Текст книги "Семирамида. Золотая чаша"

Автор книги: Михаил Ишков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Они били меня! Они жгли меня огнем! Я молчал.

– Кто бил?

– Нинурта–тукульти–Ашшур, повелитель.

– Так это был племянник туртана, а не безродный разбойник?

– Это был именно Нинурта, господин. Это был он, жестокий и безжалостный негодяй! Он хуже разбойника!..

– Отчего ты сразу не предупредил меня? Почему молчал?

– Я не смел мешать празднику, который ты, о всемогущий, испытал в своей душе.

Бен–Хадад не смог сдержать довольную улыбку. Гула, пилочкой подправлявшая ногти, невозмутимо подсказала.

– Это Сарсехим, государь. Я говорила о нем. Он всегда сумеет вывернуться. Он способен провернуть любое дельце. Ему, правда, нельзя доверять…

Сарсехим – оскорбленная невинность – с неистребимой печалью глянул в ее ясные глаза.

– Я и не собираюсь ему доверять, – заявил Бен–Хадад, – но если он еще раз посмеет промолчать о важном, он познакомится с моим палачом. Такого второго умельца по части прижигания пупка во всем свете не найти Тебе когда‑нибудь сверлили пупок раскаленной медью?

Тем же взглядом евнух одарил царя. Вслух он заявил.

– Царевна, пусть боги даруют ей удачу, права. Я хитер и пронырлив. Я готов провернуть любое дельце.

– Расскажи, как ты наткнулся на Нинурту?

Сарсехим поведал, как ассирийцы захватили царский поезд, как били его людей, как гнусно повела себя доверенная его попечению скифянка.

– Она посмела прилюдно скинуть с себя верхнее платье.

Бен–Хадад, заинтересовался.

– Ну и?..

– Это случилось потом, ближе к вечеру, когда его подручные начали пытать меня. Они ничего не добились, но Ардис, скиф, начальник конной стражи, подсказал, что мне доверили какое‑то послание…

Рассерженная Гула перебила его.

– Про Ардиса потом. Сначала скажи, кто надоумил Нинурту отправиться в Вавилон?

– Не знаю, госпожа, но догадываюсь. Только у скифянки достанет коварства смошенничать подобным образом.

– Другими словами, – перебила его женщина, – ты подтверждаешь, что с ее подачи меня сунули в паланкин?

– Как я могу знать об этом, госпожа?! Нам приказали ждать на берегу Евфрата.

– Трудно поверить, – ответила Гула, – чтобы ты остался в стороне от такой подлости, но я попробую. В благодарность ты должен выполнить мою просьбу. Одну, малюсенькую и вполне безобидную. На обратном пути ты завернешь в Ашшур.

Сарсехим схватился за голову.

– Сжалься, о, царственная! Стоит мне попасть в руки поганых ассирийцев!..

Бен–Хадад хмыкнул.

– Это хорошая идея!

– Мне отрубят голову, о всемогущий!

– Ты предпочитаешь, чтобы ее отрубили здесь и сейчас? Ты – изменник и твое предательство достойно куда более жестокого наказания.

Гула тем же ласковым голоском успокоила евнуха.

– Тебя не тронут, Сарсехим. Ты добровольно завернешь в Ашшур. Если тебя спросят, какое послание ты везешь в Вавилон, ты передашь им пергамент с благодарностью от царя Дамаска. Тебе дадут еще одно письмо, его спрячут так, что ни какой ассириец не найдет, ведь, я полагаю, тебя уже ждут в Ассирии? Чтобы ты без помех добрался до Ашшура, тебя будут сопровождать верные люди.

– До границы? – поинтересовался евнух.

– По возможности до самого Ашшура. Ты скажешь, что они входят в состав охраны.

– У нас и так храбрая стража. Воины, конные скифы. Ардис не даст мне покоя. Будет требовать – скажи, кто эти люди?

– Объяснишь, что они везут мой подарок сестре в Ашшур.

– Им придется предъявить подарок

– Разве не ты старший? Заставь их заткнуться!

– Их‑то я могу заставить, а вот как заставить ассирийцев?

– Их не заинтересует подарок, который я приготовила сестричке.

– Они будут встречать караван? – заинтересовался Бен–Хадад. – Ты договорился с ними?

– Упасите боги, век бы их не видать! Но границу, торговый путь и прилегающую к Евфрату степь они охраняют тщательно. От них не спрячешься.

