Текст книги "Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.)"

Автор книги: Михаил Ильинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

Получила достаточно большое применение тактика засад, «партизанских ловушек» в воздушном бое. В засады выходили как смешанные группировки, так и одиночные ЗРК.

Засады устраивались вблизи объектов, которые чаще всего подвергались налетам американской авиации или на возможных маршрутах полета авиации противника. Смысл засад-ловушек заключался в следующем: скрытно создавалась достаточно мощная зенитно-артиллерийская группировка. К ней присоединялся ЗРК, который при появлении целей открывал огонь. После завершения боя ЗРК покидал позицию, которая маскировалась под действующую. Группировка замирала в ожидании, и чаще всего ожидание было ненапрасным.

Американская авиация использовала все возможные способы для уничтожения ЗРК и прилетала с целью уничтожения зенитно-ракетного дивизиона. Расплата была жестокой, на атакующие на малой высоте самолеты обрушивался шквал огня. Сбивали два-три самолета, иногда и больше. Очень гордились в случае успеха подобным боем.

Приведем еще один пример засады. Перед началом налетов над горами Северного Вьетнама появлялся самолет-корректировщик, хорошо охраняемый истребительной авиацией. Прилетал он из Таиланда. Кроме руководства полетами американской авиации он осуществлял постановку активных помех. Одним словом, досаждал он всем здорово. Командование ПВО и ВВС ДРВ поручило командованию 248 ЗРП устроить засаду на этот самолет. Первоначально эта задача казалась авантюрной. Много было трудностей. Каждый день вьетнамцы выезжали на рекогносцировку, нашли небольшое плато, на нем разместили радиотехническую батарею и две-три пусковые установки. Кабины радиотехнической батареи поставили вплотную друг к другу под развесистым деревом. Пусковые с ракетами стояли под другими деревьями на самых минимальных расстояниях. Затаились и ждали. Но дождались и сбили этот самолет!

– Как затащили комплекс в горы? Дороги к тому плато не было. Это вторая сторона воинского успеха. Никак американцы не могли ожидать нахождения здесь наших ЗРК, – продолжал полковник Заика.

Необходимо признать, что успехи в воинском деле всегда, в той или иной мере, сменяются неудачами. После первых побед начались бои с переменным успехом. Американцы не дремали. Разработали удары по дивизионам, стали применять атаки на малых высотах, на самолетах появились устройства по предупреждению о входе в зону излучения ЗРК, ставились активные помехи, отрабатывались противоракетные маневры. Стали применяться самонаводящиеся по радиоизлучению ракеты «шрайк». Началась борьба умов. От солдата-оператора РС, офицера наведения, стреляющего – командира дивизиона, до центральных конструкторских бюро – разработчиков техники.

– В этих условиях решающим становились, – полковник загибал пальцы, – первое: опыт и мастерство стреляющего, его выдержка и смелость. Второе: мастерство офицера наведения, его выдержка и слаженность всего расчета операторов РС. Третье: мастерство и слаженность расчетов радиотехнической и стартовой батарей.

Боевое мастерство содержит многие составляющие. Вот пример.

Для обороны железнодорожного моста через реку Красная в районе города Хайзыонг была создана довольно сильная зенитно-артиллерийская группировка. В ее составе действовал и наш зенитно-ракетный дивизион. Дела с боевой работой в дивизионе не ладились. Это вызывало беспокойство вьетнамского командования, беспокоило и нас. При проверке выяснилось, что необходимо заменить стреляющего. Знающий, хорошо подготовленный офицер в боевой обстановке был нервозен. Это передавалось всему расчету.

Срочно сменили стреляющего. Выбор остановился на капитане Ю.П. Богданове. Юрий Петрович как вошел в кабину «У» в понедельник, так и вышел из кабины, наверное, только в субботу. Пищу ему носили в кабину. Но дело не в пище, а в том, что он сосредоточился полностью на боевой работе и заставил весь боевой расчет работать с полной отдачей сил. За три дня дивизион сбил 5 самолетов. Моментально изменился облик солдат. Казалось, изменился воздух на позиции дивизиона, в нем присутствовала победа. За эти бои Юрий Петрович был представлен к награде и вторично награжден орденом Красной Звезды. Скупились наши начальники на награды. Но не в этом суть. В последующем Богданов Ю.П. командовал бригадой, корпусом, окончил Академию генерального штаба, работал в Генеральном штабе.

