Текст книги "224 избранные страницы"

Автор книги: Михаил Мишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Сумасшечий!..

– Сумашечий!.. Сумашечий!.. Уберите… Я больше не буду… Вы и так уже меня споили… Сумашечий… У меня уже из-за вас все плывет… Зачем вы ко мне подплыли?.. Уберите… Уберите бокал… Сумашечий… Шампанское раньше пили из туфель… Сумашечий! Что вы делаете?.. Ваш ботинок протекает… Теперь пол будет прилипать… Сумашечий… Я похожа на русалку?.. Я от шампанского всегда русалка… Куда вы опять заплыли?.. Сумашечий… Так же оно не снимется… Осторожнее «молнию»… Японских не было… Сумашечий!.. Теперь убедились, что не японская?.. И не дергайте!.. Порвете… Куда – через голову, когда оно облегает… Я лучше знаю, пройдет или нет… Потому что там у меня шире талии… Сумашечий… Попробуйте двумя руками… Упритесь коленом и вверх… Куда вы уперлись? Сумашечий… Возьмите себя в руки… Уже взяли… Может быть, вы уже раздумали меня отпирать?.. Возьмите в тумбочке плоскогубцы… Зажмите «молнию»… Сумашечий… Вы же в жизни не держали в руках плоскогубцы… Станьте сюда… Попробуйте стоять вертикально… Сейчас я выну руки внутрь и повернусь вокруг оси, и «молния» будет впереди… Я оттяну ее изнутри, а вы дерните меня наружу… Сумашечий!.. Теперь у меня там будет синяк!.. Дайте сюда!.. Нет, сверху застрянут… Там есть где… Лягте на пол… И как будто я «Жигули»… Просуньте их вверх… Сумашечий… Что вы делаете? Прекратите! Я сказала, прекратите курить внутри!.. Будет пожар… Что вы там делаете, у меня же руки уже за спиной!.. Ну, доигрались – они упали… Что – куда? Именно!.. Выньте руку… Свою выньте… Там в стенном шкафу проволока… Возьмите, попробуйте продеть в язычок… Что вы лежите?.. Конечно, прилипли… Надо было наливать в мою туфлю… Отлепитесь… Гусар… Теперь проденьте проволоку в язычок… Куда вы мне тычете?! В язычок «молнии»!.. Я упрусь в стену, скажу «три-четыре»… Я еще не сказала! Сумашечий!..

Идите, там в коридоре домкрат, поддомкратьте меня… Это паяльная лампа!.. Пока вы будете паять, он-таки придет с работы… Да, он тоже обрадуется… Ну, упритесь в ту стену… Сумаше-чий, это же не капитальная!.. Та тоже рухнула?.. Зато «молния» уже все… Ну, плывите скорей! Сумашечий… Что же вы лежите?.. Опять прилипли? Ах, теперь у вас заело?! А надо было японскую ставить!.. Сумашечий!..

1990

Репетиция

Зарисовка с натуры

Режиссер. Так. Ну, давайте начнем. Прошлый раз мы с вами продвинулись, сегодня закрепим, да?

Актер. Да.

Режиссер.Значит, с самого начала, да? В хорошем настроении. Соберитесь. Давайте.

Актер.

 
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог…
 

Режиссер. Стоп. Так, очень хорошо. Очень хорошо, но надо чуточку уточнить. Вот вы читаете: «…и лучше выдумать не мог». Вы это читаете так, что я могу понять, что он лучше просто не мог выдумать. А ведь он не просто не мог. Он мог, но не хотел! В этом же вся его трагедия как дяди! Что там было выдумывать, когда он уже занемог? Поняли мою мысль? Давайте!

Актер.

