Текст книги "Лич 3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Михайлов

Соавторы: Владимир Поляков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Проснулся я очень поздно. Солнце успело к этому времени подняться высоко и согреть землю и воздух до состояния: еще не жарко, но скоро будет. Самочувствие было паршивым. У меня сложилось мнение, что я всю ночь сначала грузил мешки с песком в железнодорожный вагон, а потом меня умело и с большим энтузиазмом пинал десяток футболистов.

– Гадство, – поднимаясь с земли и распрямляясь, проговорил я вслух. – Неужели заболел? Блин… ролевка накрылась медным тазом.

Подобрав свои немудреные пожитки, я направился в лагерь. Там уже давно никого не было. Редкие индивидуумы с зелеными лицами после вчерашних возлияний на меня внимания не обращали, ошибочно считая собратом по похмельному синдрому. Никого из знакомых найти не удалось, да и находиться дольше необходимого мне не хотелось. Отбив смску с объяснением своего поступка приятелю, я ушел в сторону ближайшей остановки транспортных маршрутных средств, откуда добрался до дома.

Переодеваться было настолько неохота и тяжело, что всю дорогу я провел в своем игровом облачении, срезав только черепа с плаща и посоха и убрав их в мешок. На косые взгляды попутчиков старался не обращать внимания – было абсолютно плевать на их мнение, а потом, те должны быть наслышаны про большой съезд ролевиков. Так что, вызывать ‘скорую’ и милицию, аргументируя свои поступки экстравагантным видом соседа, граждане не должны.

Дома я закинул посох в шкаф, повесил в прихожей свой плащ и полез в ванную, наполненную горячей водой, согреваться. У меня были сильные подозрения, что ночевка на свежем воздухе помогла простуде укрыться в моем организме, оттого и хожу сейчас разбитым стариком. Ломота в костях и озноб немного уменьшились после горячего купания, но тошнота никуда не делась. К ней, компенсируя частичное исчезновение других неприятных симптомов, добавилась головная боль и головокружение.

– Хаос вас всех побери! – в сердцах, не понятно для самого себя, выругался я. – Неужели настолько серьезно заболел?

Выпотрошив аптечку и сверяясь со справочником по медицинским препаратам, я проглотил пяток пилюль из разных баночек и упаковок. Половина были витамины, которые не должны повредить, остальная половина лекарств пришлась на антибиотики. Натянув на себя толстый халат (хочу к бабке в деревню, у которой стоит газовое отопление и отличная печка в бане), я добрался до кровати и упал на матрас. Немного поелозив под одеялом, стараясь получше в него закутаться, чтобы не дуло, я уснул.

Сновидения, которые до этого посещали меня крайне редко, были очень сумбурными и смутными. Толпы скелетов сменялись бегущими людьми в латах, подземные помещения – замковыми стенами, с которых обороняющиеся пускали в МЕНЯ стрелы. Проснулся уже поздно вечером от назойливого знакомого звука возле кровати. На тумбочке, выложенный по привычке, ворочался телефон, дребезжа вибросигналом.

– Да, – с трудом оторвал голову от подушки и поднес телефон к уху. – Слушаю… кто это?

– Артур, – донеся до меня, прерываемый помехами, голос Санька, – ты совсем обалдел? Где тебя носит и что значит эта надпись, что ты едешь домой? Это шутка?

– Здорово, Санек, – приветствовал приятеля я. – Нет, какая тут шутка. Я заболел, вот и вся причина. Сейчас лежу дома и пытаюсь прийти в себя.

– Как так – заболел? – сильно удивился приятель. – Ты же такого слова по отношению к себе не знаешь. Гонишь, да? Просто нет желания отыгрывать персонажа, поэтому и сбежал домой… А-а, так ты с Олеськой. То-то смотрю, что она тоже отсутствует. Вроде как утром была, а потом резко пропала. Блин, Артур, ты в своем репертуаре, не мог до вечера подождать, когда игра закончится и все вернутся в лагерь…

Слова приятеля про девушки вызвали очень странные ассоциации. Невольно отключившись от разговора, я попытался вызвать образы, которые мелькали на периферии сознания. Что-то было связано с Олесей и игрой, что-то очень серьезное. Резкий оклик собеседника сбил настрой, заставив память захлопнуть крышку на сундуке воспоминаний-образов.