Еще один пример. Нас основательно донимали удары по дивизионам с малых высот. Зона действий полка – Северный Вьетнам. Географически это – гористый район. Возможностей для скрытого подхода к боевой позиции – хоть отбавляй. Майор Терещенко А. Г. с наиболее опасного направления посадил на горке солдата с телефоном. Наказ один: «Не прозевай налета с этой стороны! Заметишь – звони! Трубку привяжи к уху». Привязали трубку к уху и другому солдату, который сидел в кабине «У» недалеко от командира. Нехитрая выдумка, простое исполнение, а цель была достигнута. В момент, когда дивизион готовился открыть огонь по цели, приближающейся с севера, последовал доклад наблюдателя: «Цель рядом, идет на дивизион!» Последовал мгновенный разворот антенн, поиск, захват цели, пуск. Цель была уничтожена. Снова переброс антенн, и хватило времени обстрелять цель, идущую с севера.

Характерный бой провел 2-й дивизион под командованием подполковника Лякишева И.А. 17 октября 1965 года. Позиция дивизиона была в предгорье. Углы закрытия, особенно с севера, были большие, в инженерном отношении позиция не была оборудована, имелись только щели для укрытия личного состава.

Дивизион обнаружил цели на севере и по ним готовился открыть огонь. Неожиданный удар нанесли самолеты на малой высоте с Юга. Загорелся дизель, кабина РВ, повреждены три ракеты и столько же пусковых. Имела повреждения СНР (станция наведения ракет). По приказу командира капитан Петров Ю.К. стал восстанавливать СНР, тушить пожар в кабине РВ, стартовики подготовили две пусковые установки. Буквально через несколько минут дивизион готов к бою двумя каналами. Выходят в эфир и видят, как на них с севера идут самолеты противника. Капитан Петров Ю.К. открыл огонь. Дивизион сбил два самолета. Американцы отказались от дальнейших попыток атаковать дивизион. В этом бою был смертельно ранен рядовой Смирнов. Вот пример, в каких условиях велось обучение вьетнамских ракетчиков.

Командование ПВО, ВВС ДРВ и наше руководство приняли решение считать подготовку специалистов стартовых батарей законченной и допустить вьетнамских ракетчиков к самостоятельной работе, оставив для помощи одного офицера-стартовика на правах командира батареи.

– Вслед за поставками ЗРК – зенитно-ракетных комплексов – СА-75 встала проблема о их доработке и ремонте в условиях ведения боевых действий, тропического климата и т.д., – вступил в беседу седой бородач, толстяк и весельчак Иван Петрович Шавкун.

Эту группу доработчиков возглавили: полковник-инженер Иван Ильич Ермоленко – от военных, Иван Петрович Шавкун – от специалистов промышленности. Специалисты были подготовлены не только для проведения доработок, но и для восстановительного и агрегатного ремонта. Были включены специалисты с учетом восстановления и ремонта антенных блоков, заправочного оборудования систем контроля, борта ракеты. Прежде такие работы не проводились ни во Вьетнаме, ни в других странах.

День четвертый, 7 июля. Истребители. Сбит над Ханоем

Не знаю, почему, но с детства меня тянуло на аэродром. Я жил среди летчиков эскадрильи, а затем полка «Нормандия – Неман», встречался со многими пилотами во время Отечественной войны, лично знал генерал-майора Захарова и его коллегу – француза Пьера Пуйята из «Нормандии – Неман». (С генералом Пуйятом я встречался уже в Москве в 1965-м, когда он приезжал в качестве руководителя одной торговой фирмы.) Я не раз с тревогой следил за ходом воздушных боев вьетнамских асов в небе Ханоя. И сейчас, направляясь на один из военных аэродромов, переживал знакомое волнение.

