Текст книги "Погоня за миражом"

Автор книги: Михаил Герчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– А что, вполне мог и отравиться. Ты хоть раз за последнюю неделю пообедал по-человечески? Даже на час боишься свой проклятый кабинет оставить.

– А что делать, если мои помощнички за месяц, пока меня не было, все завалили. Вон батарею прорвало, тысячи книг погибли.

– Андрюша, милый, о чем ты говоришь?! У тебя на левой руке страшный кровоподтек и на бедре. Ты сорок минут без сознания пролежал, я чуть с ума не сошла от страха, что тебе эти книги?! Где ты так разбился?

– Не знаю, – он потрогал левую руку и почувствовал боль. – Наверное, когда на площадке грохнулся. Сроду со мной такого не бывало. Ерунда какая-то.

– Ничего себе ерунда! Я разыскала по телефону Эскину. Она в Борисове, на медицинской конференции. Я уже послала за ней Виктора, часам к десяти он ее привезет. Посмотрим, что она обо всем этом скажет. Ты играешь с огнем, я тебе не раз говорила. Просто ты привык слушать только самого себя, вот в чем беда. Если это переутомление, немедленно возьмешь отпуск. Если, не дай Бог, что-то серьезнее, полетим в Германию. Или в Америку. В хорошую клинику, там тебя быстро приведут в порядок. А потом – отдыхать. Долго...

– Завтра приедут полиграфисты из Словакии, – пробормотал он, с трудом сглатывая слюну, – снова стало саднить горло. – Неудобно...

– Неудобно брюки через голову надевать, – отрезала Лариса. – Я позвоню Аксючицу, Шевчуку и Тихоне, они проведут переговоры без тебя. Сейчас мы с Клавой тебя покормим и – спать, пока не приедет Рахиль Самуиловна. Я побуду с тобой.

«Господи, как трогательно она обо мне заботится... —Пашкевич вспомнил об отснятых кассетах в сейфе и почувствовал, что его затрясло от ненависти. – Подлая двуличная тварь!»

В кабинет с подносом вошла Клава. Лариса взяла тарелку с жидкой овсянкой.

– Я сам, – сказал Пашкевич.– Не делайте из меня инвалида.

– Сам так сам, – примирительно улыбнулась Лариса, подложила повыше подушку и подала ложку. – И не морщись, пожалуйста, для тебя это сейчас самая лучшая еда.

Каша и впрямь оказалась вкусной, а главное, ее было легко глотать. Он поел, чувствуя, что пьянеет от сытости, и заснул.

Виктор задерживался. Наконец в прихожей звонко залаял Барс. Через несколько минут костлявая горбоносая старуха с неизменной папиросой в ярко накрашенных губах, сопровождаемая Ларисой и Виктором, растирая руки, стремительно вошла в кабинет. Тут же выставила обоих, погасила в пепельнице свою папиросу, откинула одеяло. Помогла Пашкевичу снять пижаму, усадила, ощупала, простукала и выслушала. Особенно внимательно осматривала его синяки и ссадины. Лицо, как всегда, невозмутимое и замкнутое, седые сросшиеся брови сердито насуплены.

– Где это вас так угораздило, голубчик? – скрипучим голосом спросила она.

– Упал.

– Хорошо упали. Сейчас я позвоню в клинику, в экспресс-лабораторию. Пошлем шофера за сестричкой, пусть возьмет кровь. Когда анализ будет готов, мне сообщат. Тогда и будем думать, что делать дальше. А пока полежите, я побуду с Лорочкой.

Эскина вышла, объяснила Виктору, где найти лаборантскую. Он тут же уехал. Лариса налила ей стакан крепкого чая, – от предложения подкрепиться чем-нибудь посущественней Эскина отказалась.

Лариса нежно любила старуху. Когда-то после войны Рахиль Самуиловна лечила ее отца, у него был хронический бронхит. Иногда Лариса думала, что Эскина была тайно и безответно влюблена в отца; она так и не вышла замуж, хотя в молодости была очень симпатичной женщиной. Вовсе не такой старой каргой, как сейчас.

Вернулся Виктор, привез медсестру. Робея под строгим взглядом профессорши, сестра тщательно вымыла руки и вместе с Эскиной прошла к Пашкевичу. Взяла кровь для анализа из пальца, из вены и, записав телефон, уехала.