– Эй, ты что там, – проговорил Санек более громко, чем перед этим, – увлекся свой подругой? Чего молчишь?

– Я нахожусь у себя дома совершенно один, – раздраженно ответил я. – Олеси со мною нет и я ее не видел в лагере. Говорю тебе, что за-бо-ле-л. Повторить?

– Че ты нервный такой, – смутился Санек от полученного отпора в моих словах. – Заболел, так заболел. Один, так один. Температура есть, может, простудился?

Я коснулся ладонью лба, пытаясь определить насколько тот горячий. Хм, или ее нет, или рука и голова имеют почти одинаковые градусы, разница между которыми не фиксируется. Надо будет градусником проверить, это надежнее.

– Не знаю, – ответил я собеседнику. – Вроде бы нет, но надо убедиться точнее… Слушай, давай ты позже перезвонишь, вечером, там, или завтра с утра, а?

– Так уже сейчас вечер! – удивился парень. – Почти все уже вернулись в лагерь и сейчас празднуют-горюют после недавних сражений. Я поэтому и звоню тебе, что добрался до мобилы, которую забыл в палатке. Ладно, отсыпайся, а завтра я перезвоню или наведаюсь лично. Смотри, не вздумай умирать.

– Типун тебе на язык, – вяло огрызнулся я. – До завтра.

Положив телефон обратно на тумбочку, я выбрался из кровати (не хотелось этого делать жутко, но смог пересилить собственную лень) и вооружился градусником. Точнее, сначала я пару минут задумчиво вертел в руках старый ртутный и новый электронный, определяясь, какой же мне использовать.

– Эх, все хорошее, – решил вслух сказать я, – это старое. Посмотрим, что он покажет.

Серебристый столбик термометра после нескольких минут показал странные тридцать четыре градуса. На всякий случай я перепроверил результат вторым прибором, но и там значение было идентичное.

– Что за фигня? – поскреб я затылок, столкнувшись с непонятным феноменом. – Я остываю?

Некоторое время я боролся с желанием вызвать ‘скорую’, но лень на этот раз победила. Нежелание отвечать на глупые (большей частью и по моему мнению) вопросы помогло мне отказаться от этой мысли и вернуться обратно в кровать. Ужин я решил перенести на утро, совместив его с завтраком.

На этот раз ночь прошла спокойно. Видения меня не беспокоили и выспаться удалось хорошо. Вот только пробуждение было тяжелым. Повторялась вчерашняя ситуация в лесу, когда ушедший сон забрал с собою умиротворение и негу, оставив взамен боль и тоску. Последняя возникла не пойми с какого бодуна. Ничего такого, что могло бы ее вызвать я припомнить не смог. Списывать такое мрачное настроение на неудачу с девушкой, с которой так и не смог встретиться на игре, не стал. Оставалось только недомогание…

Аппетита по прежнему не было, но оставаться и дальше без еды благоразумие не позволяло. Разбив на сковородку несколько яиц, предварительно обжарив там до хрустящей корочки нескольку ломтиков ветчины, я дождался ее готовности и выложил на тарелку. До этого дня подобное блюдо было одно из моих любимых, но в это утро в горло не лезло ничего.

Минут пять ковырялся в тарелке вилкой, медленно жуя ранее наколотый кусочек обжаренной ветчины. Потом раздался звонок в дверь, и я поплелся встречать неизвестного посетителя.

– Ты даешь, старик, – не успев поприветствовать меня, с порога заявил Санек. – Сильно изменился. Такое ощущение, что не сутки пропадал, а полгода скитался по пустыни. Когда похудеть так успел, колись?

Потом повел носом, ухватывая ароматы приготовленной еды, и направился на кухню. Я пошел следом, борясь с раздражением и недовольством, что приятель потревожил меня.

– Опаньки, – радостно воскликнул парень, рассматривая дымящуюся яичницу. – Смотрю, ты наготовил с избытком. Гостей ждал или аппетит хороший?

