази, евнух, никто из чужаков даже взглядом не смог коснуться тела нашей Шами.

– Это как? – озадаченно спросил евнух.

Ардис тоже ожил, заинтересованно глянул на всадника.

– Иштар не дала свою воспитанницу в обиду, – гордо ответил тот.

Воин не поленился наклониться к вавилонянам, глаза у него расширились.

– Милостью яростной богини, волосы Шами вмиг отросли до пят, да так густо, что их хватило укрыть ее всю. – Всадник выпрямился, потом более обыденно добавил. – Может, и не всю, но те, кому довелось разглядеть девку, словно воды в рот набрали. Ты, евнух, наверное, ее разглядывал?

– И не раз, – кивнул Сарсехим.

– Хороша? – заинтересовался всадник.

Его товарищи подъехали поближе.

Ардис повысил голос.

– Сарсехим, заткнись! – предупредил он уже собравшегося поведать о прелестях Шаммурамат евнуха.

Тот сразу поскучнел.

– Ну, ладно, ладно, – неожиданно миролюбиво отозвался воин. – Великий Салманасар разберется, зачем вы притащили в Ашшур этих негодяев.

Его товарищи молча разъехались по своим местам.

Едва караван миновал раскинувшийся у главных ворот рынок, из боковой улочки бурей выскочил конный варвар. Сарсехиму хватило мгновения, чтобы узнать в нем Бурю. Евнух тут же нырнул под повозку и уже оттуда наблюдал, как конвоиры принялись хлестать нагайками выбегавших вслед за Бурей вооруженных палками людей. Молодой скиф вздыбил коня, попытался прорваться к повозке. Знатный воин преградил ему дорогу. Буря продолжал буйствовать. Он горячил жеребца, поднимал его на дыбы и, указывая на укрывшегося за колесом повозки евнуха, кричал так, что уши закладывало.

– Отдай нам негодяя! Отдай!! Именем наместника. Именем Нинурты–тукульти–Ашшура!! Отдай!..

Он схватился за рукоять акинака, однако знатный воин, не теряя выдержки, предупредил его.

– Если ты обнажишь оружие, с тебя сдерут кожу, а наместник и Нинурта лишатся голов. Остановись!

Эта холодность и грозное предупреждение лишило скифа прежней решимости. Он заметно помрачнел, убрал руку. Буря, вероятно, рассчитывал, что охрана дрогнет, возьмется за мечи. Тогда в общей свалке ему, может, удастся подобраться к противному скопцу, а дальше будь что будет – смерти он не боялся, однако хладнокровное и своевременное предупреждение, касавшееся его покровителей, подействовало на молодого скифа отрезвляюще.

Он еще раз потребовал выдать им Сарсехима, на что получил решительный отказ. Начальник конвоя предупредил – великий царь лично наказал ему доставить пленных в цитадель, и он их доставит. Буря неожиданно для ассирийцев и прихлынувшей со всех сторон толпы, протяжно взвыл и поворотил коня.

Как только опасность миновала, Сарсехим торопливо выбрался из‑под арбы и, испытав ожог умиления, прижался щекой к ноге ассирийца.

– Ты спас меня, храбрейший! Чем великий Вавилон мог бы отблагодарить себя?

– Не путай свою вонючую задницу с городом Небесных врат и не надейся на прощение, – ответил ассириец и попытался со всей силы пнуть евнуха. Хотелось угодить в жирную харю, раскровенить ее… Сарсехим был опытен в таких делах – даром, что ли, он изо всех сил прижимался к ноге. Замах не тот, да и упоминание о Вавилоне заметно сбавили пыл ассирийского бандита.

До ворот цитадели добрались без происшествий, разве что Ардис по пути предупредил евнуха.

– Будешь болтать насчет Шами, собственноручно отрежу язык. Она – наша единственная надежда.

– А что, – глухо отозвался Сарсехим. – есть надежда?

– Дурак! – разозлился старый скиф. – Надежда всегда есть.

– У тебя, может и есть, а у меня нет. Ты думаешь, нам простят лазутчиков?

– Дурак! – еще более решительно выговорил Ардис. – Если Шами бросится в ноги царю, нам, возможно, сохранят жизнь.

Евнух молча согласился – может, и сохранят, но зачем? Для какой надобности? Ты об этом задумался, старый болван!