355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Максимов » Записки сыщика » Текст книги (страница 7)
Записки сыщика
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 23:57

Текст книги "Записки сыщика"


Автор книги: Михаил Максимов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

На Ордынке он велел мне лошадь поставить на двор, запереть ворота на замок, а самому лечь в кухне спать.

Часу во втором ночи я увидал, что дверь в залу немного отворена и там огонь. Я встал, пошел к двери и заглянул. Брат К-ва сидел, облокотясь руками на стол и повеся голову. Он явно был пьян. К-в на диване считал кредитные билеты. Я опять лег, но заснуть не мог. Потом слышу, К-в говорит:

– Брат, видно, волк, видя козу, забывает и грозу, так и ты: отхлынуло горе-то от тебя с нуждой, так и давай транжирить чужие деньги, не оглядываясь назад. Попробовал бы ты с женой своей добыть их сам, а то тебе неизвестно, как они достаются. Потому прошу тебя денег моих не тратить. Я, кажется, дал тебе порядочную сумму, на которую с умом можно жить без крайности.

С утра мы уехали от брата прямо к барыне, с которой он отправился в Сокольники на нанятую им дачу. Я возвратился на постоялый двор и не выезжал уже до другого утра. Теперь, извольте, я объясню вам об этой барыне.

Вам, вероятно, уже известно, что барыня эта живет в доме мещанина Васильева одна с кухаркой. Она имеет доход от приезжающих к ней для сви даний молодых людей. Женщина она очень добрая и неглупая. Как познакомился с ней К-в, я не знаю. Мне приходилось раза два просиживать в ее кухне по целым ночам, до заутрени. В это время бывало у нее много гостей, которым она выдавала К-ва за своего родного брата, приехавшего к ней погостить из Казани. Он, поддерживая родство, распоряжался в ее доме, как брат, дозволяя себе нередко быть в халате. Барыню по праздникам приходят поздравлять унтер-офицеры из полиции, которым К-в всегда дает по полтиннику. Они остаются очень благодарными и верят тому, что он ей родной брат, приехавший погостить.

Один раз К-в, лежа на диване, рассматривал какую-то книжку, а барыня, сидя у окна, вязала чулок. Откуда ни возьмись – квартальный. Вошел прямо в зал и, раскланявшись с К-м и барыней, начал вести сначала разговор о том, что он давно не заходил из-за множества дел. Барыня, тотчас обласкав надзирателя, высказала ему, что она по случаю приезда брата и сама мало бывает дома, а потому, если бы он и вздумал прийти, то ее бы не застал. Не думаете ли вы, что К-в в это время сконфузился? Нет, нисколько. Напротив, он, спросив у надзирателя– давно ли тот служит и какого города уроженец, пустился с ним в разговор о торговых делах в Москве, расспрашивая о здешних фабрикантах. И так покалякавши часа два, они с надзирателем расстались как хорошие знакомые. Теперь вы можете судить, с каким отчаянным характером К-в и насколько ему известно, что его не многие знают, особенно что он вор.

Я вам расскажу еще об одной его замечательной проделке. Сидя в Сокольничьей роще, он увидал знакомую ему женщину с ребенком. Подозвав к себе, он спросил, где ее муж.

– Ах, батюшка Иван Иванович, – сказала она ему, – разве вы не слыхали, что он содержится в Части, по оговору Андрюшки Безпалова.

– А за что Андрюшка-то взят? – спросил он.

– За кражу мебели на какой-то даче.

– Допускают ли к мужу-то твоему на свидание кого-нибудь?

– Как же, я хожу к нему часто. Его отпускают на поручительство, да некому взять: вишь, нужен купец или мещанин, у которого был бы свой дом, а у нас таких знакомых людей нет. Я просила хозяина, да тот отказался.

Он вынул из бумажника 5 рублей серебром и подал этой женщине со словами:

– Завтра сходи в Часть, дай эти деньги письмоводителю и попроси его отпустить мужа на поручительство комиссионеру с лосинной фабрики, Ивановскому. Если он на это согласится, завтра же ты приходи сюда, часу в шестом вечера. Я буду тебя здесь дожидаться.

