Текст книги "Квинт Лициний 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Королюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Нет, ну кое-что, конечно, сделано... Но мой корабль все так же прет на рифы, и подметными письмами к капитанам курс не изменить. Пока лишь чуть укрепил корпус, но этого мало. Надо пробираться поближе к штурвалу.

Чертов возраст! Вот уж никогда не думал, что молодость может быть проклятьем. Было б мне хотя бы лет на десять больше...

Ладно, отставить сожаления. Неконструктивно. Открыл очередную рабочую тетрадь и начал покрывать листы, актуализируя свои представления о непрерывных спектрах дифференциальных операторов. Ничего, подтяну этот раздел, можно будет о вейвлетах подумать, скоро это направление станет и модным, и востребованным.

Та-а-ак... Ввожу символ Вейля произвольного оператора А... Последовательность центров шаров является фундаментальной и невозрастающей, а, значит, имеет предел...

На некоторое время я выпал из действительности, блуждая по бесконечномерным топологическим векторным пространствам и их отображениям. Очнулся от Пашкиного тычка под партой и сообразил, что уже некоторое время в затылок мне кто-то возбужденно сопит.

Биссектриса! Я медленно оглянулся на нависшую над моим плечом учительницу.

– Да все верно, – притопнула она. – Если банахово пространство рефлексивно, то единичный шар слабо компактен! Точно знаю!

Я с удивлением приподнял бровь. Она поняла:

– Я, между прочим, ученица Брадиса. Хорошая, – с гордостью сказала она. – Да и, вообще, это лишь третий курс. А вот откуда ты...

Она прервалась, цапнула с парты тетрадь для контрольных и быстро просмотрела мои ответы. Затем пришла очередь рабочей тетради. Похмыкивая, неторопливо пролистала несколько страниц, затем кивнула каким-то своим мыслям и сказал:

– На перемене задержись.

Боже, опять! С англичанкой тогда выкрутился, и пусть она меня время от времени препарирует взглядом, но вопросов больше не задает. Даже пару раз, под видом проверки знаний, подсовывала журналы с трудными для перевода местами. Смешно, но слово "digital" она пыталась вывести из "digit" в смысле "палец". Ха, "пальцевое управление..." О "цифре" в технике тут пока знают только специалисты.

Теперь придется "лепить горбатого" Биссектрисе. Ну... Все равно рано или поздно это придется делать и неоднократно. Потренируюсь.

Дежавю, натуральное дежавю. Опять дверь отсекает меня от коридора, опять я мнусь на стуле перед учителем.

– Ну, Андрей, рассказывай, – она оживленно наклонилась ко мне и чуть ли не облизнулась от предвкушения.

– Эээ... – начал я, – собственно... Пошло. Само. Вот.

– Познавательно, – кивнула она. – А дальше что было?

Я потеребил нос.

– А дальше Паштет нормально сдал и перешел в девятый, а я за пару недель закончил школьную программу и взялся за матан. Вот.

– Ага, – кивнула она еще раз. – Но между матаном и функциональным анализом есть небольшая дистанция. Во-о-от такусенькая, – она свела большой и указательный пальцы почти вплотную и посмотрела на меня левым глазом сквозь образовавшуюся щелку. – Семестров на пять.

– Ну, а что там такого? – прикинулся я валенком. – Матан, дискрет, урмат, дифуры... Да и я по верхам иду, бессистемно, для общей эрундиции... И целое лето было... И полсентября...

Она внимательно меня выслушала, помолчала.

– Ну да, ну да, – покивала, соглашаясь. – Но я себе это плохо представляю. Точнее, совсем никак не представляю. Ну-ка, разложи косинус в ряд Тейлора.

– Да не вопрос, первый семестр... – оживился я и набросал ответ. – Вот... Сходимость плюс-минус бесконечность.

– Так-так... А если заменить косинус на натуральный логарифм от один минус икс квадрат, какая сходимость?

– Эээ... – я призадумался, рассеяно шаря взглядом по темно-коричневой поверхности доски за ее спиной, – от минус единицы до единицы.

– В уме?!

– А что сложного? Ближайшая и единственная особая точка в пространстве комплексных чисел для логарифма – ноль. Достигается при икс равном единице. Отсюда область сходимости ряда вокруг нуля равна единице.

