Текст книги "Флотоводцы и мореплаватели Екатерины Великой"

Автор книги: Михаил Ципоруха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Плывут на боте «иногда парусом, а иногда в тихую погоду греблею, бывают в пути от четырех до шести недель и более, а пищу имеют показанным тестом, которое, долговременно лежа, прокиснет и провоняет. Однако и тем довольствуются. И от такой худой пищи, також, от холоду и мокроты, ноги у промышленников нечувствительны бывают. И приходят в такую слабость, что и умирают в том судне и приехавши в Датскую землю».

Корнилов сообщил о своих наблюдениях при проведении зимовок на Шпицбергене, которые ранее уже излагал Ломоносову при их встречах в предшествующих годах: «Будучи же в зимовании на Шпицбергене им примечено, что от 15 августа по 10 октября солнце ночью невидимо станет. А хотя зори и видимы, но и то только до 4 ноября. А от 4 ноября по 15 генваря днем и во всю ночь – темнота. А с 15 генваря по 14 февраля зори паки видимы. Ас 14 февраля солнце покажется и с марта, с последних чисел, закату не имеет по 15 августа».

«Когда он, Корнилов, в вышеписанных местах зимовал, то жил в избе, привезенной с собою, и топил привозными ж на судах дровами; и воду пресную от города Архангельского привозил; а на Шпицбергене воду пресную получал из озер и из текущих из гор ручьев, також и на льдах от солнца талую и от дождей налитую, – где способнее.

А на каждом их промышленном судне бывает людей по величине оного, от 10 до 15 человек и более…

На Шпицбергене частые высокие каменные, а между ними ледяные горы; и как на оных, так и где между ними небольшие ровные места – каменные и глинистые – есть; никакого лесу не растет; и трава простая, без цветков, вырастает не более вершка; которою олени питаются.

На том же Шпицбергене–острове ловлены им были олени, песцы черные и белые, медведи белые ж; а черных медведей нет. Имеются и птицы – дикие гуси, чайки наподобие утки, гагарки, ныртыши, чистики, куропатки–чайки; из коих он с товарищами на пищу ловили».

По поводу Новой Земли он сообщил следующее: «К Новой Земле он, Корнилов, ходил одно лето и был в той земли на одном конце, называемом Ворота; которых конец лежит к Вайгачу–острову и где лежит проход со океана в Карское море между Новой Землей и Вайгачем; а Карское море между Новой Землей к устью Оби–реки.

На земле ж оной трава мала. Так, как и на Шпицбергене, горы имеются, такие ж каменные, только не острые; и лесу никакого не растет же, а звери и птицы такие ж, какие и в Шпицбергене видел; да сверх оных, в той Новой Земле имеются из птиц лебеди, а из зверей – волки и лисицы.

Воду и дрова от города Архангельского брал и в Новой Земле получал.

Так же, как и в Шпицбергене, солнце, в бытность его, в июле и в августе месяцах закату не имело, а как в прочие месяцы темнота ль, или от солнца и от гор свет бывает, о том он не знает.

У оной земли иностранных судов не видал.

В пути ж он бывал от города Архангельского в способную погоду до Новой Земли, коя ближе Шпицбергена, от 4 до 5 дней, а до Шпицбергена – от 8 до 10 дней. А когда случаются ветры противные, то идут до Новой Земли недели по две, а до Шпицбергена по месяцу и более. Возвращался ж к городу Архангельскому до Покрова и позже [11] 11
  т. е. до 1 октября по ст. стилю и позже. – Авт.


[Закрыть] ».

Рассказал Корнилов Комиссии о спасении им четырех промышленников, невольных многолетних зимовщиков на Шпицбергене из артели Алексея Химкова. В 1743 г. кормщик Алексей Химков с четырнадцатью промышленниками отправился к Шпицбергену на зверобойный промысел. Буря занесла поморскую лодью к восточным, мало посещавшимся в то время берегам о. Малый Берун архипелага Шпицберген (теперь о. Эдж). Тяжелые льды сжали судно и грозили гибелью промышленникам.