 
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше…
 

Режиссер. Стоп! Стоп! Вот здесь. Давайте подумаем: может быть, то, что он уважать заставил, это как-то более иронично? Вот думайте вместе со мной! Думаете? Хорошо. Ирония в чем? В том, что дядя-то вроде совсем уже занемог, так? Занемог, занедужил, захворал… Сам хворает, а уважения требует! Тонко, да? Поэтому и читать это надо тоже тонко, так, чтобы токи побежали не от вас к зрителям, а в обратном направлении! Ясно, да? Давайте.

Актер.

 
Мой дядя самых честных пра…
 

Режиссер. Стоп! Вот! Вот сейчас я понял! Вы тоже поняли, да? Мы же читаем как? Мы читаем впрямую – «мой дядя». Тут может возникнуть ощущение, что это наш с вами дядя! Это получается лобово! А у автора тут что заложено? У него заложено, что дядя – это, может быть, вовсе и не дядя! То есть дядя, но совсем не мой! Понимаете? Тут надо брать более общо! Обобщите мне дядю… Может быть, бровью как-то повести! Нет, лучше левой – это тоньше! Давайте!

Актер.

 
Мой дядя самых чест…
 

Режиссер. Ага! Чувствуете? Уже гораздо ближе! Но не к тому. Потому что сейчас вы мне что делаете? Вы мне сопоставляете! А надо противопоставлять! Разницу чувствуете? Надо, чтоб я вдруг ощутил: вон дядя… Он где-то там, далеко… Он там, а мы как бы кричим ему: «Ого-го-го-го! Дя-дя-я!..» Понимаете? Тогда тут возникает конфликт между вами и дядей! Причем это контраст тонкий! Не так чтоб уж прямо черно-белое… А так сине-зеленое где-то… Понимаете? Давайте.

Актер.

 
Мой…
 

Режиссер. Хорошо!

Актер

 
.…дядя…
 

Режиссер. Хорошо!

Актер.

 
…самых…
 

Режиссер. Стоп. Хорошо. Но уже лучше. Тут вы меня где-то уже зацепили. Но я вам скажу, чего тут еще нет. Тут у нас еще нет вас. Дядя уже где-то есть! А где вы? Я же должен видеть дядю через вас. Понимаете? То есть видеть вас с вашим отношением к не вашему дяде! Который как бы занемог и заставил уважать… и как там дальше у автора… У вас такой вид, как будто вы где-то не понимаете.

Актер. Где-то да…

Режиссер. Вот!!! Вот наконец! Вот же главное! Ведь когда есть понимание, тогда нет чего? Нет искусства! Понимаете? В искусстве надо где-то недопонимать! То есть понимать, но не до конца! Чтоб оставалось еще место! Тут главное – чувство меры, то есть насколько именно мы сегодня должны недопонимать! Как только вы это схватите, у вас все возникнет! Нет, определенно мы сделали шаг, мы продвинулись, мы сегодня тронулись где-то, да?

Актер. Где-то да…

Режиссер. Да-да, хорошо. Тут, конечно, предстоит еще поработать с автором – текст пока сыроват… Но не все сразу. В искусстве нельзя спешить!..

1980

Фиеста

Входите скорей, Оленька!.. Осторожно, здесь тумбочка. Захлопните дверь… Ну вот, вот мы и одни!.. Какое счастье иметь друзей с квартирами… Давайте ваш плащ, снимайте туфли, надевайте тапочки… я не форсирую?.. Просто у них пол намазан. Сейчас мы будем пить вино, слушать музыку… Имеют право два человека на маленький праздник?.. Где-то здесь у него пластинки… Так, выбирайте. Скрябин или Гайдн? Правильно, мне тоже больше Пугачева. Сейчас мы будем пить! Рислинг венгерский… Любите? А я боялся… Симпатичный? Кто? А, это хозяин дома. В жизни он хуже… Кстати, я должен ему сейчас… Буквально минуту…