– Ни то и не другое, – плюхнулся я на прежнее место. – Просто не ел уже больше суток. Рассчитывал, что и этого будет мало. Вот только немного ошибся – кусок в горло не лезет.

– Хреново, – посерьезнел приятель. – Ты в больничку обращался? Нет? А чего ждешь?

– Думал, – пожал я плечами, – что все пройдет за день-два.

– Но это не прошло, – спокойно договорил за меня Санек, потом достал из кармана сотовый и нажал пару клавиш. – Але, скорая? Пришлите врача, пожалуйста по этому адресу… не знаю, человек едва передвигается второй день. Ничего ни ест и не пьет… откуда я могу знать, доктор что ли? Не пришлете машину, буду жаловаться.

– Вот, уроды, – пожаловался он мне, убирая трубку телефона в карман и пододвигая к себе мою яичницу. – Ты есть не будешь? Вот и замечательно, а то я к тебе сразу из полей примчался, только вещи у родителей скинул.

Набив полный рот и одобрительно гмыкая и угукая, Санек выразил восхищение моему кулинарному таланту, попутно возмущаясь черствости врачей, что принимают заявки.

– Представляешь, – махая вилкой в воздухе, проговорил он, – она мне говорит, чтобы больного своим ходом доставили в ближайшую больницу. Это скоро так дойдет, что и милиция будет говорить, чтобы потерпевшие опрашивали свидетелей и осматривали место происшествия. А потом со всеми этими данными приходили к ним. Куда страна катится? Столько нормальных людей, но система, которой они служат настоящее болото, изменяющее их до неузнаваемости!

Больше часа прошло с того момента, как Санек дозвонился до врачей. Приятель порывался перезвонить еще раз или два, но я его отговорил. А потом заявился и доктор. Точнее, докторша – симпатичная женщина немногим за тридцать с пластмассовым саквояжем синего цвета с красный крестом на обеих сторонах.

– Ты больной? – почти утвердительно произнесла она, посмотрев на меня. В комнату ее провел Санек, открыв дверь после ее звонка. Получив утвердительный кивок от меня и подтверждение от приятеля, она присела на стул и достала свои медицинские приборы.

– Рот открой, – приказала она, вооружившись холодной металлической лопаточкой. – Язык высунь… ага.

– А-а-а, – на всякий случай проговорил я, распахивая рот насколько возможно. Женщина с некоторым удивлением посмотрела на меня:

– Это не обязательно. Выполняйте только то, что вам скажу я.

Осмотрев язык и горло, она посветила в глаза и приказала закатать рукава на водолазке, в которую я облачился с утра. За ее спиною послышалось возмущенное пыхтение Санька.

– Доктор, – оскорблено заявил он. – Мой друг наркоманией не страдает и наркотики не принимает. Он, даже, водкой не сильно увлекается.

– Я рада за него и за тебя, что есть такой лучший друг, – не оборачиваясь к нему, ответила женщина. Дождавшись, когда я обнажу руки до бицепсов, она ловко обмотала руку толстой материей с пристегнутыми к ней резиновыми трубками и циферблатом с ‘грушей’ насоса. Накачав воздуха так, что материя туго сдавила руку, врач спустила его часть и повторила операцию. Недовольно нахмурилась, когда посмотрела на результаты, и еще раз измерила давление.

– Страдаете от болезней сердца? – спросила она, убрав манометр и вооружившись градусником. – Обращения были до этого с похожими симптомами?

– Нет, – отрицательно покачал я головою, зажимая под мышку холодное стекло градусника. – Все началось вчера. Позавчера уехал в лес, там переночевал, а утром проснулся уже больной. Думал, что за сутки пройдет, но ошибся.

– Думать надо, когда спишь на голой земле, – сердито ответила женщина, записывая у себя в журнале непонятные для меня каракули (именно такими выглядели в моих глазах ее слова). – Собирайся, ляжешь в больницу для осмотра и наблюдения.

– А что с ним, доктор? – встрял в наш разговор Санек. – Что-то серьезное?

– Не знаю, – ответила она, укладывая свои вещи обратно в саквояж. – Очень похоже на сильное переутомление и простуду. В больнице все станет ясно.