Четверо из них – Алексей и Иван Химковы, Степан Шарапов и Федор Веригин – пошли по льду на берег для того, чтобы отыскать для зимовки избу, ранее построенную мезенскими промышленниками. Найдя избу и переночевав в ней, они возвратились к тому месту на берегу, где вышли на остров. Лодью они не увидали, ее либо унесло штормом, либо раздавило льдами.

Поморы остались на острове и прожили там 6 лет и 3 месяца. Пищу они добывали охотой на оленей, песцов и белых медведей. Цингой заболел лишь Веригин под конец пребывания на острове, когда отказался пить свежую оленью кровь.

Случайно к месту зимовки 15 августа 1749 г. подошло промысловое судно Амоса Корнилова, который и вывез трех оставшихся в живых поморов. Об этом спасении Корнилов рассказал Морской Российских флотов Комиссии так: «От 1720 году в разные лета случилось в пяти годах, что все промышленные суда у Шпицбергена во льдах раздавило. И в каждом году судов от семи до осьми погибло, от которых и людей менее десятой части осталось. И из оных некоторые спасли свой живот выездом на малых ботах в Норвегию, а четыре человека жили 6 лет на Шпицбергене без хлеба и без одежды, довольствуясь одним оленьим мясом; а платье носили из оленьих кож.

В те 6 лет никто для промыслов на Шпицберген для опасности от льдов не ходил; и оные четыре человека вывезены к городу Архангельскому на судне его, Корнилова, в (1749) году; которое тогда было послано для разведывания промыслу».

Сообщения Мезенского уезда Окладниковой слободы государственных крестьян Федора Рогачева и Павла Мясникова, а также Мезенского уезда слободки Кузнецовой государственного крестьянина Василия Серкова ничего существенного к сообщению Амоса Корнилова не добавили. Только Мясников уточнил, что «в прошлых 1762 и 1763 годах до Шпицбергена за льдами он и прочие промышленники не доходили, и назад к городу Архангельскому с половины пути и меньше возвращались»[2, с. 242–248].

Во время бесед членов Морской Российских флотов Комиссии с поморами Ломоносов не присутствовал. Лишь 12 марта 1764 г. Комиссия постановила для заслушивания записи показаний поморов и матросов в целом «и господина Ломоносова призвать».

Вероятнее всего, во время посещения Петербурга Амос Корнилов посетил Ломоносова и рассказал ему о расспросах Комиссии и о ее желании иметь список опытных кормщиков, которых желательно использовать при подготовке и проведении экспедиции в Сибирский океан. Уже 8 марта Ломоносов представил Комиссии записку с именами 10 «поморских промышленников, способнейших к северному мореплаванию».

Морская Российских флотов Комиссия письменного решения по проекту Ломоносова не вынесла. «Краткое описание» и материал по опросу матросов и поморов был передан в Адмиралтейств– коллегию.

А что же Ломоносов? Вероятно, рассказы Корнилова и других поморов о льдах и течениях в районе Шпицбергена привели его к мысли о необходимости пересмотра своей точки зрения, заключающейся в утверждении невозможности и непригодности для мореплавания северо–западного прохода в Восточный океан.

В связи с этим Ломоносов составил «Прибавление первое» к «Краткому описанию» и передал ее непосредственно в Адмиралтейств–коллегию. В ее состав в 1764 г. входили: в качестве председательствующего престарелый адмирал И. Л. Талызин, затем адмирал С. И. Мордвинов, который фактически управлял коллегией и докладывал императрице, автор сочинений по навигации и морской астрономии; генерал–поручик граф И. Г. Чернышев, стремившийся стать первым лицом в коллегии, в какой то степени покровительствовавший М. В. Ломоносову; капитан 1-го ранга И. М. Селиванов, занимавший должность генерал–кригс–комиссара; генерал–майор И. Л. Голенищев–Кутузов, генерал– интендант, директор Морского корпуса; вице–адмирал Ф. М. Селиванов, генерал–контролер; генерал майор И. Ромбург, генерал–казначей; генерал–поручик И. В. Демидов, генерал–цехмейстер; вицеадмирал Г. А. Спиридов, главный командир Ревельского порта и будущий герой Чесмы; вице–адмирал А. И. Нагаев, выдающийся гидрограф и ученый моряк, главный командир Кронштадского порта.