Вечерело. Багровое небо над Красной рекой. То там, то здесь из-под воды выступали верхушки деревьев, затопленных разлившейся рекой. Они чем-то напоминали мне раздувшиеся паруса рыбацких шаланд. Паром преодолевал быстрое течение. И в это время над головой пронеслась четверка истребителей МИГ.

– Наши возвращаются на аэродром. Идут на посадку, – вглядываясь в небо, объяснял мне комиссар энского авиационного полка Лай.

Каждый день с утра до позднего вечера в небе над Ханоем истребители-перехватчики несли свою воздушную вахту, охраняли столицу от налетов американской авиации… И сейчас, когда я подъезжал к военному аэродрому, мне вспоминались последние сводки: «На подступах к Ханою в воздушном бою авиацией ДРВ сбит американский самолет «Ф-4»…»

…Прошло три года с тех пор, как был создан авиационный полк комиссара Лая. За это время более 60 боев провели летчики, сбили 66 американских самолетов, 12 мая 1967 года во время массированного налета на Ханой молодой пилот лейтенант Хоанг сбил самолет «Ф-4», пилотируемый полковником Норманом. Лай протягивает мне военный билет Нормана под личным номером 26772. Американский полковник успел провести всего три вылета на Вьетнам. Перед ним была поставлена задача изучить тактику воздушного боя в условиях ДРВ. Теперь его «билет» – трофей Лая.

– Вот и изучил, – улыбнулся Лай. – Мне довелось говорить с Норманом. Полковник, кажется, многое понял. Что он расскажет в Америке после войны?

С каждым годом крепло боевое мастерство вьетнамских пилотов. И если в 1965 году летчики авиационного полка сбили всего 3 американских самолета, то за 1966 год – 31. А за шесть месяцев 1967 года – уже 32 самолета. Причем только за один месяц – с 19 апреля по 19 мая – уничтожили 25 воздушных пиратов.

Но вот наконец и аэродром. На летном поле меня встречали пилоты. Со многими я уже знаком. Жму руку Герою ДРВ капитану Нгуен Ван Баю, Герою ДРВ капитану Лам Ван Литю, командиру эскадрильи капитану Хо Вану. Три закадычных друга, три боевых воздушных капитана.

Хо Ван только что вернулся из полета. Еще не успел снять комбинезон. Это его самолет возглавлял четверку МИГов, которых мы видели над Красной рекой.

Все три капитана – уроженцы Южного Вьетнама. Хо Ван – из Дананга, где расположена крупнейшая авиационная база США. Бай – из города Садек, что примерно в ста километрах от Сайгона. Лить – из провинции Баклиеу уезда Камау, самой южной точки Вьетнама…

Разные пути привели их в авиацию.

– В 1946 году, – вспоминал Лить, – совсем еще мальчонкой я был связным в одном из партизанских отрядов на юге Вьетнама. Об авиации и думать не решался. Ведь тогда на весь наш отряд было несколько ружей да десяток гранат. Вот и вся боевая «техника». Самолеты видел только французские. Они пролетали над деревнями. Тогда я научился ненавидеть авиацию. Думал ли, что небо станет моим домом, самолет – ближайшим другом…

С тех пор минуло много лет. В августе 1964 года я впервые поднялся в небо Вьетнама. Под крыльями самолета раскрывались величественные картины моей родины. Ровные прямоугольники рисовых полей, крестьянские хижины с черепичными крышами, дымящие трубы заводов Хайфона, Ханоя, Хонгая, Тхайнгуена, Вьетчи. Залитые электрическими огнями города. Но именно в то время обрушили американские агрессоры удары на мою Родину. Не скрою, порой навертывались слезы, когда под плоскостями самолета видел разрушенные города, дымящиеся селения, рваные красные круги воронок на рисовых полях. А на земле нередко люди, когда узнавали, что я летчик, задавали самый тяжелый для меня вопрос: «Что же ты, сынок?» А что же, действительно, я?

Какие слова нужно было найти, чтобы ответить людям. И нужны ли вообще слова…

– …Внимание, Лить! Слева от звена на высоте 4500 метров двенадцать американских самолетов, – предупреждала земля.

– Осмотрелся. Густая облачность. Приказал ведомому набрать высоту. В шлемофоне услышал, как корректировала земля: «Самолеты противника разделились на три группы. Одна из них направляется в сторону Ханоя».