Женщина взяла деньги и, заплакав от радости, поклонилась ему в ноги.

На другой день женщина передала, что письмоводитель велел прийти комиссионеру. Он отправился с ней в Часть. Как он там все уладил, об этом мне неизвестно. Но я видел, что он, выйдя из Части вместе с мужем этой женщины, сказал ему:

– Прощай, Егор Федорович. Помни, что Иван умеет быть благодарным за добро.

После этого я спросил:

– Куда ехать?

– Конечно, в Москву. Из Москвы нас еще не выгоняют.

Я повернул в Сокольники. Там мы, напившись чаю, отправились к барыне, у которой он и остался ночевать.

Сыщик прервал рассказ Ивана и спросил у извозчика, когда и где можно будет взять К-ва.

– Да взять его можно только в Москве, в квартире барыни, а в Сокольниках, на даче, нельзя – там уйдет через забор, потому что он, когда бывает там, всегда сидит в саду, в беседке, там иногда и ночует. Сегодня он велел мне вечером приехать в Сокольники. Я и полагаю, что он будет ночевать в Москве, а где? Об этом нужно узнать – он не всегда бывает у барыни, а иногда ночует у каких-то своих знакомых на Сретенке.

Завтра я нарочно поеду рано утром к барыне, а вы уже должны быть где-нибудь в доме с командой. Когда увидите, что я подъеду к воротам, позвоню в колокольчик и меня впустят на двор, это будет для вас служить сигналом, что он тут. Тогда уже действуйте, как знаете. Но только, позвольте вам сказать, что действия ваши должны быть быстры: иначе он уйдет в окно или через забор к соседу. Тогда ловить его уже будет трудно: он бегает легко и резво.

На другой день К-в был взят. При нем было денег 1000 рублей серебром. В это же время взяли и его знакомого Тимофея Иванова. У него нашли несколько ломбардных билетов в бутылке, закопанной в погребе во льду, на сумму до 40 000 рублей. И еще были деньги в квартире брата его, в сахарнице, под сахаром.

Рассказ 25

Молодой человек, сын богатого иногороднего купца, приехал в Москву, по воле родителя своего, чтобы получить из Опекунского совета 3000 рублей. Он остановился на одном подворье, откуда постоянно ходил пить чай, обедать и ужинать в трактир.

Познакомившись с половыми служителями, он расспрашивал у них об увеселительных местах. Ему указали на увеселительные дома. Не зная местности, он нанял извозчика и попросил его куда-нибудь отвезти.

Лихач-извозчик, увидав хорошо одетого молодого человека, отвез его в знакомый ему увеселительный дом, за что получил от хозяйки на чай.

Музыка, танцы, песни и любезное обращение красавиц-барышень до того очаровали молодого человека, что он, посещая каждодневно этот увеселительный дом, забыл и о родительской власти, и о том, что ему нужно было полученные из Совета деньги выслать отцу по почте. Он только тогда почувствовал свою ошибку, когда у него осталось наличного капитала менее половины.

Осознавая неизбежное отцовское наказание, он начал горе свое запивать водкой. Как-то сидел он с неизвестным ему человеком, с которым познакомился в увеселительном доме, и в полупьяном состоянии признался об израсходованных отцовских деньгах. И попросил совета: каким бы образом оправдаться перед отцом?

Неизвестный знакомый тотчас же высказал мнение, что лучше всего написать отцу письмо о том, что деньги им нечаянно потеряны, что он находится в отчаянном положении и не знает, что делать. Самому же ему следует с подворья скрыться и пожить покуда в увеселительном доме.

Полезный совет этот был принят с восторгом. Молодой человек переселился в увеселительный дом, кутил как хотел и как умел, не вспоминая более о том, что ему нужно явиться к отцу.

В приятном препровождении времени деньги расходовались быстро, и касса молодого человека дошла до восьми рублей. Это заставило его наконец призадуматься. В одно прекрасное утро он встал очень рано, сел у открытого окна и загрустил о своем положении. Тут он увидал на улице своего знакомого незнакомца, с которым раскланялся. Он пригласил его в трактир пить чай. За чаем он убедительно попросил его узнать, что делается в номере и нет ли к нему писем.