Биссектриса ошалело покосилась на меня, призадумалась, а потом покачала головой:

– Ну, можно и так... Или пойти другим путем: производная разлагается в геометрическую прогрессию, сходящуюся при модуле икс меньше единицы.

Теперь задумался я, прикидывая, потом кивнул:

– Да, так тоже можно, ведь дифференцирование-интегрирование не меняет радиус сходимости.

– Мда... – она серьезно посмотрела на меня. – И когда у тебя это прорезалось?

– В смысле, когда математика стала интересной? – ход ее мысли мне не понравился. – Весной, когда стало известно, что два класса сливают. Чтоб Паштету объяснить, сначала надо было самому понять. А понимать оказалось неожиданно интересно. И красиво.

– И английский у тебя тогда же изменился... Эля рассказывает регулярно, – она внимательно посмотрела на мою макушку и покачала головой. – Каким же местом ты, Андрюш, ударился? Эх... Научиться бы так прицельно бить... Да я бы работала, не покладая рук! На выходе из школы с дубиной! Никто бы не ушел обделенным!

Я засмеялся, представив.

Она пригорюнилась:

– Уходить в матшколу будешь? В двести тридцать девятую?

– Ни-ни-ни, – ужаснулся я. – Я на пару лекций на матмех сходил. По книгам быстрее темы понимаю. Так что – самостоятельно. Побуду какое-то время математическим дилетантом.

– Смотри... О! – встрепенулась она. – Я могу во Дворец Пионеров тебя сосватать, там кружок сильный, Сергей Евгеньевич Рукшин ведет. Подумай. Читать книги мало, даже если каким-то чудом тебе удается их понимать. Математика – это единственный предмет, который развивает мозг путем решения задач.

Я помолчал, быстро соображая. Права она, права... Как мне из-под этой правоты вывернуться?

– Понимаете, Светлана Павловна, боюсь я "спортивной математики". Они ж в кружках натаскивают на Олимпиады. Это – специализация, а я не хочу заужаться уже сейчас. Я готов в Олимпиадах участвовать. Но специально к ним готовиться – увольте. Да и почитал я в "Кванте" задачи прошлых Олимпиад... Они мне в основном по силам.

– На районную тебя записываю? – вычленила она главное.

Я обреченно вздохнул и махнул рукой:

– Пишите...

Суббота, 17 сентября 1977, утро

Ленинград, Измайловский пр.

Утром, в тот небольшой промежуток времени, когда родители уже ушли на работу, а я еще нет, извлек припрятанный в развалах журналов листочек и еще раз пробежался по списку. Швейная машинка вполне себе нормальную строчку дает. Теперь нужен материал для задуманного. И я накрутил телефонный диск.

– Квартира Сергеевых? Доброе утро, а Ваню можно?

В трубке раздалось удаляющееся пошаркивание, затем где-то вдали что-то забормотали, и вот мой торговый агент бурчит недовольное "аллё".

– Гагарин, привет.

– Привет... – голос его напрягся. – Кто это?

– Ммм... Москвич весенний, "Балканы", – я делаю паузу, дожидаясь, пока информация продерется сквозь еще сонные Ванюшкины извилины. – Вспомнил?

– А! Ага! – оживление на том конце провода. Ну да, комиссию он тогда получил знатную, да еще и в ресторане откушал. – Надо что?

– Так точно, – бодро откликнулся я, – ты сегодня на пост заступаешь? Дело есть.

– С обеда буду... Даже чуть раньше, часов с двенадцати, – с готовностью отрапортовал он.

– Отлично, – обрадовался я, – давай так... Я где-то в два – два пятнадцать к Думе подгребу, будь в пределах видимости, Ок?

– Может, что заранее подготовить? Ты скажи, я пройдусь пока.

– Эх, Гагарин, Гагарин... – с укоризной протянул я и добавил мечтательно, – в армию бы тебя отдать. Причем в войска связи.

– Это зачем? – растерялся он.

– Да чтоб назубок выучил правила радиообмена при общении по открытым линиям.

Гагарин закашлялся, потом уточнил вдруг севшим голосом:

– Значит – правда? А я думал, врут...