Пока Санек о чем-то трепался с врачом, я вяло набивал сумку вещами первой необходимости. Несколько футболок и рубашек, пара брюк, на всякий случай добавил спортивный костюм. В барсетку закинул документы и немного денег,

– Я готов, – сообщил я врачу. – Можем двигать.

Санек проводил (и помог заодно донести сумку) меня до машины и пообещал связаться немного позже. Бело-желтая ‘газель’ привезла меня в первую городскую, где выгрузила и отправилась дальше по своим делам. Женщина врач передала меня перед этим на руки одной из больничных медсестер. Та посадила на стул (еще старый, с дерматиновой обивкой и квадратного сечения деревянными подлокотниками) и ушла по своим делам. На час я был предоставлен самому себе, всеми забытый и заброшенный. Посидев минут десять в коридоре и устав от постоянного толкания и пинания по ногам пациентами, что носились по больнице, я вышел на улицу. Солнышко немного согрело меня, но стоять под его лучами на своих двоих было тяжело в теперешнем состояние, поэтому я отыскал покоцанную лавочку возле отдельного кирпичного строения. Здание было странным на всеобщем фоне посреди больничного комплекса. Окна отсутствовали полностью, только две двери, обитых листовым железом, впускали свежий воздух и рабочий персонал в помещение. Интересно, они там от сырости и холода не страдают? Здание уж очень низенькое в один невысокий этаж, что позволяло подумывать о полуподвальном размещении. Может быть, подсобка или иное хозяйственное здание, в котором хранят рабочий инвентарь, запчасти к механизмам или поломанную, но окончательно не списанную утварь?

Понемногу, пока я так размышлял, вычерчивая носком ботинка в пыли замысловатые кривые и рассматривая здание, самочувствие начало улучшаться. Даже появился аппетит, который заставил пожалеть о необдуманном желании не брать с собою перекус из дома.

– Вот он где, – донесся до меня сердитый женский голос. – Сидит себе на солнышке греется. Я тебе где сказала меня дожидаться?

– Совсем рядом возникла медсестра, что приняла меня у врача ‘скорой’. Лицо выражало высокую степень раздражения, да и интонации в голосе тоже об этом непрозрачно намекали.

– Извините, – смешался я. – Так получилось… просто в больнице все толкаются, ругаются. Пришлось выйти на улицу.

– Толкают его, видите ли, – отозвалась медсестра, немолодая, полная женщина с окрашенными волосами в ярко-рыжий цвет. – Пошли за мною: буду в палату устраивать.

– Так, я уже неплохо себя чувствую, – попробовал я возразить. – Может, без стационара обойдусь, а?

Мое самочувствие и настроение сильно улучшились, тут я не лгал. Вполне могло быть и так, что вся моя хворь почти прошла к этому моменту.

– Вот после вечернего осмотра врач и решит, как с тобою поступать, – возразила мне собеседница, развернувшись спиною и направившаяся в соседнее здание. – А пока полежишь под присмотром.

Палата моя оказалась аж на четвертом этаже. Если бы я себя ощущал прежней развалиной, то пройти все ступеньки самостоятельно не смог. А так, почти вернув себе прежнюю легкость и силу после прогревания на лавочке солнцем, я преодолел их легко и быстро.

– Вот тут ты и поселишься, – открыв простую дверь с номером ‘сорок’, произнесла моя сопровождающая. – Завтрак ты пропустил, но обед будет через час с небольшим. Соседи помогут не заблудиться и добраться до столовой.

С этими словами медсестра покинула меня, отправившись обратно. В небольшой, но светлой и с высокими потолками комнате стояли четыре кровати, заправленные белоснежными простынями. Точнее, заправлены были только две из них, прочие же были заняты парой мужчин, валяющихся на них.

– О, пополнение пришло! – радостно воскликнул один из них. – Семеныч, ты слышишь?

– Слышу, – отозвался второй, у которого левая рука была до самой шеи замотана гипсом. – И вижу. С чем пожаловал в эту юдоль скорби, парень?