– Сошлешься на Нинурту, он, мол, приказал беспрепятственно пропускать тебя и твоих людей.

– Их это не остановит. Они потребуют назвать тайное слово.

– На этот счет можешь не беспокоиться, – вступил в разговор царь, – тебе его сообщат. К тому же я щедро награжу тебя за то, что ты доставил невесту Ахире. Ты получишь шкатулку. Если ассирийцы потребуют, вскроешь ее.

– Но, господин, если эти разбойники потребуют открыть шкатулку, что же мне тогда останется от твоей щедрости?

Бен–Хадад засмеялся и кивнул.

– Верно.

Гула посоветовала

– Ты пригрози им гневом Нинурты. Тебе нечего опасаться, Сарсехим. Приставленные к тебе молодцы сумеют защитить тебя. Они постараются проверить, правда ли Шами приходится воспитанницей великой богине? Ты слыхал, наша Шами объявила, что яростная львица вскормила ее своим молоком. Я никак не могу припомнить, чтобы нашу Шаммурамат оставляли на ступенях храма на целых три дня.

– Я всегда считал ее немного не в себе, – ответил евнух.

– Не скажи. Она всегда отличалась тем, что была «себе на уме», а не «не в себе». Это большая разница. Тебе, должно быть, самому интересно узнать, с кем ты имел дело все эти годы? Сейчас самый момент проверить, чего в ней больше – божественности или коварства, лжи или злобы. Иштар, например, сумела с достоинством выдержать множество испытаний…

Гула резко замолчала, встала с постели, приблизилась к евнуху.

– Ты все понял?

– Да, царственная.

– На словах скажешь матери, что я не жалею о красотах Элама. Здесь в Сирии я нашла счастье.

– Обязательно, драгоценная. Я уже сочинил поэму, воспевающую милость богов, их радость от лицезрения такого прочного союза, который связал тебя и принца Ахиру.

– Не смей дерзить. Впрочем, именно так и скажи мамочке.

Уже у самых дверей Сарсехима, с трудом поверившего, что все вроде обошлось, окликнули.

– Постой, – позвала Гула. – Подойди.

Когда евнух приблизился, она вручила ему толстенького, теплого щенка.

– Это мальчик, унеси его. Пусть мне доставят девочку.

Сарсехим с поклоном принял животное, прижал его к сердцу, направился к порогу. У самых дверей почувствовал, как что‑то теплое разлилось под одеждой. В прихожей он торопливо сунул сучонка слуге. Направляясь к выходу, подсказал красавчику.

– Принеси ей сучку. С тебя два сикля* серебра (сноска: Сикль – 8,4 грамма).

Глава 4

Можно сколько угодно бить себя по щекам – что изменится? Казалось, добился своего – возвращаешься в Вавилон, но как будешь чувствовать себя спокойно, если приставленные к каравану сирийцы глаз с него не спускают, а старый Ардис смотрит волком, не в силах понять, зачем их сопровождают пять десятков воинов, конных и на верблюдах.

То, что в эту почетную стражу были включены соглядатаи, ни у Сарсехима, ни у Ардиса сомнений не вызывало. Старому скифу хватило ума не выказывать на чужой территории враждебности, тем более что сирийцы вели себя терпимо, выбору дорог не препятствовали, разве что за каждым вавилонянином или степняком, стоило тому удалиться от каравана, обязательно следовали два–три воина. Партатуи–Бурю, попытавшегося затеять ссору с последовавшими за ним чересчур любознательными сирийцами, Ардис тут же приструнил.

Скоро всех помирила жара. Нарождавшаяся с восходом солнца, к полудню зной крепчал, начинал нестерпимо сушить рот, заставлял смыкать глаза, обливаться потом. Только к вечеру, когда солнце скрывалось за горизонтом, люди начинали оживать, переговариваться.