– Думал он... – проворчал я, – а чувство самосохранения в тебе спит глубоким сном? Ладно, встретимся – проинструктирую. И чтоб от зубов отскакивало потом.

В назначенное время Ванюша терся у подножия Думы. При виде меня в глазах его вспыхнула неподдельная радость, и он быстро-быстро доскреб палочкой остатки крем-брюле со дна картонного стаканчика.

Я с завистью огляделся, высматривая ближайшую точку продаж. Местное крем-брюле было одной из вновь приобретенных радостей жизни. Нет больше в мире такого мороженого, сделанного по ГОСТу аж сорок первого года. Нет и, увы, не будет. Хотя... А для чего здесь я?

Сначала я озадачил Гагарина поиском новых джинсов и кроссовок взамен тех, из которых я за лето вырос.

– Ливайс нужен, – дал я указание.

Греки поставляют нам диагоналевую саржу, как раз под этот лейбл пойдет. Значит – мне нужен образец для копирования.

"Так", – лениво ковыряясь уже во втором стаканчике, думал я, ожидая Ваню с добычей, – "пару рулонов джинсы куплю с заднего хода. Даже знаю у кого и где. Греческая – нормальная, разницы никто не заметит. Нитки... Нитки пойдут обувные нейлоновые, пару катушек с "Красного треугольника" у работяг куплю и проварю в луковой шелухе до цвета охры. Самое то будет. Штампы на карман джинсы еще, слава богу, не ставят. Ручной пресс для установки клепок и пуговиц найду. Что б в СССР да ручного пресса не найти? Решу. Оверлок и петлепробивочная машина – вот без них никак. Ну, на первых порах можно будет в Доме Быта договориться об использовании. Много ли мне надо? Минут пятнадцать поработать, пока они курят. А перекуры у них дли-и-инные. А там посмотрю, может куплю у кого старые-списанные. Решить бы еще, куда их ставить... Ну да ладно, вроде все складывается в первом приближении. Остается Ваню озадачить".

Мы зашли в "Чайку", и Ваня действительно озадачился:

– Зачем тебе эти наборы? – выпучил он глаза. – Их мореманам цеховики оптом заказывают. Тебе-то зачем?

– Денег предки мало дают, жмутся, – хмуро пояснил я, – а знаешь, сколько стоит вечером девушку выгулять на дискотеку во Дворце Молодежи? Ну, если не жаться, конечно? С соком манго там, бельгийскими конфетками и прочими прибамбасами? Много, причем от слова очень. Так что пора и мне вспомнить, что труд сделал из обезьяны человека.

– И что?!

– Во, посмотри рубашку, – я распахнул куртку. – Нормуль?

Гагарин с подозрением изучил, даже пощупал.

– Ну, нормуль. Хорошая. И что?

– Я сам сшил.

Ваня закашлялся.

– Врешь!

– Ха! У меня в этой области, между прочим, талант зарыт. Люблю и умею. Хобби такое. Так что, Ваня, будем сотрудничать дальше и глубже.

Он с большим сомнением воззрился на меня:

– В смысле, буду тебе эти наборы лейблов, пуговиц и заклепок у мореманов покупать?

– Не только, Ваня, не только. Еще ты сбывать будешь.

– Да меня местные за самострок... Если я попытаюсь втиснуться со своим...

– Спокойствие, Ваня, только спокойствие. Не через галёру, а дешево, через комки. За хороший процент для тебя, конечно. Я бы и сам, но у меня паспорта пока нет. Смотри, – начал делиться я своими расчетами, – я прикинул, себестоимость одной пары джинс порядка тридцати-сорока рублей.

– Себе... что?

– Стоимость всех расходуемых материалов, – пояснил я, раздраженно закатывая глаза к потолку, – джинсы я, когда налажусь, могу за вечер шить. Предположим, ты через комки... Все время разные, заметь, комки! Будешь сдавать по сто пятьдесят. Как думаешь, будут уходить?

– Ну, если самострок не слишком палевый...

– Обижаешь. Ты не отличишь.

– Это вряд ли, – усмехнулся он, – его всегда видно.

– Посмотрим, – я демонстрировал непоколебимую уверенность, и Ваню это несколько смущало.