– Сам не знаю, – честно признался я. – Вчера едва ноги волочил – в лесу переночевал и такой неприятный результат вышел. Приятель вызвал ‘скорую’ и меня привезли сюда. Но сейчас я себя чувствую вполне нормально.

– Бывает, – кивнул первый из пациентов, по которому трудно было определить, чем он страдает. – Организм на какие только хитрости не идет, лишь бы подальше от врачей с их уколами, клизмами и прочими процедурами. Кстати, как зовут? Я – Степан Михайлович, сосед – Виктор Семеновыч. Оба спокойно отзываемся на Михалыча и Семеныча.

– Артур, – представился я.

– Отлично, – потер ладони Михалыч. – Можно и обмыть наше знакомство за обедом… стаканом компота.

И довольно засмеялся, видя гримасу недовольства на лице своего травмированного соседа.

– Ты не обращай внимания, Артур, на этого человека, – проговорил Семеныч, – любит он пошутить на эту тему, даром, что недавно закодирован по новейшей методике. Ладно, занимай шконарь возле окна и кидай вещи в тумбочку.

Пара тусклых синих неровных наколок на запястье здоровой руки и вырвавшееся мимоходом слово, позволили мне сделать предположение о наличии судимости. В прочем, для меня это было не важно. С виду Семеныч неприятным человеком не выглядел. Разложив средства гигиены по тумбочке и часть белья, я оставил остальную одежду в сумке, поменяв только свою нынешнюю одежду на спортивный костюм. А потом уселся за шахматы, которые Семеныч достал из своей тумбочки. Первую партию я продул меньше, чем за десять минут. Сказалось долгое отсутствие практике, вторая продлилась дольше, но закончить ее не дал Михалыч, который сообщил, что наступило время обеда.

– Собирайтесь, игроки, – проговорил он, соскакивая с постели, – и топайте за мною для принятия пищи. В прочем, если не хотите есть, то отдадите свои порции мне.

– Куда ты их засунешь, – не понятно для меня хмыкнул Семеныч, убирая фигурки в доску и засовывая последнюю на полку тумбочки. – Ты все равно проиграл, а бросать их неохота – не люблю беспорядок.

При выходе из палаты, я едва не столкнулся с молодым мужчиной, которому на вид было лет двадцать восемь-тридцать. Недовольно скорчив гримасу на лице, он попытался наброситься на меня в словесном запале:

– Куда прешь, урод, не видишь, что люди ходят? Не будь я болен, но мигом свернул…

Дальнейшему словесному поносу не дал излиться Семеныч, который вышел следом за мной. Услышав слова грубияна, он потемнел лицом и попытался наскочить на того, сжав здоровую руку в кулак. Помешал этому Михалыч, ухвативший своего соседа по палате за шиворот больничной пижамы:

– Оставь его, не стоит он нервов.

Пробурчав что-то неразборчивое, незнакомец поспешил скрыться, оставив меня с новыми знакомцами возле дверей своей комнаты.

– Как таких только земля носит, – зло посмотрел вслед удалившемуся Семеныч. – Будь моя воля, то давил бы их сразу на месте преступления, где их поймал. Ладно, пошли трескать, а то все столики займут.

В столовой собралось человек шестьдесят народу, расположившиеся по двое-трое за столами. Недавний выскочка, только что отошел от раздачи с подносом и направился в сторону стола, где уже сидели двое. Я же со своими соседями по палате занял стол возле окна, выгрузив на него тарелки с порциями. Порцию Семеныча, у которого были некоторые проблемы с транспортировкой крупногабаритных предметов, мы взяли на себя пополам с Михалычем, уложив на подносы.

– Чем хороша больничная еда, так тем, что с нее никогда не будет ожирения и готовить самому не надо, – разглагольствовал Михалыч, уплетая за обе щеки гречневую кашу с мясной подливой. – С другой стороны она вкусная… порою. Вот в армии нас бикусом кормили и нечего – живые и довольные ходили.

– Бикус? – заинтересовался я. – Что это за штука, просто сам не служил и от знакомых ничего похожего не слышал.

