Текст книги "Отчего бывает радуга"

Автор книги: Михаил Клименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

У меня снова возникло такое ощущение, как будто я только что вернулся домой из далеких и долгих странствий.

– Лариса, – сказал я, – когда ты подбежала к нам, я вспомнил, что ты говорила мне о ней, о Жене. А до той минуты и не догадывался, что это именно она и есть.

– Что говорить... Ведь мы считали, что она утонула. Ах, Женя, Женя! А как мама узнает?..

– Ее надо подготовить, – сказал я. – Вначале надо сообщить вашему отцу.

– Мама же все знает! – неожиданно заявила Женя. – Она ведь цветы мне посылала с братом Диомидом – розы. И велела ждать и терпеть... И не плакать до самой встречи... Он мне говорил...

Так вот для чего он покупал розы! Мы переглянулись с Ларисой и ничего не стали объяснять Жене.

Приехала медицинская машина, а за ней милицейская. Из широченной двери пепельно-черного сеновала вышел и побежал к машине Руслан. Я его даже не сразу узнал, видя его в обычной разноцветной одежде.

Мы пошли к угрюмому сеновалу, где перед дверью уже стояли две автомашины, мотоцикл и толпилось немало народу.

Навстречу нам быстро шел высокий строгий человек. Из-под его плаща виднелся краешек белого халата.

– Вас как зовут, девочка? – спросил он. – Женя? Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – пожав плечами, тихо проговорила она.

Врач горько усмехнулся.

– Ну, пойдемте, Женя, в машину, – сказал он. – Здесь еще свежо. Скоро мы вас отвезем домой...

Когда мы проходили мимо широко открытой двери диковинного сооружения, я приостановился. Из внутреннего полумрака пустого строения, как бы проявляясь на фоне темного экрана, к обширному проему двери рядом с Горшиным шел Ниготков. Он был уже не ниготкового цвета. Обычного цвета лицо, руки, обычного цвета одежда. Только на коленях его песочно-серые брюки были мокрыми и поэтому казались черными, будто заплатанными.

Следом за ним торопко шагал тот дядя, который отдал мне Джека...

Выйдя из сеновала, Ниготков мельком взглянул на меня, сделал рукой неопределенное движение...

– Жаль, – сказал он, – не удалось мне с тобой по-настоящему побеседовать...

– Побеседуйте, Демид Велимирович, лучше с прокурором.

– Все порушили... – провещал он и неожиданно остановился передо мной, стоял на кривоватых ногах неподвижно, как на деревянных. – Все погубите! Уж и водицы живой испить нет источника! И ты – запомни это – душу в мертвую воду не вдохнешь.

– Вам кажется, что вы мудрый хитрец, Ниготков. Но вы просто помешались. Раз ценой другой жизни взялись вроде бы оживлять воду! Но в обмен на жизнь ребенка вы никогда не напьетесь, Ниготков. Вы уже пили, да только что-то у вас все губы пересыхают.

В глазах его проступила перламутровая муть. Не знаю, было ли ему что сказать. Раньше не говорил. А теперь не было времени. Повернулся он и, будто и не останавливался, потопал за тем дядей, имени которого я не знал.

Ко мне подошли Лариса и Женя. Поверх нелепой рубахи на плечи девочки был накинут чей-то плащ.

– Мы сейчас уезжаем, – сказала Лариса. – Здесь так врачи решили, что в этой деревеньке Подлунной Женю у кого-то там уложат спать. Уж сколько проспит, но непременно сейчас же. Ей это совершенно необходимо, потому что она ночь не спала, да и нервно истощена. А то ведь пока еще до Остинки добираться, да потом на электричке...

Я видел, что Лариса взволнована и говорит, говорит...

– Совершенно верно, – прервал я ее. – Прежде всего надо сделать все, чтоб к ней начали возвращаться силы. А обследования – это дело третье. И нечего ее тормошить. Хотя она вот и улыбается. А ведь устала.

– Да не устала я.

– Не устала! – вроде бы строго сказал я. А она все с лету понимала, видела, какая это у меня строгость.

– Вы, Костя, – сказала она, завязывая на груди рукава плаща, – сильней меня устали.

– Это почему же? – удивился я. – Я ведь взрослый.

– И потом он все-таки мужчина, – сказала Лариса.

– Ну и что, – сказала она. – Я привыкла к тернистому пути, а вы нет.

– Ох, ну и Женя!.. – вздохнула Лариса. – Слова-то у тебя какие: "тернистый путь"! Я просто мечтаю, чтобы ты стала обыкновенной девочкой.

– Да уж ладно, стану, – поглядывая то на меня, то на Ларису, сказала она.

Мы сели во врачебную машину. Доехали до деревни Подлипки. Там по мосту переехали через реку и скоро были в деревне Подлунной.

В доме полной немолодой женщины – у сердобольной и предельно участливой Татьяны Петровны – Женю напоили теплым молоком с медом и уложили спать. Лариса уехала на станцию Остинку с врачами, которые должны были вернуться за Женей в полдень. В доме с девочкой осталась одна хозяйка. Татьяна Петровна села у окна вязать – специально, чтоб ее однообразное занятие успокоило и усыпило Женю.

