Текст книги "Шекспир"
Автор книги: Михаил Морозов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
XVI. «ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ»
Трагедия «Юлий Цезарь» (15–99) во многих отношениях подготовила почву для «Гамлета». Как и в «Гамлете» и позднее в «Макбете», действие этой «римской трагедии» происходит на мрачном и зловещем фоне. Мы слышим о «пламенных воинах, сражающихся в облаках», о кровавом дожде, падающем на Капитолий. В образы таинственных предзнаменований облеклось здесь то тягостное чувство, которое испытывал в те годы не один Шекспир. Страна была наводнена нищим, бездомным людом. Продолжалось обеднение широких народных масс. Все мрачнее становилась эпоха, история которой «вписана в летописи человечества пламенеющим языком меча и огня». [56]56
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVII, стр. 783.
[Закрыть]
В памфлетах, изданных в те годы, впервые и как бы издали слышатся раскаты грозы – приближалась английская буржуазная революция.
Чем дальше в прошлое отходила опасность извне, со стороны испанцев, тем больше развязывалась среди буржуазии и части дворянства критика правительства. Приближался 1601 год, когда парламент в вопросе о монополиях впервые резко разошелся с правительством. Возле самого престола зрели заговоры, в одном из которых, возглавляемом графом Эссексом, принимал участие бывший «патрон» Шекспира, граф Саутгэмптон.
Тяжкая грозовая атмосфера этих лет нашла отражение и в драматургии. Чепмэн пишет мрачную трагедию «Бюсси д'Амбуаз». Со своими кровавыми драмами выступает приблизительно в те же годы Джон Марстон.
В его пьесе «Недовольный» (1601) мы видим человека – жертву несправедливости, – горько осуждающего царящий вокруг порок и взывающего к отмщению.
В этой атмосфере родились и «Юлий Цезарь» и «Гамлет».
В смысле трактовки исторических событий Шекспир в «Юлии Цезаре» во многом придерживается концепции своего первоисточника – Плутарха. Хотя «Юлий Цезарь» и не республиканская пьеса, несомненно, что Шекспир показал Цезаря в непривлекательном свете. На Шекспира, как полагают некоторые исследователи, повлияли также слова Монтэня: «Добро не обязательно сменяет уничтоженное зло. Может последовать зло еще худшее, как это доказали убийцы Цезаря, которые ввергли государство в великое расстройство».
Если непривлекателен у Шекспира Цезарь, то непривлекательны и заговорщики, за исключением Брута. Неподкупную честность Брута признает даже его враг Антоний. «Это был человек», – говорит он над мертвым Брутом. И все же удар кинжалом оказался роковой ошибкой. Цезарь пал, но тень его преследовала Брута и победила при Филиппах. «О, Юлий Цезарь! – восклицает побежденный Брут. – Все еще мощен ты! Твой призрак бродит вокруг и обращает наши мечи против нас самих». Удар кинжалом не принес республиканцам победы. Судьба Брута и других заговорщиков решается в конце концов народом, не последовавшим за ними.
Образ народной толпы в «Юлии Цезаре», как и в «Кориолане» (1607), вызвал у комментаторов разноречивые суждения. Нам кажется, что образ этот имеет различные аспекты и у самого Шекспира. Он давал Шекспиру обильный материал для характерных жанровых сцен.
Перед нами, конечно, не толпа древнего Рима, но горожане шекспировского Лондона; перед нами – народная масса, которую наблюдал Шекспир в Лондоне на рубеже двух столетий, в мрачные годы наступавшей реакций, – масса, в которой бродило глухое недовольство, но вместе с тем масса неорганизованная, стихийная, лишенная достойных руководителей. Эта толпа становится в «Юлии Цезаре» жертвой коварного красноречия Марка Антония, в «Кориолане» – эгоистических, мелочных происков трибунов. Шекспир был первым из английских драматургов, показавшим толпу как реальную политическую силу.