Потянулись томительные минуты ожидания. Время от времени Лариса на цыпочках заходила в кабинет. Пашкевич ворочался на диване, негромко стонал во сне. Лицо у него стало красное, распаренное, похоже, поднялась температура.

Предчувствие беды, охватившее Ларису, когда она увидела Андрея на лестничной площадке, весь вечер разрасталось в ней. Он казался ей олицетворением жизненной силы, никогда не болел, она ни разу не видела его таким слабым и беспомощным. Только сейчас, слушая, как он стонет и бормочет какие-то бессвязные слова, Лариса с пугающей отчетливостью поняла, как он ей дорог. Наконец позвонила лаборантка. Рахиль Самуиловна внимательно слушала ее, прижав трубку к уху, и ее седые широкие брови шевелились, как мохнатые гусеницы.

– Этого не может быть! – наконец резко бросила она. – Вы ошиблись, милая. Что? Параллельно? И что же, у обоих одинаковые результаты? Кто еще с вами в лаборатории? Наталья Николаевна? Дайте ей трубку. Наташенька, вы уверены, что ничего не напутали? М-да, мне бы вашу уверенность. – Эскина закрыла глаза, словно обдумывая услышанное. – Ладно, передайте дежурному врачу, чтобы немедленно подготовили шестую палату, сейчас мы привезем больного. Закажите побольше крови для переливания. Пусть кто-нибудь дождется меня в приемном покое.

Лариса слушала и чувствовала, как ее обволакивает леденящий страх. При чем тут кровь? О какой ошибке в анализе говорила Рахиль Самуиловна? Какая надобность заполночь везти Андрея в больницу, неужели нельзя обождать до утра? Он просто вымотался, устал, вот и сорвался, а старуха запаниковала.

– Что с ним?

– Не знаю, Лорочка, —Эскина запыхтела папиросой. – Пока не знаю. Нужно сделать биохимический анализ крови, другие анализы. Наталья Николаевна опытный специалист, я привыкла ей верить, но то, что я услышала... Похоже на опустошение спинного мозга. Белые и красные кровяные тельца на низком пределе, это опасно для жизни. Создается впечатление, будто Андрей подвергся мощному радиоактивному облучению. Все нужно тщательно исследовать, только потом можно будет сделать какие-то выводы. Пока ясно одно: Андрея надо немедленно госпитализировать. Необходимы срочное переливание крови, плазма, антибиотики. тщательный уход. Так что не будем терять времени. Помогите ему одеться и спуститься в машину.

Глава 26.

Через трое суток Риту перевели из реанимации в палату. Кроме нее, там было еще пять женщин. Кровати стояли вдоль стен, отделенные друг от друга тумбочками. Укрытая одеялом до подбородка, Рита лежала у двери справа. Сознание к ней вернулось, но глаза так и не стали живыми, а взгляд осмысленным. Шевчук с трудом узнал жену, такой старой, изможденной она выглядела. Лицо, изрытое морщинами, словно усохло, голову будто присыпало снегом.

Он вернулся в опустевший, словно вымерший дом. Следовало бы съездить в издательство, но не было ни сил, ни желания. Похоже, Колосенок надул его со своей капсулой, если бы то, что он говорил, было правдой, Пашкевичу уже следовало свалиться. А он каждый день торчит на работе и в ус не дует. Ну что ж, с Олега теперь взятки гладки. Надо как-нибудь выковырять таблетку из кресла и выбросить. На мечтах о собственном издательстве придется поставить крест. Даже если Рита выживет, ему будет не до этого.

Рано утром. ожил телефон. Шевчук скатился с тахты и схватил трубку.

– Здравствуй, Володя, – сказала Лариса. —Андрюша заболел.

– Что с ним? – спросил Шевчук, а кровь уже забурлила в нем, прилила к лицу, застучала в висках; его словно студеным ветром обдало, сдув остатки вялости, сонливости. Он мгновенно все понял, и это наполнило его истомившуюся душу злобным торжеством: нет, не обманул Колосенок, достала Андрея таблеточка, и теперь уже не выпустит из своих смертельных коготков! – Надеюсь, ничего серьезного?