С берега реки я вернулся часа через три. Если б не дождь, краем захвативший деревню (от которого я спрятался под какой-то обширной крышей, где похрамывала одинокая лошадь), я пришел бы к дому Татьяны Петровны в полдень, как собирался. А пришел вовремя. Женя, видно, давно уже проснулась и скучала.

Я увидел ее во дворе. Она сидела на коротком изрубленном бревне, около поленницы в глубине двора. Вначале и не узнал ее, подумал, что это какая-нибудь здешняя, деревенская девочка. Не узнал, может, потому, что солнце не светило, было пасмурно из-за обширной, стороной шедшей тучи. Женя была в светло-желтой кофте и светло-голубой юбке. Когда я вошел в калитку, она увидала меня, поднялась и через сырую дворовую лужайку побежала мне навстречу.

– Доброе утро, – печально и светло улыбаясь, тихо сказала она и повисла у меня на руке.

– Привет, привет! – остановился я. – Как самочувствие? Выспалась уже?

– Да... Что-то заволновалась во сне и проснулась. Но спать не хочу больше. Ничуточки.

– Тебе бы побегать, попрыгать, поскакать или искупаться, чтоб устала как чертенок. Вот тогда выспалась бы.

– Костя, а знаете что!.. Скажите, а вы знаете, до железной дороги очень далеко?

– Нет, километров пять.

– Правда, ведь можно пойти пешком?

– Тебе не разрешат. Ты слишком слаба.

– Как мне хочется идти, идти но лесу или по лугам!.. Вы видели, сколько цветов в лесу? Пойдемте, Костя! Правда, я дойду!

– Посмотрим. Если дождя не будет.

– Да он уже был.

В калитку быстро вошла Татьяна Петровна. В зеленом с белыми цветочками фартуке, полная, с заботой и старанием в самом облике, торопливо шла к нам, держа что-то в руках.

– Ну-ка, на вот, примерь. – Подала она Жене синие сандалии. – Впору будут...

Женя побежала к изрубленному бревну, где сидела. Села там, надела носки, сандалии. Вернулась к нам.

– Ну подошли? – наклоняясь, опасливо спросила Татьяна Петровна. Подошли, подошли! Вот и хорошо. Теперь доедешь. Скоро и машина прибудет. Тут близко. Они мигом управятся...

– А мы пешком пойдем, – сказал я.

– Ох, ну смотрите, – видно не имея обыкновения слишком настаивать на своем, примирилась Татьяна Петровна. – Пойдемте, хоть поешьте на дорогу.

Мы отказались. Не хотели есть.

Она быстро ушла в дом. Так и есть: скоро вернулась с сеткой, набитой всякой едой.

– Нате на дорогу.

– Татьяна Петровна, да когда же мы съедим все это? – засмеялся я.

– Бери, бери! Будет охота – поедите. А нет, так все равно меня ругать не будете. Дома поедите.

Мы вышли из ограды.

– А ну-ка, стойте...

Татьяна Петровна торопливо пошла вдоль оград. Через два-три двора остановилась. Там около чьих-то ворот стояла запряженная лошадь. Длинный пожилой мужчина в черном пиджаке и темно-синих брюках брал с телеги охапки свежескошенной травы и бросал за ограду. Рукой показывая на нас, Татьяна Петровна что-то все говорила ему, а он продолжал заниматься своим делом. Отвязал лошадь, подъехал к нам. Поздоровался.

– Ну, вот и доедете, – подошла и довольно сказала Татьяна Петровна, – и я буду спокойна.

Такая в общем-то обыкновенность, а Женя была счастлива. Я видел. Как же ей было интересно! Чти вдруг оказалось: на телеге поедем к железной дороге, сидя на траве. И повезет нас по лугам и через лес эта буланая, усыпанная охвостьями сена лошадка. А этот загорелый молчаливый мужчина в сапогах вроде бы сердито будет покрикивать на лошадку: "Но-о!.. Пошла!.."

Я помог Жене взобраться на телегу. Она села посредине, в ворох привядшей травы. И, видно, боялась, что кто-то вдруг отменит все это...

– А ты, паренек, садись с той стороны, – сказал мужчина. – Чтоб не переваливать... Что, поехали?

– До свидания, детки! В гости приезжайте.

Женя еще несколько раз крикнула "до свидания". А Татьяна Петровна, одной рукой держа фартук, стояла около своих ворот и махала нам вслед...

И покатили мы, затарахтела телега. У края деревни выскочили откуда-то, звонко лая, две-три собачонки. Колеса мягко стучали по прибитой дождем пыли. Сзади от колес вверх летели и ложились вдоль двух белесых полосок свежего следа спрессованные пластинки земли.

Скоро мы оказались в березовом лесу. Неторопливо спустились в низинку, поросшую густой травой, камышом и осокой. По деревянному мостку миновали тихий ручей. Стали подниматься вверх. Медленно, полого – все выше, выше...