Первые дни пути Сарсехим, наплевав на всех и на вся, отдал караван на откуп Ардису. Сам ехал в повозке, где безудержно пользоваться запасами вина, которые он изрядно пополнил в Дамаске. Время от времени впадал в сон, просыпаясь, разглядывал подарки, которые Гула посылала матери, – отыскивал в них тайные знаки. Так же пристально изучал резной ларец, в котором хранился царский пергамент с выражением благодарности Мардук–Закир–шуми за «лучшую царевну на свете». Много раз он разглядывал пергамент с лицевой и обратной стороны. Ощупывал подаренный царем пояс – удивлялся искусству дамасских мастеров. Ясно, в него что‑то вшили, а что не нащупаешь. Впрочем, щупай не щупай, ассирийцы найдут. Изредка на ум приходили слова Гулы, пожелавшей одарить сестренку неким подарком. Здесь мысли спотыкались – как ни пытался сообразить, что это за подарок, ничего путного в голову не приходило. Этот спотыкач касался и тех, кому было поручено передать подарок. Ну и хорошо, ему меньше хлопот. Опыт подсказывал – от этих дурех следует держаться подальше. Стоило им сцепиться в гареме, всем доставалось. Все‑таки интересно, на что именно расщедрилась Гула, чтобы досадить сестричке.

Вспоминалась смешная история, которая вышла с поясом. Бен–Хадад долго мучился, пытаясь отыскать место, куда можно было бы упрятать послание с откровенным приглашением принять участие в укрощении «хищного зверя». Присутствовавшая при разговоре Гула посоветовала обратить внимание на интимное место на теле Сарсехима, скрытое от чужих глаз. Услышав такое, евнух даже вздрогнул – тому ли он учил Гулу?

Идея заинтересовала Бен–Хадада, однако он испытал сомнения – имея в заднице тайное послание, сможет ли евнух ходить?

Гула рассмеялась и объяснила, что имела в виду совсем другое. Пусть царь прикажет написать отцу на тончайшей ткани, доставляемой из Китая. Она добавит к письму несколько слов для матери, чтобы подтвердить его подлинность. Пусть царь прикажет тщательно упрятать письмо в нательный пояс, а пояс подарить евнуху.

Сарсехим громко восхвалил человеколюбие царевны. Он поклялся приложить все усилия, чтобы доставить драгоценное письмо царственному адресату.

Бен–Хадад хмыкнул и перебил его.

– Ты не слишком усердствуй в выражение покорности. Я тебя, ублюдка, насквозь вижу и надеюсь исключительно на твою сообразительность. Закир будет извещен о послании, и если ты не представишь его в целости и сохранности, тебе отрубят голову.

Сарсехим в сердцах воскликнул.

– Мне уже столько раз грозили отрубить голову, что я уже потерял надежду ее спасти.

– Даже если и так, все‑таки лучше потерять ее на день позже, чем на день раньше, – посоветовал Бен–Хадад.

– Ты, о великодушный, как всегда прав, – поклонился евнух., – однако какую награду я буду иметь, если выполню поручение?

– Теряя голову, ты хочешь получить награду?

Евнух поправил царя.

– Рискуя головой, я хочу обрести смелость и желание жить.

– Что ты предпочитаешь? – спросил царь. – Золото? Драгоценности?

– Изумруд. Самый больший в диадеме царевны. В нем с тыльной стороны есть маленькая щербинка. А в корону пусть вставят похожий. Чтобы один к одному.

– Странный выбор, – удивился царь. – Если тебя начнут обыскивать, камень найдут.

– Я спрячу так, что никто не найдет, а в Вавилоне этот изумруд будет моей страховкой. Я знаю мать царевны, добродетельную из добродетельных Амти–бабу. Ей известно об изъяне, она поверит мне. Ее дочь не имеет привычки разбрасываться драгоценностями.

Теперь кожаный мешочек с крупным, чистой воды самоцветом болтался у евнуха между ног, направляя мысли на то, что есть самое ценное в жизни?

Эта безответный вопрос вызывал тоску и томление, от кровосмесительной связи которых рождалось вдохновение. Обливаясь потом, вскружив голову вином, Сарсехим мечтал о том моменте, когда он предстанет перед хитрейшей из хитрейших Амти–бабой, трусливом из трусливейшем Мардуке–Закир–шуми, и расскажет им о самом прекрасном из всех прекрасных, тончайшем в речах, находчивом в ответах и сметливым во всех делах царевиче Ахире. О том, как принц, удрученный временной немощью в любовных делах, не потерял присутствия духа и, обуянный любовью к отчизне, сам предложил благородному отцу семейства, царственному Бен–Хададу исполнить за него долг благодетеля и мужа и произвести на свет наследника трона. От предвкушения мести у Сарсехима слезы наворачивались на глаза. С каким наслаждением он опишет радость и ликование, охватившие жителей славного Дамаска, узревших редкостный в тех местах ливень, посланный горожанам в награду за щедрость души их правителей.