– О-о, бикус – это самая жестокая штука, что может встретиться в рационе солдата, – воздел вверх руку, вооруженную ложкой в капельках жира собеседник. – Вареная квашеная капуста. Вот только не надо путать этот продукт с тем, что готовят для себя и хранят в подвалах. Армейская капуста хоть и полезна – наверное – но организму на вкус совершенно не нравиться. Немногим лучше усваивается мясо белого медведя. Вот только это только для хохлов и на любителя.

Получив объяснения по первому незнакомому для меня слову, я открыл рот, собираясь узнать про место службы знакомого. В голове не укладывалось, что солдат кормили мясом полярных медведей. Если мне не изменяет память, то в одной из передач про природу, сообщали и редкости этих животных и суровых карательных мер в случае их убийства. А тут солдат ими кормят! Скорее поверю, что их начальники-командиры баловали себя разнообразием мясного рациона.

– Мясо белого медведя, – опять использовав свою ложку для величественности жеста, произнес Михалыч, – это самое просто вареное сало. Без мясных прожилок: голый кусок подкожного жира порося. Учитывая то, что оно не соленое и варилось всегда с минимум приправ, трескать его можно было только от голодухи. Первый раз идет ничего, на второй тоже уплетается со смаком, особенно при хорошем аппетите, нагулянным марш-броском. После третьего от него идет изжога.

– А как же соль, там, перцы-приправы всякие? – спросил я у собеседника и указал на маленькие баночки с горчицей, перцем и солонку, что стояли на нашем столе. – Или в армии не дают их?

– Дают, – кивнул мне Михалыч, доедая кашу, что уже стала покрываться тоненькой корочкой жирка, понемногу остывая. – Вот только ставят эти приправы на столы перед самым обедом и достаются те первым подразделениям, что заходят в столовую. Обычно, в начале идет разведрота или разведвзвот, а следом столуется первая рота первого батальона. После этих гавриков прочим подразделениям остаются пустые солонки-перечницы. Вот так.

Наша неторопливая беседа подзатянула принятие пищи. Точнее, мы с Михалычем допивали свой компот намного позже, чем то же самое проделал Семеныч. Последний с угрюмым взглядом проводил, уносящего поднос с пустой посудой неприятного типка, с которым я столкнулся возле своей палаты. Все это не смогло ускользнуть от моего взгляда. Для себя я решил при первом случае поинтересоваться у Михалыча этой странной неприязнью.

– Ладно, – произнес Семеныч, когда мы покинули столовую и неторопливо шли по коридору, – я покурю схожу, а вы топайте в палату.

– Не накуривайся много, – посоветовал ему Михалыч. В палате, как только прихлопнул за собою дверь, я немедленно решил прояснить обстановку.

– Михалыч, – спросил я у знакомца, который завалился на свою кровать с довольным вздохом, – а что так Семеныч ерепенится, когда нашего соседа из соседней палаты видит?

– Понимаешь, – недовольно нахмурился мой собеседник, – тут такое дело…

Из последующего рассказа я понял вот что. Тот самый неприятный мужчина оказался виновником аварии, в которой пострадал и Семеныч. Рейсовый ‘ПАЗик’, возвращающийся в боксы поздно вечером столкнулся с автомобилем Воронцова (фамилия типка). ‘Жип широкий’ , как выразился мой собеседник, ослепил водителя автобуса. Мало того, еще и выскочил на встречку. Пытаясь вывернуть, водила автобуса крутанул руль влево, но не справился с управлением в темноте и, ослепленный, влетел в придорожный кювет, где столкнулся со столбом. Воронцов тоже не сумел избежать неприятностей на дороге, самую малость задев автобус, помогая еще больше принять неустойчиво положение.

– Там так получилось, что все они оказались на левой стороне, – зло выдохнул Михалыч. – Когда приехало ГАИ, то инспекторы закрыли глаза на следы от покрышек, запротоколировав, что оба автомобиля были на одной полосе, причем именно автобус расположился на встречной. По ним выходило, что тот и стал виновником аварии.

– Как так? – удивился я. – Неужели водитель автобуса не объяснил в чем дело? Воронцов, скорее всего, был пьян – знаю я таких людей и возраст тут не имеет сильной разницы.