– Пока не представляю, – голос у Ларисы был тусклый, усталый. – Вечером он еле доехал с работы домой, на площадке потерял сознание. Ночью его посмотрела профессор Эскина и тут же забрала в больницу. Ты же ее знаешь, зря паниковать не будет. У Андрея что-то с кровью... лейкоциты, эритроциты, я в этом ничего не понимаю. Во всяком случае я очень встревожена, Володя. Эта «Афродита»... Что там у вас не клеится? Все дни после приезда из Америки он так психовал...

– Ничего особенного, мог бы и не психовать. Через тридцать минут я приеду.

– Не надо, к нему никого не пускают. Только меня и Виктора, и то ненадолго. Пусть хоть немного отлежится, на нем лица нет. Кстати, Андрей мне говорил, что ты гриппуешь. Уже поправился? Тогда съезди на работу, ему будет спокойнее.

– Ты не поняла, я так и так собирался в больницу. У Риты второй приступ, она трое суток пролежала в реанимации, вчера еле вывели из комы. Андрей в терапии?

– В терапии, второй этаж, шестая палата. Та самая, в которой когда-то лежала Рита. О Господи! – всхлипнула Лариса. – Что же это творится, Володенька... Почему ты не позвонил, не сказал?!

– Прости, но, честно говоря, мне было не до звонков. Ладно, я выезжаю.

К Пашкевичу Эскина его не пустила.

–Вас к больнице на пушечный выстрел подпускать нельзя, не то что к Андрею. У него сейчас ослабленный иммунитет, только инфекции не хватало! Кстати, я уже смотрела вашу жену. К сожалению, обрадовать ничем не могу. Ближайшие дни покажут, чем это закончится, но приготовьтесь к самому худшему.

Вернувшись в издательство, Шевчук замкнулся в своем кабинете. Достал с полки том энциклопедии, нашел статью о лучевой болезни. Все, о чем там писалось, слово в слово совпадало с рассказом Ларисы. Что ж, дело сделано, осталось уничтожить капсулу и ждать. Наконец-то он станет хозяином «Афродиты». Вот ведь как все повернулось! Еще в понедельник Андрей собирался вышвырнуть его на улицу, а сегодня... Сегодня надо спасать издательство. Ему, Шевчуку, больше некому.

Взяв сумку с контейнером, он поднялся на второй этаж. Людмила уже была в приемной, что-то печатала на компьютере.

– Поправились, Владимир Васильевич? – поздоровавшись, улыбнулась она.

– Я-то поправился, а вот Андрей Иванович заболел.

– Грипп, наверное. Ужас, как в этом году грипп свирепствует. Вам бы тоже следовало вылежать. Говорят, такие осложнения...

– Обойдется, – перебил словоохотливую девушку Шевчук. – У меня к тебе просьба: съезди в книжную палату, получи новые авторские таблицы и индексы.

– С удовольствием! – Людмила выключила компьютер. – Кстати, Владимир Васильевич, мне в университет забежать надо. Я после обеда вернусь, не возражаете?

Людмила схватила пальто, шапочку и выпорхнула из приемной. Шевчук открыл кабинет, достал из сумки загодя развинченный контейнер. Нащупал кончиками пальцев в щели между спинкой и сиденьем кресла Пашкевича капсулу с радиоактивным кобальтом, осторожно достал и положил в гнездышко-углубление. Туго завинтил цилиндр, спрятал в сумку. Подошел к окну, приоткрыл фрамугу: пусть проветривается. Взял со стола папки с сочинениями Анонима, которые, Андрей, похоже, так и не успел просмотреть, и вышел. Положил ключ на место, спустился к себе. Все это заняло минуту, от силы, полторы, ничего страшного с ним за это время произойти не могло.

Посидев за столом, пока не унялась внутренняя дрожь, Шевчук оделся, взял сумку с контейнером и пошел в парк Горького. До парка было недалеко, два коротеньких квартала, он и Григорий любили там бродить в обеденный перерыв, обсуждая неотложные дела. По дороге заглянул в хлебный магазин, купил батон. В последние годы на Свислочи, в городской черте оставалась зимовать стая диких уток. Когда река начинала замерзать, все они собирались в парке у запруды. Там вода, подпертая бетонной стеной, набирала такую скорость и силу, что с нею не могли совладать даже самые суровые морозы. Огромная полынья спасала уток от верной гибели. Над водопадом построили ажурный мостик, зимой на нем постоянно толпились дети и взрослые, подкармливая оголодавших птиц. Туда он и направился. Заслышав скрип снега под его ногами, утки дружно потянулись к мостику. Шевчук достал сигареты, закурил, огляделся. Ни души. Опустил сумку на снег, достал контейнер. Просунул между прутьями ограды и носком сапога столкнул в воду. Всплеск поглотил шум водопада. Он стал крошить уткам батон. Стая загалдела и дружно кинулась подбирать угощение.

