Текст книги "Правда Виктора Суворова"

Автор книги: Михаил Веллер

Соавторы: Виктор Суворов,Юрий Фельштинский,Михаил Мельтюхов,Александр Гогун,Владимир Невежин,Дмитрий Хмельницкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 56 страниц)

Таким образом, Коминтерн был инструментом внешней политики СССР, а зарубежные компартии – исполнителями воли руководства ВКП(б): «Постановления Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала обязательны для всех секций Коммунистического Интернационала и должны ими немедленно проводиться в жизнь».

В 1928 году состоялся VI конгресс Коминтерна. На нем было провозглашено, что основной враг международного коммунистического движения – социал-демократы. К тому времени реальной силой в Германии обладали три партии: национал-социалисты, социал-демократы и коммунисты. Коминтерн (а практически – руководство СССР, а еще точнее – Сталин) запретил германским коммунистам поддерживать социал-демократов и создавать с ними предвыборные блоки. В результате на выборах в Рейхстаг 1932 г. гитлеровцы победили. Давно подмечена закономерность: сумма голосов, поданных за каждую из политически близких партий, идущих на выборы порознь, существенно меньше, чем количество голосов, которое могло быть подано за их единый блок. Ничто так не разочаровывает избирателя, как неспособность тех, за кого он собирался голосовать, договориться с политически близкими о совместных слаженных действиях. Немецкой компартии Сталин договариваться запретил.

Президент Германии Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером (главой правительства) 30 января 1933 г. В советских книгах сказано, что этот пост Гитлеру в буквальном смысле купили крупные германские промышленники. Их мотив – Гитлер будет готовиться к реваншу, следовательно, промышленность будет получать военные заказы. То есть речь шла о выгодном вложении денег. Это правда. Но Гитлер для того, чтобы на него сделали ставку, должен был что-то из себя представлять. Он и представлял – лидера партии, которая взяла самое большое число голосов на выборах.

Такова краткая история участия СССР в создании Третьего рейха.

Последствие октябрьского переворота

В самой Германии голоса, поданные за НСДАП, означали отнюдь не только стремление к реваншу за Версаль и не только разочарование в «способности» немецких социал-демократов и немецких коммунистов найти общий язык. Они означали еще и страх перед большевизмом. Этот страх был одним из закономерных последствий октябрьского переворота в России и последовавших за ним попыток распространить большевизм на другие страны: «Даешь Варшаву!»; «Даешь Берлин!».

В 1930-е в Германии, да и в других европейских государствах, было распространено мнение, что режиму большевиков может успешно противостоять лишь аналогичный тоталитарный режим, но с обратным идеологическим знаком: не интернациональный, а национальный.

Таким настроениям вполне отвечал Гитлер, чья концепция тоталитарного государства была заимствована у Ленина, а острие нацистского тоталитаризма было обращено против интернационального собрата-образца. И у Ленина и у Гитлера один вождь, одна партия, у нее в руках мощная тайная полиция. В стране проводится полное «выравнивание» (Gleichschaltung) культурной и социальной жизни. Происходит ликвидация любых независимых от правящей партии общественных объединений. Но Гитлер копирует большевизм, чтобы ему же дать отпор. Даже гитлеровский антисемитизм облачался в тогу борьбы с «иудо-большевизмом».

Итак, без большевиков Гитлер вряд ли бы состоялся как диктатор. Одних «козней Версаля» мало, тем более что к началу 1930-х наиболее болезненные для Германии статьи Версальского договора были отменены. Гораздо важнее ситуация в России. При сохранении в ней до 1933 г. (и далее) монархического либо республиканского строя рейхсвер не получил бы возможности поддерживать себя на современном уровне, НСДАП не победила бы на выборах как по причине создания противостоящего ей левого блока, так и потому, что немецкие обыватели не имели бы повода голосовать за национал-экстремистов.

Для создания гитлеровского режима не было бы ни причин, ни образцов.

Две системы

Справедливости ради скажем, что таких законченных форм, как в СССР, тоталитаризм в Германии так и не обрел. Политическая модель, созданная Гитлером, имеет много общего с моделью, созданной Лениным и Сталиным, но есть и существенные различия: большевики осуществили слом «старой государственной машины» – нацисты таковую ломать не стали; большевики уничтожили аристократию и социальную элиту – нацисты сохранили; большевики ликвидировали частное предпринимательство, частный капитал, частную собственность на средства производства – нацисты все это оставили.