Алло? Это ты? Это я… Да… Да… Еще нет… Не твое дело… Оставлю под половиком…

Оленька, извините, теперь все. Штопора нет – я протолкнул. Давайте за вас!.. Знаете, я так давно хочу вам сказать… Вы… Я так люблю… Ваш Почерк на машинке… Я, когда читаю, ничего не соображаю, все мысли о вас… Вчера дошло до того, что я забыл подшить копию к делу! Представляете?! Кстати, пока я вспомнил… Буквально минуту…

Алло! Дайте пятый. Алло, это ты? Это я. Слушай меня внимательно: бегом беги в ППО, возьми у них наш ТРП и там, где у нас стоит один и семь, поставь сто один и восемь!.. Больше не надо, будет подозрительно…

Оленька, извините… Эта работа… Сумасшедший дом. Еще рислинга?.. Давайте за Венгрию! Вы не были? Оленька, это что-то… Будапешт! Это какая-то сказка, можно сойти с ума. Говорят… Нет, мы бы поехали с вами в Испанию! Помните, у Хемингуэя? Они там убивают быка на корриде и посвящают его своей даме. Интересно, да? Когда в мире так с мясом… Шучу! Я бы посвятил своего быка вам! Кстати, хотите есть? Он сказал – сырок кисломолочный… Вам смешно… Неудобно? А вы на диван – прямо с ногами… Я не форсирую?.. И вот думаешь: взять – и на самолет, где ничего: ни работы, ни этих рож, ни машин… И не думать ни о чем… Кстати, пока не забыл… Буквально два слова…

Алло! Это вы? Узнали?.. Ну, помните, я к вам приходил? Такой еще – в пиджаке?.. В пиджаке и фары вдребезги… Уже сделали?! Только левую? А правую… Как это – еще столько же?! Вы что? Вы думаете, я их печатаю?

Да нет, да я… Да я не отказываюсь… Это вам спасибо… И пожалуйста… И извините…

Представляете, Оля? Фары для «Запорожца», а унижаешься, как из-за «Мерседеса»… Боже мой, о чем я? Вы здесь, вы на меня смотрите, а я с какой-то ерундой… Вы знаете, когда вы рядом, я чувствую, что я еще многое могу! Вот как в том фильме… Помните, когда он – раджа, а у нее мать парализована… И отец… А сестра немая… Но потом у них все поправляются, и они уходят вдвоем… Идут, идут… Помните? Вам не жарко? Вы так раскраснелись – снимите кофточку… Я не форсирую? Даже наоборот?.. Ну, тогда сейчас мы возьмем – и перевернем Пугачеву!.. Куда вы? А… Там нижний выключатель… Я пока один звонок…

Алло! Это я. Мама, перестаньте кутать ребенка! А я говорю, перестаньте кутать! Да, я считаю, достаточно двух пальто. Надо закалять!.. То, что вы просили, я купил. Нет, по девяносто не было. Я вам дома объясню, почему не привезли!..

Оленька, вы уже?.. Интересно все-таки, правда? Ведь вас могли распределить в другое место… В другой город… И мы бы никогда – даже страшно подумать… Вы так смотрите… Как будто ждете, что я вам должен что-то сказать, да? Не сказать?.. Давайте еще рислинга – за то, что мы все-таки можем вот так – и все! А? Своеобразный у этого рислинга букет, да?.. На валерьянку?.. Вы сегодня злая… Кстати, пока я вспомнил, минутку…

Алло! Аптека? Скажите, вы не получали такое средство… Оно по лицензии. Такое в капсулах… А в таблетках есть? А в порошках?.. А валерьянка?.. А горчичники?.. А что есть? Лотерейный билет?.. Горчицей намазать…

А здорово у нас, Оля? Чего надо – никогда нет… Господи, что я несу? Вы знаете – я раньше не видел снов, никогда. А тут мне приснилось, что все хорошо, представляете? И главное – никто не видит!.. И я иду с вами, и мне хочется говорить вам какие-то глупости… Так и делаю. Вы сегодня злая… Вам на диване неудобно, да?.. В кресле лучше… Хотите еще рислинга? Дрянь, да?.. Вы правы… Такое продают… Кстати, буквально минутку. Это действительно важно…

Алло! Это вы? Так вот: я вам давно хотел сказать, что я на вас плевал, плюю и буду плевать всегда. Как – куда? Это Смирнов? Морг?.. Извините, я думал, это Смирнов… Вот телефон работает, да?