Но если не прав оказался Брут, то как уничтожить зло, царящее в окружающем «нестройном мире»? Из размышления над этим вопросом родился «Гамлет», которым, как мы уже говорили, открывается второй период творчества Шекспира (1601–1608).
Но прежде чем перейти к «Гамлету», мы остановимся на самом шумном событии в политической жизни Англии того времени, а также на нескольких фактах биографии Шекспира.
XVII. ЗАГОВОР ЭССЕКСА
В 1601 году, месяцев за шесть до того, как на сцене театра «Глобус» был поставлен «Гамлет», в Лондоне вспыхнуло и было подавлено восстание, поднятое графом Эссексом и его сторонниками. Сохранились многочисленные документы, рисующие это событие, и в целом мы можем восстановить его картину, что представляет для нас многосторонний интерес. Во-первых, мы тут соприкасаемся с живыми фактами интересующей нас эпохи. Во-вторых, свидетелем этих фактов был Шекспир. Его пьеса «Ричард II» была, как увидим, даже использована участниками мятежа. В последнем принимал самое деятельное участие бывший «патрон» Шекспира граф Саутгэмптон. Некоторые исследователи полагают, что существует прямая связь между восстанием Эссекса и шекспировским «Гамлетом», [57]57
Так, например, современный английский шексиировед Довер Вильсон в начале своего издания текста «Гамлета» молча, без всяких комментариев, поместил портрет графа Эссекса.
[Закрыть]где изображено убийство короля. Это предположение кажется нам весьма сомнительным. Гораздо вероятней, что общая атмосфера, в которой созревал заговор Эссекса, отразилась в шекспировском «Юлии Цезаре».
В феврале 1601 года граф Эссекс, любимец королевы Елизаветы, поднял против нее восстание. В душе графа Эссекса, человека задумчивого и меланхолического, уже давно кипело возмущение. Он негодовал на обступивших королевский престол многочисленных временщиков, захвативших в свои руки монополии, выжимавших из народа последние соки и жиревших на народной бедности. Бесило его и то, что отовсюду, из всех щелей лезли люди новые и незнакомые: «выскочки», [58]58
Типичным «выскочкой» является, например, Озрик в «Гамлете».
[Закрыть]как он их называл, единственным достоинством которых было уменье любыми средствами набивать карманы. Сама предприимчивость их была ему ненавистна. И граф Эссекс в кругу близких людей любил поговорить о том времени, когда английские короли «всякую мелюзгу» не удостаивали даже и взглядом и во всем советовались с людьми знатными, родовитыми, «подлинной рыцарской чести достойными». Таким достойным «подлинной рыцарской чести» героем граф Эссекс почитал прежде всего самого себя. Блестящие победы графа Эссекса, командовавшего английским флотом, над испанцами создали ему всенародную славу.
Для Испании, которая была в то время величайшей в мире империей, растущее морское могущество Англии становилось угрозой. Испания владела сказочными по богатству колониями Нового Света, откуда то и дело прибывали в испанские порты корабли с драгоценным грузом золотого песка и золотых слитков. Никогда еще не видали такого количества золота в Европе. Но воды Атлантического океана бороздили легкие, проворные, как ищейки, корабли английских пиратов. Английское правительство не только официально разрешило английским пиратам грабить испанские торговые корабли, но даже поощряло это. Одного из таких пиратов, прославленного Фрэнсиса Дрейка, королева Елизавета посвятила в рыцари, после чего он стал именоваться сэром Фрэнсисом Дрейком. Для Испании создавалась угроза, что под самым боком их заморских владений не сегодня-завтра могли вырасти колонии англичан.