Главное – определить те самолеты, которые должны бомбить, и их атаковать. Прошло несколько секунд. Наконец, увидел четверку «Ф-4». Идем на сближение. Американские летчики, заметив наши самолеты, сделали серию маневров, пытались занять наиболее удобное положение для атаки. Мгновение, еще мгновение… Американские и вьетнамские самолеты проносятся буквально параллельно друг другу. Различаются даже лица пилотов. Через несколько секунд в прицеле американский «фантом». Открыл огонь. Ракета МИГа поразила врага. В черных клубах дыма он повалился вниз. Ослепительная вспышка на земле. Черное облако дыма. В это время мой ведомый сбил другой «фантом». Этими залпами 7 июля 1965 года мы ответили на вопрос, который так сильно мучил нас: «Что же ты, сынок?» А что мы? Мы били врага…

– Впрочем, кто из вьетнамских летчиков не задавал себе этого вопроса? – заметил Хо Ван.

И ответ на этот вопрос пилоты ДРВ нередко находили в боях.

Школу мужества пилот проходит в воздухе. Подлинная решительность приходит тогда, когда остаешься один на один с врагом. Каждое неверное движение грозит смертельной опасностью. Вспоминался бой 16 сентября 1966 года. Тогда над Ханоем четверка МИГов Хо Вана атаковала 12 «фантомов» и 8 «скайрейдеров». Затри минуты боя по вьетнамским летчикам было выпущено 12 ракет. Точными противоракетными маневрами МИГи ушли от ударов. Обломки же трех американских самолетов остались лежать на земле Вьетнама… Вот теперь-то, 30 лет спустя, и ищут их, возможно, каперанг О’Коннейл и его сотрудники из ЦРУ. Сколько всего американских самолетов сбили истребители Вьетнама? Цифра эта существует на бумаге, но она далеко не точна. Многие сбитые самолеты «отдавались» из воспитательных соображений другим, более «слабым» родам войск – например, народным ополченцам, пулеметчикам. Это поднимало их боевой дух, но и заставляло переживать «моих» летчиков. Но они умели все верно понять.

Из трех воздушных капитанов, пожалуй, дольше других я был знаком с Баем. Сейчас он сидел в глубоком уютном кресле. На нем белая форменная гимнастерка с голубыми авиационными петлицами. Летчик насвистывал одну из своих любимых русских песен: «Первым делом, первым делом самолеты…» Он, наверное, вспоминал о жене Ниен и четырехмесячном сынишке Фи Хунге (в переводе на русский язык – «Летающий герой»).

В тот день я не просил Бая рассказывать о его воздушных боях. В записных книжках, пожалуй, собраны детальные рассказы о всех его семи воздушных победах. О том, как он сражался над Ханоем, Хоабинем, Хайфоном. Хотелось говорить о чем-то другом. Бай просил рассказать меня о советских летчиках. Я вспоминал подвиг капитана Гастелло, воздушные бои Покрышкина, Кожедуба, космические полеты моего друга юности Юрия Гагарина, Героя СССР Комарова.

Здесь же на аэродроме Зиалам я познакомился с будущим первым космонавтом Вьетнама – капитаном Фам Туаном…

Под утро я прощался с пилотами. Вновь переправа через Красную реку – и, наконец, Ханой. Над городом вставало солнце. В чистом безоблачном небе – четверка МИГов. Она описывала на большой высоте круг за кругом. Возможно, в одном из самолетов – кто-то из вьетнамских небесных капитанов.

День пятый, 22 августа. Сильнее бомб

Мой день рождения. Я возвращался из освобожденных районов Лаоса в Ханой с кинооператором Олегом Арцеуловым и Рубеном Петросовым. До города на Красной реке оставалось всего несколько километров. Бледный диск луны едва проступал сквозь мутную эмаль облаков, тускло освещая разбитые переправы, дамбы, измятые бомбами рисовые поля. Чтобы успеть к рассвету в Ханой, мы работали вместе с вьетнамскими строительными бригадами, восстанавливали переправу. Здесь же подобрал щенка. Дал ему кличку «Деп» – «Красивый». Он действительно был красивым. Погиб через несколько дней… Олег вспомнил о Депе в очерке для «Комсомолки».