Насытившись мечтами, Сарсехим трезво оценивал эффект, который произведет его рассказ. Закиру понравится. Он любит, когда других водят за нос, только, чтобы было благородно, со всякой мудростью, с обязательным чинопочитанием, а вот как быть с Амти–бабой? Эту старуху так просто не проймешь.

Но до того, как он окажется в Вавилоне, ему придется побывать в Ашшуре. Эта неизбежность отзывалась великой заботой и мучительным страданьем. Там его вмиг обыщут, начнут грозить, заставят повторить слово в слово все, что он слышал у Бен–Хадада. Доберутся до пояса, вскроют его ножичком – у ассирийцев самые острые ножички в мире. Они выковывают их из тусклого металла, называемого железом. Никто, кроме ассирийских кузнецов, не овладел умением выделывать из этого металла оружие, которому были нипочем ни бронзовые мечи, ни обшитые кожей щиты, ни нагрудные латы.

Упоминание о железе родило кошмарное виденье. Евнух узрел низкий, с овальными сводами подвал, в котором орудует палач. Ему до жути четко представился раскаленный железный прут, каким палач проткнет его пупок.

Мысль, обжегшись на ужасе, взорлила, родила иной, более подходящий сюжет. В Ашшуре он поведает о мрачном подземелье, куда судьба ввергла несчастную Гулу. Публично охаивать сестру было рискованно. В стане разбойников следует бить на их злорадство и сострадательность Шаммурамат. Скифянка отличалась рекой чувствительностью, особенно к животным.

Вдохновение побороло страх. Он так начнет – жили–были на свете два чудовища. Старшее звали Бен–Хададом, меньшее – Ахирой. Одно было с гору, другое с холм…

– Послушай, евнух, – раздался за пологом голос Ардиса.

Сарсехим недовольно скривился, потом нехотя ответил из повозки.

– Что надо?

– Сирийцы уходят, – сообщил Ардис.

Евнух тут же выглянул из повозки. На его лице очертилось искреннее и радостное удивление.

– Да ну! Что, уже граница?

– Границу мы еще утром пересекли, а сейчас полдень. Пятеро остались, нарядились по–нашему и пристроились сзади. Зачем?

– Откуда мне знать.

– Так отошли их

– Это не в моей власти.

– А в чьей же?

– Откуда мне знать?

– Что ты заладил – откуда да откуда! Ассирийцы нам головы поотрывают, если мы притащим в Ашшур вражеских лазутчиков. Забыл, о чем Нинурта предупреждал?

– Нинурта мне не указ.

– Кто же тебе указ?

– Мой повелитель – царственный Мардук–Закир–шуми.

– Царь далеко, а Нинурта близко. Если из‑за твоей нерасторопности всем нам придется худо, пощады не жди.

Делать было нечего. Евнух, проклиная все на свете, вылез из колесницы, взгромоздился на кобылу и направился к группе сирийцев

– Честь вам и хвала, храбрые воины! – начал он.

Пятеро бандитского вида чужаков, приодевшиеся под бедуинов, молча, нагловато усмехаясь, наблюдали за ним. Это лишило евнуха уверенности.

– Можете поворачивать домой. Вы исполнили свой долг, мы благодарны вам за гостеприимство и охрану.

– Послушай, евнух, – запросто обратился к нему один из них. – Не ты нас нанимал, не тебе расплачиваться. Мы уйдем тогда, когда будет нужно.

– Ассирийцы близко, – предупредил евнух

– Тебе за то и заплачено, чтобы ты провел нас через пограничные посты. Как только мы переправимся через Евфрат, мы повернем назад. Держись уговора, и тебе не о чем будет волноваться.

Сарсехим попытался усиленно вспомнить, о каком уговоре идет речь, однако страх отбил охоту углубляться в подробности. Он поспешил к Ардису, передал слова сирийца.

Ардис глухо и невнятно выругался.

– Смотри, как бы поздно не было. Может, их здесь перебить? Ты спросил, зачем они переоделись?

– Ардис, кто здесь старший?! Они скоро покинут нас. Как только переправимся через Евфрат.

– Сарсехим, ты всегда был изворотлив, но сейчас ты заигрался. Мне не нравятся эти люди, а еще больше не нравится, что они следуют вместе с нами. Что у них на уме?