– Если не палево, то за сто пятьдесят через комок улетит, – подвел он черту.

– Отлично. Значит, материал сороковник, комиссия семь процентов от цены – это десять с полтиной... Остается, округляя, сотня Двадцать тебе, устроит? С каждой проданной пары?

– А если возьмут?

– А что мы делаем плохого? Это даже не спекуляция. Шью я сам, никого не эксплуатирую. А что сильно похоже на оригинальные, так у нас статьи за это нет, и не скоро будет.

– И что, по двадцать пять пар в месяц будешь делать? – он хищно наклонился.

– Разогнался. Я тебе что, раб на галере, так пахать? Три-пять в месяц. Столько мне пока хватит. Ну, по рукам? – спросил я, уже не сомневаясь в ответе.

Оставив Ваню дожевывать обед, я расплатился и ушел.

"Лед тронулся! Лед тронулся, господа присяжные заседатели" – усмехнулся я парапету канала Грибоедова и, пройдя всего несколько шагов, остановился, как громом пораженный. Между фонарными столбами, поперек дороги раскачивалась на ветру растяжка, приглашающая на спектакль "Разговор с Лицинием" в театр комедии.

– О как! – пробормотал я вполголоса, отойдя от столбняка, – нет, ребята, пулемета я вам не дам. А вот "Красную звезду" перечитаю.

Воскресенье, 25 сентября 1977, день

Павловский парк

Середина сентября выдалась хоть и сухой, но зябкой и ветреной, словно хотела побыстрее намекнуть школьникам, что все, баста, каникулы закончилось, пора впрягаться. Но потом природа смилостивилась, и днями парным воздухом разливалось по улицам и дворам бабье лето. С утра, если выйти чуть с запасом, можно было неторопливо идти вдоль фасадов по солнечной стороне и беззаботно щуриться, впитывая лицом ласковое тепло.

В такие моменты в теле тугой струной вибрировала радость жизни, и я физически ощущал правильность всего происходящего. Где-то далеко, в сумраке прошлого, осталось циничное будущее с людьми, которых уже ничем нельзя удивить. Пусть, твердил я про себя, пусть лучше придут те, кто умеет жить щедро, отдавая так, что, вопреки всем законам природы, у них прибывает и не кончается. Пусть, молил я, пусть то жуткое будущее разойдется в потоке времени, как расходится в океане извергнутое осьминогом чернильное пятно – без следа. И кол тому будущему в могилу, заканчивал я тихим шепотом свою утреннюю молитву.

Впрочем, было понятно, что эти теплые дни ненадолго, и сегодня мы провожали этот отблеск лета. Моя идея добраться до Павловска, высказанная в узком кругу, мгновенно стала достоянием класса и вызвала такой энтузиазм, что мне стало стыдно за корыстный эгоизм.

Выехали рано и потому поспели в еще почти безлюдный парк. Искрился иней на хмурой от утреннего морозца траве, свежий осенний воздух был как горная река на мелководье, прозрачен до невозможности, а под ногами шныряли, выпрашивая подачки, яркие белки.

Наш смех разливался по аллеям, разгоняя сонную тишь, и время летело незаметно. Было все: и пятнашки на опушке до счастливого румянца, и веселая "вышибала" и, под конец, окучивание "картошки" под преувеличенно жалобное повизгивание жертв. Затем сваленные в центр импровизированного стола бутерброды подарили нам ленивую сытость. Осоловев, мы мелкими глотками прихлебывали разлитый из цветастых китайских термосов обжигающе-горячий чай, а сложенный из тоненьких березовых прутиков костерок овевал нас горьковатым дымком.

– Вот и лето прошло... – промычал я, многозначительно поглядывая на почти голый дуб.

– Мне и вправду везло, только этого мало? – уточнила Яська, привалившаяся спиной к тому же стволу, что и я.

– Угу... – дурачась, слегка притиснул ее. Хорошо, сразу с правого бока теплее стало.

– Дурачина, – она легонько хлопнула меня по плечу, освобождаясь.

Смеюсь, нехотя ее отпуская, и, запрокинув голову, смотрю в небо.