Незнакомец за это не взялся, но дал слово познакомить его с одним отчаянным сводчиком рекрутов, за исполнение которого ручался головой. Напившись чаю, они отправились к сводчику. Тот расспросил обо всем молодого человека, оставил его покуда у себя в квартире пожить, пообещав улад ить дело в скором времени.

Оставим покуда несчастного промотавшегося молодого человека во власти сводчика, а сами заглянем в дом его отца, который, по получении письма, тотчас призвал к себе приказчика и отправил его в Москву со строгим приказанием привезти сына.

Приказчик, приехав на подворье, узнал, что сын его хозяина пропал. Он сразу уведомил обо всем своего хозяина и испросил от него разрешения обратиться о розыске к начальству.

Получив разрешение, он явился к начальнику с покорнейшей просьбой. Тотчас было дано приказание отыскать молодого человека.

Молодого человека нашли в квартире сводчика, в пьяном виде в ту самую минуту, когда его хотели уже отправить в какой-то город, чтобы отдать за какое-то семейство мещанина в рекруты.

Часть седьмая

Рассказ 26

В Москве в некоторых отдаленных от города местах, как-то: в Даниловке, в Драгомиловской слободе, в Новой деревне, у Креста, на Конной, в Черкизове, в Тверской-Ямской и других, имеются постоялые дворы. Они содержатся разнородными промышленниками из крестьян и из мещан, а записаны большей частью на имена солдаток. На этих постоялых дворах стоят извозчики и пускают на ночлег нищих и странников, среди которых нередко укрывают ся бродяги, не имеющие убежища.

Очень часто на этих постоялых дворах отыскивались преступники, укрывавшиеся тут в зимнее и осеннее время; летом же подобные люди ночуют в ямах на полях и по лесам в кустарниках в окрестностях Москвы – за Тверской и за Семеновской заставой, за Даниловским кладбищем, в Сокольниках, в Марьиной роще, в Алексеевском, в Богородском, близ Черкизова, за Рогожской заставой подле кладбища и за Симоновым монастырем недалеко от Кожухова. В этих местах я нередко находил людей весьма порядочных, но которые так уж сроднились с пьянством и другими пороками, что перестали осознавать бесполезность своей жизни. Вот вам пример.

Раз в июле месяце, часа в 3 утра, шел я за Симоновым монастырем по Камер-Коллежскому валу и увидел во рву человека, который лежал точно мертвый и, казалось, был сброшен с вала.

Я сошел вниз и убедился, что он еще жив. Человек этот был в солдатской шинели, в брюках и сапогах, но без галстука и фуражки. Стаи мух и мошек облепили его лицо, наползли в открытый рот, а на руках виднелась запекшаяся в царапинах кровь. Я согнал с лица мух и стал приводить его в сознание. Он сначала только мычал что-то, не открывая глаз, наконец взглянул и сказал:

– Не мешай, дай выспаться, я ужо угощу тебя: у меня есть деньги.

В это время подошли двое проходивших мимо мужиков и подсобили мне поднять его на ноги. Тут он немного очнулся и, посмотрев на меня дико, спросил:

– Что нужно?

На мой вопрос: кто он? – отвечал:

– Несчастный капитан, скитающийся по свету и существующий в нем для получения от великодушных особ милостыни.

Мужики рассмеялись.

– Где вы живете? – спросил я.

– А разве вы не видите где: вот здесь! – и он показал рукой на то самое место, где лежал.

Мужики еще пуще рассмеялись.

– Здесь жить нельзя, – сказал я.

– Где же мне жить еще, как не на открытом воздухе? У меня нет никаких средств, а здесь денег за ночлег не берут. Поэтому-то я и расположился ночевать в этом месте, зная, что нахожусь вне всякой опасности от врагов. Да, впрочем, им у меня и украсть-то нечего, разве только картуз, который мне подарил один лавочник ради Христа.

– Если у вас нет средств к жизни, то почему же вы не постарались поместиться в какое-нибудь благотворительное заведение?

– А как бы я мог это сделать, когда у меня нет вида?