Ломоносов начал «Прибавление первое» таким утверждением: «По новым известиям от Грумантских и Новоземельских промышленников, явствует, что поиск морского пути по северу на восток удобнее начать можно от западного Грумантского берегу, нежели с Новой Земли»[3, с. 501]. Далее он изложил свои соображения, вытекающие из его представлений о характере береговой черты северных побережий американского континента и течений в том районе.

Он заключает, что на обратном пути из Восточного океана следует плыть в большом отдалении от сибирских берегов мимо Новой Земли. Ломоносов не рекомендует связывать исследования морских путей в Восточный океан с китоловными или другими промыслами, а сосредоточиться на главном – нахождении нового мореходного пути.

В качестве предохранительных мер он предложил построить зимовье на берегу залива Клокбай на западном побережье архипелага Шпицберген, доставив туда дом и хранилище для провианта, снастей и инструментов в разобранном виде. Он предложил провиант завести на три года для питания 60—100 человек.

Из Клокбая экспедиция должна направиться на северо–запад для достижения северного побережья Америки и следовать вдоль него до восточно–северного Сибирского носа (т. е. до самого восточного мыса Чукотки). Если же северный берег Северной Америки простирается в очень высоких широтах (около 85–86 градусов с. ш.) и льды будут умножаться и преграждать наглухо путь судам, и особенно когда закончится июль месяц, то следует возвратиться назад и зимовать в Клокбае, если в Колу дойти не успеют. А на следующий год он рекомендовал повторить попытку пройти в Восточный океан.

И наконец 14 мая 1764 г. в Адмиралтейств–коллегию потупили два указа императрицы. В одном было предписано возобновить на Шпицбергене китовый промысел и выделить на это до 20 тыс. рублей. Об этом был осведомлен Сенат. А второй, где говорилось об истинных целях экспедиции, считался секретным даже от Сената. Во втором указе было сказано:

«Секретной указ нашей Адмиралтейств–коллегии.

Для пользы мореплавания и купечества на восток, наших верных подданных, за благо избрали мы учинить поиск морского проходу Северным океаном в Камчатку, и далее.

Того ради всемилостивейше повелеваем, не упуская времени, положить сему предприятию начало нынешним летом, под именем возобновления китовых и других, звериных и рыбных промыслов на Шпицбергене, таким образом:

1. Начать оный путь от городу Архангельского до западных берегов острова Большого Шпицбергена, оттуда идтить в открытое море, в вест, склоняясь к норду, до ближайших берегов Гренландских, которых достигнув, простираться подле оного на правую руку, к западно–северному мысу Северной Америки, пока удобность времени и обстоятельства допустят.

2. Для сего путешествия отправить, главным командиром искусного и надежного офицера, и с ним двух других, также бывалых и знающих людей, на трех невеликих морских судах, к сему предприятию удобных, которых взять, буде есть, от Архангелогородского адмиралтейства, или купить, либо нанять у тамошних промышленников.

3. В команду поручить оным офицерам надлежащее число унтер–офицеров, знающих навигацию и матросов; и сверх того придать, бывалых на оном Шпицбергене и на Новой Земле, искусных тамошних кормщиков и мореходцов, на каждое судно сколько заблаго найдется.

4. Взять из удобного места на всякое судно по тамошней промышленной избе, для зимования, ежели оное случится.

5. Оные суда снабдить довольным провиантом, на два или на три года; и сверх того, всякими надобными орудиями, без скудости.

6. На произвождение определяем употребить из адмиралтейской суммы до двадцати тысяч рублев, на счет оной Коллегии.