Глава 27.

Пашкевич позвонил в начале первого.

– Володя, не знаю, сколько мне тут придется проваляться, неделю или больше, во всяком случае когда выпишут, возьму отпуск за два последних года. Вымотался, как собака, надо отдохнуть. В «Афродите» останетесь ты и Аксючиц. На нем хозяйственные дела, на тебе издательские. Гриша рассказывал тебе о поездке в Москву?

– Да, конечно.

– Что ты об этом думаешь?

– Может, поторговаться? Если они поймут, что мы готовы платить, пойдут на уступки. Отвертеться бы от выплаты потиражных, с остальным, думаю, справимся.

– Это остальное – десятки тысяч долларов, – раздраженно буркнул Андрей. – Сколько у вас в запасе подготовленных книг? Учитывая эту чертову Уокер.

– Примерно на два месяца.

– Очень хорошо. За эти два месяца нужно полностью перестроить работу издательства. Оставим серию детективов, их еще можно издавать несколько лет, ни у кого ничего не покупая, остальное прикроем. В последнее время я над этим долго ломал голову и, кажется, кое-что придумал.

Пашкевич обстоятельно рассказал Шевчуку о своем решении переключиться на выпуск научно-популярных книг.

– Отправь Гришу в Польшу, там их издают сотнями, самые разные, с разных языков, сериями и вразброс. В красочных мягких обложках, с иллюстрациями. Пусть отберет несколько десятков, договорится о приобретении авторских прав на лучшие, некоторые можно делать самостоятельно. Но надо спешить. Что скажешь?

Шевчук молчал, лихорадочно обдумывая услышанное. Пашкевич словно прочитал его мысли и теперь выдавал их за свои – именно такие книги Шевчук собирался выпускать, создав собственное издательство. Интерес к макулатурным романам и кровавым триллерам падает, наелись.

– Ты что, заснул?

– Думаю, – ответил Шевчук. – Ну что ж, идея, по-моему, интересная.

– Тогда послушай. Для тебя не секрет, что в последнее время я был очень недоволен вашей работой. Твоей и Гришиной. Обсуждать ничего не хочу, но... Считай, что это ваш последний шанс. Сделаете к моему возвращению пять-шесть книг, прощупаете рынок, разработаете перспективный план с конкретными темами, авторами, названиями, договоренностями – забудем старое, начнем как когда-то, в девяносто первом. Завалите – выгоню обоих. Ты меня знаешь, это не пустая угроза. Покрутитесь, ребята, покажите, что вы еще на что-то способны. Все, Володя, ко мне пришел врач. Будь!

– Будь! – ответил Шевчук и положил трубку. «Не выгонишь, – спокойно подумал он, – скоро тебе будет не до нас и не до «Афродиты». А за идею спасибо, хорошо, что ты подтвердил мои собственные мысли.» Позвонил Григорию.

– Загляни, есть новости.

Григорий выглядел подавленным, его щеки были заклеены полосками пластыря.

– Что случилось?

– Андрей заболел. Диагноз еще не установили. Меня к нему не пустили, побоялись, что занесу инфекцию, поговорили по телефону. Профессор Эскина забрала его в больницу среди ночи, значит, что-то серьезное. Наверное, он и сам это понимает. Кроме нас, «Афродиту» ему оставить не на кого, козе понятно, за несколько месяцев Аксючиц все развалит. Ты ведь знаешь Андрея – когда надо, он умеет отступать. Но, чтобы уцелеть, нам придется крепенько покрутиться.

Шевчук подробно рассказал о перестройке, задуманной Пашкевичем. Как он и предполагал, идея Григорию понравилась.

– Слушай, а ведь здорово! – зажегся он. – Господи, как надоела вся эта мерзость! Начать с чистого листа! Можно столько великолепных книг и перевести, и сделать! Нет, что ни говори, а он – умница.