Нужно было как можно скорее уничтожить опасную соперницу. И вот в 1588 году «его католическое величество» король испанский Филипп II снарядил дотоле еще невиданную по величине эскадру, посадил на корабли могущественное войско и двинул их против Англии. Испанцы хвалились тем, что совершают дело божие: собираются силой вернуть англичан в лоно истинной католической церкви, навсегда уничтожить в Англии проклятую протестантскую ересь. Страшная угроза нависла над английским народом. Огромный флот, так называемая «непобедимая Армада», медленно приближался к Англии. Со дня на день по городам и деревням британского острова народ ожидал известия о высадке испанцев. В ту эпоху самым скорым средством сообщения были верховые курьеры; но верховые курьеры, хотя и давалось им перед отправкой следующее назидание: «Спеши! Спеши! Во имя жизни своей спеши!» – не всегда поспевали во-время. И вот в особенно экстренных случаях прибегали к следующему способу. На верхушках холмов складывали груды хвороста. Увидят, что на соседнем холме днем показался дым или ночью сверкнуло пламя костра, и сами зажгут костер; то же самое повторяют на соседнем холме… И побежит огненная весть от побережья к самому сердцу страны. День за днем, ночь за ночью ожидали в Англии, что загорятся сигнальные костры, сообщая роковую весть о высадке испанского войска. Но костры не зажигались.
Авангард «непобедимой Армады» встретился с английской передовой эскадрой, которой командовал Фрэнсис Дрейк. Легкие английские корабли пошли в атаку и доказали свое превосходство над тяжеловесными, неповоротливыми испанскими галионами. Авангард «непобедимой Армады» был разбит. Но это сражение еще не решало дела. Его решила буря, частью потопившая, частью разметавшая и покалечившая испанские корабли. Выгодный для высадки момент был безвозвратно упущен испанцами. Англия была спасена.
Прошло немного лет, и англичане перешли в наступление. Их эскадра под начальством графа Эссекса одержала две блестящие победы над испанцами. «Слава Англии, ты, чье имя пронеслось, как гром, по всей Испании и внушило ужас. Прекрасная ветвь на дереве чести. Цвет рыцарства. Возрадуйся своей благородной победе» – такими словами воспевал Эссекса английский поэт Эдмунд Спенсер.
Судьба улыбалась молодому вельможе. Королева Елизавета благоволила к нему. Но Елизавета никогда не ставила своего личного чувства на первое место. И когда до нее дошли сведения о том, что во дворце графа Эссекса по вечерам собираются его друзья и, усевшись у стены, на которой была написана красками большая роза – символ молчания и соблюдения тайны, [59]59
В английском языке и сейчас существует выражение «под розой», то-есть тайно, по секрету.
[Закрыть]ведут там мятежные речи, она, никому не сказав ни слова, приняла меры. В 1599 году в Ирландии вспыхнул мятеж, тем более опасный, что Ирландия оставалась католической страной и с легкостью могла пойти на сговор с Испанией. И вот правителем Ирландии был назначен граф Эссекс. С внешней стороны это казалось почетным назначением. Но на деле это было равносильно ссылке.
27 марта 1599 года граф Эссекс выехал из Лондона. Окруженный блестящей свитой, самовлюбленный граф проехал по улицам столицы. Рядом с ним гарцевал на коне его родственник и друг молодой граф Саутгэмптон. Ещё велика была популярность в народе победителя испанцев. И множество людей высыпало на улицы, провожая графа Эссекса. Раздавались крики: «Да благословит вас бог!» Об этом рассказывали очевидцы. Среди них был, повидимому, Вильям Шекспир: в этом, 1599 году он писал для театра историческую и патриотическую пьесу о царствовавшем в XV веке английском короле Генрихе V, победителе французов; в прологе (так называемом «коре») к последнему действию «Генриха V» Шекспир упоминает о торжественном отъезде графа Эссекса, которого провожали не только лорд-мэр и городские советники Лондона, но и «кишащие толпы простого народа». И он пожелал графу Эссексу вернуться в Лондон, держа пронзенный им мятеж «на острие меча».