– Тут такое дело, – почесал волосы Михалыч, – и водила автобуса и кондукторша, что сидела рядом с ним, погибли. Семеныч уцелел только потому, что в этот момент был на задних сиденьях, где перевозил другие вещи. А больше пассажиров там и не было. Оно и к лучшему – смертей не прибавилось. У Воронцова оказались хорошие подвязки среди администрации и милиции, благодаря которым все повесили на покойного водилу ‘пазика’. А Воронцову слегка ребра помяло и внутренности ушибло. Обещался вскоре переехать от нас в частную клинику, как только сможет созвониться со своими знакомыми. Так будет и лучше, а то приятель и так волком смотрит.

М-да, вот так у нас и везде. Наглые и вороватые правы во всем. Вплоть до убийства окружающих. Два человека погибло, а Воронцову ничего не сделали. Еще уверен, что он первым делом осмотрел свой джип и возмутился полученными повреждениями. Возвратившийся после перекура Семеныч, благоухая свежим запахом сгоревшего табака, немедленно завалился на свою койку. Про партию в шахматы он заикаться не стал, сведя все объяснения в одну фразу:

– Поели – надо поспать.

– Ты еще позабыл упомянуть про сигарету, – лениво сказал Михалыч. – Кстати, ты знаешь, во всех папиросах-сигаретах настоящего табака очень мало? В основном там находиться солома и табачная труха, пропитанные никотиновой выжимкой.

– Плевать, – отмахнулся от его слова Семеныч. – Главное, что моему организму подходит. После сытного обеда нужна вкусная сигарета!

Через десять минут оба моих товарища по больничной комнате спали, аккуратно и безмятежно сопя. А вечером мне вновь стало плохо. Я то проваливался в нечто среднее между сном и пьяным угаром с ‘вертолетиками’, то вновь бодрствовал. Сильно мучила жажда, казалось, что язык высох до состояния дубленой кожи – твердый, жесткий и впитывает всю слюну, не давая той проскочить по пищеводу дальше и хоть чуть-чуть утолить жажду. Дважды выходил, чтобы напиться из-под крана и в последний раз столкнулся с Воронцовым. Виновник в смерти двух человек явно был навеселе, о чем красноречиво говорило красное лицо и резкий свежий запах алкоголя. Уверен, что в ближайшее время принимал на грудь горячительные напитки и в весьма нескромных количествах. Наша встреча произошла в дверях коридора, делившая последний на две части: я ее тянул на себя, а Воронцов в тот самый момент пытался толкнуть. И так вышло, что я на долю секунды опередил, а у оппонента не хватило сноровки, подтупленной водкой, чтобы правильно среагировать. Мужчина буквально вывалился на меня и чтобы избежать неприятных объятий, я споро сделал шаг в сторону.

– Ах, б…

Воронцов рухнул на колени, едва не приложившись о пол, покрытый толстым с вытертыми сотнями ног линолеумом, едва-едва успев выставить руки. Поза, в которой застыл он, вышла на удивление характерной и смешной, отчего я не сдержал негромкое хеканье.

– Ты чего ржешь, урод, – резко взбеленился Воронцов и неуклюже поднялся на ноги, сжимая кулаки. Но рассмотрев возле себя высокого и с не самой дружелюбной внешностью верзилу, тот быстро сдал назад. Воронцов принадлежал к той категории выскочек, что готовы раздавить любого, кто слабее себя – физически или социально. Но когда напротив стоит некто здоровее, а до друзей из милицейской своры и администрации далеко, резко меняется, пытаясь казаться тише воды и ниже травы. Вот как сейчас. И все бы прошло тихо, случись этот эпизод несколькими днями ранее, когда мой характер еще не изменился под воздействием болезни. Но именно сейчас я взбесился… иными словами описать мое состояние было просто невозможно.