7. Отправляющимся сей путь офицерам жалуем, для ободрения, при самом отправлении, повышением чина; потом, когда их тщанием достигнут благополучно до назначенного места, то могут себя сами объявить, высочайшим именем нашим, повышенными другим рангом; а после возвращения из оного походу, по расмотрению их усердия, и третьим рангом награждены быть имеют.

8. Во время сего пути всем офицерам, унтер–офицерам и рядовым определяем по их чинам двойное жалованье, а наемным людям двойную плату против обыкновенной, которое и года на два впредь выдать можно.

9. В случае благополучного успеху сего предприятия всемилостивейше обещаем: всем, бывшим в том пути, окладное рядовое жалованье каждому по смерть, не считая того, что в продолжении свой службы впредь по чину получать будут.

10. Кому ж в сем предприятии смерть приключится, того оставшим, жене по замужество или по смерть, а детям до возрасту, производить половинное окладное, по чину покойного, жалованье.

11. На все сие и на протчее, что к тому принадлежит, сочинить и дать главно–команду имеющему офицеру обстоятельную инструкцию, для порядочного управления и для всяких чаятельных случаев.

12. По сему делу повелеваем присутствовать статскому советнику и профессору Михайле Ломоносову.

13. Все сие предприятие содержать тайно, и пока сего нашего указу до времени не объявлять и нашему Сенату.

14. А для производства по тому письменных дел употреблять обер–секретаря и одного из канцелярских служителей, которой бы переписывать мог.

На подлинном написано собственною ее императорского величества рукою тако: Екатерина.

Получен майя 14 дня 1764 [года]»[2, с. 306–308].

Получив указ императрицы об организации экспедиции, Адмиралтейств–коллегия решила прежде всего организовать зимовочную базу на Шпицбергене и подготовить суда – два пинка (военных транспортных судов) и один бот для плавания самой экспедиции.

По поводу зимовочной базы было решено (явно по совету Ломоносова): «Для предписанной экспедиции, во–первых, весьма потребно на Шпицберген взять, ради зимовья, избы с сенями и чуланами. Купить у города Архангельского или в близлежащих деревнях готовые, об одном жилье, без подклетей, около трех сажен 10 изб, да одну баню с сеньми и с кровлями, а на дело печей – кирпича. Выгрузить сперва к зимовью избы и амбары, построить на удобном месте, куда бы зимние высокие воды не досегали и где бы глубокие снега зимовья не заносили. И чтоб изба от избы была реже. Дабы одна другой не сделала пожару»[4, с. 186–187].

Приобретение судов и их снаряжение, а также организацию зимовочной базы поручили провести Архангелогородской конторе над портом, которой командовал капитан порта капитан–командор Петр Авраамович Чаплин, участвовавший еще в 1-й Камчатской экспедиции Беринга 1727–1729 гг.

В июне императрица, которая вникала во многие подробности подготовки к экспедиции, сообщила Адмиралтейств–коллегии о том, что «буде Коллегия рассудит, что способнее и более успеху ожидать можно от начатия северной кампании предбудущего году [т. е. в следующем году], то на это я согласна»[2, с. 314].

После этого Коллегия решила в связи с новыми сроками начала экспедиции построить для нее новые суда. Строительство новых судов, пригодных для плавания во льдах, было поручено корабельному мастеру англичанину Джеймсу Лембе (James Lambe), который был отправлен в Архангельск.

Одно судно длиною в 90 футов (27,5 м) и два судна длиною по 72 фута (25 м) были построены и спущены на воду 1 августа 1764 г. В трюмы судов в качестве балласта было загружено 4500 пудов (72 тонны) железа.

Суда экспедиции были построены довольно прочно по меркам того времени, с расчетом плавания во льдах. Подводные части корпусов поверх обшивки обили сосновыми досками в качестве дополнительной второй обшивки – ледовой защиты.

10 июня 1764 г. Адмиралтейств–коллегия окончательно решила вопрос о назначении начальника экспедиции и одновременно командира флагманского судна. Им был определен недавно вернувшийся из плавания в Англию капитан 1-го ранга Василий Яковлевич Чичагов (1726–1809). Командирами двух меньших экспедиционных судов назначили капитан–лейтенантов Никифора Панова и Василия Бабаева (1725–1783).