Все, Оленька, теперь все… У вас сейчас такие глаза… Польские тени… А глаза?.. А почему вы в кофточке? Вам дует? Я ему сделаю втык – ключи дает, а щели не заделаны!.. А хотите, мы сейчас с вами… А почему вы уже в плаще? Оленька, подождите, я идиот! Нет, идиот! Хотите, я дам себе по морде?.. У вас тушь потекла… Почему не провожать?.. Оля!.. Зачем же так… Зачем так хлопать дверью?..

Так… Допьем эту гадость – на брудершафт… Где тут был сырок?.. А эта все поет…

Алло, дайте пятый. Алло, это я. В ППО был? Послали? Ладно, скажи им, он пошел…

Алло, девушка, скажите, какой код звонить в Испанию? Как вы сказали? Ноль три?.. Ну правильно…

Алло? Двадцать один час сорок минут. Правильно… Двадцать один час сорок одна минута… Вот время летит, а?

1981

Хочется

– Ох, какие у тебя глаза! У тебя такие глаза! Просто утонуть можно… И такие лучики! Ты мне веришь?

– Верю.

– И голос… Слышишь, какой у тебя голос? Такой, прямо весь бархатный, журчащий, серебристый, нежный, чуткий, отзывчивый, пользуется большим авторитетом… Ты мне веришь?

– Верю.

– А еще улыбка! Такая она у тебя какая-то… Прямо улыбка, и все! Веришь?

– Верю.

– И вообще… Я без тебя – это не я, а кто-то другой, и он о тебе думает, и тогда он – это опять я! Веришь?

– Верю.

– И что я – только свистни! И звезды с неба, и розы в мороз, и пить брошу… Веришь? Веришь?

– Верю.

– И что всегда, навсегда, навек, бесконечно, нескончаемо, до самого конца – веришь?

– Верю.

– Потому что ты дура! Я же тебе вру! Вру я тебе! Понимаешь, все вру! Ты это знаешь?

– Знаю.

– Глаза, называется… Сплошной астигматизм! Астигматизм видно, а глаз нет! Ты это знаешь?

– Знаю.

– А голос! Да ты ж только рот откроешь – матери детей прячут! Ты это знаешь?

– Знаю.

– Да перестань улыбаться! Люди плачут веселей, чем ты улыбаешься! Знаешь это?!

– Знаю.

– А то, что я ради тебя – ни палец о палец! Только за водкой! Знаешь?!

– Знаю.

– И вообще – я тебя брошу еще до того, как познакомлюсь! Знаешь?

– Знаю.

– Так какого черта ты мне веришь? Если все знаешь? Что ж ты мне веришь-то?!

– Так ведь… хочется!

1979

За все хорошее

У нас в том году ничего такого плохого не было, но хорошего даже намного больше. Чего говорить – удачный был год вообще.

Например, на восьмое марта у нас в троллейбусе мужик стал к выходу продираться и одного парня пихнул животом И тот за это вынул ножик и мужику – прямо в живот, мужик прямо обалдел и помер, а парень-то вместо него вышел из троллейбуса и в кино пошел. Но что хорошо – Бог правду видит, кинотеатр-то не работал, его как раз в пятницу сожгли, чтобы не мешали в нем делать казино.

Потом еще на майские один на «шестерке» у светофора «девятку» подрезал, и тот за это его догнал и из автомата прямо на ходу – ба-ба-ба-ба! – и по окружной оторвался, а «шестерка» прямо в бензовоз – а там бензина-то уже не было. Его ночью какие-то пацаны украли, на всякий случай зарезав шофера, чтобы не сердился. Но что хорошо – шофер уже до этого был обкуренный, так что даже ту «шестерку» не видал вообще.