Соответственно разным был и образ жизни людей в СССР и в рейхе. В условиях отсутствия негосударственных предприятий в СССР исключалась возможность эмансипации гражданина от государства. Попросту говоря, куда бы человек ни пошел работать, он все равно будет работать на госпредприятии. Кроме того, увольняясь с работы, советский гражданин получал характеристику, без которой на новое место он устроиться не мог. А в этой характеристике могли написать такое, что в дворники не возьмут. Увенчал эту систему указ от 26 июня 1940 г., по которому гражданам вообще запрещалось самовольно переходить с одного предприятия на другое. В рейхе эмансипация гражданина от государства была возможна – посредством перехода на работу в частную компанию.

В СССР был существенно более низкий уровень жизни, чем в Рейхе, что также было обусловлено в первом случае отсутствием, во втором – наличием частного сектора в экономике. В Германии не было коммунальных квартир, тогда как подавляющее большинство горожан Советского Союза жило именно в них. В Германии до войны не было продовольственных карточек. В СССР они появились в апреле 1929-го – на хлеб, чтобы к концу года распространиться почти на все продовольственные товары, а затем и на промышленные. В 1931 году были введены дополнительные ордера, так как даже по карточкам нельзя было получить положенного пайка. Советский человек задыхался от товарного дефицита. Для разгона многотысячных очередей за элементарным набором товаров повседневного потребления использовались наряды конной милиции. Немецкая деревня не знала голода, в СССР голод 1932–1933 годов унес жизни 6,5 миллиона сельских жителей.

В СССР политика репрессий осуществлялась методом лотереи, возможность быть репрессированным не зависела от степени лояльности к режиму. Человек мог быть сколь угодно предан «делу партии и лично товарищу Сталину», но это не давало оснований с уверенностью утверждать, что сегодня он будет ночевать дома, а не в камере предварительного заключения. В рейхе имела место избирательность репрессий. Для того чтобы оказаться за решеткой, человек должен был вступить в конфликт с системой – проявить себя как социал-демократ, коммунист, профсоюзный активист, австрийский сепаратист и так далее либо принадлежать к определенной общественной группе, прежде всего к еврейству.

Отсюда и сравнительно больший размах политических репрессий в СССР, осуществлявшихся преимущественно по доносам, питательную почву для которых создавал опять же низкий уровень жизни. Размах репрессий в рейхе был сравнительно меньшим, поскольку они осуществлялись преимущественно с учетом принадлежности гражданина к той или иной политической или общественной группе, которые сами по себе не многочисленны. Арест по доносу – у нацистов явление значительно более редкое, чем у большевиков.

У Гитлера несогласным разрешалось молчать, Сталин требовал от всех активного проявления восторга. В СССР в отличие от рейха практиковалась активная несвобода. Официальную пропаганду мало было читать и слушать – каждый обязан сам ее вести, чтобы показать свою «сознательность» и лояльность.

Наконец, атмосфера общественной жизни в двух сравниваемых странах была очень разной. В СССР господствовал суконно-кирзовый стиль, повсеместным было убожество внешних форм жизни, насаждалось ханжество и культ аскетизма. Германия же и при Гитлере оставались светской страной.

Миф об «отсталой России»

По утверждению современных советских патриотов, без Октябрьской революции «слабая, отсталая Россия» не могла бы противостоять врагу. И якобы только индустриализация, осуществляемая большевиками любой ценой, могла вытащить страну из экономической ямы.

Однако штурмовщина первых пятилеток наверстывала вовсе не «отсталость» царской России, а отставание, вызванное обвалом страны в результате совершенного большевиками переворота. В самой советской литературе много писали о том, что за годы НЭПа уровень производства дореволюционной России был приблизительно восстановлен к 1927 году. То есть октябрьский переворот, разрушительный опыт немедленного построения коммунизма и вызванная этим Гражданская война отняли у страны десять лет роста (и это помимо невосполнимых человеческих потерь, колоссальной моральной травмы и подкошенной национальной культуры). Вот эти-то десять лет и наверстывали первые пятилетки. Причем, во-первых, советская индустрия давала ярко выраженный флюс в сторону тяжелой промышленности, а та, в свою очередь, – в сторону производства вооружений. Российская же дореволюционная индустрия была разумно сбалансирована, работала на потребности общества, поскольку Российская империя не стремилась силой оружия распространяться до масштабов всего земного шара. Во-вторых, советская индустрия развивалась за счет понижения уровня жизни граждан, а российская – ради повышения этого уровня.

До Первой мировой войны, в думский период (1906–1913 годы) национальный продукт России увеличивался со скоростью 6 % в год, то есть удваивался каждые 12 лет. Без катаклизмов 1917–1921 годов Россия в 1941 году была бы по крайней мере в 4 раза мощнее экономически, чем в 1913 году. Причем без «издержек», сопутствовавших политике большевиков.