– Сукин он сын, хотя, конечно, не дурак. Короче говоря, собирайся в Варшаву, приказ о командировке Аксючиц подпишет сегодня же. Возьми у Тихони под отчет побольше денег, скупи все, что нас может интересовать. Переговори в издательствах, в литературных агентствах, подпиши договора о намерениях. Торгуйся, такой прибыли, как женские романы, эти книги не принесут, тиражи будут небольшие. Кстати, до отъезда сдай в типографию Уокер, принесешь сопроводиловку, я подпишу. И позвони переводчикам: через месяц пять ее романов должны лежать в редакции. Добавь по десять долларов за лист, но предупреди – со всеми, кто не уложится в срок, договора будут немедленно расторгнуты.

У Григория от изумления очки поползли на лоб.

– Володя, – произнес он, – ты с ума сошел. Пашкевич тебе голову оторвет.

– Бог не выдаст, свинья не съест. У нас всего два месяца на подготовку и запуск новых серий. За это время мы должны сдать в печать десять книг. Искать и оценивать другие просто некогда. Это ведь все приличные романы, правда?

– Очень приличные. – Григорий слабо улыбнулся. – Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Того Шевчука, который по ночам набирал нашу первую книгу. Давненько я тебя таким не видел.

Глава 28.

Не дозвонившись до Андрея Ивановича, Женя набрала телефон Аксючица. Спросила, готовы ли документы на квартиру. Аксючиц ответил, что готовы, но без подписи генерального все затормозилось. А генеральный в больнице, придется обождать, пока выпишут. Ждать в Женины планы не входило.

– Александр Александрович, сейчас я к вам зайду, возьму эти бумаги и подъеду в больницу. Навещу Андрея Ивановича, а заодно он все подпишет.

– Женечка, потерпи, – осторожно возразил Аксючиц. – В городе эпидемия гриппа, к нему никого не пускают.

– Меня пустят, можете не сомневаться, – самоуверенно засмеялась Женя.

– Как знаешь, – вздохнул Аксючиц.

То, что Пашкевич решил сделать своей любовнице такой царский подарок, Аксючица не волновало; за долгую жизнь нагляделся на самоуправство начальства. Он подумал, что в больнице Женя почти наверняка встретится с Ларисой. Александр Александрович в душе Ларису не уважал, но держал свои чувства при себе. Еще недавно он ни за что не допустил бы, чтобы она и Женя встретились нос к носу, но сейчас... Пашкевич дважды ни за что, ни про что унизил его перед Тихоней, пусть сам почувствует, что это такое, когда тобой вытирают пол.

Ближе к полудню, Женя забрала документы и отправилась в больницу. Сунула старушке-гардеробщице шоколадку, и та молча забрала у нее шубу и выдала халат. Накинув его на плечи, Женя поднялась на второй этаж, в отделение терапии. Она не знала номера палаты и пошла по длинному коридору, заглядывая во все подряд. И увидела Виктора. Он сидел в кресле у окна и листал журнал.

– Витенька, – обрадовалась Женя, – привет. Вот уж не думала, что ты будешь охранять своего шефа даже в больнице. Где он тут лежит?

Лариса была у Эскиной. Она могла выйти оттуда в любую минуту, и тогда скандал был бы неминуем. Виктор взял Женю под руку и повел к выходу.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне надо подписать у Андрея Ивановича документы на квартиру. Погоди, куда ты меня тащишь? Я там уже все осмотрела, его нет.

– Дай мне твои документы, идиотка, я их сам у него подпишу. Тут его жена, понимаешь?! Ты что, хочешь нарваться на неприятности?

– А мне плевать на его жену, – уперлась Женя. – Я должна его увидеть.

Из кабинета Эскиной, едва не столкнувшись с ними, вышла Лариса.

– Виктор, кто это?

– Да так, медсестра, – ответил он, загораживая собою Женю.

– Пусти, – оттолкнула она его. – Еще чего придумал! Никакая я не медсестра.

Лариса подошла, вгляделась прищурившись.

–Я вас знаю, – сказала она. – Вы Белявская, любовница моего мужа. Как вы осмелились придти сюда, вы, дрянь!

– Я не дрянь! – Женя вздернула голову, и ее рыжие волосы рассыпались по плечам. – Мне нужно к Андрею Ивановичу.

– Ни в коем случае. Проходить к нему посетителям запрещено. Категорически.

– Я не посетительница, – упрямо сказала Женя. – Я...