Быстро, вдруг вышло из-за тучи солнце.

И все вокруг осветилось – ярко, до боли в глазах. Заискрилась вдоль дороги трава. Влажно и горячо засветились листья деревьев, по которым только что перед нами прошумел дождь.

Березовый лес мало-помалу кончался. Все ясней открывались далекие, обширные пространства. Лишь там и сям посреди густых трав стояли одинокие и небольшими группами сосны, да кое-где живописные островки кустов. Ясно, далеко видны были густо-зеленые луга. А голубоватые лесистые холмы простирались до самого горизонта.

– А что там синее? – спросил я. – Там озеро?

– Где?.. Не-ет, это там лен, – ответил Иван Трофимович. – А там справа – пар. А за льном, там озимые будут.

– А то что, белое? Будто цветущий сад?

– Это гречиха цветет. Но-о!.. Пошла!..

Некоторое время ехали молча.

– Ой, смотрите!.. – коснулась моего плеча Женя.

Я обернулся.

Когда она появилась?

Радуга!

– Какая красивая... – восторженно прошептала Женя.

Великолепная широкая радуга повисла над лесом, яркая и чистая повисла, казалось, над всем миром и видна была отовсюду.

Такое было ощущение, что вся земля была здесь, в пределах дальнего горизонта, и все люди жили на этой красивой земле, увенчанной великолепной высокой радугой. Было такое чувство, что все люди на минуту оторвались от своих дел и теперь, будучи в разных местах – но все в одно время! – стояли и глядели на это диво, которое не длится долго.

И Иван Трофимович обернулся, несколько мгновений как бы оценивающе глядел на красно-желто-зелено-синюю дугу, поглядел так, будто она была особой приметой и принадлежностью его деревни, и коротко, убежденно сказал:

– Радуга!.. Радость-отрада. А вон за вами, кажись, едут.

Он свернул с дороги, остановил лошадь.

Навстречу нам по прямому участку дороги мчалась врачебная машина. Не приостановившись, пронеслась мимо и укатила.

– Эк их! – круто оборачиваясь вслед машине, удивленно воскликнул старик. – Неужели не признали они нас?

– Подождем на обочине, – сказал я. – Может, вернутся.

– Да что их на телеге ждать! Машина быстрая, догонит!

Я кивнул на Женю.

– Пусть посмотрит...

Женя сидела на траве посреди телеги, повернувшись назад, к задним колесам. Положив подбородок в ладони, а локтями опершись на колени, задумчиво глядела на радугу.

– Много красного цвету в радуге, – после недолгого молчания, как бы в назидание нам, сказал Иван Трофимович, – значит, скоро быть ветру.

Женя, как будто этот вопрос давно и неотступно ее занимал, но она о нем забыла, а теперь вдруг вспомнила, обернулась и спросила:

– А отчего бывает радуга?

Я не знал, как ей ответить попроще, не отвлеченно. Не стал, не хотелось ей объяснять, что это солнечный спектр в пространстве дождевых капель. Поэтому я, как бы повторив слова Ивана Трофимовича, просто сказал:

– Радуга – это радость солнца.

– Радость солнца... Она и для радости людей, да? – настороженно спросила она, хотя в тоне ее голоса слышен был ответ, слышна была убежденность, что это именно так, но спросила, чтобы услышать мое подтверждение.

– Я думаю, прежде всего для радости людей, раз люди видят радость солнца. У людей, когда они видят радугу, радость не меньше, чем у солнца. Потому что они видят радугу все вместе. Вот как мы втроем... И видят в одно время. Все в одно время. Вот идет дождь вдалеке... Когда идет дождь, все дождинки вместе, как самое чистое, живое зеркало, в которое глядится солнце.

– Ой, волк!.. – вдруг взвизгнула и ухватилась за мое плечо Женя.

– Да где волк?.. – содрогнулся от ее крайне неожиданного вскрика и спросил я.

– Он же сюда бежит!

– Да собака какая-то... – повернувшись, безразлично протянул Иван Трофимович.

– Джек! Дуралей!.. – весело закричал я.

Оттуда, где, как озеро, синел цветущий лен, напрямик по высокой траве несся Джек. Первым делом, сумасшедший от радости, обежал несколько раз вокруг нашей подводы. Я позвал его. Он вскочил к нам на телегу. Радостно хлопал по траве хвостом, взвизгивал, глаза его собачьи сияли!

– Вы его знаете? – удивилась Женя.

– А как ты думаешь, он меня знает? Нет, мы с ним" не делаем такой вид, что вовсе незнакомы. Эх ты, Джек, собака! – тряс я его за загривок. – И до чего ж ты всем надоел, до чего мешаешь! Да только не нам, правда, Женя?

– Ой, ну ничего себе, правда!.. Даже с собакой поедем. Смотрите, ему за ухо цветок даже прицепился!.. – заливисто расхохоталась она.

– Это репей. Не говори ему.