А еще в июле в парикмахерской одна стала лезть на маникюр без очереди: я, говорит, на свадьбу опаздываю, я, говорит, подруга невесты, понятно тебе, проститутка? а та говорит, шла бы ты, подруга, в жопу, а эта ей в лицо плеснула такое, что той уже стричься не придется. Но что хорошо – на свадьбе было все по-тихому, потому что жених сразу же после «Горько!» заворот кишок получил, потому что водку эти козлы брали у вокзала.

А под первое сентября один вечером шел, а тот к нему подходит – дай лишний билетик, а этот говорит, самому нужен, и тот ему ногой раз по печени, и этот – с катушек, а тот стал ему землю в рот запихивать. Но что удачно – ему тут же самому череп проломили, чтоб не безобразил возле филармонии.

А в октябре один заявился домой поддатый, и пока жена спит, стал ночью Людке звонить, и не туда попал, а у Людки ее мужик уже спал, и он его разбудил, а у Людки там был определитель, и ее мужик по номеру адрес узнал, и к этому приехал и ему фанату – в окно, и прямо его в клочья. Но что удачно – жены-то его дома не было, она как раз ту Людку выследила и в подъезде ее душила чулком.

А еще в апреле эта медсестра главврачу говорит, мне за свой счет надо, а он говорит, и так работать некому, а она говорит, ну, ладно, взяла шприц и заместо глюкозы пошла всем лежачим колоть стрихнин. Но что хорошо – у нее только на две палаты хватило, а остальные своей смертью уже до этого умерли, потому что им не то переливали, и теперь их за эту инфекцию всех посадят.

А в сентябре у одной дочка не дала соседке по парте арифметику списать, и та за это ее в туалете дождалась, и они ей стали прибивать руки к подоконнику. Но что хорошо – подоконник обломился, потому что школа-то уже аварийная, а деньги-то на ремонт уже украл один из второго «Б» – на аборт завучу, которая от него залетела.

А у одного соседка за стенкой круглый год на рояле пиликала – блин, вообще спать не давала! И они купили у одного мичмана кило урана и ей под дверь сунули, и она пиликать-то перестала, зато теперь всю дорогу с животом бегает и воду спускает, блин, с таким грохотом! – еще хуже, чем на рояле, и они уже с одним договорились, чтоб ихнего сантехника пришить, чтоб он, сука, бачки вовремя чинил, но что удачно – его еще во вторник током убило, прям вчерную обуглился.

И вообще хорошего на свете намного больше. Тем более под Новый год.

Тут прямо тридцать первого одна нашла кошелек и сама открывать не стала, молодец, а в милицию понесла. А там дежурный попался толковый и сразу открыл – и оттуда, из кошелька этого, какой-то синий газ повалил, и тетка-то сразу задохлась, а дежурный только ослеп и с ума сошел, но что удачно – из отделения больше никто не пострадал: они как раз все в засаде сидели на того маньяка, который блондинок ловил и прямо в лифте их своей бритвой…

Ну, все, не будем задерживать. У всех налито?

За все как есть в жизни хорошее!

С новым счастьем!

1998

Бабы!

Обращение лучшей половины к самой себе

Дорогие сестры!

Матери и дочери, жены и любовницы, работницы, колхозницы, интеллигентки!

К вам обращаюсь я, солдатки и матроски, старшинки и офицерки, генералки и адмиралки великой армии советских баб!

Подруги!

Родина – в опасности! Мы – у черты! И незачем бегать и искать, кто виноват. Ибо виноваты – мы! Многие годы мы были дуры. Под влиянием народных сказаний и картин Васнецова мы ждали милостей от мужика. И в процессе ожидания не заметили, что ждать уже не от кого, ибо мужик в стране исчез как класс. Потому что то, что вползает по вечерам в дом с перекошенной от митингов харей и урчащим желудком, не есть мужик! Это побочный продукт того, что мы строили.