Для того чтобы управлять мятежной Ирландией, нужно было прежде всего быть политиком. А политиком граф Эссекс не был. Его тяготило то, что ему приходилось жить в этой проклятой ирландской дыре, вдали от королевского двора. Мучило его также сознание того, что недруги не устают чернить его в глазах королевы, пользуясь его отсутствием. Граф Эссекс проявил в Ирландии полное бездействие, за что и был вызван в Лондон и в августе 1600 года предан суду. Он был лишен всех занимаемых им должностей и был принужден вернуться к частной жизни. Тогда он решил действовать силой.
В первых числах февраля 1601 года – так показал впоследствии на суде товарищ Шекспира по сцене, актер Августин Филипс, – сэр Чарльз Перси, сэр Джостлин Перси и лорд Монтигль (все трое были друзьями Эссекса) явились в театр «Глобус». Эти знатные господа просили актеров непременно 7 февраля поставить пьесу Шекспира «Ричард II». Актеры стали отговариваться: пьеса-де старая (она была написана Шекспиром еще в 1595 году), давно не шла и сборов не сделает. Но знатные господа обещали актерам десять фунтов стерлингов, и актеры, подумав, согласились возобновить пьесу с одной-двух репетиций. Им и в голову не приходило, что перед ними заговорщики, которые хотят использовать шекспировского «Ричарда II» как агитационную пьесу, ибо в этой пьесе рассказывается о свержении короля с престола.
7 февраля, в два часа пополудни, пообедав и выпив вина, несколько заговорщиков явилось на представление в театр «Глобус». Они уселись в ложу, наблюдая оттуда за впечатлением, которое производила пьеса на зрителей, и, когда актеры подошли к моменту свержения короля Ричарда с престола, стали выражать шумными криками и аплодисментами свое одобрение. Простые зрители, стоявшие внизу, в партере театра, с недоумением оглядывались на этих господ, которые так странно себя вели.
На следующий день все объяснилось. Это было воскресенье 8 февраля 1601 года. Часов в одиннадцать утра граф Эссекс, граф Саутгэмптон, граф Ретлэнд, Граф Бэдфорд и с ними, как свидетельствует документ той эпохи, «до шестидесяти человек рыцарей и других джентльменов знатной крови» вышли на улицу. Они прошли в центр города и развернули здесь знамя с изображением герба графов Эссекс. «За нами, за нами, горожане Лондона! – кричали они. – Берите бердыши, дубины – все пригодится в дело! Смерть Елизавете!» Но горожане Лондона остались глухи к мятежному призыву. Они знали, что свержение королевы грозит им неисчислимыми бедствиями. Власть захватят знатные лорды, поделят страну между собой, начнут воевать друг с другом за господство, как воевали в старину; замрут ремесла, торговля, наступит великое разорение. И тогда уж наверняка нагрянут испанцы, заберут страну голыми руками, рухнет трудом и кровью созданное государство, и станут они рабами чужеземцев. «Горе той стране, где короли посажены в тюрьму и где правят лорды!» – так говорилось в исторической трагедии Марло «Король Эдуард II», которую еще лет за десять до описываемых нами событий играли в одном из лондонских театров.
В окнах мелькали изумленные хмурые лица, с шумом захлопывались ставни. По вымершей улице шли заговорщики. Толпа их скоро заметно стала редеть: многие, поняв неудачу, спасались кто как мог. И вдруг где-то на соседней улице забил барабан: это шли солдаты королевы, высланные на подавление бунта. Заговорщики побежали во дворец графа Эссекса и заперли за собой тяжелые дубовые двери. Солдаты королевы со всех сторон осадили дворец. Заговорщики долго не сдавались. Они грезили из окон дворца мечами, кричали что-то и, прикрывшись небольшими круглыми щитами, стреляли в солдат из французских пистолетов. Безнадежность их положения была, однако, очевидна. И в шесть часов вечера на крышу дворца вышел молодой граф Саутгэмптон. Высокий, стройный, с тонкой талией, одетый в великолепный бархатный камзол, он стал разгуливать по крыше, небрежно играя мечом. Затем он остановился, подбоченившись, и крикнул стоявшим внизу офицерам королевы, что, уступая силе, он и его друзья готовы сдаться.