Везло мне, везло, только этого мало. Лишь теперь, после полугода активного брейнсерфинга до меня стала доходить вся грандиозность взваленной на себя миссии. Все чаще перед мысленным взором вставал образ муравья, пыжащегося сдвинуть гору. Тогда меня охватывала паника, и я прибегал к испытанному приему: вспоминал Архимеда с его "дайте мне точку опоры" и опять искал критические моменты в состоявшейся истории, когда случайное движение, иногда всего одного или нескольких действующих лиц, приводило к грандиозному обвалу. Да, я могу выступить корректором в таких точках, могу и выступлю. Но хватит ли этого?

Яська нетерпеливо ткнула меня в бок острым локтем:

– Ну, о чем задумался, детина?

– Да вот, – вздыхаю я, – надо болящую навестить. Пойдем, зайдем после?

Она загадочно смотрит на меня и чему-то улыбается, потом отвечает:

– Конечно.

Я киваю и опять заглядываюсь на небо. Томка вчера умудрилась свалиться с простудой, и теперь у меня есть благовидный предлог зайти в гости без приглашения. Давненько я там не был, аж с весны...

Обвел взглядом наш привал. Пашка поторопился добыть из-под тоненького слоя золы картошку и перебрасывает ее с ладони на ладонь. Сейчас хрустеть будет... Ан нет, хрустеть будет Ирка, для нее достал. Ара с Семой по очереди травят девчонкам анекдоты. Вроде бы никто к нам не прислушивается, только Зорька иногда бросает от соседнего дуба контрольный взгляд мне в голову. Вот ведь... То ли я был в прошлый раз менее внимателен, то ли в этот раз ее тянет ко мне сильнее.

Повернулся к Ясе и тихо вопросил в ушко:

– Ну, как там? В общем, если?

– Уже лучше, – мой некузявый вопрос не поставил Яську в тупик. Она призадумалась, формулируя, а потом прыснула, что-то вспомнив, и посмотрела на меня смеющимися глазами, – Томка такая забавная сейчас бывает, ей-ей! Раньше, в конце августа, бывало, как замрет с такой мечтательной улыбкой... Аж завидки брали. Иногда приходилось ее щипать, чтоб вернулась на Землю.

– Очень мило, – фыркнул я раздраженно, – ты уверена, что надо мне это рассказывать?

– Погоди, не торопись... – Яся слегка толкнула меня плечом в плечо. – Я ж сказала – "раньше".

Я зарычал и попробовал встряхнуть ее за шиворот:

– Не испытывай мое терпение, женщина!

Яська жизнерадостно взвизгнула, и Зорька метнула в нее взгляд, полный ревнивой муки.

– Да ладно, ладно! – после чего неторопливо взбила растрепавшуюся челку, насмешливо стрельнула глазами в сторону Зорьки и зашептала, сладко щекоча теплым воздухом мое ухо, – а сейчас у нее порой возникает такое обескураженно-недоумевающее выражение. Ну, вроде как, "во что это я вляпалась и как это могло со мной случиться?" Понимаешь?!

Я довольно улыбнулся, потянулся и, вставая, подвел итог:

– Это хорошо. Заглянем в гости. Пойду, кленовых листьев наберу.

Тот же день, вечер,

Ленинград, Измайловский переулок

Я вдавил звонок и глубоко вдохнул, пытаясь успокоить грохочущее сердце. Яся покосилась на меня с легкой улыбкой и выставила перед собой багрянец листьев. Лязгнул крюк, открылась дверь, и она шагнула в прихожку. Я выдержал небольшую паузу и зашел следом. Увидев меня, мама Люба, успевшая уже потискать Ясю, подобралась.

– Ну, здравствуй, Андрей. Давно не заходил, – многозначительно сказала она.

– Здравствуйте. Да вот, все как-то... То каникулы, то... – я замялся, подбирая слово, – то другое. Да.

– И... – она остро посмотрела на меня, вытирая руки о передник, – решил зайти, наконец?

Яся скинула резиновые сапожки, пальто и в припрыжку исчезла в глубине квартиры. Я проводил ее взглядом, принюхался к тонкому и отдаленно знакомому аромату, пытаясь вспомнить, где с ним встречался, затем махнул рукой:

– Да разберемся мы... – мама понимающе кивнула, и я с облегчением перевел разговор с неудобной темы, – что у нее? Врача вызывали?