Я предвижу возражение: такое развитие страны могли затормозить непредвиденные форс-мажорные обстоятельства. Да, могли, и затормозили. Октябрьский переворот – это и есть то самое форс-мажорное обстоятельство.

Насколько был опасен Гитлер?

Сталин просчитался с новой схемой мировой революции – Гитлер разгадал его планы и сам напал на СССР. Одна только разработка этой схемы делает Сталина преступником, а ВКП(б) преступной организацией. Но, если в 1941-м над страной нависла гигантская опасность и тот же Сталин сумел выправить ситуацию и добиться победы советского оружия, это может рассматриваться как реабилитирующий фактор?

Это зависит от ответа на очень важный вопрос – насколько Гитлер представлял опасность для биологического и культурного существования народов России?

Советские пропагандисты приложили максимум усилий для того, чтобы преувеличить возможности германской экономики и вооруженных сил. В конечном итоге родилась формулировка: «Красная Армия спасла мир от фашистской чумы». Очевидно, если бы Гитлер заявил о том, что после победы он погасит солнце, советские пропагандисты говорили бы: Красная Армия спасла для мира небесное светило.

В планы Гитлера действительно входило частичное истребление и частичное порабощение народов России, лишение их культурной идентичности. Можно привести массу соответствующих цитат из вождей рейха.

Однако намерения и возможности не всегда совпадают.

Немецкие маршалы и генералы писали в своих мемуарах, что победить во Второй мировой войне они не могли. Причем некоторые из таких произведений были опубликованы в СССР еще в очень давние годы, когда и формировался тезис о «спасении мира». Одно противоречит другому, но вот перед нами сборник воспоминаний крупных германских командующих под общим заголовком «Роковые решения». Выпущен в 1958 году Военным издательством Министерства обороны СССР.

Предоставим слово фельдмаршалу Г. фон Рундштедту: «Война с Россией – бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца». Генерал Г. Блюментрит: «Даже мельком взглянув на карту мира, нетрудно было понять, что маленький район в Центральной Европе, занимаемый Германией, явно не мог выставить силы, способные захватить и удерживать весь Европейский континент. Из-за политики Гитлера немецкий народ и его вооруженные силы шаг за шагом все дальше заходили в тупик».

А вот свидетельство генерал-лейтенанта 3. Вестфаля: «Немцы не могли и надеяться в течение длительного времени с оружием в руках угрожать всему миру. Просто мир был слишком велик… Основным роковым решением было то, которое исходило из ошибочного предположения Гитлера, что западные державы позволят ему уничтожить Польшу, не заступившись за своего союзника. Как только было принято решение о вторжении в Польшу, решилась и наша судьба. Уроки 1914–1918 гг. снова повторились четверть века спустя: Германия не может выиграть войну, ведя ее более чем на одном фронте».

В современной России издано множество воспоминаний германских полководцев. Каждый желающий может составить большой перечень высказываний подобного содержания.

Да, как правило, эти высказывания – результат «работы над ошибками». Процитированные тексты написаны после поражения Германии. Вполне вероятно, что в 1939-м и в 1941-м германские генералы и маршалы думали иначе, но тем хуже для них.

Можно оставить в стороне источники личного происхождения и обратиться к научной литературе. Недостатка в ней нет. Монографии и коллективные научные труды написаны как российскими, так и иностранными учеными. Множество приводимых данных свидетельствует о неизбежном итоговом поражении Германии, вне зависимости от того, как мог развиваться ход отдельных сражений. Достаточно сопоставить совокупный военный и экономический потенциал «оси» и Объединенных Наций, размеры территорий.

Гитлер, «нуждавшийся в расширении жизненного пространства», явно не по доброте оставил вне оккупации южную часть Франции. Немцы не могли полностью контролировать занятые территории СССР, на все не хватало сил. При этом планировалось дойти до Урала. А что делать с территорией за Уралом? Основной союзник Германии – Япония вместо того, чтобы открыть против Сталина второй фронт на Дальнем Востоке, втянула Гитлера в войну с США.

Эта картина написана самыми широкими мазками. Каждый может ее дополнить и детализировать. В любом случае история Третьего рейха закончилась бы не позднее августа 1945 г., когда американцы завершили работу по созданию атомной бомбы.

Таким образом, мы можем сделать выводы:

– Гитлер как политический лидер Германии был порождением Сталина;

– Гитлер не был в состоянии уничтожить и закабалить народы России, хотя действительно этого хотел;

– концепция спасительной миссии большевизма для судьбы России оказывается совершенно неубедительной.