Но вот, наконец, и Ханой. Три недели я не ходил по его улицам, не встречал его людей. Город еще не проснулся. Он спал. Спал после тяжелого боевого дня.

– Они снова бомбили город, – сказал офицер на пропускном пункте. – Опять метили в электростанцию. «Шрайки» разбили католическую церковь, разрушили пагоду. Пострадала медицинская консультация в самом центре города… Жилые кварталы… – Лицо офицера словно каменело. В каждом слове – нестерпимая боль.

Рассвет. Обычный ханойский рассвет. Длинные лучи солнца скользили по вершинам деревьев, сотнями бликов отражались на зеркальной глади Западного озера. Несмотря на только что пережитое потрясение город казался спокойным.

Ханой оживал. Где-то рядом уже стучали молотки. Рабочие авторемонтной мастерской начинали обычный трудовой день.

«22 августа. 2205 сбитых над Демократической Республикой Вьетнам самолетов», – выводила мальчишеская рука на черной грифельной доске прямо на улице, у стены дома. И вдруг – истошный вопль сирен. Снова! Снова воздушная тревога.

Их несколько десятков. Не могу сосчитать точно… Взрывы бомб, свист снарядов, сердитый кашель зениток. Город ощетинился стволами орудий. Шквал заградительного огня. Несколько самолетов пикировали на центр. Я видел, как бомбы падали на улицу Хюэ. Целый квартал превратился в груду обломков. Тяжелая цементная пыль поднималась над улицей. Трудно дышать. В одном из домов находилась аптека. Сейчас здесь заживо погребены люди. Мостовые Ханоя обагрились кровью. И снова взрывы…

Улица Май Хак Да. Дом № 49. Вернее, бывший дом. Сейчас здесь только клубы дыма и развалины. Улица Нго Тхы Нием. Та же картина.

Ее звали Хиен. Невысокая, стройная, в зеленой защитной гимнастерке с медицинской сумкой через плечо. Эту девушку с длинной черной косой я впервые встретил у моего знакомого доктора – терапевта Кыонга. Сейчас она вместе с другими девушками оказывала помощь пострадавшим на улице Хюэ.

– Нет ли здесь Кыонга? Я хотел бы с ним поговорить. Не больше минуты.

– Нет, он погиб… Вчера.

На глазах у девушки слезы. Но разве здесь, в пылу боя, врачи думают о собственной боли?

Отбой воздушной тревоги. И снова на улицах велосипедисты, снова стучали молотки в бесчисленных мастерских. Люди в соломенных шляпах расчищали завалы, развозили в тачках обломки, камень, щебенку. И так круглые сутки.

День шестой, 2 сентября. Несгибаемые

22-я годовщина образования Демократической Республики Вьетнам.

Я писал эти строки в просторной крестьянской бамбуковой хижине на высоких, подобно лапам цапли, сваях, в небольшой деревушке, что расположилась в 10 километрах от Ханоя. Сильный тропический ливень, извергающийся из низких, нависших туч, зло колотил по крыше из пальмовых листьев, то и дело менял ритм. Под домом стремительные горные ручьи постепенно превращались в широкие бурные потоки. Они с шумом неслись к рисовым полям. Струйки воды просачивались в нескольких местах сквозь крышу, падали на листы бумаги.

Пожилой крестьянин, хозяин хижины, сидел за столом напротив. Подперев голову руками, он думал о чем-то своем. Его лицо в глубоких морщинах. Впадины глаз, над бровями – седая прядь. Его звали Хиен. Биография – обычная. Участник Августовской революции 1945 года, бывший боец ударных отрядов в войне Сопротивления, организатор первого сельскохозяйственного кооператива в этой деревне.

Хиен рассказывал о себе, а я, как бы шаг за шагом, следил за его жизнью.

Глаза старика светлели, руки тянулись к гладкому бамбуковому сундуку, извлекли оттуда совсем желтую фотографию, на которой ничего уже почти невозможно различить.