– Откуда мне знать?! – повысил голос Сарсехим. – Не зарывайся, Ардис.

– Ты не можешь не знать, зачем они следуют вместе с караваном.

– Клянусь богами, мне о том неизвестно.

– Хорошо, подождем до Евфрата. Скажи, чем знамениты молодцы Урука?

– Не знаю, что ты имеешь в виду. Урук – город, молодцы – его жители. Что еще?

– Пока ничего.

– Хвала богам, ты успокоился.

– Я не успокоился, а затаился. А ты подумай над моими словами.

– Ты мудр, старик, и я не прочь, если твои люди будут приглядывать за сирийцами. Уж больно похабные у них рожи.

На переправе через Евфрат Сарсехим шепнул ассирийскому патрулю заветное слово, при этом, на чем настаивал Ардис, евнух даже не заикнулся, что с караваном следуют чужаки. На другом берегу Ардис вновь напомнил – пора, мол, распрощаться с непрошенными попутчиками. Те попросили разрешения провести ночь на этом берегу и поклялись, что с рассветом повернут назад.

Был вечер, садилось солнце, скоро жара сменится приятной прохладой. В уведшей степи задует ветерок. Хотелось кушать. Сарсехим разрешил сирийцам переночевать поблизости.

Партатуи–Буря принялся настаивать – он с товарищами вмиг избавится от незваных гостей. Ардис сплюнул и не стал спорить с евнухом – до утра так до утра. На чужой территории драка ни к чему.

Ночь прошла на удивление спокойно, но с восходом в лагере раздались громкие крики, ржанье лошадей. Буря засунул голову в повозку и разбудил евнуха.

– Что, доигрался?

Перепуганный Сарсехим сразу выбрался наружу.

Старик был озабочен.

– Чужаки ушли. Наш человек, который следил за ними, пропал. Сейчас ищем.

Разведчика отыскали не сразу. Его нашли в яме, засыпанного ворохом травы. Он был весь в крови, стонал. Успел выговорить

– Их ждут в Ашшуре. Они хвалились, что ни в чем не уступят молодцам из Урука.

В следующий миг дыхание оставило его.

Ардис и Буря приступили к побледневшему Сарсехиму – куда ушли незваные попутчики, почему он перетащил их на левый берег Евфрата. Однако тот отказался отвечать. Евнух залез в повозку и принялся бить себя по щекам, надеясь, что дикие скифы отстанут от него.

Не тут‑то было.

Откинувшие полог и некоторое время с удивлением разглядывающие, какого рода наказанию с таким усердием подвергал себя евнух, Ардис и Буря неожиданно подхватили Сарсехима под мышки и выволокли из колесницы.

Ардис спросил.

– Зачем они отправились в Ашшур?

– Откуда мне…

Он не договорил. Буря замахнулся, и Сарсехим метнулся за спину Ардиса. Молодой скиф за шиворот вытащил евнуха, поставил его на колени и, не спеша наполовину выдвинул меч–акинак из ножен.

– Или ты, негодяй, признаешься, или лишишься головы.

Сарсехиму еще хватило дерзости пригрозить варвару страшными пытками, которым его подвергнут в Ашшуре и Вавилоне. Он воззвал к старику, напомнил ему о внучке, которую Сарсехим излечил от простуды, после чего зарыдал, повалился на бок и закричал.

– Боги, милые боги! Вы видите, что здесь творится? – затем, страдая, принялся кататься по земле.

Ардис и Буря – этот успел вытащить меч – некоторое время молча слушали его вопли, потом Ардис наклонился и потрепал страдальца по плечу.

– Сарсехим, послушай. Хватит, а?..

Сарсехим с неизбывной печалью глянул ему в глаза.

– Ты видишь, что творится? Ты должен спасти меня.

Ардис с той же невозмутимостью объяснил.

– Твои вопли – это затяжка времени. Ты уступаешь злу, и я не могу поклясться, что на этот раз ты поступаешь вынужденно. Если произойдет что‑то страшное, ни я, ни Буря молчать не будем. Никто из вавилонян молчать не будет. Мы подтвердим, что ты тянул время, значит, был в сговоре с негодяями.

– Ардис! – воскликнул евнух. – И ты поверил?!

– Глядя, как ты воешь, я не побоюсь заявить, что ты что‑то скрываешь. Я хочу спасти наши головы, ибо, случись что в Ашшуре, с нас тотчас сдерут кожу. Тем более в преддверии войны. Это, надеюсь, ты понимаешь?