– Почему же вы называете себя капитаном, если у вас нет вида? Кто же вам поверит на слово, что вы точно капитан, а не кто другой?

– В том-то и дело, что без вида всякий может сказать про меня, что я бродяга. У меня был вид с небольшим замечанием: "Впредь никуда не определять", но это не беда, а вот беда, что мой вид кому-то понадобился и его вытащили у меня, у пьяного, в кабаке из голенища сапога.

– Очень жаль, капитан, что вы поддались слабостям и дошли до такого крайне дурного положения.

– Да, это правда. Я вижу, что вы сочувствуете мне, как благородный человек. Но позвольте вас спросить: что бы вы сделали, если бы были на моем месте? У меня нет и никогда не было никакого состояния; родных я не имею, знакомых – тоже, знакомых, конечно, таких, которые были бы в состоянии помочь мне. А мне эта помощь была особенно нужна в то время, когда я был исключен из службы. Находясь в такой крайности, я решился явиться в Москву и просить милостыню, для того чтобы только не умереть с голода. Находясь в совершенно безвыходном положении, я заставил себя втянуться в пьянство: я знал, что этим я скорее достигну моего спокойствия – то есть умру.

– Капитан, – сказал я, улыбнувшись, – вы мне спросонья говорили, что хотели бы угостить меня. У вас есть деньги?

– Да пожалуй, что и есть. Я вчера получил от одной вдовушки-старушки рубль серебром, чтобы помянуть ее покойника-мужа. На похоронах-то его я наелся и напился даром, поэтому эти деньги у меня и уцелели.

Он вытащил из-за голенища замасленный изорванный платок, вынул из него рубль и показал мне:

– Как он теперь мне кстати, на похмелье!

Он отыскал в крапиве свой картуз и попросил одного из мужиков помочь ему подняться на вал. Оттуда он посмотрел вниз и сказал:

– Как это я вчера не убился до смерти! Сейчас только припоминаю, что шел я в Тюфелеву рощу, чтобы угостить там двух бродяг-дезертиров, и не дошел до них. Они, я думаю, дожидались меня, потому что я им обещал прийти к ним ночевать и привести с собой одного моего знакомого, пописухина, отставного секретаря из какого-то суда, умеющего хорошо составлять фальшивые виды, которые для этих господ теперь необходимы: оба они недавно бежали из острога, где содержались под именем бродяг – они убили богатого еврея и обокрали какого-то мужика старосту.

– У вас, капитан, отличное знакомство, – сказал я.

– Да, вы правду сказали. Находясь в таком незавидном положении и скитаясь по разным захолустьям, невольно познакомишься с этим народом, а в особенности в пьяном виде. Впрочем, какое мне дело до них, кто бы они ни были: я за их разбойничество отвечать не стану. Знакомство это не прочно, ибо я готов не только их, но и всякого другого выдать руками, если это будет необходимо. А участвовать в их делах я не могу.

И он тотчас стал рассказывать.

– С этими людьми я познакомился в кожуховском кабаке. В то время я был очень пьян и у меня были деньги. Не зная, кто они, я сел с ними за один стол. Они пили пиво, а я приказал подать себе водки и пустился в разговоры с буфетчиком. О чем я говорил, припомнить не могу, но помню точно, что один из моих соседей начал спрашивать у меня – где я служил, почему не нахожусь в богадельне, и советовал мне лучше землю пахать, нежели ходить по миру. Не имея надобности скрываться, я рассказал им о себе со всей откровенностью. Рассказ мой, должно быть, им понравился: они потребовали еще две бутылки пива и пригласили меня выпить с ними. Дальше, уже не помню, каким образом, я очутился вместе с ними в Тюфелевой роще, в какой-то ветхой сторожке, на соломе.

Проснувшись довольно рано, я стал припоминать моих спящих товарищей, одетых довольно порядочно.

Я подумал: зачем они притащили меня сюда и что они сами за люди? Один из них проснулся и, видя, что я не сплю, спросил:

– А что, капитан, хорошо ли тебе было спать и что ты видел во сне?

– Да ничего не видел, – отвечал я, – не помню. Я даже не помню и того, как я попал сюда.