Правда, раскопки показывают: мужик в стране был. Но самых лучших мы потеряли в гражданскую, самых достойных – в Отечественную. Последних нормальных мужиков правительство забросило в космос и выпихнуло на Запад.

С кем остались мы?

Пока мы здесь клали шпалы, месили бетон и рожали в условиях, в которых не рожает даже медведица, нас вели эти, которые, с одной стороны, конечно, не женщины, но с другой – назвать их мужиками значит плюнуть себе в лицо. Нам достались алкаши и депутаты, при одном взгляде на которых у кормящих скисает молоко. Они теперь дорвались до своих трибун и еще сто лет будут орать, плевать друг на друга и разбираться – кто какой партии, кто какой нации, а кто просто козел…

Девки! От этих ждать больше нечего. И пора понять: Родину продали не большевики, не троцкисты, не сионисты, не кооператоры. Ее продали все мужики! Это они продали нефть, лес, уголь и на эти деньги устроили всесоюзную пьянку, а чтобы добить нас окончательно, еще и борьбу с пьянкой.

Они предали нас! Они лишили нас улыбок! Сегодня наша баба улыбается, только если ей меньше трех и больше восьмидесяти – когда она еще ничего не знает и уже ничего не понимает.

И у них еще хватает наглости нами гордиться! Конечно, кое-чего мы добились. Одна из наших стала летчицей, другая – чемпионка по лыжам, потому что так и не смогла купить другой обуви. Третья удачно вышла замуж и занималась культурой за всех нас. Эти могут отдыхать.

Но остальным надо действовать!

Образовать всесоюзный союз баб! А лучше – фронт. И поставить перед ними ультиматум: или они дают нам власть – или мы им не даем!.. Эта мера в Древней Греции имела громадный политический эффект. Твердо договориться – и никаких. Исключение сделать для спецназа доброволиц с целью привлечения твердой валюты.

Пусть знают: время работает на нас! Благодаря науке скоро вообще можно будет обходиться без них, добиваясь того же эффекта, но без запаха перегара.

Торжественный комплект

И чтоб прекратили эту гулянку в нашу честь Восьмого марта! В этот день от них особенно тошнит.

Все в наших руках. Не исключена коалиция с зелеными и голубыми. Эти не обманут, по крайней мере, не будут обещать…

Подруги! Вчера было рано, сегодня еще можно! Опираясь друг на друга, мы вылезем!

За нас – природа. С нами – дети. Потому что не с ними же они!

Мы пойдем другим путем. Ибо путь спасения страны прост. Это путь от бабы – к женщине.

Пройдем его – победим!

1991

Торжественный комплект

Это была страна юбилеев. Трехсотлетие со дня основания. Двухсотлетие со дня присоединения. Столетие с момента подписания…

Пятьсот лет назад родился основоположник – всенародные торжества. Четыреста пятьдесят лет как он умер – общий праздник…

Сто тридцать лет как открылся театр… Сто двадцать девять как в него никто не ходит…

По поводу присвоения… По случаю вручения… Окончания… Награждения…

Выделилось специальное племя юбилейных поздравлял. Они носились с торжества на торжество, запрыгивали на трибуны и, потея от ликования, выкрикивали: «От всего сердца… всего коллектива… всего поголовья… всей страны…»

И все же.

Среди этого океана юбилейной бессмыслицы были островки исключений.

Юбилеи наших друзей. Или знакомых. Или просто тех, кого ты уважал. Не официально, а потому что хотелось уважать. И даже иногда любить. Это были как «большие события в культурной жизни», так и скромные посиделки, о которых не знал никто, кроме самого виновника и пяти его приятелей.

Я на этих островках был, мед-пиво пил. И там совсем не стыдился выступать в качестве юбилейного поздравлялы.

Итак, попрошу всех налить и поднять бокалы!..

Семену Альтову – 40

(17.01.85)

Сеня!