Василий Яковлевич Чичагов был опытным моряком, сведущим в морском деле. В апреле 1742 г. он поступил на службу во флот гардемарином, плавал на кораблях Балтийского флота, а в 1757 г. уже выполнял важную секретную миссию в проливе Зунд у берегов Дании и Швеции, командуя фрегатом «Св. Михаил». В марте 1758 г. за примерную службу он был произведен в капитан–лейтенанты, а через 6 лет в капитаны 1-го ранга и назначен командиром корабля «Ревель».

Его сын адмирал Павел Васильевич Чичагов в своих записках так писал про отца: «Он оказал успехи, замеченные сначала его товарищами, а впоследствии и правительством. Поэтому‑то императрица, намеревавшаяся в начале своего царствования снарядить экспедицию к Северному полюсу для открытий, и возложила на него начальствование над нею». Родственник Павла Васильевича Чичагова Леонид Чичагов писал о Василии Яковлевиче: «Он должен был силою ума, так сказать головой, пробивать себе дорогу, не имея к тому никаких иных средств». В более раннем сообщении о Василии Чичагове сказано: «Соединял он осторожность и быстрое соображение, умел пользоваться случаем»[2, с. 316]. Эти качества совсем не лишние для полярного капитана.

Капитан–лейтенанту Василию Бабаеву в 1764 г. исполнилось 39 лет. 20 из них он прослужил во флоте. Он неоднократно плавал по Баренцеву морю, в том числе из Ревеля в Архангельск на пинке (военном транспорте) «Лапоминк» под командованием известного исследователя Арктики Дмитрия Овцына. В 1756 г. на 80 пушечном корабле «Св. Николай» под командованием другого участника Великой Северной экспедиции 1733–1745 гг. Дмитрия Лаптева он посетил о. Готланд. В 1759–1761 гг., будучи лейтенантом, В. Бабаев командовал бомбардирским кораблем «Самсон» и отличился в войне с Пруссией при боях под крепостью Кольберг (ныне Колобжег). За храбрость и отличную службу в апреле 1762 г. ему был присвоен чин капитан–лейтенанта.

Никифор Панов к 1764 г. уже два года был капитан–лейтенантом. Позади была многолетняя служба во флоте и опыт командования кораблем «Нептунус».

С назначением в состав секретной экспедиции в Северный океан В. Я. Чичагов получил чин капитана бригадирского ранга, а Бабаев и Панов стали капитанами 2-го ранга.

Помощниками командиров экспедиционных судов назначили лейтенантов Петра Бурноволокова, Федора Озерова и Петра Пояркова. П. Бурноволоков поступил на службу во флот еще юношей в 1749 г. и не раз совершал морские походы из Архангельска в Кронштадт и обратно. Ф. Озеров в 1755–1761 гг. находился в кампаниях в Балтийском море, участвовал в Кольбергской экспедиции и сделал переход из Архангельска в Кронштадт. П. М. Поярков имел за плечами 11 лет службы во флоте. В 1757–1760 гг. он ходил на пинке «Кола» из Кронштадта в Архангельск, затем еще дважды плавал в арктических водах. Так же тщательно для экспедиции подобрали унтер–офицеров, особенно штурманов и подштурманов.

В июле командиры экспедиционных судов, получивших название по их фамилии «Чичагов», «Бабаев», «Панов», и команды убыли в Архангельск. После спуска судов на воду командиры занялись их оснасткой.

Адмиралтейств–коллегией, вполне возможно под влиянием советов Ломоносова, было дано указание Архангелогородской конторе над портом о сооружении печей на новых экспедиционных судах. Чугунных печей в Архангельске достать не смогли и соорудили на судах печи из кирпича.