– Мы тебя притащили, ты очень полюбился и мне, и товарищу моему за твою откровенность. Ты вчера был очень пьян, и мы пожалели оставить тебя в поле.

– А что за беда, – сказал я, – мне не в первый раз пришлось бы ночевать под открытым небом. Случалось иногда спать и под дождем, а теперь погода хорошая, теплая – спи, где хочешь.

– Но если на тебя на спящего-то наткнутся полицейские, тогда ведь, пожалуй, что и возьмут.

– Так и это не беда: пускай возьмут. Возьмут да и отпустят – на что я им нужен?

– Нет, пожалуй, что и не отпустят, а спросят: кто ты такой?

– Капитан такого-то полка.

– А где, дескать, у капитана вид?

– Потерял.

– Ну, вот и пожалуйте сюда. Пошлют за справ ками. Скоро ли придут справки, да что-то еще по ним окажется, а ты все сиди да сиди.

– Что же за дело – и стал бы сидеть. Ведь хуже теперешнего мне бы не было.

– Слушай, капитан, у нас есть просьба. Не можешь ли ты найти кого-то, кто бы мог составить для нас фальшивые отпускные? Мы дадим тебе денег за это и угостим как следует. И тому человеку заплатим, сколько он захочет.

– Изволь, – сказал я ему, – у меня есть один приятель пописухин, такой же горемыка, как и я, но только у него есть угол и пища у одного огородника в Драгомиловской слободе, где он учит читать и писать его сына. А у меня и этого нет.

– Да что об этом толковать. Ты вот сделай то, о чем я тебя прошу, и будешь сыт и одет прилично.

– Изволь, – повторил я ему, – исполню. Если хочешь, отправимся хоть сейчас, – он все сделает и немного возьмет за это.

– Зачем сейчас, – сказал он, – на это у нас будет время. Хочу поведать тебе на свободе о наших проказах.

И он начал рассказывать.

– Бежали мы с товарищем из полка и пробрались в Киевскую губернию, зная, что там будет поудобнее. Мы шатались, вот как и ты, по разным селениям и питались милостыней. Наконец наткнулись на одного богатого еврея. Нанялись у него в огороде работать, а через неделю решились убить и ограбить его. Так и сделали. Досталось нам много денег – сколько всего, не считали, некогда было, потому что в ту же ночь нам нужно было бежать куда глаза глядят. Днем спали в поле, а по ночам шли. По дороге купили себе русскую одежду, которая на нас вот и теперь. Так добрались мы до Курска. Там остановились, пьянствовали с неделю, и нас, пьяных, взяли и посадили в острог, потому что у нас никакого вида не было. Мы сначала выдали себя господскими людьми и сослались на тех господ, у которых жили когда-то по найму, в услужении. А на самом-то деле товарищ мой однодворец, а я мещанин. Показание наше, конечно, не оправдалось, и нас во второй раз спросили: кто мы? Тогда назвались бродягами, не помнящими родства, и наплели о месте нашего жительства такого вздора, что суд и через два года не смог бы получить никаких справок.

– А куда же вы деньги девали в то время? – спросил я дезертира.

– Это потом будет, ты лучше послушай, как из острога бежали. Мы свели знакомство с тамошним писарем. Он нам доставлял в каморку и вино, и табак, и мы для него за это деньги не жалели.

– Откуда же вы деньги-то брали?

– Да они с нами были.

– Как же это могло быть? Ведь у арестантов деньги отбираются.

– Об этом рассказывать не стоит. Я скажу тебе только одно: у нас каждый сапог был полон деньгами.

– Ну и что же дальше?