– Кто же вы? Жена, сестра, дочь? – У Ларисы глаза потемнели от гнева. – Вы грязная дешевая сучка, а я его жена. Убирайтесь отсюда, и чтобы я больше никогда вас не видела.

Рослая, широкая в плечах Женя окинула ее насмешливым взглядом.

– И вы думаете, ваш грозный тон меня остановит? Послушайте, вы, жена... Я жду от него ребенка. Сына, которого он от вас никогда не дождется. Он разведется с вами, как только выйдет из больницы, и мы поженимся. Я его жена, а не вы, понимаете? А сейчас посторонитесь, иначе я вас нечаянно уроню на пол.

Лариса почувствовала, что задыхается от ярости.

– Виктор, – прошипела она, – вышвырни эту грязную потаскуху. Немедленно!

Виктор решительно обхватил Женю за плечи.

– Пошли. И не заставляй меня применять силу.

Придерживая Женю за локоть, Виктор заставил ее спуститься в вестибюль.

– Ладно, черт с вами, – сдалась Женя. – Только передай ему мои бумаги и попроси, чтобы подписал. Ну пожалуйста, Витя, я тебя умоляю! Это очень важно.

– Давай их сюда, горе луковое. Ума, как у курицы. Слушай, ты и правда беременна? Или сочинила, чтобы Ларису Владимировну позлить?

– Очень надо! Уже четвертый месяц. У нас мальчик будет, мне врачи точно сказали. Мы его решили Андрюшей назвать.

– Дела-а... Ах, Женя, Женя, зря ты ей это сказала.

– Ничего, проглотит – не подавится. Пусть привыкает. Скажи лучше, что с ним? Знаешь, на даче у него кровь из носу хлынула. Я до смерти испугалась.

– Пока никто не знает.– Виктор подал Жене шубу и вывел на крыльцо. – Кому передать бумаги? Аксючицу? Не беспокойся, сделаю.

Глава 29.

В то утро был профессорский обход. Когда он окончился, Рахиль Самуиловна позвала Ларису к себе.

– Плохо, милая. У Сережи типичная лучевая болезнь. Картина такая, будто он схватил рентген триста или даже больше. Нарушена репродуктивная способность костного мозга. Падает красная кровь, погибают тромбоциты, разрушаются белые кровяные тельца. Серьезно нарушена свертываемость, возможны самые неожиданные кровоизлияния. Очень похоже, что начинается мелкоочаговое воспаление легких. Организм беззащитен перед любой инфекцией. Именно поэтому я бы советовала тебе сейчас не везти его ни в Германию, ни в Америку. Можешь не довезти.

– Что же делать, Рахиль Самуиловна? Смотреть, сложив руки, как он умирает?!

– Мы делаем все возможное: переливаем кровь, плазму, вводим антибиотики. Завтра начнем курс химиотерапии. Но все это, к сожалению, паллиатив, свежая кровь очень быстро начинает разрушаться. Есть только один радикальный способ лечения – пересадка костного мозга. Чтобы организм сам начал вырабатывать то, что ему необходимо для нормальной жизнедеятельности.

– У нас такие пересадки делают?

– Да, и довольно удачно. Чернобыль заставил. – Эскина погасила в пепельнице окурок. – Этим занимается профессор Жигунов, Георгий Иванович, великолепный специалист. Я уже с ним беседовала, завтра он просмотрит Сережу, сделает необходимые исследования, чтобы подобрать донора. Это тоже проблема, нужна полная совместимость. Тут вам придется потратиться.

– Меня не пугают никакие расходы.

– Очень хорошо. Кстати, Георгий Иванович сказал, что на следующей неделе из Мюнстера по чернобыльской программе приезжает профессор Вальтер Крисман, мировая величина в области пересадки костного мозга. Если нам удастся продержать Сережу еще дней десять-двенадцать, они сделают эту операцию вместе. Это был бы самый лучший вариант.

– А если... Возможно и такое?

Эскина кивнула.

– К сожалению, он может умереть от чего угодно. От кровоизлияния в мозг, от банального гриппа или воспаления легких, которое мы пытаемся остановить.

– Господи, что же это такое! – всхлипнула Лариса. – Я думала, мы через неделю домой... Он ведь чувствует себя гораздо лучше. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься, второй период всегда характеризуется улучшением состояния. Не зря его называют скрытым. Но, увы, болезнь прогрессирует. Сейчас главное – не допустить кровоизлияний. С сегодняшнего дня установим в палате круглосуточный пост. Тебе совершенно ни к чему торчать тут днем и ночью. Час в сутки, не больше. Халат, шапочка и плотная повязка – обязательны. – Эскина погладила Ларису по руке. – Не падай духом, девочка. Ничего не поделаешь, надо жить надеждой.