– Это я, – тычет Хиен корявым пальцем в парадный строй. – А это мой друг Тует. Мы прошли всю войну с французами. Девять долгих лет.

В хижине Хиена несколько раз останавливались пленные американские летчики.

– Это как? – удивился я.

– Военная хитрость, – объяснил Хиен.

За несколько дней до 2 сентября 1967 года агрессоры вновь усилили удары по Хайфону – морским воротам ДРВ – и Ханою – столице республики. Несколько раз бомбили мост Лонгбиен через Красную реку, электростанцию, медицинские учреждения, жилые кварталы в центре города. Чтобы спасать мост Лонгбиен, вьетнамцы стали держать в зоне моста пленных летчиков – «фиконг ми». Об этом знала американская разведка, и, когда летчики были у моста, Лонгбиен налетам не подвергался. Это была военная хитрость, придуманная Хиеном.

…Как и в мирное время, по-прежнему каждое утро к промышленным предприятиям устремлялись потоки велосипедистов. По-прежнему женщины несли в корзинах на коромыслах – «гань» – бананы и папайю. Но бетонные убежища и траншеи вдоль тротуаров, автомашины с солдатами говорили: шла война. Битва шла не на жизнь, а на смерть.

Дороги Вьетнама. Артерии – снабжения республики. Они перерезали страну на многие тысячи километров. Дорога принимали на себя ожесточенные удары американской авиации. С каждым годом войны интенсивность налетов возрастала. Если в 1965 году американские самолеты бомбили мосты, дороги и переправы 5 тысяч раз, то только за шесть месяцев 1967 года американская авиация нанесла 10 200 ударов по коммуникациям Северного Вьетнама. Бывали случаи, когда за день в налетах на отдельные мосты участвовало по 60–80 самолетов. Шли в четыре-пять волн…

Мост Хамжонг, что означает в переводе «Пасть дракона». Он оправдывал свое название: «пасть дракона» перемолола не один десяток американских «фантомов» и «скайрейдеров». Кажется, не осталось вокруг и живого места. Земля изрыта воронками. Вокруг разбиты все строения. А мост продолжал стоять. Стоял несмотря на огненные бури, шквалы ракет, бомб и торпед. Несколько тысяч тонн бомб сбросили сюда американские самолеты. Почти все виды авиационной техники использовали агрессоры. А мост продолжал стоять.

Это похоже на чудо. И его сотворили защитники Хамжонга. В США на полигоне была сделана копия Хамжонга. Тот «мост» разлетался вмиг, а этот, подлинный Хамжонг через реку Ма стоял годами.

Мне никогда не забудутся строки письма южновьетнамского поэта к моему другу – ханойскому писателю Те Лан Вьену: «…Чтобы писать, нужно много душевных сил. Днем приходится идти в поход – то отбивать карательные экспедиции, то прятаться от бомб, то работать на полях. Вечерами, когда берешься за перо, чувствуешь себя совсем обессиленным. И только напишешь какой-нибудь десяток строк, как наваливается приступ лихорадки». На это письмо южновьетнамскому поэту Те Лан Вьен ответил следующими строками: «Я очень люблю писать сидя за столом с букетом цветов в вазе у окна, выходящего на тихое озеро или в фруктовый сад с деревьями, увешанными спелыми плодами. Но я больше доверяю тому, что написано в трудных условиях. Тот, кто умеет ценить слабую лучинку керосиновой лампы, заботится о тех лучах, которые упадут с бумаги в душу читателя. Рука, днем бросающая ростки жизни в борозды от плуга, в живую землю, рука, берущая оружие, чтобы остановить смерть, угрожающую народу, эта рука, берясь за перо с наступлением ночи, не сможет забыть цену пота, цену крови, пролитой за прошедший день».

День седьмой, 10 октября. Цветы, винтовки и свадьба

Осень на берегах Красной реки не называют золотой. Ее величают бархатной, что, пожалуй, более точно соответствует этому прекрасному во Вьетнаме времени года. Чистое голубое небо. Мягкая нежная зелень бульваров. Легкая прохлада ночей. И кажется, что не только город и его жители, но и вся природа отдыхает от жаркого тропического лета.