– А дальше мы уговорили писаря предоставить нам средство убежать, за что выдали ему 25рублей. Как он все подготовил, об этом мы сами не знаем. Только раз вечером он увидал нас и говорит: "Завтра поутру вы сможете бежать. Я вас сегодня вечером впущу в дровяной сарай и запру в нем. Оттуда вы через слуховое окно вылезайте на улицу и бегите прямо к лавочнику. Помните же: если попадетесь, меня не впутывать в дело, за добро злом платить не следует". Мы поблагодарили его и дали еще красненькую, а утром нас в остроге уже не было. От правились мы в Калужскую губернию. Не доходя верст 15 до Калуги, остановились в одном селении, где в это время староста женил сына. Рядом с домом старосты был постоялый двор. Мы попросились ночевать – нас впустили. Вечером я отправился посмотреть на пирующих мужиков на свадьбе. Понаблюдав немного, пошел на задворки старостина дома. В переулке подле дома я увидел небольшую клеть. Приблизившись, посмотрел в окно. Там какая-то старуха молилась Богу перед образами. При свете лампадки видно было, что около стены стояла кровать, а напротив кровати – сундук. Помолившись и перекрестив все углы, старуха легла на постель и закуталась с ног до головы шубой. Я заметил, что сундук заперт дрянным замчишком. Вернувшись, я рассказал товарищу о том, что видел. Мы сговорились после первых петухов покинуть постоялый двор и забраться в эту клеть через окно, вынув из него раму, прибитую двумя гвоздями. Так и сделали. Со двора я прихватил топор. Когда пришло время, мы вышли через задние ворота и пробрались к клети; лампадка еще теплилась там. Не долго думая и не обращая внимания на спящую старуху, мы вынули раму, и я влез вовнутрь. Сломал замок у сундука, раскрыл его и вижу: там еще маленький сундучок и какие-то книги. Я взял этот сундучок и вылез из клети. Топором мы раскололи сундучок, и там оказались медные и серебряные деньги, завернутые в сахарную бумагу, и пачка ассигнаций. С этим добром отправились в дорогу. Отошли версты четыре, видим, едет навстречу мужик. За полтинник мы наняли его довезти нас до Калуги и в заутреню были уже там. Нашли себе попутчика и отправились в Москву. В Москве мы остановились на Конной, на постоялом дворе. Хозяину сказали, что нужны места на какую-нибудь ситцевую фабрику, по набойной части, и что мы покуда поживем у него, платя 20 копеек в сутки. Хозяин согласился и обещал рекомендовать нас на одну ситцевую фабрику, своему знакомому приказчику. Ожидая рекомендации, мы постоянно ходили пить чай в трактир на Конной. Там мы познакомились с каким-то цыганом, и он как-то вечером указал нам на двух господ, сидевших неподалеку от нас, тоже за чаем. Они были еще довольно молоды и хорошо одеты: на каждом синяя суконная поддевка и такая же чуйка.

– Кто они такие? – спросил я.

– Беглые солдаты, – отвечал цыган.

– Где же они проживают?

– Да все в Москве. Разве мало тут мест, где можно свободно жить всякому беглому. Плати только деньги, да веди себя смирно – проживешь, сколько хочешь, никто тебя не тронет.

На другой день на Конной был торг. Мы с товарищем от нечего делать отправились туда. Сидим и смотрим, как цыган мужика лошадью надувает. Вдруг откуда ни возьмись подходит к нам один из тех самых господ, на которых нам накануне цыган в трактире указывал. Подошел, раскланялся и говорит, посмеиваясь:

– Здравствуйте, старые товарищи!

Мы сначала не узнали его, но когда он объявил, что он такого-то полка, такой-то роты и зовут его так-то, мы сразу узнали его и очень ему обрадовались. Мы все трое отправились выпить за встречу в пивную, где наш новый товарищ, оказалось, был хорошо знаком с буфетчиком.

Сидя за пивом, он рассказал, как нас после нашего побега искали и как он сам убежал из полка. Выпив порядком, мы разошлись, договорившись по вечерам сходиться в этой пивной.

Утром я опять пришел в пивную и спросил буфетчика, откуда он знаком с этим барышником. Назвал его барышником, потому что наш старый товарищ по полку сказал нам, что он известен на Конной под именем барышника. Буфетчик ответил мне на это:

– Какой он барышник: его дело только что подкузьмить кого-нибудь. Он только и норовит, как бы кого оговорить да в дело запутать через сыщиков, с которыми он в связи. По-моему, его самого следовало бы спросить, кто он такой, да последить за ним, куда он ездит по ночам. Я бы вам советовал с этим человеком не знаться, а то он вас в какое-нибудь дело втянет и вам плохо придется.