– Слабовато у меня стало с надеждой после ваших слов.

– Понимаю. Но я должна была сказать тебе правду.

Глава 30.

Виктор привез Ларису на Парковую магистраль, к дому где жили Ольга с матерью. Он остался в машине, а она, полная решимости, вошла в подъезд. Поднялась на лифте на третий этаж, остановилась перед обитой черной кожей дверью, на которой выделялась потускневшая – давно не натирали! – латунная табличка. На табличке витиеватыми буквами было выгравировано: «Доктор филологических наук профессор Н. Е. Лазарева».

«А доктор-то дама с претензиями», – с насмешкой подумала Лариса. Напряжение, владевшее ею всю дорогу, отпустило, профессор Лазарева и ее дочь больше не вызывали ни смущения, ни неуверенности, только любопытство.

Позвонила. Дверь открыла молодая растрепанная женщина. Лицо потное, на красных распаренных руках радужные мыльные пузыри. Едва увидев ее, Лариса тут же поняла, что это Ольга – уж очень похожа на отца. Светлые волосы, голубые Андрюшины глаза с таким же, как у него, жестким прищуром, его же тонкие поджатые губы, широкие скулы, удлиненный овал лица со срезанным подбородком. О таких говорят: все капельки собрала. Наверное, она разглядывала Ольгу чуть дольше, чем следовало, потому что та, запахнув на груди ситцевый халат, недовольно спросила:

– Кто вы и что вам угодно?

– Простите, – смутилась Лариса. – Вы Ольга?

– Да, Ольга. А в чем дело?

– Извините, ради Бога. Меня зовут Лариса Владимировна. Я жена Андрея Ивановича Пашкевича. Вам ничего не говорит это имя?

– Говорит – не говорит... вам-то что до этого?– грубо отрезала Ольга, с неприязнью глядя на красивую незнакомую женщину в роскошной норковой шубке.

– Андрей Иванович – ваш отец.

– У меня был один отец – Иван Петрович Чугуев. К сожалению, он погиб в автокатастрофе. Другими обзаводиться поздновато.

– И все-таки я хотела бы поговорить с вами. Может, вы разрешите мне войти?

– О чем нам говорить?

– О жизни и смерти человека, который, уверена, в глубине души вам не безразличен. Вы уже знаете, что это такое – терять близких, значит, сможете меня понять. Даже если Андрей Иванович был плохим отцом и не заслуживает вашей любви, то в сострадании вы не должны ему отказать. Я отниму у вас не более десяти минут. Уж десять-то минут вы можете пожертвовать тому, кого любили, когда были маленькой.

Откуда-то из глубины квартиры послышался заливистый детский плач и громкий раздраженный голос:

– Оля, кто там?

– Газовщики, мама, они скоро уйдут.– ответила Ольга и посторонилась, пропуская Ларису. – Пройдите на кухню, я сейчас...

Она захлопнула входную дверь и ушла через прихожую в комнату. Ребенок тут же перестал плакать. Лариса, не раздеваясь, прошла по коридору на кухню. «Ну вот, подумала она, – все у нас есть: и дочь, и внук или внучка. Нормальная человеческая семья. Дура я дура, и почему я не приехала к ней хотя бы год назад? Не было бы никакой Жени, и не чувствовала бы я себя оплеванной с головы до ног. Резкая девочка, но ничего, я с ней полажу».

Вернулась Ольга. Села, поставила на стол острые локти. На груди, на халате у нее виднелись темные влажные пятна.

– Много молока, – перехватив Ларисин взгляд, пояснила она. – А Мишка у меня ленивый, чуток пососет и отваливается. Так что случилось с Андреем Ивановичем Пашкевичем, если он вдруг вспомнил о моем существовании?

– Не надо, Оля, он о вас никогда не забывал. Понимаю, вам от этого было не холодно и не жарко, но... У Андрея Ивановича обнаружили лучевую болезнь, врачи опасаются за его жизнь.

– Лучевая болезнь... И где же он облучился? В Чернобыле?