Начался суд. Граф Эссекс и многие другие сложили головы на плахе. Граф Саутгэмптон тоже был приговорен к смертной казни, которая была заменена ему заключением в Тауере, где он просидел два года: до смерти Елизаветы и воцарения короля Якова I. Призвали на допрос и актеров «Глобуса», в том числе, вероятно, и Вильяма Шекспира. Но выяснилось, что участие автора пьесы и актеров в заговоре было невольным, без всякого умысла с их стороны: им в голову не приходило, что знатные господа, заказавшие им спектакль, преследовали тайную цель. Актеров отпустили. Гроза прошла мимо Шекспира.
Много толковали об этом событии в Лондоне. Рассказывали, что когда-то королева подарила своему любимому Эссексу кольцо как залог того, что исполнит любое его желание. Накануне казни граф Эссекс будто бы просил одну из родственниц своих, пришедших к нему прощаться, передать кольцо королеве. Но эта придворная дама, по легкомыслию или из страха, отдала кольцо одному из министров, который и припрятал его. Другие рассказывали, что у королевы дрожало лицо и что слезы выступили у нее на глазах, когда она подписывала смертный приговор Эссексу. Но все это были только слухи. С внешней стороны Елизавета сохранила полное спокойствие. Накануне казни Эссекса и главных заговорщиков она приказала актерам «Глобуса», среди которых был, вероятно, и Шекспир, явиться во дворец и развлечь ее спектаклем. А на следующее утро, 24 февраля 1601 года, во время совершения казни, королева спокойно играла в своей опочивальне на клавикордах. И все же королева была задета за живое тем, что ее посмели сравнить с безрассудным Ричардом II. «Вы разве не знаете, кто я такая? – не выдержав, сказала она с усмешкой начальнику Тауера: – Я – Ричард II». Так закончилось самое шумное событие в политической жизни Англии 1601 года – того самого года, в августе месяце которого на лондонской сцене был поставлен «Гамлет».
Как же отнесся Шекспир к заговору Эссекса? Он сочувствовал тому, что думали горожане Лондона. В своей исторической хронике «Генрих IV» Шекспир, как мы видели, осудил феодальных лордов, поднявших мятеж против короля во имя своих старинных прав и привилегий. В этой лучшей из исторических пьес Шекспира, написанной в 1597 году, есть сцена, в которой мятежные феодальные лорды, склонившись над картой, предвкушают победу и уже делят страну между собой. Как и все передовые люди своего времени, Шекспир был на стороне монархии в ее борьбе против тех вельможных лордов, которые мечтали вернуть страну к феодальной старине. Об этом говорит и знаменитый монолог Улисса в пьесе Шекспира «Троил и Крессида», написанной в 1602 году. В этом монологе Шекспир сравнивает монарха с солнцем: рухнет солнце с неба, начнут по прихоти блуждать своевольные планеты, и великие наступят бедствия для всего народа.
В том же 1601 году произошло и другое, менее шумное, но не менее значительное событие в политической жизни Англии. Парламент, в котором все сильнее становилось влияние пуритан – этого авангарда крепнущей буржуазии, впервые резко разошелся с правительством королевы. Послышался как бы глухой раскат грома, первый предвестник далекой, медленно приближавшейся грозы – английской буржуазной революции, которая разразилась спустя полвека и в 1649 году заставила короля Карла I сложить голову на плахе.
Но как раз в эти тревожные годы, которыми начался XVII век, – в эти годы, когда в творчестве Шекспира, как мы уже говорили, стали преобладать трагические темы, с внешней стороны жизнь великого драматурга кажется, судя по дошедшим до нас сведениям, особенно спокойной и благополучной.