После этого я тотчас отправился к товарищу и пересказал ему разговор. Мы в тот же день ушли с этого постоялого двора на Рогожскую заставу, где пробыли с неделю, а потом переселились сюда. На это место мы набрели нечаянно и сочли для себя безопасным. Здесь мы живем уже месяц, и никто к нам даже и не заглядывал. Зимой, конечно, здесь жить нельзя будет, да к зиме-то авось мы устроим что-нибудь полезное. А теперь покуда и тут поживем.

После этого рассказа капитан, смеясь, сказал мне:

– Ну, теперь скажите, от кого бы вы могли узнать такую истину, как не от капитана-нищего и бродяги.

Я поблагодарил его и пригласил в трактир. Там он, сидя за водкой, рассказал мне еще об одном неизвестном человеке.

– С месяц тому назад я отправился за подаянием в некий купеческий дом, где каждую субботу раздавали по 10 копеек нашему брату-солдату, а всем другим по пятаку. Подойдя к воротам, я увидел мужчину, прижавшегося к забору. Он был в порядочном русском платье, лет около сорока, с котомкой за плечами.

– Что, еще не подавали? – спросил я у него.

– Не знаю, отвечал он, – народ дожидается, должно быть, не раздавали.

– Вишь, сколько бабья-то набралось! – сказал я. – Не столько нас, сколько их.

– Стало быть, нужда заставляет, а то кто бы велел из конца в конец Москвы бегать по-собачьи. Вы кто такой? – спросил он у меня.

– Отставной офицер.

– За раны?

– Нет.

– За что же вас отставили? Вы еще могли бы служить, вы не старик.

– Да как сказать? За свою глупость.

– Видно, вы уж чересчур сглупили-то, должно быть, были охотник покутить и поиграть в карточки, да еще, пожалуй, до чего-нибудь! – Он засмеялся.

Мне показалось, что смеется из зависти: это часто бывает между нищими. Я нередко встречал таких женщин, которые ругались из-за копейки.

– Любезный друг, – сказал я ему, – о глупостях моих судить не тебе, а Богу, – Он наказал меня, Он и помилует. Мы собрались здесь, чтобы получить себе копейку на пропитание, а не разбирать – кто как живет. Ты вот и одет хорошо, и работать, кажется, можешь, а все-таки за пятаком пришел.

– Не сердись на мои слова. Всякий почему-нибудь да ходит по миру. Я ведь засмеялся вовсе не в обиду тебе, я не хотел с тобой ссориться. Я вспомнил, что тоже на своем веку много глупостей делал. Из-за одной большой глупости уже пятый год не вижу ни жены, ни детей, ни матери. Да и на родину-то с тех пор не смею показываться и живу вот так, вместе с нищими таскаюсь, чтобы как-нибудь не поймали да не услали в Сибирь. У тебя, может быть, нет семейства, так тебе хорошо – одна голова не бедна; тебе все равно, где бы ты ни был, лишь бы был сыт, а вот мне-то каково! Ведь у меня семейство-то какое! Детей маленьких пять человек. Все время о них думаю. Я сам готов какую угодно нужду терпеть, только бы они были сыты да покойны, только бы им было хорошо...

В это время отворились ворота, и все бросились туда. Мы с новым товарищем отправились вместе с прочими. Получив подаяние, он мне говорит:

– Пойдем, брат, выпьем чайку за наши прегрешения, да поболтаем о нашем житье-бытье. У меня есть немного лишних денег, и мы можем позволить себе такое развлечение.

Я согласился, потому что мне некуда было идти. В это время для нищих отдых; ходят за подаянием только утром по домам и по разным заведениям и вечером в городе, где редкий купец не подаст копейки на двоих. А сейчас был первый час.

Пришли мы в харчевню и сели в угол, подальше от других.

– Где ты живешь? – спросил меня мой новый знакомый.

– Везде, – отвечал я ему. – Вся Москва – моя квартира: где придется, там и ночую.