Ты что сказал, УРРОД? – прохрипел я, выделив последнее слово особенно отчетливо. – Здесь тебе…

Нашу свару прервала дежурная медсестра, которая дремала за стойкой и которую разбудил первый громкий выкрик Воронцова. Чуть ли не с матюками, но очень тихо, она разогнала нас по палатам. Уже лежа в кровати и ворочаясь, я мысленно представлял, чтобы сделал с Воронцовым, окажись мы один на один в коридоре или в темном переулке, в лесу… или в пещере распиная мерзавца на алтаре… Последняя мысль проскочила уже в состоянии дремы. Я даже толком не стал ее обдумывать и решать: пришла после моей недавней роли в ролевке или тихонько съезжает крыша.

****

Проснулся в замечательном состоянии, словно вчерашняя порция таблеток, прогревания и пара уколов разом вывели всю дрянь из организма.

– Доброе утро, товарищи сополатники! – радостно поприветствовал я Михалыча с Семенычем, которые поднялись ранее меня и сейчас о чем-то тихонько шушукались на кровати у Михалыча.

– И тебе того же самого, – кивнул головой в ответ мой вчерашний соперник по шахматам. Судя по твоей довольной улыбке и блеску глаз, выздоровление не за горами?

– Да я уже здоров, – рассмеялся я и энергично отбросил одеяло в сторону. – Во, глядите.

Прямо в трусах я плюхнулся на пол и принялся в темпе отжиматься. На сороковом разгибании громко выдохнул и резко поднялся.

– Видали?

– Ну, прямо десантник, – похвалил меня Семеныч. – Надо будет военкому за тебя словечко замолвить, когда на следующих выходных поедем на рыбалку. Так прямо и скажу: Василий Петрович, есть у меня парнишка знакомый, которого прямо хоть сию минуту в спецназ.

– Эй, эй, – торопливо произнес я, одновременно со словами натягивая на себя пижаму, – это еще зачем? Не нужна мне твоя, Семеныч, протекция. Уж сам как-нибудь.

– Ну, сам так сам, – развел руками собеседник и рассмеялся. Следом тихонько захихикал второй сосед по палате. Веселье мужчин меня немного озадачило, что-то настроение у нас прямо-таки замечательное, позитив так и прет из всех щелей. Уж не вина ли в этом местных лекарств?

– Что с вами, на вчерашних дедов совсем не похожи? – настороженно поинтересовался я, усаживаясь на кровать, заправить которую еще не дошли руки.

– Сам ты дед, – показательно сердито нахмурил брови Михалыч. – Юнец сопливый.

– Воронцов сегодня умер в своей палате. Видимо, сердечко не выдержало, вот и двинул он кони, – почти одновременно со своим товарищем сообщил мне новость Семеныч. – Хоть и грех радоваться чужому горю, да еще такому, но ничего поделать не можем. Дрянь человечишко был туда ему и дорога. Бог шельму метит.

– Как умер? – удивился я. – Только ночью его видел, когда ходил к крану воду пить. Выглядел он здоровым и умирать не собирался. Пьяный, конечно, но не так чтобы в коматозе, когда только капельница поможет не умереть.

– Так я и говорю, – сопроводил кивком головы свои слова Михалыч, – сердечко подвело. Видимо, допился до чертей и не выдюжил моторчик. Его товарищ увидел по палате, с кем вместе вечером пили. Встал рано утром, вдруг смотрит – Воронцов с открытыми глазами лежит, рот щерит, словно кричать собирается и морда вся перекошена. А еще руками так в одеяло вцепился, как будто спрятаться за ним хотел. Никак души умерших ночью пришли за своим убийцей.

– Ты сейчас наговоришь, – хмыкнул его товарищ. – Водка паленая оказалась, а организм слабый. А там белочка и полный алес капут. Ладно, давайте на завтрак собираться, а то все без нас съедят.

– Не съедят, что-нибудь да останется, – беззаботно отмахнулся от фразы приятеля Михалыч. – У повара в котле еды на одного едока больше.

Меня продержали в больнице еще два дня, стабильно пичкая лекарствами, уколами и гоняя на процедуры. На третий я взбунтовался и выставил ультиматум – хочу домой. Пользуясь тем, что все показатели и анализы аж зашкаливали за границы идеального здоровья, я добился, чтобы меня выписали ‘на дом’. Теперь мне только и нужно, что раз в пару дней показываться у терапевта.