XVIII. НЕСКОЛЬКО БИОГРАФИЧЕСКИХ ФАКТОВ
Исследователям удалось установить, что в 1601 или 1602 году Шекспир переселился с южного берега Темзы, где находился «Глобус», в центр города, на Сильвер-стрит. Он нанял комнату у некоего Монжуа, дамского парикмахера. Этот Монжуа был француз и гугенот, эмигрировавший в Англию после так называемой «Варфоломеевской ночи», когда в ночь на 25 августа 1572 года католики, руководимые герцогом Гизом, перебили в Париже гугенотов – французских протестантов-кальвинистов. Знакомство Шекспира с эмигрировавшим из Франции гугенотом объясняется, вероятно, очень просто: искусный парикмахер мог поставлять парики для актеров «Глобуса».
У мосье и мадам Монжуа была дочка Мари. А в парикмахерской работал в качестве подмастерья некий Бэлотт, тоже француз родом. Супругам Монжуа очень хотелось выдать Мари за Бэлотта. Но последний не соглашался. Тогда мадам Монжуа попросила своего постояльца Вильяма Шекспира уговорить Бэлотта. «Она уговорила некоего Шекспира, который жил в их доме, – так показал впоследствии на суде Бэлотт, – убедить меня вступить в брак». Но убеждения мало действовали на Бэлотта. И только когда мосье Монжуа обещал внушительную сумму в качестве приданого, Бэлотт согласился. Но старый парикмахер, попросту говоря, надул своего зятя. Когда Бэлотт женился на Мари, мосье Монжуа вместо обещанных денег предложил, как показал на суде Бэлотт, «старую перину, два простых одеяла, две пары простынь, дюжину салфеток из грубого полотна, два старых стула, две пары маленьких ножниц» и т. д. Начались ссоры и скандалы, которые кончились судом. В качестве свидетеля был вызван на суд и постоялец четы Монжуа «Вильям Шекспир, из Стрэтфорда на Эйвоне в графстве Варвикшир, джентльмен».
Вот и все, что мы знаем об этой истории. В воображении возникает перед нами модная дамская парикмахерская того времени, хозяин парикмахерской – полный, краснолицый французский буржуа – и его полная мадам, их некрасивая дочка, по уши влюбленная в красавца подмастерья. Деревянная лесенка ведет из парикмахерской во второй этаж, где находится жилое помещение. Здесь в одной из комнат живет постоялец «некий мистер Шекспир», пожалевший бедную некрасивую Мари… Мы входим в его комнату. За столом сидит человек с высоким лбом и карими глазами. Он что-то пишет. Еще не просох на бумаге только что написанный им стих:
Прощайте вы, пернатые войска… – первый стих грандиозного монолога Отелло.
24 марта 1603 года умерла королева Елизавета. Поэты того времени, согласно обычаю, оплакали ее смерть в стихах. Но некоторые из них, в том числе и Шекспир, завоевавший, как мы видели, в молодости славу поэта, молчали. Поэт и драматург Генри Четль, который некогда опубликовал посмертную исповедь Роберта Грина, жаловался в стихах, что… «медвяная муза» Шекспира не уронила над могилой королевы «ни единой траурной слезы».
На английский трон взошел шотландский король Яков I, сын казненной Елизаветой Марии Стюарт. Шекспир и тут сохранил молчание.
Новый король в значительно меньшей степени, чем Елизавета, считался с мнением пуритански настроенной буржуазии и более откровенно покровительствовал театру. С другой стороны, король решил монополизировать лучшие в столице актерские труппы. Через десять дней после своего восшествия на престол король приказал труппе, игравшей в театре «Глобус», впредь именоваться «Слугами короля». Актеры «Лорда-Адмирала», являвшиеся главными конкурентами труппы «Глобуса», были переименованы в «Актеров принца Уэльского», а труппа, которая играла в старом театральном здании «Куртина» и которая вскоре построила для своих спектаклей новый большой театр «Красный бык», получила название «Актеров королевы».