Борис Поварницын
Песни о будущей войне

Песня во многих смыслах выделяется среди других музыкальных и поэтических жанров. В силу своей краткости, простой мелодики, часто афористичности песня (или ее отдельные части) легко запоминается; песня сравнительно проста для повтора и для самодеятельного исполнения; песня легко распространяется среди слушателей (радиопередачи, самые примитивные аудиозаписи, концертное или любительское исполнение); наконец, даже слабо подготовленный автор способен породить свою собственную песню или вариант песни уже существующей. В силу всех этих причин песня является одним из важных индикаторов политического режима и общественно-политических настроений в обществе. Недаром древний мудрец сказал: «Не говорите мне, какие в стране законы; скажите мне, какие в стране поют песни». Песня «официальная» является показательным примером пропаганды со стороны элиты, указывает общее направление инициированной элитой индоктринации населения и, следовательно, иллюстрирует цели этой элиты. Песня «неофициальная» (частушки, народная, бардовская песня, некоторые разновидности романса) ярко и оперативно иллюстрирует изменения общественного сознания, отношения масс к элите, к ее действиям и объявленным целям. Ниже будет предпринята попытка рассмотреть «официальную» советскую песню конца 1930-х и рубежа 1930-1940-х годов в контексте общей милитаризации советского общества и подготовки людей к некоей будущей войне. «Неофициальная» песня этого времени могла бы стать не менее важным источником исторического знания; однако ее изучение является темой самостоятельного и очень серьезного исследования, на которое я в данном случае не посягаю.

Нужно сразу оговориться о границах понятия «официальная песня». Я подразумеваю под ним те музыкально-поэтические сочинения, которые были в рассматриваемый период изданы в СССР в виде текстов или записаны на советских государственных студиях грамзаписи, либо включены в кинофильмы, выпущенные на государственных киностудиях. Так или иначе, государство дало свою санкцию на существование этих песен. Учитывая особенности советского политического режима рассматриваемого периода, можно сказать, что государство согласилось использовать эти произведения в качестве пропагандистских материалов. Это и позволяет обобщенно назвать их песнями «официальными», хотя и художественный уровень их и даже близость к «генеральной линии» при этом, разумеется, различаются. Если выйти несколько за хронологические рамки темы, то можно привести пример: в равной мере официальными были и «Мы прошли с тобой полсвета, / Если надо – повторим» и «Враги сожгли родную хату». При этом по своим художественным качествам и пропагандистским потенциалам эти два сочинения так же несравнимы, как пепел и алмаз.

Тема будущей войны постоянно присутствовала в советском песенном творчестве, начиная с Октябрьской революции 1917 г. По содержанию можно выделить три периода песенного творчества на эту тему. Первый – период пафоса непосредственного распространения советской большевистской революции на другие страны. Соответственно звучит прямой призыв к боевым действиям за пределами РСФСР/СССР («Левый марш» В. Маяковского: «Эй, синеблузые, рейте / За океаны…»; «Гренада» М. Светлова: «Я хату покинул, пошел воевать, / Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…»). Затем, примерно с середины 1920-х и до середины 1930-х годов, наблюдается второй этап. Мировая революция «не отменена», но переносится из ближайшего будущего в будущее все более и более неопределенное. Будущая война присутствует в текстах, но выглядит не конкретной войной между конкретными государствами, а абстрактной Битвой, чем-то вроде Армагеддона, всемирным праведным мятежом, мировой гражданской войной трудящихся против эксплуататоров («Все страны охватит / Восстанья костер»). Участие СССР подразумевается в качестве детонатора и моральной опоры «светлых сил», но точно не определяется. Одним из последних (может быть, последним) примером «коминтерновской» тематики стала «Кантата о Сталине» И. Дунаевского и М. Инюшкина: «И, песню о нем [Сталине] поднимая, как знамя, / Единого фронта шагают ряды; / Горит, разгорается грозное пламя, / Народы встают для последней борьбы».

В конце 1930-х годов эти темы теряют актуальность, что легко объясняется общим поворотом в политике государства и Коммунистической партии. Окончательно утвердилась концепция «построения социализма в одной стране», отброшены и забыты наивные мечты первых послеоктябрьских лет о «мировой революции»; роль Коминтерна падает с каждым годом, ему предписано организовывать трудящихся всего мира на защиту «отечества всех трудящихся». Внешняя политика из классовой окончательно превратилась в государственническую (намеренно я не говорю о «советской империи» – это отдельная тема; пусть будет просто государство). Соответственно меняются пропаганда и «официальное» песенное искусство как ее составная часть.