На это он засмеялся и говорит:

– Да, в такой квартире можно жить нашему брату. В другом городе сейчас бы заметили, а здесь, как в море, никто тебя и знать не знает. Вот давеча встретилась у ворот, где мы были, беглая девка с ребенком, которого она украла. Нянька гуляла с ним в Петровском парке, да заговорилась с кем-то, а девка эта и успела подцепить его в это время. А ребе нок-то сын какого-то богатого купца. Я это знаю потому, что эта девка ночует у Драгомиловской заставы, на том же постоялом дворе, где и я живу. Она об этом сама мне рассказывала, когда была пьяна. Просила научить ее, как ей этого ребенка отнести назад, потому что, говорит, он ей очень надоел: все плачет. Вот ведь, живет же она, и горя ей мало, а отец-то с матерью, чай, как сокрушаются да с ума сходят по сынку!

– А зачем же ей понадобился этот ребенок?

– Да она, вишь, думала, что с ребенком-то ей станут больше подавать, а то на девок мало обращают внимания. Всякий говорит: "Шла бы работать в огород или куда там в другое место". А где же ей работать? Она в барском доме жила, за барыней ходила, а после обокрала ее и убежала. Прораспутничала года два, а теперь некуда деться, есть нечего, вот она и пустилась нищенствовать. Куда же она после этого годится? Ну, да что об этом толковать. Ты вот лучше послушай, что я о себе расскажу, да посоветуй, что мне делать. У меня здесь нет знакомых, знающих дело и которые могли бы дать совет. А у тебя, верно, найдутся такие. Если поможешь, я тебя поблагодарю, как следует.

– В чем дело-то? – спросил я. – Если начал рассказывать, так рассказывай обо всем откровенно. И будь уверен, что для меня все равно, кто бы ты ни был и в чем бы дело твое ни заключалось. А что касается делового человека, то у меня есть на примете двое, на которых можно положиться, потому что они люди верные и зла тебе не сделают.

– Больше того зла, какое я сам себе сделал, мне никто сделать не может. Теперь дорога одна: туда, куда Макар телят гонял без шапки.

"Ну, – подумал я про себя, – видно, ты парень-то аховый, надо дело с тобой вести осторожно".

Допил он чашку чаю, посмотрел на меня пристально и начал рассказывать:

– Местожительство мое отсюда далеко. У меня есть там семья и свой дом. Верстах в пяти от нашего села, на большой дороге, я держал постоялый двор. Раз, это было зимой, приехали ко мне на постоялый двор двое незнакомых постояльцев в нетрезвом виде.

– Хозяин, – сказал один из них, – поставь нам самовар, да вели распрячь нашу лошадь.

Жена моя начала ставить самовар, а я пошел распрягать лошадь. Подошел к саням, там на рогожке лежит двухствольный пистолет; посмотрел и в сено нет ничего. Лошадь вся в поту, насилу на ногах стоит. Распряг я лошадь, взял пистолет, отнес его в комнату и положил возле них.

– Ну что, хозяин, распряг лошадь? – спросил один.

– Да. И поставил к месту. Видно, она уж очень устала – вся в поту.

– Да, мы-таки шибко ехали на ней.

В это время жена принесла самовар и спросила: не надо ли чего?

– Водочки, если есть.

– Как не быть? – сказал я. – Сколько угодно. – Достал графинчик и поставил перед ними на стол.

Сели они и начали меня расспрашивать: давно ли держу постоялый двор, велико ли у меня семейство, есть ли работники, много ли приезжает постояльцев и можно ли останавливаться в другой избе.

– Отчего же нельзя? Милости просим.

После ужина, не молясь Богу, улеглись на печи спать.

В эту же ночь приехал ко мне обоз. Я провозился с ним до петухов. Когда управился, пошел посмотреть лошадь постояльцев. Из любопытства подошел к саням, отвернул рогожку– а у них там лом, и весь-то в крови, да две нагайки с осьмушечными гирями на концах. "Вот так ребята, чтобы черт их побрал! И откуда и нелегкая принесла?" – подумал я про себя. После этого дал овса лошади, осмотрел двор, запер ворота, да и лег спать. На рассвете мои постояльцы разбудили меня. Один вынул десятирублевую бумажку, дал ее мне и произнес:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю