Текст книги "Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.)"

Автор книги: Михаил Ильинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Белое платье

– О чем ты сейчас пишешь? – спросил я как-то Бонга.

– У меня сложилась привычка не рассказывать о своих ненаписанных работах. Но для тебя скажу – повесть «Белое платье» (перевел Евгений Глазунов). В ее основу положена подлинная история сайгонской школьницы Нгуен Тхи Тяу. За участие в революционной борьбе девушка была арестована и брошена в тюрьму. Но ничто не могло сломить патриотку, она не выдала своих товарищей. В тюремной камере на черной стене она вывела строки своих первых в жизни стихов:

 
Я недолго носила мое белое платье,
Боль, беда и насилие камнем пали на счастье.
Но запачкать не в силах вражье зло и ненастье
Нашей гордости символ – это белое платье.
 

– Белый цвет, – продолжал Бонг, – с давних времен считается во Вьетнаме символом душевной чистоты и верности. Впрочем, у нас это еще и цвет траура. В борьбе за свободу и независимость страны погибло много наших людей.

Всегда, когда бывает тяжело, надо не забывать, что на смену скорби и боли непременно придет добро и радость. Перевернется страница жизни, и перед человеком откроется день, залитый солнцем.

* * *

Сразу после освобождения Сайгона 30 апреля 1975 года писатель Чан Хиеу Минь вошел в президентский дворец вместе с первыми бойцами Народно-освободительной армии. Танк Народной армии под номером 879 взломал чугунные ворота президентского дворца и остановился перед входом. В Белом зале в глубоких креслах, стоявших на огромном ковре ручной работы, на котором было выткано слово «тхо» – «долголетие», сидели 44 последних сайгонских министра, возглавляемых Зыонг Ван Минем. И Бонг, бывший южновьетнамский писатель, тоже Минь, стал свидетелем этого исторического момента, который он описал в очерке, напечатанном в газете «Ван нге» («Литература и искусство»), главным редактором которой он стал после победы и объединения страны.

«Генерал Зыонг Ван Минь, или Большой Минь, так называли его в западной печати, поднялся навстречу офицеру Народной армии и сказал: «С самого утра мы с нетерпением ждем вас, чтобы выполнить процедуру передачи власти». Офицер ответил ему: «Вся полнота власти перешла к восставшему народу. Прежней администрации больше не существует. Поэтому невозможно передать то, чего уже нет». Во всех ста залах и сорока подземельях дворца находились солдаты Народной армии»…

Рано утром мы с Бонгом шли по южновьетнамской столице на парад Победы. По центральным улицам Сайгона, громыхая, двигались танковые колонны, артиллерийские дивизионы, сжимая в руках автоматы, маршировали воины Народной армии и вчерашние партизаны. Я глядел в лица солдат и невольно вспоминал рассказ Нгуен Ван Бонга «Как я стал бойцом Народно-освободительной армии». Теперь бойцы эти достигли поставленной цели, завершили операцию «Хо Ши Мин», добились полного освобождения своей родины. Передо мной проходили герои очерков Бонга, его книги «Вот он, наш Сайгон!». Писатель наделил их честностью, романтичностью, мужеством, чистотою помыслов. Теперь они перед нами, но уже в Сайгоне…

От парламента улица Тызо-Катина устремлялась к небольшой площади с главным кафедральным собором, построенным еще в конце прошлого века. Отсюда до Дворца независимости, где свыше двух десятилетий властвовали марионеточные «президенты», всего несколько сот метров. Колючая проволока перед входом раздавлена гусеницами танков.

– Проход во Дворец только по специальным пропускам, – остановил нас солдат с автоматом наперевес.

Вечером, встретившись с Бонгом и получив специальное удостоверение, мы вновь отправились к президентскому дворцу.

– Ты знаешь, как в народе нарекли это здание? – спросил писатель. – «Дворцом вина и опавших листьев». Здесь заседали главные казнокрады и прочие предатели интересов народа. Диктатор Нго Динь Зьем решил превратить дворец в ультрасовременное здание. Оно должно было стать «символом нерушимой сайгонской буржуазной диктатуры». Но пока архитектор Нго Вьет Тху вынашивал проекты «нерушимого здания», был сброшен во время путча генералов первого ноября 1963 года и убит сам диктатор Зьем. Но дворец все-таки построили и открыли в феврале 1966 года. Девятнадцать месяцев спустя президентское кресло занял Нгуен Ван Тхиеу, получивший прозвище «сморчка в брюках галифе, набитых долларами». От этого у галифе большие карманы. У тебя есть кусочек галифе? – острил Бонг, смеялся и добавлял: – У меня нет и лоскутка…

Этот «сморчок» Тхиеу появился на свет по традиционному Лунному календарю в год Крысы, – улыбнулся Бонг. – Тысяча девятьсот семьдесят пятый год – не символично ли! – был годом Кошки. И Кошка покончила с Крысой. Уже в марте и начале апреля, в ходе всеобщего народного восстания и наступления патриотов, стал рушиться военно-административный аппарат Сайгона. Один за другим реакционеры оставляли города, в паническом бегстве устремлялись они в дельту Меконга. Последняя ставка делалась на Сайгон. Но сгрудившаяся здесь армия, хотя и насчитывала сотни тысяч солдат и офицеров, уже не представляла боевой силы. Заговоры вспыхивали даже против самого «сморчка-президента».

8 апреля 1975 года сайгонский летчик с базы Бьенхоа поднял в воздух «Фантом Ф-5» и в 8 часов 30 минут пытался бомбить резиденцию Тхиеу – Дворец независимости, расположенный в первом сайгонском округе на площади 12 гектаров.

Этот район города всегда считался самым фешенебельным. Здесь располагались основные министерства, дипломатический квартал. Утром 8 апреля чиновники и западные дипломаты стали свидетелями оглушительного взрыва. Черные клубы дыма окутали дворец. Это покушение на Тхиеу стало четвертым по счету за конец марта – начало апреля 1975 года. Телефонная связь с президентским дворцом была прервана. Только через полчаса после налета полицейская машина марки «додж», на которой был установлен громкоговоритель, пронеслась по центральным улицам южновьетнамской столицы и диктор сообщил, что Тхиеу жив.

Один из журналистов, оказавшийся в зоне «резиденции президента», был арестован. Разговаривая со своим коллегой, он неосмотрительно сказал, что «прошло всего десять дней, как Тхиеу превратил свой дворец в осажденную крепость, повсюду установил пулеметные точки. Но он не догадался защитить свое логово с воздуха». Достаточное основание для ареста.

С 8 апреля в Сайгоне было объявлено о введении чрезвычайного положения и круглосуточного «комендантского часа». Но все эти меры уже были бесполезны. В понедельник, 21 апреля, в 18 часов диктатор объявил о своей отставке. В предшествовавшие дни он буквально обрывал телефоны, связывавшие дворец со столицами 13 государств мира. Во всех четырех парадных залах «madame»-президентша давала приемы для иностранцев в надежде выгоднее оговорить условия и место будущего прибежища. Но торг был прерван неумолимо быстрым развитием событий. Тхиеу столь поспешно бежал из Сайгона, что даже забыл во дворце свою любимую трость и генеральскую фуражку…

21 апреля в Сайгоне власть перешла в руки вице-президента Чан Ван Хыонга, который уже около десяти лет с помощью Тхиеу не сходил с политической арены. Но не передачи власти одним временщиком в руки другого, а безоговорочной капитуляции требовал восставший народ Юга Вьетнама. Радиостанция «Освобождение» открыла в те дни специальные передачи для солдат и офицеров, полицейских и моряков сайгонского режима. Им предлагалось переходить на сторону народа, обуславливались пароли и позывные. Например, корабли сайгонского флота должны были поднимать зеленые флаги, зачехлять орудия и каждые 15 минут выпускать в воздух зеленые ракеты. В ночное время каждые 15 секунд корабли должны подавать сигналы светом прожекторов.

Многие сайгонские военные откликнулись на призыв и перешли с оружием в руках на сторону патриотов. Примечательно, что так называемая отставка Тхиеу практически совпала с падением последнего опорного пункта сайгонского режима – города Суанлок. Путь на Сайгон был открыт.

В это же время военные корабли патриотов заняли маленький атолл Сонгтутай в группе островов Спратли, расположенных в Южно-Китайском море, и подняли на нем флаг Временного революционного правительства. Острова Спратли входили в состав французского Индокитая с 1933 года, но на этот архипелаг претендовал еще и красный Китай.

…24 апреля части армии освобождения находились уже на подступах к Сайгону. 26 апреля подал в отставку и Чан Ван Хыонг. Ночью 27 апреля так называемое сайгонское Национальное собрание 134 голосами приняло его отставку, 71 -летний Чан Ван Хыонг, которого называли «мрачной тенью черного диктатора Тхиеу», получил еще одно прозвище – «неудачливый пятидневный президент».

28 апреля власть была передана генералу Зыонг Ван Миню – «Большому Миню». Один из советников генерала сказал «новому президенту»: «Чем быстрее в Сайгон войдут войска Временного революционного правительства, тем лучше будет для нашей страны». Минь лишь взглянул на советника и ничего не ответил. Через несколько часов стало известно, что «президент» предложил американскому посольству вывезти в 24 часа весь свой персонал из Южного Вьетнама.

Соединенные Штаты ускоренными темпами вели эвакуацию своих сотрудников и приближенных к ним южновьетнамцев. С аэродрома Таншоннят каждые 45 минут взлетали самолеты, переполненные заокеанскими «советниками» и марионетками.

– К двадцать девятому апреля Южный Вьетнам уже покинули многие бывшие лидеры сайгонского режима, – продолжал Бонг, когда мы поднимались по лестнице на второй этаж президентского дворца. – Более тонны золота и драгоценностей успел переправить только на Тайвань бывший диктатор Нгуен Ван Тхиеу. Разведка Фронта пыталась этому воспрепятствовать, но не смогла. Поданным приближенных к «президенту», он награбил около шестнадцати тонн различных ценностей. Бежали из Вьетнама и бывшие «премьеры» Нгуен Као Ки, Чан Тхиен Кхием и другие. В три часа тридцать минут утра тридцатого апреля с крыши посольства США покинули Сайгон на вертолетах посол Мартин и еще сто двадцать четыре американца. Это был уже конец старого Сайгона. Один американский вертолет разбился.

В город со всех сторон входили части патриотов. В 9 часов 25 минут утра во дворец пришло сообщение, что 5, 18, 22 и 25-я дивизии сайгонского режима разгромлены, атакован аэродром Таншоннят, танки приближаются к центру города… После этого Большой Минь объявил по радио о сдаче столицы. Он обратился с призывом к сайгонский войскам прекратить сопротивление и сложить оружие. 30 апреля в 12 часов 30 минут в президентском дворце собрались фактически все члены сайгонского правительства.

…Бонг задумчиво смотрел в окно на зеленую аккуратно подстриженную лужайку перед дворцом и вспоминал:

– Министры старались сохранять видимость достоинства и спокойствия. В 13 часов 30 минут Большой Минь обычно обедал. И в этот день с утра для «президента» было заготовлено меню: печень в женьшеневом соусе, крабы, вермишель с креветками… Но обед не состоялся. В 14 часов 30 апреля 1975 года официальный представитель революционных властей принял безоговорочную капитуляцию марионеточной армии и администрации. С этого момента началась новая страница в истории Дворца независимости, ставшего главной резиденцией военно-административного комитета, штаб-квартирой революции в Сайгоне.

Через несколько дней я вновь пришел во Дворец независимости. Председатель военно-административного комитета города принял меня в том же самом зале, где проходила капитуляция сайгонского режима. Под ногами тот же самый ковер со словом «тхо» – «долголетие». Председатель говорил о задачах, вставших перед народной властью сразу же после освобождения города.

– Представьте себе, какое «наследие» оставил сайгонский режим: трудно и вообразить, что в одном только этом городе около четырехсот тысяч человек больны туберкулезом, лепрой и другими социальными болезнями, сто тысяч наркоманов, триста тысяч проституток и других деклассированных элементов, огромная масса безработных, около миллиона бывших солдат и офицеров, которых следовало поставить на особый учет. В этих сложных условиях необходимо поддерживать строгий революционный порядок и безопасность, нормализовать экономическую жизнь города, пустить в ход промышленные предприятия, провести работу среди бывших солдат, офицеров, служащих сайгонского режима, членов буржуазных партий. Подход к каждой социальной группе, отдельным лицам должен быть сугубо дифференцированный и справедливый. Более того, следует срочно наладить снабжение города продовольствием, предоставить транспортные и другие средства для возвращения в родные места беженцев. Если исходить из жилищного фонда Сайгона, оптимальная численность населения должна быть примерно два – два с половиной миллиона. Сырья для промышленных предприятий остается на 2–3 месяца. А в городе – около 4 миллионов человек.

Рикша в оборванной рубашке, мальчуган с культями рук и буржуа в белоснежном костюме и галстуке-бабочке… Их можно было видеть на каждом перекрестке бывшей улицы Катина, на которой сохранялись все 63 бара, переполненные уголовниками и наркоманами. Рядом с фешенебельными кварталами, зелеными широкими бульварами пролегали словно зажатые в тиски из камня и гофрированного железа закоулки, в которых нелегко разминуться и двум прохожим. К топким берегам каналов и зловонных проток прилипли хижины бедняков, над которыми никогда не шумела крона деревьев. Здесь безгранично властвовали болезни и нищета, голод и антисанитария.

Каждый день приходили в Сайгонский порт суда, доставлявшие продовольствие, возвращающихся в города беженцев. Транспортные корабли везли в Сайгон заключенных, томившихся в «тигровых клетках»[14]14
  Название «тигровые клетки» эти камеры получили за то, что тюремщики именовали «тиграми» самых яростных противников сайгонского режима. «Тигровые клетки» – это особый тип карцеров, которые существовали только на Пулокондоре. До весны 1975 года было 120 клеток. Они в два ряда располагались между тюрьмами № 3 и № 4. Каждый ряд длиной в 70 метров имел 60 клеток, разделенных в свою очередь на два отсека. Высота клетки – всего полтора метра. Потолок состоял из 20 параллельных стальных стержней. В каждой клетке томилось пять-шесть заключенных.


[Закрыть] Кондао. Я был свидетелем возвращения узников.

К шестикилометровым причалам Сайгонского порта подходили корабли бывшей сайгонской армии. Стал на прикол военный корабль под номером «Н-602». В последние дни войны, выполняя приказ сайгонского командования, этот корабль взял курс на Филиппины. «В открытом море, – рассказывал капитан корабля, – мы получили по рации приказ народно-революционных властей вернуться в Сайгонский порт. Я довел этот приказ до сведения команды, которая потребовала, чтобы был поднят белый флаг. Корабль вернулся в Сайгон. Все моряки зарегистрировались в военно-административном комитете…»

* * *

Первый праздник и парад Победы состоялись в городе Хошимин, как и во всем Вьетнаме, 15 мая 1975 года. В течение нескольких часов по площади перед дворцом, по проспекту 30 апреля шли танковые и ракетные дивизионы, зенитные и артиллерийские части, пехотинцы и партизаны. С раннего утра на площадь перед Дворцом независимости и к проспекту 30 апреля, названному так в честь дня освобождения Сайгона, потянулись сотни тысяч людей. На лицах одних – счастье, радость обретенной новой жизни. На лицах других – по меньшей мере любопытство, стремление увидеть тех, кто выстоял в борьбе против империалистической агрессии, сломил сайгонский государственный механизм.

И конечно, здесь же на площади были и те, кто еще недавно как огня боялся Вьетконга. Словно иглы, впились их тревожные взгляды в ряды бойцов Народной армии. Мозг представителей так называемого среднего класса был весь еще во власти страха перед «кровавой баней», неизбежность которой в случае прихода в Сайгон Вьетконга пророчила реакционная пропаганда. Но, конечно, ни о какой «кровавой бане» не могло быть и речи. Однако страх заставлял все же мещанина и обывателя прятаться за ставнями окон, не находя в себе сил выглянуть на улицу.

Сейчас о тех днях говорят разное. Но я видел Сайгон без «кровавых бань». Я свободно один ходил по Сайгону и ни разу не был остановлен патрульными службами…

* * *

– Это было относительное спокойствие и порядок, – говорил мне работник реввоенсовета Ты Конг, – мы понимали, что за короткий срок невозможно в корне покончить с социальными язвами, развивавшимися в течение десятилетий. Но шаг за шагом новое брало свое. И большой вклад в это исключительно важное дело вносили бывшие подпольщики – бойцы невидимого фронта.

…Их имена долгие годы были неизвестны. В досье сайгонской жандармской охранки, в полицейских участках лежали фотографии многих бойцов сайгонского подполья, и под каждым снимком следовал длинный перечень псевдонимов, а на месте подлинного имени, как правило, стоял прочерк.

Одни подпольщики оставались неуловимыми. Другие погибали, демонстрировали примеры несгибаемого мужества, непреклонного стремления к свободе. Имена подпольщиков Нгуен Ван Чоя, пытавшегося взорвать мост, по которому должен был проехать бывший министр обороны США Макнамара, Ле Ван Вьета, зверски замученного на Пулокондоре, ныне стали известны всему миру. Тогда во Вьетнаме не присваивали бойцам невидимого фронта даже посмертно звания героев, но они стали подлинными народными героями.

Взрывы на сайгонском аэродроме Таншоннят, атака на американское посольство и организация восстания весной 1968 года; изъятие секретных военных документов из генерального штаба сайгонской армии и, наконец, подготовка вступления Народных вооруженных сил в столицу Юга… Разве можно перечислить все то, что совершено бойцами сайгонского подполья, или, как было принято их называть, «солдатами специального назначения».

Организаторы подполья были оставлены в городе на Меконге еще в 50-х годах. Сотни других подготовлены революционерами во времена, когда почти 650-тысячный американский экспедиционный корпус топтал землю Южного Вьетнама. Подпольщики вынесли тяжелейшую борьбу и первыми встречали 30 апреля 1975 года танковые и пехотные колонны Народной армии, входившие в Сайгон. Последний приказ, полученный бойцами специального назначения из Центра и четко выполненный ими, был: обеспечить безопасность мостов, основных транспортных артерий, предотвратить взрывы на улицах, осуществить захват секретных документов, списков агентуры, оставленной американо-сайгонской военщиной.

Многие бойцы сайгонского подполья обрели после освобождения города качественно новые функции. Они стали представителями органов народной власти, служб по поддержанию общественного порядка и безопасности. Великолепно знавшие город и его население, досконально изучившие методы сайгонской охранки, бывшие бойцы невидимого фронта превратились в надежных, опытных защитников завоеваний революции, обеспечивающих в городе Хошимин нормальную жизнь, раскрывших и раскрывающих заговоры реакционеров.

* * *

Невысокий человек в форме подполковника подошел к карте Сайгона, что висела на втором этаже особняка, еще недавно принадлежавшего бывшему сайгонскому «премьеру» Чан Тхиен Кхиему. Подполковник всматривался в крупномасштабную карту города. Извилистые ручейки и прямые линии улиц, круглые пятна площадей и голубые ленты реки Сайгон, множество ее притоков и каналов…

Нгуен Ван Тан – таково имя подполковника. Более десяти лет руководил он группой подпольщиков в Сайгоне и его предместье Тхудык. Под его непосредственным командованием весной 1968 года на Лунный вьетнамский Новый год бойцы специального назначения атаковали американское посольство и сайгонскую радиостанцию.