Для организации зимовочной базы на Шпицбергене контора сформировала флотилию нанятых поморских судов под общей командой лейтенанта Михаила Немтинова., который командовал адмиралтейским пинком (военным транспортом) «Слон». В состав флотилии входили арендованные у архангельских купцов гукоры «Св. Иоанн», «Св. Дионисий», «Св. Наталия», «Св. Архангел Михаил» и галиот «Св. Николай», которыми командовали морские офицеры. На суда погрузили приобретенные избы, амбар, баню и запасы продовольствия на случай зимовки основной экспедиции.

Месяц отряд был в пути, и 5–6 августа 1764 г. все суда, кроме «Св. Дионисия», возвратившегося из‑за течи в Архангельск, подошли к бухте Клокбай.

Лейтенант М. С. Немтинов выполнил задачу по организации береговой зимовочной базы. Согласно его рапорту, «августа 7 дня осмотрели Клокбайскую зюйдовую гавань. И по тому осмотру оная гавань для зимования судов и к построению изб, бани и амбара нашлась пристойна. И водой пресной довольствоваться можно»[4, с. 189].

Бухта Клокбай – Колокольный залив (ныне залив Решерш) получила свое название от голландских промышленников по колоколу, найденному у промысловой избы, которую построил руководитель поморской артели и кормщик – судоводитель Старостин. После ухода вспомогательного отряда в Архангельск на берегу бухты остались унтер–лейтенант Мойсей Трофимович Рындин и с ним 16 моряков.

Начиная с 1979 г. в течение нескольких полевых сезонов отечественные археологи обнаружили и изучили остатки Клокбайской зимовочной базы, находившейся на мысу в 3 км от устья бухты Решерш. На морской террасе и до раскопок видны были остатки бревенчатых строений, основания мощных крестов. Раскопки подтвердили, что найдена именно экспедиционная база В. Я. Чичагова и что она была организована по образцу поморской зимовки.

Экспедиционные суда на зимний период 1764–1765 гг. перешли в Колу (на Мурманском берегу). На флагманском судне в плавание ушли 76 моряков, в том числе 2 помора–кормщика и 8 поморов– промышленников, на остальных двух судах было по 51 моряку, в том числе на каждом судне по 2 помора кормщика, на одном 4, а на другом 5 поморов–промышленников. Суда в достатке снабдили продовольствием, теплой одеждой и противоцинготными средствами.

В марте 1765 г. за месяц до своей кончины М. В. Ломоносов написал для экспедиции «Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным Сибирским океаном». Он настаивал, чтобы каждое судно, назначенное в экспедицию, получило необходимые штурманские и научные приборы и чтобы офицеры научились обращаться с ними. Некоторые мореходные инструменты были изготовлены им самим в мастерских Академии наук. М. В. Ломоносов составил особые формы корабельных и экспедиционных журналов, в частности метеорологический журнал. Известно, что он лично проводил занятия со штурманами экспедиции на своей квартире.

Инструкции для арктических мореплавателей, составленные М. В. Ломоносовым, были подробными и касались всех направлений научных исследований. Уже в «Кратком описании путешествий по северным морям» он предлагал им в ходе исследовательских плаваний

« 2) везде примечать разных промыслов рыбных и звериных и мест, где б ставить можно магазины и зимовья для пользы будущего мореплавания;

3) чинить физические опыты, мною впредь показаны быть имеющие, которые не токмо для истолкования натуры ученому свету надобны и нам чрез искание их славны будут, ноив самом сем мореплавании служить впредь могут»[3, с. 493].

А в «Примерной инструкции морским офицерам» он предлагал: «В передовом и обратно пути или где стоять либо зимовать случится, сверх обыкновенного морского журналу, записывать:

1) состояние воздуха по метеорологическим инструментам;

2) время помрачения луны и солнца;

3) глубину и течение моря;

4) склонение и наклонение компаса;

5) вид берегов и островов;

6) с знатных мест брать морскую воду в бутылки и оную сохранить до Санкт–Петербурга с надписью, где взята;

7) записывать, какие где примечены будут птицы, звери, рыбы, раковины, и что можно собрать и в дороге не будет помешательно, то привезти с собою;

8) камни и минералы отличные также брать для показания здесь;

9) все, что примечания достойно сверх сего случится или примечено будет, прилежно записывать;

10) паче же всего описывать, где найдутся, жителей вид, нравы, поступки, платье, жилище и пищу. Однако все сие производить, не теряя времени удобного к произвождению главного предприятия»[3, с. 534].