– Ангина.

– Температура высокая? – деловито поинтересовался я, вешая куртку на вешалку.

– Тридцать девять с половиной, – пожаловалась мама.

– Ууу... – обеспокоенно вырвалось из меня.

В голове молнией мелькнуло:

"Как бы осложнение на почки не получить", – и мозг без задержки выкинул на язык:

– Тогда антибиотик из цефалоспоринов, аспирин, чем-нибудь десенсибилизирующим прикрыться, например – супрастином, и много-много питья. Сладкий чай с лимоном, морс кисленький – три литра на день. И строгий постельный режим не менее, чем на неделю.

– Как, как? – заинтересовалась мама, хватая лежащий рядом с телефоном огрызок карандаша, – дай запишу. Це-фа что?

– Пишите, – уверенно сказал я и продиктовал по слогам, – це-фа-лек-син, по пятьсот миллиграмм. Берите сразу три упаковки, там по три таблетки в день идет, вам как раз на десять дней приема хватит.

Мама быстро зачирикала на листке.

И тут до меня дошло:

"Мля... Ты бы еще из пятого поколения антибиотик предложил..."

Мама опустила бумажку в карман передника.

– Эээ... Ну... А если в аптеке не будет или без рецепта не дают, – замямлил я, примериваясь, как выбраться из ловушки, в которую сам же себя загнал, – то оксациллин или эритромицин. Да, так даже лучше будет!

– Оксациллин врач и прописала, – кивнула мама. – Минут двадцать как ушла.

"Ах, так вот откуда такой знакомый аромат!" – я чуть не хлопнул себя по лбу. – "Ну да, на одном, видимо, участке живем. А это мне крупно повезло, что разошлись. Вот смеху-то было б... Только тут моей клоунады с ней не видели".

Щеки запылали нездоровым жаром.

– В медицину пойдешь? – заинтересовалась мама Люба моими неожиданными познаниями.

Я поймал себя на том, что сверлю жадным взглядом карман ее передника и отвел глаза.

– Не уверен... У меня в последнее время математика отлично пошла. Да что там пошла – полетела просто, – начал я закладывать фундамент будущей легенды. – Так что и на точные науки могу пойти. Но время еще есть обдумать.

– Да, до конца этого класса можно еще выбирать, – легко согласилась мама, – ну... Иди к болящей, только не долго. А потом на кухню, чаю попьем.

Я зашел в Томину комнату. Да, серьезно ее пробрало. Обессиленно прикрытые глаза обметаны темными полукружьями, на побледневших губах ломкая корочка, припухлости под углами челюстей... Присел на край кровати и положил руку на сухой пылающий лоб. Как бы не за сорок уже.

– Привет...

Приоткрыла глаза и послала слабую извиняющуюся улыбку.

Заставил себя убрать руку и озабоченно спросил:

– Аспирин пила?

Она через силу кивнула.

– Давно?

Скосила глаза на настенные часы и прошептала слабым голосом:

– С полчаса назад.

– А, хорошо... Сейчас должен будет подействовать. Молоком запивала?

Отрицательно качнула головой.

"Вот двоечница!" – я в сердцах воскликнул про себя, – "не сказала, что аспирин надо обязательно запивать молоком. Ууу... Встречу – накажу!"

– Голова болит?

– Да... – жалобно пискнула она и поморщилась.

– Ну, милая, – я положил пальцы ей на виски и помассировал круговыми движениями, – потерпи, скоро пройдет.

Откуда-то из-за плеча долетело приглушенное Яськино фырканье. Я проигнорировал.

Взял двумя пальцами беззащитное ушко и скатал в трубочку. Отпустил.

– Точно, мягкое как тряпочка... Как я и подозревал.

Тома улыбнулась, легко-легко, самым краешком губ. Довернула голову на подушке и какое-то время мы просто молча смотрели друг другу в глаза. Лицо ее постепенно приобрело умиротворенный оттенок, затем она чуть заметно поморщилась, и веки смежились.

Я понял:

– Ну... Отдыхай. Мы пойдем...

Она чуть двинула головой, отпуская, и мы с Ясей на цыпочках двинулись на выход. От дверей я оглянулся: Тома тихонько улыбалась в полутемный потолок.