– Наши подпольные группы, – вспоминал Тан, – были глубоко законспирированы. Бойцы различных ячеек, состоявших из трех – пяти человек, не знали, как правило, друг друга. Все нити руководства находились у командира. Всего в центре Сайгона действовало более двух тысяч бойцов специального назначения. Каждый из них был связан в среднем с пятнадцатью сайгонскими семьями, которые держали в полном секрете свои контакты с революционерами. Они предоставляли подпольщикам в случае необходимости убежища, содержали явочные квартиры, хранили оружие, снабжали патриотов продовольствием, средствами транспорта.

Судьба разбросала ныне в разные уголки Вьетнама многих бывших подпольщиков из группы Тана На различных участках они продолжали выполнять свой революционный долг. Ты Тю, участвовавший во взятии Дворца независимости 30 апреля, которого друзья по подполью называли «Интеллигент», после освобождения Сайгона занялся изучением истории Вьетнама. Чонг, проникавший прежде даже в личное окружение марионеточного президента Тхиеу, работал в органах безопасности над выявлением вражеской агентуры. Там Кы – один из самых одаренных подрывников, организаторов взрывов на аэродромах, в гостиницах, где прежде оседали заокеанские «советники», стал сотрудником городского военкомата. Фунг, которого сайгонская охранка знала под двенадцатью псевдонимами, не раз выходила на его явку и ни разу не смогла захлопнуть «ловушку», за что он получил кличку «Острый», стал заместитель начальника по безопасности в одной из воинских частей.

Несколько дней понадобилось Тану, чтобы собрать в свободный вечер этих своих друзей. В гостинице «Мажестик», которая позже получила новое название – «Кыулонг» («Девять драконов» – «Меконг»), мы поднимались в старом французском лифте на четвертый этаж, где я снимал номер. Память восстанавливает все так, словно это было вчера. Впрочем, когда это было?..

– Этот подъемник, – улыбнулся Фунг, – мне знаком уже многие годы. Помню, в начале шестидесятых годов я проник в «Мажестик» под видом монтера. Управляющим отеля был тогда старый китаец, обладавший редчайшей подозрительностью. Полиция платила ему немалые деньги за то, чтобы он лично занимался подбором рабочих и не допускал лиц, которые могли быть использованы «Вьетконгом». «Но попробуй узнай, – нередко сокрушался китаец, – что на уме у того или иного рабочего. Сегодня он полон любезности, на каждое требование учтиво отвечает: «Да, господин! Спасибо, господин! Будет сделано, господин!» А через мгновение заложит в твоем же кабинете бомбу – и взлетишь в воздух…» А в «Мажестике» останавливались самые известные вьетнамские и иностранные лица. Самый престижный отель а Сайгоне.

Фунг выпустил нас на четвертом этаже и аккуратно закрыл двери лифта.

– Меня, – продолжал подпольщик, – управляющий проверял несколько недель, прежде чем взять на работу. Бумаги оказались в полном порядке. Позаботился командир. – Фунт с благодарностью посмотрел в сторону подполковника. – Впрочем, документы мы всегда доставали подлинные. В полицейских префектурах тоже работали свои люди. Итак, по новому удостоверению меня звали Нгуен Ба Фонг. Был я родом из Зядиня, по профессии – электрик.

Пройдя все полицейские формальности, подпольщик приступил к работе в гостинице «Мажестик», где проживали только иностранцы, главным образом старшие американские офицеры и чиновники, приезжавшие с особыми миссиями в Сайгон. В его задачу входило, не вызывая ни малейших подозрений, быть в курсе тех заданий, которые выполняли американцы, не оставлять без внимания ни один даже случайно услышанный разговор. Каждая оброненная заокеанскими военными или чиновниками бумажка подбиралась Ба Фонгом и могла представлять интерес для подпольщиков.

Постепенно Ба Фонг все успешнее входил в роль исполнительного электрика. Управляющий стал доверять ему работать в одиночку в номерах иностранцев, чинить розетки, холодильники, кондиционеры.

– Но порой мне казалось, – вспоминал о тех днях Фунг, – что задание, полученное из центра, – исключительно черновое, не способное принести ощутимой пользы революции.

На встречах с командиром Ба Фонг упрашивал Тана дать ему иное поручение.

– Другие взрывают военные объекты, участвуют в боевых операциях, сражаются, как бойцы Кути[15]15
  В Кути находилась партизанская база. При Кути Армия освобождения одержала победу. После победы в Куги создан новый экономический район.


[Закрыть], а я ношу электрические провода и отвертки, должен угодить каждому из тэев[16]16
  Тэй – по-вьетнамски «западный». Так вьетнамцы называли иностранцев.


[Закрыть] и подобострастно брать чаевые, – сокрушался он.

Но командир оказался непреклонным.

– В подпольной работе каждое поручение ответственное и исключительно важное, – повторял Тан. – Теперь ты – глаз и ухо подполья в «Мажестике». Тебя сумели легализовать в отеле для иностранцев. С тобой связываются большие надежды, сумей их достойно оправдать. «Точка» в «Мажестике» считается исключительно ценной. Она еще заявит о себе…

Несколько месяцев спустя Фунг понял, насколько прав был командир.

– В комнате рядом с вашим номером, – рассказывал Фунг, – в начале 1963 года поселился высокий седеющий американец в штатском. Я обратил внимание, что к нему постоянно приходили представители сайгонских военных ведомств, сотрудники американского посольства.

Постепенно выяснилось, что в городе находилась группа советников Пентагона по разработке активных антипартизанских действий в Южном Вьетнаме. Фунг получил приказ установить магнитофон в номере американца и передавать связному – 15-летнему пареньку, торговавшему у дверей гостиницы газетами, всю получаемую информацию. Так патриотам стало известно, что разработан план проведения карательных операций в дельте Меконга, который подлежал исполнению после утверждения военным советом на Гонолулу. Специальный рейс самолета по маршруту Сайгон – Гонолулу назначен на 15 февраля 1963 года. Делегация американских советников должна была прибыть на аэродром Таншоннят в 8 часов 30 минут.

– О том, как дальше развивались события, – прервал Фунга подполковник, – гостиничный «электрик» не знал. В операцию вступал Там Кы.

Командир чиркнул спичкой, протянул огонек невысокому человеку в военной форме. Он затянулся сигаретой и продолжил рассказ:

– Пятнадцатое февраля мы закодировали под названием «день № +1». От командира я получил записку следующего содержания: «Ястреб взлетает в 9.00, день № +1. Действовать без промедления». Далее подпись командира: «ВК8».

Там Кы под именем Нам Кана работал тогда на Таншонняте грузчиком и имел доступ на взлетное поле во время доставки к самолетам багажа пассажиров. Но к лайнеру спецрейса пройти было невозможно: выставлен военный патруль. Взрывчатку, которую Кан припрятал в надежном месте на аэродроме, внести в самолет не смог.

Напряженно работала мысль. От взгляда подпольщика не ускользала ни одна деталь. «Если план карательной операции будет доставлен в Гонолулу и утвержден, погибнут тысячи людей». Кровь молоточками стучала в висках. Оставался последний шанс. На Таншонняте в отделе парашютно-спасательной службы работал пожилой человек, который уже не раз оказывал Кану услуги. Он обычно проверял на самолетах специального назначения спасательные пояса и другие предметы, за обеспечение которых отвечала его служба.

«Другого выхода нет, – принял решение Кан. – Риск, понятно, велик, но самолет не должен приземлиться в Гонолулу».

…Тхоан, так звали пожилого служащего, приветливо встретил Кана, но обратил внимание, что грузчик чем-то сильно встревожен.

– Случилось что-нибудь неприятное, друг? – спросил Тхоан.

Грузчик помедлил, затем сел на стул перед убеленным сединами человеком, вкратце сообщил ему задание, а затем добавил:

– Ты нам всегда помогал. Большое тебе за это спасибо. Но сейчас речь идет о тысячах человеческих жизней. Если этот спецрейсовый долетит, то погибнут многие наши бойцы, мирные жители, будут сожжены согни селений. Вот сверток: здесь взрывчатка – она должна быть на борту самолета.