Сарсехим, как ни в чем не бывало, поднялся на ноги, отряхнул пыль с колен, ударил себя в грудь кулаками.

– Я в самом деле ничего не знаю.

– Возможно, но сейчас наши жизни в твоих руках. Ты должен доказать, что не имеешь отношения к негодяям или их покровителям. Если будешь вилять, мы свяжем тебя и доставим в Ашшур.

– Я не тянул время!..

– Это ты скажешь Нинурте.

Буря вскинул меч, наскочил на евнуха.

– Ты за все поплатишься, мерзкая тварь!..

Сарсехим тут же спрятался за спину старика, закричал.

– Убери от меня этого вшивого!..

Буря снова наскочил на евнуха.

– Чем прославились молодцы из Урука? Говори, а не то!..

Евнух вспылил.

– Какое мне дело до какого‑то Урука, пусть даже этот город и славится как прибежище Иштар…

Он внезапно замолчал, рот у него открылся, глаза полезли из орбит. Затем его отчетливо бросило в бледность.

– Говори, – приказал Ардис.

– Я боюсь поверить… Боюсь ошибиться. Но если это и есть ее подарок, тогда всем нам крышка…

Он завопил от ужаса, да так, что не только Ардис и Буря, но и стоявшие поблизости воины вздрогнули.

– Говори!! – в тон ему закричал Буря.

Евнух залепетал, попытался ухватиться за Ардиса, за его накидку, но не смог – пальцы у него дрожали.

– Я ошибся, Ардис. Ты тоже ошибся. Одной головой здесь не отделаешься. Нас заставят до скончания наших дней жалеть о том, что мы появились на свет.

– Выкладывай, – приказал Буря.

– Нет, – решительно отказался Сарсехим. – Я скажу только Ардису.

– И мне! – потребовал Буря.

Евнух с мольбой глянул на старого скифа.

– Огради меня от этого бесноватого!

– Тебе не избавиться от меня, негодяй! – закричал Буря.

На этот раз Сарсехим обрел неожиданную храбрость и наскочил на молодого скифа, пихнул его животом.

– Тебе не избежать гибели, негодяй. Трижды по тридцать раз негодяй! Тебе не избежать расплаты, ты сгинешь от руки Нинурты. Как ты посмел пялиться на царевну?! Что ты вообразил, сын собаки? Ты что, туртан? Ты царского рода? О наша небесная, голубиной чистоты Шами, как пугали ее твои грязные взгляды! Сколько раз она пыталась усмирить твой подлый нрав…

Буря рукояткой меча ударил евнуха по голове. Тот неожиданно обрадовался и завопил, обращаясь ко всем, кто толпился поблизости.

– Видали!? Все видали!? Он поднял руку на старшего евнуха.

Буря еще раз замахнулся. Ардис, единственный, кто не потерял присутствия духа, оттолкнул Бурю, обернулся к Сарсехиму.

– Вы оба мне надоели. Я прикажу привязать вас лицом к лицу, чтобы вы могли вволю лаяться, пока вас доставят в Ашшур.

Евнух сразу успокоился, кивком указал на столпившихся поодаль воинов.

– Тогда отгони их.

Когда они втроем укрылись за повозкой, Сарсехим объяснил.

– Есть древняя поэма…

– Какое нам дело до поэм! – возмутился Буря.

– Убери этого припадочного. Я думаю.

– Уймись, Буря. Ну?..

Молодой скиф выругался и с намеком, не спеша, вложил меч в ножны. Сарсехим, словно завороженный, наблюдал, как узкое, чуть загнутое к острию лезвие погружается в тесные кожаные ножны, при этом Буря, заметив взгляд Сарсехима, нарочно, с намеком, несколько раз поводил клинком вперед–назад. Как только перекрестье звякнуло о бронзовое кольцо, скреплявшее ножны у влагалища, Сарсехим откашлялся.

– Не в силах поверить, чтобы сестра посмела так поступить с сестрой? Но если кто‑то напустил на Шаммурамат эту свору, это может быть только она.

– Кто она? – спросил Ардис.

– Гула. Еще в Вавилоне она предсказывала ей такую участь… когда та отрезала ей косу.

Он ткнул пальцем в Бурю и заговорил страстно, взахлеб.

– Вы – варвары. Вы слыхали об Уруке, но вам наплевать, что Урук – это священный город Иштар. В ее власти любовь и война. Богиня шествует на двух львицах, у нее в руках лук и стрелы. Ради спасения своего мужа Таммузи, она не побоялась спуститься в подземный мир – царство Эрешкигаль, – где мертвые, присев на корточках, страдают, вспоминая о мире живых. ⁹ Она одолела чудовище величиной с гору. Иштар добыла для Урука первосвященство, она привезла в город таблички судьбы. Там есть запись о каждом из нас. Твоя судьба, Буря, тоже запечатлена на этих таблицах. Будь уверен, ты плохо кончишь. Урук – город Иштар, там она утешила местных молодцов. Там сочинили «Похвалу Иштар».

Он сделал паузу и принялся напевно, на манер жрецов, декламировать:

Дева Иштар молодцам явилась.

Утехою держится город!

Один молодец к ней подходит, молвит:

«Приди ко мне, уважь мою просьбу».

Утехою держится город!

Другой к ней подходит, молвит:

«Приди, чтоб за лоно твое я взялся!»

Утехою держится город!

«Что ж, я вас уважить готова –

Утехою держится город!

В вашем городе молодцов соберите,

В тень стены отойдем мы все вместе.

Утехою держится город!»

Семеро – у ее грудей, семеро – у ее бедер.

Шестьдесят и еще шестьдесят наготой ее себя тешат.

Молодцы приустали, ну, а Иштар вовек не устанет!

«Восходи, молодцы, на прекрасное лоно!»

И что этими словами Дева велела –

Молодцы услыхали – и уважили просьбу!

Утехою держится город!

Наступила тишина. Первым ее нарушил Сарсехим.

– Гула упоминала о подарке. Она так выразилась: «они проверят, правда ли Шаммурамат питалась молоком богини»? Она утверждала, что ее подарок нельзя пощупать, нельзя отвергнуть.

Ардис насупился.

– Ты полагаешь?..

– Да. Чем еще она может отомстить скифянке… Я хотел сказать, Шаммурамат.

В этот момент Буря взорвался.

– Их всего пятеро. Как они доберутся до Шами?

Сарсехим усмехнулся.

– Эх, приятель, если негодяям щедро заплатить, они найдут способ. А для молодой женщины хватит и пяти негодяев, чтобы замучить ее до смерти, особенно если среди них есть «осел». Поверь, я знаю что говорю. Это священный обряд. Им пользуются, когда Баал гневается или скучает.

Ардис трезво рассудил.

– Они опередили нас на полдня. Много, если считать, что у них прекрасные скакуны.

– У меня не хуже, – буркнул Буря. – Я догоню их.

– Не сметь! – завопил евнух и потряс кулаками над головой. – Стоит тебе попасться в руки ассирийцам, и уже ничего нельзя будет исправить.

– А сейчас можно? – усмехнулся Ардис.

– Сейчас можно промолчать. Если что‑то и случится, мы здесь ни при чем.

– А если в Ашшуре докопаются?..

– Мы уже будем в Вавилоне.

– А если они потребуют у Закира выдать нас.

– Закир откажется.

– Ты хитер, Сарсехим, но и я не дурак. Ты рассчитываешь – тебя, мол, царь не выдаст, ты успеешь подлизаться, все свалишь на меня. Только учти, никто из нас, угодив в лапы ассирийцев, молчать не будет.

– Что ж теперь делать? – воскликнул Сарсехим.

– Я помчусь в Ашшур! – заявил Буря. – Помчусь как ветер, помчусь быстрее птицы. Я успею. Я должен успеть.

– Глупости! – оборвал его Ардис. – Кто в стране разбойников прислушается к скифу.

– Я отыщу Нинурту.

– Кто допустит тебя до начальника ассирийской конницы.

– Я все равно помчусь!..

С этими словами Партатуи–Буря бросился к своему скакуну, вскочил на него и поскакал на юг.

Ардис и Сарсехим бросились за ним

– Стой! Стой!

Евнух упал на колени, принялся с ожесточением бить себя по лбу.

– Он погубит нас всех! Он выдаст нас всех! Его затопчут конями. Ему рот не позволят открыть.

– А если он спасет всех нас? – спросил Ардис.

Евнух тут же поднялся, принялся отряхивать колени.

– Если спасет, – деловито отозвался он, – получит награду.