Выдающийся гидрограф вице–адмирал А. И. Нагаев составил для экспедиции В. Я. Чичагова «Наставление мореплавателям», в котором изложил порядок определения местонахождения корабля, способы прокладки пути по картам и проведения морской съемки.

На каждое судно экспедиции выдали грегорианские трубы, две подзорные трубы, квадрант Гадлея, барометр, термометр, термометр для воды, наклонительную магнитную стрелку, секундные часы. Командиры получили астрономические таблицы, карты и выписки из корабельных журналов Великой Северной экспедиции 1733–1743 гг.

Впервые в истории Российского флота офицеры и штурманы экспедиции могли во время плавания определять долготу места не только по счислению пути на картах, но и инструментально по незадолго до этого разработанному способу лунных расстояний. Академик С. Я. Румовский подготовил для штурманов экспедиции специальную инструкцию «Способ находить длину места посредством Луны» и составил таблицы расстояний Луны от Солнца для меридиана Санкт–Петербурга.

Предполагалось, что экспедиция В. Я. Чичагова встретится в Тихом океане с другой «секретной» экспедицией капитан–лейтенанта П. К. Креницына, посланной для изучения Алеутской гряды и американских берегов. Для опознавания при встрече были предусмотрены специальные сигналы и пароли.

Первое плавание экспедиции В. Я. Чичагова проходило с 9 мая по 20 августа 1765 г. Во время плавания на всех трех кораблях экспедиции велись корабельные журналы. По возвращении экспедиции В. Я. Чичагов свел ежесуточные записи в корабельных журналах в сводный журнал под названием «Экстракт из журнала веденного флота капитаном Чичаговым, будучи в секретной экспедиции, – по отбытии из Колы на новостроенных у города Архангельского трех судах, именуемых «Чичагов», «Панов», «Бабаев». Плавание начато в 1765 году майя с 9 числа, а по морскому счислению (как обыкновенно числа считают в пути) майя с 10».

Первая запись гласила: «Майя 10 дня пополудни в 8 часу с божиею помощью, по учиненному сигналу снялись с якоря. И пошли из Катерин–гавани за тихостью ветра на гребле.

А вышед из оной на пространное место, распустили парусы.

В 5 часу пополудни дошед против острова Кильдина, легли на дрейф. Тогда призваны были командиры и прочие морские офицеры с других двух судов. И при собрании оных распечатана и прочтена инструкция. И такие ж инструкции даны капитанам Панову и Бабаеву, которые получа, поехали по своим судам. Потом, наполняя парусы, пошли в повеленной путь»[2, с. 386]. Так, только в начале плавания до офицеров экспедиции было доведено содержание «Примерной инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным океаном», составленной Ломоносовым. Каждый из капитанов получил также по экземпляру карты Арктики 1765 г., на которой был обозначен «повеленной путь».

Началось тяжелое и опасное плавание. 21 мая впервые были замечены вдали большие скопления льда. 23 мая ветер стал крепчать. В журнале флагманского судна отмечено «превеликое волнение от веста, так что находящееся от нас на ветре не более версты судно «Панов», когда опущалось меж волнения, вымпела было не видно». Пришлось убрать большие паруса и лечь в дрейф.

28 мая по сигналу с судна «Чичагов» с других кораблей к Чичагову явились Панов и Бабаев. Капитаны совещались и проверили свои счисления. В этот день оно у всех оказалось сходным – 75°08' с. ш.

2 июня появился лед. Мимо судов проносило большие и малые льдины. Суда продолжили движение, лавируя между льдов. 4 июня увидели «к осту густой лед на великом пространстве». А 5 июня экспедицию окружили льды, из которых выбирались двое суток.