Тхоан взял сверток, сунул за пазуху комбинезона, молча пожал руку Кана и направился на взлетное поле.

Через несколько минут грузчик и служащий уже выходили из здания аэродрома Таншоннят. В 9.00 спецрейсовый взлетел. Подпольщик и пожилой человек видели, как он взмыл в сайгонское небо, оставляя под крыльями серые клубящиеся смерчи воздуха.

На следующий день в газетах появилось сообщение, что над океаном по неизвестным причинам взорвался в воздухе самолет, направлявшийся из Сайгона в Гонолулу.

– После этой операции, – обнимая за плечи Фунга и Там Кы, продолжал подполковник, – мы решили укрыть вас на явочных квартирах, опасаясь, как бы охранка не заподозрила и не арестовала «электрика» из «Мажестика», грузчика и пожилого служащего с аэродрома Таншоннят. Там после гибели самолета усиленно заработали службы контрразведки, начались повальные обыски и допросы. Приходилось патриотам, учитывая осложнившуюся обстановку, менять явки, подпольные псевдонимы.

– Но, кажется, Фунг, ты в то время еще продолжал жить под прежним именем Ба Фонг? – спросил подполковник.

Бывший боец специального назначения утвердительно кивнул головой и улыбнулся.

– Но мы тогда и не знали, что за Ба Фонгом была объявлена особая охота. Китаец-управляющий в «Мажестике» обнаружил исчезновение «электрика», связал это с диверсией в самолете, закладкой взрывчатки в багаж одного из американских советников. Он же и уведомил охранку, передал фотографии, различные данные и приметы Ба Фонга.

Располагая этими сведениями, сыщики выследили «электрика». Подпольщик обнаружил, что за ним велось наблюдение.

«Они попытаются брать меня как можно бесшумнее. Убеждены, что я в их руках и больше мне не уйти, – заметив сыщиков, решил Ба Фонг. – Надеются, что направляюсь на встречу с кем-либо из подпольщиков, и тогда возьмут обоих, затем потянется цепочка».

Просчитывая вариант за вариантом, Фонг вытягивал сыщиков в небольшой тупичок, где улицу словно перегораживало пятиэтажное здание с единственным подъездом.

В тупике оказалось безлюдно. Ба Фонг уже слышал за спиной приближающийся топот ног.

«Видимо, решили брать здесь», – промелькнула мысль. До подъезда оставалось не больше десяти шагов. Подпольщик выхватил из кармана револьвер и выстрелил в полицейских в упор. Еще несколько мгновений, и он был в подъезде. Тупичок словно задрожал от пистолетных залпов. Пули, выбивая штукатурку, ударили по стенам дома.

…Фонг не случайно вышел к этому подъезду. Буквально в каждом городском районе подпольщики знали многочисленные проходы, заблаговременно готовили и оборудовали для себя так называемые «места отрыва». Именно в этом пятиэтажном доме рассчитывал уйти от преследования и Ба Фонг.

«Теперь только спокойствие и выдержка, – говорил себе подпольщик. – Выполнить все, как намечено раньше. Надо заставить их поверить, что это они загнали меня в подъезд. Отсюда выхода нет. И я буду отстреливаться до последнего патрона».

Вероятнее всего, так и думали полицейские. Они подогнали в тупик бронемашину с рупором, из которого раздался голос, потребовавший от подпольщика добровольной сдачи.

Прижимаясь к стенам домов, прячась за стволами деревьев, в тупичок втянулось более 30 полицейских.

– Возьмите под прицел каждое окно, – отдавал короткие команды офицер. – «Острый» загнан в ловушку! Он расстреляет все патроны, и мы возьмем его голыми руками. Он нужен живым! Во что бы то ни стало живым!

Полицейская охранка буквально сбилась с ног, пытаясь напасть на след подпольной боевой группы, совершившей ряд удачных нападений на аэродром Таншоннят и сайгонскую радиостанцию.

Наконец-то вышли на одного из неуловимых вьетконговцев. Через него можно выявить и резидента, – довольно потирал руки офицер.