Ряду лиц из труппы «Слуг короля», в том числе и Шекспиру, было пожаловано звание «служителей королевской опочивальни» (низший придворный чин). «Служители» должны были присутствовать в толпе младших придворных на пышных дворцовых празднествах и на дипломатических приемах. В этих случаях, согласно форме, они были одеты в яркокрасные камзолы, штаны и плащи того же цвета. На рукаве у них был золотом вышит королевский герб. Сохранился список лиц из труппы «Слуг короля», которым было пожаловано на пошивку придворной одежды «по четыре с половиной ярда красного сукна». В этом списке стоит и имя Шекспира.
Король Яков I весьма интересовался разными способами «общения» дьявола с человеком, интересовался ведьмами и ведовством. Он даже написал «ученый» трактат на эту тему. В его царствование происходила буквально вакханалия судебных процессов так называемых «ведьм» и на кострах тысячами сжигали несчастных женщин, обвиненных в сношениях с дьяволом. Но интересно, что даже и этого маниака пьесы Шекспира, повидимому, чем-то задели за живое. На рождественских придворных празднествах 1604 года перед королем было сыграно целых восемь пьес Шекспира и всего лишь две пьесы Бена Джонсона, одна пьеса Томаса Хейвуда и одна пьеса Чепмэна. Выбор пьес, конечно, был сделан согласно вкусам короля. Сохранились сведения о том, что король даже обратился к Шекспиру с милостивым письмом.
Вполне возможно, что королю понравилась трагедия «Гамлет», потому что она напоминала ему его личную судьбу: отец Якова I, лорд Дарнлей, был тоже предательски убит, причем убийца женился на матери короля Якова – Марии Стюарт. Возможно, что и страшная сцена убийства короля Дункана в «Макбете» связывалась в представлении короля с убийством его отца. Вероятно и то, что сумасбродному королю чрезвычайно понравились Призрак в «Гамлете» и в особенности, конечно, ведьмы в «Макбете».
Впрочем, ни о каких значительных милостях короля в отношении Шекспира мы не знаем. Дальше нескольких милостивых слов и четырех с половиной ярдов красного сукна дело, повидимому, не пошло.
«Слуги короля», помимо ежедневных спектаклей в «Глобусе», раз десять-пятнадцать в год выступали при дворе. Кроме того, они часто совершали турне по провинции. Жизнь Шекспира попрежнему была полна упорным повседневным трудом.
Писатель Джон Обрей сообщает, что «мистер Вильям Шекспир обычно раз в год ездил в Стрэтфорд и, проезжая Оксфорд, останавливался там у Джона Давенанта, в доме которого Шекспир пользовался большим уважением». Джон Давенант содержал гостиницу в Оксфорде. Он принадлежал к числу зажиточных горожан и одно время был даже выбран городским головой. По словам Обрея, Давенант отличался «важностью и немногословием». По словам другого писателя, Энтони-Э-Вуд (1632–1695), который, как и Обрей, работал над историей города Оксфорда, «Давенант редко или даже никогда не смеялся», но тем не менее был «большим любителем театральных пьес». По словам Энтони-Э-Вуд, Давенант был «поклонником Шекспира». Джейн Давенант, жена хозяина гостиницы, была, по словам Обрея, «очень красивой женщиной, отличавшейся умом и умевшей приятно вести беседу».
Старший сын четы Давенант, Роберт, стал впоследствии доктором богословия. В старости Роберт Давенант вспоминал о том, как ласков был к нему останавливавшийся у них в доме Вильям Шекспир. Как замечает американский биограф Шекспира Адамс, из этой случайной детали мы узнаем, что «дружественный Шекспир», как называл его один современник, был ласков к детям.