По пути был встречено гамбургское промысловое судно. Его шкипер прибыл на флагманское судно экспедиции и рассказал, что «он 6 апреля по новому штилю отправился с Исландии для промыслу тюленей и что он в этом месте 15 лет сряду промышляет. Выше к северу не бывал, Гренландии никогда не видал, да и не можно ко оной за льдами приблизиться. Судно его обшито четырьмя обшивками. Однако от льда повредилось. Возвращаются с промыслу к 24 июня. Он же сказывал, что нынешний год льды малы и затем худ промысел. Тогда мы находились в ширине 77°34', в длине 21°41'»[2, с. 388389].

Шкипер – голландец был отпущен на свое судно.

11 июня все суда экспедиции были окружены льдами. С трудом выбрались из них и последовали далее на север. Пробираясь между полосами льдов, суда продолжили плавание и 16 июня «в исходе четвертого часа по полуночи увидели землю на остен–зюйден. А в половине пятого часа туманом закрыло. И для опасности, чтоб ко оной не приблизиться, лежали на дрейфе. Бросали лот. Глубина воды 70 сажен. А по прочистке тумана еще шли ближе. Но почасту оную землю закрывало туманом и снегом. Напоследок усмотрено, что мы находились против самого Клокбая. Тогда пошли в залив. А за нами следовали и другие суда»[2, с. 390].

17 июня экспедиция вошла в Клокбай. На флагманское судно прибыл унтер–лейтенант М. Т. Рындин и сообщил, что из его команды все живы, но всю зиму по большей части болели.

С 18 по 25 июня экспедиция пробыла в Клокбае. На экспедиционные суда был принят дополнительный запас продуктов. 26 июня в залив нанесло с моря множество больших льдин. Для предохранения судов от повреждений моряки пытались разводить их шлюпками, закрепляя на них буксирные концы. «И старались оной лед разводить шлюпками. А как оной час от часу умножался и становился гуще, так что не допустить до судов были не в силах, тогда с каждого судна отводили шестами и крючьями. Однако от многих льдин были весьма чувствительные удары. От чего сделано судам повреждение и во многих местах вторую обшивку проломило. Служители были во всегдашнем беспокойстве и от великих трудов и бессонницы приходили в бессилие»[2, с. 390].

Спасло суда только следующее: 28 июня, «вырубя из стоячего льда столько места, чтобы судну свободно поместиться было можно, и когда возвратным течением наносной лед от стоячего отделило, тогда затянулись с судами в вырубленные места и закрепились за лед. Где наносным с моря льдом хотя и затирало, который от часу становился гуще, только уже большой опасности не было»[2, с. 390–391].

Чичагов послал моряков на близлежащую гору. Возвратившись, они доложили, «что по всему берегу к норду и зюйду лежит лед и за ним воды не видно». Все же 3 июля суда снялись с якоря и пошли «на гребле между носящихся по заливе льдам». Только 7 июля суда выбрались в открытое море и направились к западу, «склоняясь румб к северу по правому компасу, которого употреблено склонение 1 ½ румба». Как видим, определение склонения магнитной стрелки, об учете которого беспокоился Ломоносов, было использовано и учтено на практике.

Несколько дней пути море было чисто от льдов и дул крепкий попутный ветер. У моряков появилась надежда на то, что «повеленный путь» все же будет изыскан. Но 9 июля суда вновь были окружены льдами. Пришлось вновь лавировать между ними, часто меняя курс.

11 и 12 июля суда по прежнему лавировали среди льдов. «Имея предосторожность, чтоб не найти на лед, которого за густым туманом не всегда усмотреть было можно, ибо туман так густ случался, что друг друга видеть было не можно. И в одно время капитан Панов спрашивал: какие мы паруса имеем? На что и ответствовано было (в рассуждении близкого судов между собою положения), не употребляя переговорной трубы. А чтоб в такой темноте не сойтись между собою, для того почасту били в барабан, звонили в колокол, стреляли из пушек. Повороты делали по учиненным сигналам. Ко льдам иногда так приближались, что по одному шуму от всплесков брали предосторожность и удалялись»[2, с. 391].