13-я годовщина освобождения Ханоя. Город выглядел особенно нарядным. Природа не забыла приложить свою чудодейственную руку, убрав город цветами. Даже на развалинах, напоминающих о последних бомбардировках, уже начинали пробиваться молодые зеленые побеги. Но все же мрачные развалины – эти страшные следы-шрамы войны оставались в центре города и в его предместьях.

На рассвете, как обычно, я выходил на ханойские улицы. На улице Хангбай встретил знакомых офицеров. Они шли на открывшуюся Выставку художественной фотографии, посвященную героическому Ханою. 102 работы пятидесяти авторов привлекали сюда тысячи ханойцев. Фотографии рассказывали о том, как был сбит 144-й американский самолет над Ханоем, о том, как защищали ханойцы свой город. На снимках тихие улицы и боевые позиции ракетных и зенитных батарей. На фотографиях летчики в кабинах МИГов, отряд ополченцев, лица детей, выглядывающих из бетонных индивидуальных укрытий, промышленные предприятия, рисовые поля ханойских предместий. А вот фотографии уникальной черепахи. Ей более четырехсот лет. Она погибла 31 марта 1967 года во время одного из налетов. По-новому читалась древняя легенда о том, как черепаха вручила Меч-победитель герою Ле Лою. Отсюда и название озера – возвращенного меча.

Улица Чантиен. Здесь всегда многолюдно. У кинотеатра и Центрального универсального магазина выстроились в ровные ряды тысячи велосипедов.

Я направился в рабочий пригород Ханоя – Зиалам – район, подвергавшийся наиболее ожесточенным бомбардировкам. Жители этого предместья вырыли более 48,4 тысячи индивидуальных укрытий, оборудовали 900 бомбоубежищ, более 34 200 убежищ у паромов и переправ, более 6 тысяч метров траншей…

Но Ханой – это не только город, где рвались бомбы. Ханой – это город, в котором, несмотря на сложную боевую обстановку, рождались новые молодые семьи.

…Гости собирались медленно.

– Вот всегда гак. Лучшие друзья, а даже на свадьбу опаздывают, – сказала Лиен. Ее красивые глаза-черносливы немного печальны. Кажется, вот-вот их заволокут слезы. – Нет ни Бая, ни Тана, один только Лан оказался приличным человеком. По крайней мере, успел предупредить, что его не отпускает командир зенитной батареи. Нелегко мне с вами, военными. На свадьбу – и то не можете собраться.

– Не огорчайся, дорогая, ребята придут. Ничего, что опаздывают. Ты ведь их знаешь. Бай иногда неделями не уходит с аэродрома. Лан? Тан? Ведь у зенитчиков и ракетчиков служба не шуточная, – успокаивал невесту мой старый друг, командир пехотного батальона Тхап. Он показался мне тогда особенно красивым в своей новой светлой гимнастерке с алым цветком в петлице.

Несколько девушек с Ханойского механического, подруги Лиен по работе, хлопотали у праздничного стола.

– Послушайте, Тхап и Лиен, пора все-таки начинать. В конце концов, кто же сегодня женится? – подтрунивали девушки.

– Первый тост за молодых. За их счастье, за победу! – Пожилой рабочий с редкой седой бородой поднял рюмку. Еще тост, другой, третий…

Раскраснелись лица. Паренек, брат Лиен, заиграл на гитаре. Ему кто-то подыгрывал на национальной флейте сао. И пошли по кругу танцующие пары. Впереди Тхап и Лиен. Какие они все-таки красивые! Какое счастье на лицах!

Скрипнула дверь. На пороге – два друга: Бай и Тан. Усталые, запыленные лица. В руках огромные букеты цветов, свежих, с бриллиантиками росы на бутонах.

– Поздравляем, ребята! – обнимали Тхапа. Легко, почти юз-душно, пожимали руку Лиен.

Я сидел в уголке комнаты, курил сигареты «Дьен Бьен». Снова и снова перебирал в памяти эпизоды, связанные со знакомством с этими чудесными людьми, собравшимися на свадьбе Тхапа и Лиен.