Шекспир был крестным отцом второго сына четы Давенантов, Вильяма (1606–1668). Вильям Давенант очень любил своего крестного и в 1618 году, то-есть через два года после смерти великого драматурга, написал даже «Оду памяти мистера Вильяма Шекспира». Вильяму Давенанту было тогда двенадцать лет (впоследствии он стал известным драматургом, поэтом-лауреатом, получил рыцарское звание и стал именоваться «сэром Вильямом»).
Томас Херн, историк Оксфорда, сообщает следующий анекдот. Чтобы понять его «соль», нужно помнить, что на английском языке вместо «крестный отец» говорят «божий отец».
«Говорят, – пишет Херн, – что мистер Шекспир крестил сэра Вильяма Давенанта, почему последнего и назвали Вильямом (но на самом деле, по всей видимости, Шекспир был его отцом). И еще говорят; что однажды, когда Вильям Давенант шел из школы, ему встретился важный доктор богословия и спросил его: «Куда ты так торопишься, мальчик?» На что тот отвечал: «Сэр, приехал мои божий отец, и я иду домой, чтобы он благословил меня». И тогда доктор богословия сказал: «Дитя, не поминай имени господа бога твоего всуе».
Впоследствии и сам Вильям Давенант за стаканом вина в кругу друзей, среди которых находился Сэмюель Бетлер (1612–1680), автор поэмы «Гудибрас», намекал на секрет своего происхождения. Вообще в эпоху Реставрации было распространенным мнением, что свой писательский дар Давенант унаследовал от Шекспира. Все это, конечно, лишь темные слухи.
Дела «Глобуса» шли хорошо, и Шекспир, как пайщик театра, становился зажиточным человеком. В 1605 году он приобрел арендные права на земли близ Стрэтфорда на крупную сумму в 440 фунтов стерлингов. Все было, повидимому, благополучно и в семье. В 1607 году дочь Шекспира Сузанна вышла замуж за врача Джона Холла, человека весьма образованного (Холл прекрасно владел французским языком и свободно писал на латинском языке). Как врач, Холл пользовался известностью далеко за пределами Стрэтфорда.
Были за эти годы и утраты. В 1605 году умер актер Августин Филипс, оставив Шекспиру деньги на покупку кольца – эмблемы дружбы и памяти. Филипс был одним из самых известных актеров в труппе театра «Глобус». Он, повидимому, был и музыкантом: в его завещании упоминаются виолончель, цитра, мандолина и лютня.
В декабре 1607 года умер младший брат Шекспира, Эдмунд, который тоже был актером. Но каковы бы ни были отдельные печальные события в личной жизни, с внешней стороны все кажется особенно благополучным и спокойным как раз в те годы, когда Шекспир пишет свои бурные трагедии и когда над творчеством его как бы простирается сумрачное, озаряемое вспышками молний грозовое небо. Но мы говорим только о внешних фактах. Под этой спокойной внешностью в душе великого гуманиста не могла не бушевать буря. Касаясь шекспировского «Юлия Цезаря», мы упоминаем о том мрачном настроении, которое отразилось в те годы на произведениях гуманистов. Это настроение было не случайным. Ренессанс, принесший с собой освобождение от пут средневекового мировоззрения, породил яркое, праздничное искусство. Но на смену феодальным шли капиталистические отношения. И чем яснее вырисовывалось лицо нового, хищного мира, в котором, по выражению рыбака в шекспировском «Перикле», «Люди – как рыбы в море: большие пожирают малых», тем острее чувствовали гуманисты той эпохи негодование на царившие вокруг бедствия и произвол. Эти чувства нашли выражение в знаменитом 66-м сонете Шекспира, который можно поставить эпиграфом к его величайшим трагедиям:
Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
Достоинство просящим подаянье,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеяньи.
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И произвольной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И добродетель в рабстве у порока.
Все мерзостно, что вижу я вокруг,
Но жаль тебя покинуть, милый друг. [60]60
Перевод С. Маршака.
[Закрыть]