– Он там близко не был. Понятия не имею. Все теряются в догадках. Во всяком случае спасти его может только пересадка костного мозга.

– Ага, все ясно. И вы хотите, чтобы этот мозг ему дала я? Здорово придумано!

– Мне и в голову не приходила эта мысль, клянусь вам, – ответила Лариса, пораженная ее беспощадной логикой. Конечно, сообразила она, это был бы идеальный вариант. Отец и дочь, полная совместимость, почему я сама до этого не додумалась? – Наверное, Андрей Иванович очень виноват перед вами, но и вы перед ним – тоже. По крайней мере так мне рассказывали люди, хорошо знавшие всех вас. – Лариса сняла шубку, ей стало жарко. —Что же касается операции... я приехала к вам совсем не для того, чтобы говорить о ней, у меня это вырвалось случайно. Понимаете, я сейчас только об этом и думаю. Ему подбирают донора. Я предложила сто тысяч долларов вознаграждения, надеюсь, что такой человек найдется.

– Сколько, сколько? – от изумления у Ольги округлились глаза. – Сто тысяч долларов? Господи помилуй! Вы что, сумасшедшая миллионерша?

– Я – нет, но ваш отец... Скажем так: он очень состоятельный человек. И отнюдь не сумасшедший.

– Только не рассказывайте мне байки, что он заработал такие деньжищи своими пьесами.

– Конечно, нет. Но в начале девяностых Андрей Иванович создал одно из первых в стране коммерческих издательств, а этот бизнес приносит огромные доходы. Впрочем, повторяю: дело не в этом.

– У вас с ним есть дети?

– К сожалению, нет. Вы его единственная дочь, а ваш Мишка, – улыбнулась Лариса, – единственный внук. Сколько ему уже? Восемь месяцев? Замечательно! Оля, вы прекрасно понимаете, что в жизни бывает всякое. Я не хотела бы обсуждать то, что случилось между Андреем Ивановичем и вашей мамой, но у мамы своя судьба, а у вас своя. Я приехала сказать вам, что вы очень нужны ему, и он нужен вам. И вашему сыну. По-моему, самое время простить друг другу старые обиды.

– Я в этом не уверена, – задумчиво сказала Ольга. – Вы правы, теперь, наверное, не стоит разбираться, кто прав, кто виноват, но, если бы вы знали, сколько мне пришлось из-за него пережить! Господи, как я его ненавидела! Убийца, алкоголик, бабник – что мне только мама о нем не наговорила, когда он вдруг объявился...

– И вы всему этому поверили? Почему вы не захотели выслушать его, ведь он несколько раз пытался объясниться?

– Не знаю. Наверное, потому, что мне очень хорошо жилось. У меня был отец, понимаете?! Замечательный отец, лучший в мире! А тут появился чужой человек... Человек, который глубоко унизил и оскорбил мою маму...

– Вы знаете, почему они развелись?

– Конечно. Мама застала его с любовницей. Вы бы такое простили?

Ее ответ ошеломил Ларису. Вон как Наталья Евгеньевна все перевернула?! Теперь понятно. Она не разрешала Оле встретиться с Андреем, чтобы не всплыла правда. Но ведь Андрей не позволил Тарлецкому перетряхивать их грязное белье на суде, хотя это могло облегчить его участь, стоило ли быть такой жестокой?!

– Наверное, тут все зависит от чувства. Если по-настоящему любишь, простишь.

– Что теперь об этом говорить, – вздохнула Ольга. – Но у меня есть другой вариант, чисто деловой. За такие деньги... Если это, конечно, серьезно... За такие деньги я охотно поделилась бы своим костным мозгом с кем угодно. Да, да! – вспыхнула она, сжав кулачки. – И не смотрите на меня, как на чудовище. В конце концов я не видела его сто лет. Чего вы от меня хотите? Чтобы я бросилась ему на шею: ах, папочка, прости! Так не бывает! – Ольга вскочила, сцепила за спиной руки. – Послушайте, Лариса Владимировна, хотите начистоту? У меня парализованная мать, маленький ребенок, я безработная. Нам тяжело живется, но я скорее сдохну, чем за здорово живешь возьму у него хоть копейку, потому что понимаю – это низко. Другое дело – заработать. На это я согласна. Я пройду все необходимые исследования, и если мой костный мозг подойдет, вы заплатите мне сто тысяч. Годится?