Месяцев семь назад уходил батальон Тхапа в район Виньлинь. Я встретил Тхапа ночью на переправе у реки Зань в провинции Куангбинь. Только что был налет. Неглубокая землянка. Кончились сигареты. Курили одну на двоих. Казалось бы, минутная встреча. Но как сближала людей последняя сигарета! Договорились встретиться в Ханое. Вот и встретились. На свадьбе…

– Ты что загрустил, Миса? Наверное, вспомнил свою Мактыкхоа? – заговорила со мной Лиен, смешно переворачивая мое русское имя и название советской столицы на вьетнамский лад.

– Тебе хорошо у нас? Наш дом – твой дом.

– Спасибо, Лиен. Прекрасно.

– Послушай, спой нам ту русскую песню, которую пели тогда советские журналисты, приезжавшие к нам в джунгли, куда эвакуировали Ханойский механический завод.

– Неудобно, Лиен. Ты знаешь, ведь мне медведь на ухо наступил, а если запою – пойдет и в Ханое снег!

– А мы ведь потом разучили ту песню, – улыбнулась Лиен. И запела:

 
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля…
 

А женились ли советские на вьетнамках? – часто спрашивали меня. В военное время лиенсо – никто. В качестве журналиста, одного из первых советских вьетнамистов, я знал то, что скрывалось под грифом «совершенно секретно», слышал, участвовал в том, что тогда некоторые ханжи назвали бы «аморалкой». С нее, «прекрасной аморалки», и начнем рассказ. Для легкости «разбега» в опасные и трудные военные годы. Замечу, что никто за аморальное в то время «модное» поведение не был наказан во Вьетнаме, несмотря на суровую военную и партийную дисциплину. В чем причина этому невероятному феномену? В разуме советского руководства, в терпимости и понимании «проблем» вьетнамцами, в отсутствии доносчиков или в нежелании в инстанциях читать пасквили, а может быть, в умении хранить в тайне, ловко обеспечивать скрытность всех негласных контактов советских и индокитайских граждан на земле, охваченной военным пожаром? А может быть, все это вместе?

В Ханое почти все работавшие советские граждане – дипломаты, журналисты, представители МВТ, ГКЭС, геологи, нефтяники, строители, военспецы, доработчики и другие – жили без жен. Военное время требовало «жертв», аскетизма, накладывало свой отпечаток.

«Нас не засыпать шрайками[2]2
  Американский ракетный снаряд воздух – земля.


[Закрыть], – пели советские специалисты, – снабдите лучше «райками», хоть «зинкою», хоть «валькою», хоть «катькою» хромой, нам по ночам кошмарные, пусть индивидуальные, приходят к нам видения из «сфэры половой». (Всем нравилось петь слово «сфера» через «э» и мечтать почти о невероятном.)

Но «раек» из Москвы, увы, упорно не присылали, перспектив избавиться от «ночных видений» не возникало, оставалось или грустно петь эту песню, написанную тогда капитаном ракетчиков (ныне пенсионером – подполковником) Валерием Куплевахским, или, оценив обстановку, приступить к поискам дам сердца Грациозных, как статуэтки, ласковых, юных, разных и неповторимых. Для хорошей работы нужна и сексуальная удовлетворенность. Это первая, пока сентиментального характера, «военная тайна» советского прошлого во Вьетнаме.

У американцев все было до циничного просто. Если в Сайгоне для 660 тысяч американцев (военных и гражданских) все сексуальные проблемы решались просто (только в южновьетнамской столице, на одной улице Катина-Тызо, лежавшей между отелями «Каравелла» и «Мажестик», на расстоянии 300 метров было 63 бара со всеми «услугами», с «ночными и дневными бабочками»), то в Ханое для четырехсот русских не было ни одного «увеселительного заведения». (Кроме международного клуба, где продавали пиво и луамой – рисовую водку.) Если в Сайгоне американцам, в момент расслабления, угрожали партизанские ловушки с минами, пистолетными выстрелами и кинжальным ударом, то над Ханоем ревели в 1968-м в сутки десятки сирен, возвещавших о воздушных налетах, открывали огонь все средства противовоздушной обороны. Здесь у нас было страшнее.