Боюсь, все это придется произнести за столом.

А я с сомнением отношусь к словам, произносимым за столом. Застольные речи запоминаются только на территории Грузии – потому что там не бывает других.

Вспомни, сколько ты сам наговорил хороших слов и сколько их слышал – и в интеллигентных компаниях, и в таких, как наша. И что же? Где все эти слова? Они давно улетучились из твоей памяти, как легкие винные пары.

Поэтому я решил записать эти свои слова на бумаге, чтобы завтра, когда ты будешь безуспешно пытаться припомнить, кто были вчера эти люди, что они говорили и вообще зачем ты сам туда пришел, ты нашел бы эти листки бумаги и вспомнил, что вчера ты был на своем сорокалетии, куда мы тебя пригласили.

Да, Сеня, времена сентиментализма прошли. Человек, сказавший вслух нечто чувствительное, вызывает недоумение – даже у себя самого. Искренние слезы появляются на глазах только от ветра, от лука и если в газете похвалят товарища. Признания в дружеских чувствах вынуждают гадать о причине.

И, конечно, привычней всего было бы по случаю твоих сорока лет как-нибудь привычно сострить. В конце концов, мы же профессиональные шутники. Подумать только! Где еще в мире есть такая профессия – мы зарабатываем себе на жизнь тем, что шутим, согласно правилам и в соответствии с прейскурантом! Но тебе сорок лет, Сеня, и я не хочу шутить по этому поводу. По-моему, я тебе уже говорил как-то, что шутка – это эпитафия чувству. Это, к сожалению, не мои слова, но они верные. Грустно признаться, но наша профессия, Сеня, – это создание эпитафии чувствам. Иначе говоря, мы – могильщики, Сеня.

Тебе сорок лет, Сеня, и я говорю это тебе, с одной стороны, чтобы у тебя впредь не было иллюзий. А с другой – чтобы ты знал: быть могильщиком – значит защищать живое от трупного разложения. Так что в свои сорок лет – у тебя в руках достойное дело.

Тебе сорок лет, Сеня. Это возраст комсомольского лидера республиканского масштаба или отличного экспортного коньяка. И то и другое имеет плюсы.

В твои сорок лет тебе есть что выложить на с гол. Я имею в виду не продукты, которые ты выставишь на стол, – это, все понимают, только верхушка айсберга, – я имею в виду другое.

То, что в твои сорок лет твои морщинки заработаны честно. У тебя честно заработанные жена и сын. У тебя целые и честно работающие руки и ноги. А если в сорок лет у тебя хватает ума хотеть еще и колеса – это будут честно заработанные колеса.

За свои сорок ты никого не предал и ничего не продал – за исключением паршивого западного магнитофона, который ты таки сбыл своему восточному товарищу. Ты никогда и ничего не украл – кроме тех трех шуток у меня, которые я украл у тебя еще раньше.

В твои сорок лет у тебя честное имя, честная прописка и честная национальность, одна из братских. Так много честности в сорок лет – будь осторожен, Сеня, это вызывает у современников подозрения.

А вообще сорок лет, Сеня, – это возраст, когда мужчину в Америке только начинают рисовать на рекламных щитах. А там знают, что и когда рекламировать.

Сеня! Уже сорок лет как ты бежишь вокруг солнца и вместе с тем вокруг своей оси. Ты добежал к сорока в своем темпе, в своем личном стиле, ни на кого не похожий, равный себе самому. Сегодня этим мало кто может похвастать.

Что же пожелать тебе? Ты крутишься уже сорок лет и, возможно, заметил, что скорость вращения все растет и центробежная жизнь расталкивает людей все дальше друг от друга. Я желаю тебе, как и себе, впрочем, чтоб мы находили силы сопротивляться.

А сорок лет – это звучит красиво. И это даже еще не промежуточный финиш. Это пройден поворот. Забег продолжается. Я рад, что мне выпало бежать с тобой рядом. Беги долго, Сеня!