При этом, как мне кажется, нужно учесть, что далеко не все авторы-песенники напрямую выполняли какие-то постановления Политбюро ЦК ВКП(б) (скорее всего далеко не все поэты и композиторы даже и знали о таких постановлениях). Конечно, кто-то подчинялся прямому «социальному заказу», но большинство просто находилось под влиянием меняющейся атмосферы общественной жизни. Это объясняет неодновременность и в целом некоторое запаздывание творческого ответа на политические запросы: даже проникнутому «генеральной линией» творцу требуется время, чтобы осознать «атмосферу», осуществить акт творчества и добиться (или дождаться), чтобы этот акт стал частью пропаганды, то есть был размножен и популяризирован.

В результате появляется то, о чем, собственно, и речь: песенное искусство рубежа 1930-1940-х годов. Имея в виду предвоенный характер этих лет, содержание песен будем рассматривать под углом четырех проблем: во-первых, вероятность Большой войны; во-вторых, причины ее начала и цели (грубо говоря, кто на кого нападет и ради чего); в-третьих, характер войны (где, как, какими средствами и способами); в-четвертых, к чему это все должно привести.

В песенных текстах кануна Второй мировой войны (как и в более ранних) смешаны две трактовки вероятности Большой войны. Первый вариант – война именно вероятна: «Если в край наш спокойный / Хлынут новые войны…», «Если завтра война, если завтра в поход…», «Если враг нашу радость живую / Отнять захочет в упорном бою…» и т. д. Второй вариант – война неизбежна: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…». Здесь уже нет сослагательности, чувствуется уверенность в том, что товарищ Сталин в бой пошлет непременно, хотя и неизвестно когда. Этот второй вариант демонстрирует преемственность с более ранними «коминтерновскими» песнями («все страны охватит / восстанья костер» тоже неизбежно, хотя сроки неясны).

Почему в этом вопросе нет единообразия? Первое приходящее на ум объяснение – разные авторы-песенники просто по-разному представляли себе будущее. Наверное, так оно и было. Но в этом легком разнобое можно, по-моему, увидеть и отголоски реальной политической жизни 1930-х годов. Советский Союз столько раз участвовал в попытках создания системы коллективной безопасности, а потом от них отказывался (или терпел неудачу), столько раз менял реальных или потенциальных союзников, что пропаганда просто не могла проводить сколько-нибудь последовательную линию в этом вопросе. Соответственно размытым становилось и массовое представление о вероятности войны, не всегда поспевали за извивами «генеральной линии» и поэты.

Неизбежность или высокая вероятность войны диктует обязательность массовой подготовки к ней. Более того, в песнях подготовка и готовность к будущей войне становятся высшим смыслом жизни советской молодежи («Будь сегодня к походу готов»), именно по степени этой готовности проверяется уровень «советскости» молодого поколения. Недаром система массовой (фактически – всеобщей принудительной) физкультурной подготовки называлась «(Будь) Готов к труду и обороне». «И ребятам есть одна забота: / Подрасти бы только поскорей, / Чтоб водить, как Громов, самолеты, / Быть бойцом республики своей». Военная подготовка придает смысл физкультуре и спорту: «Физкультура-ура-ура! Будь готов! / Когда настанет час бить врагов, / От всех границ ты их отбивай!..» Спортивно-техническая подготовка к войне охватывает не только «ребят»: «А девчата наши – патриоты. / Ни одна от нас не отстает, / Если парни водят самолеты, / Эскадрилью девушка ведет». Впрочем, дело не только в военно-прикладных видах спорта, а в общей готовности встать в строй вместе с мужчинами: «Если ранили друга – / Сумеет подруга / Врагам отомстить за него! / Если ранили друга – / Перевяжет подруга / Горячие раны его».

Причины Большой войны. В песнях война предстает сугубо обронительной, ответным действием Советского государства на агрессию мирового империализма. Иногда при этом прямо цитировались фразы из директивных выступлений политических деятелей: «Мы своей земли ни пяди / Никому не отдадим» («Бейте с неба самолеты…» А. Александров и С. Алымов, 1937). Несмотря на то что тематика Гражданской войны (как российской, так и «мировой») заметно поблекла, некоторые связанные с этим аналогии продолжали жить, очевидно, чтобы поддержать советский патриотизм старшего поколения, задетого Гражданской войной. Будущую войну собираются развязать «генералы» – явное развитие темы «офицеров-золотопогонников» как символа Белого движения. Враг описывается как «враг матерый» – можно предположить, что уже в прошлом (в Гражданскую войну?) пытавшийся воевать против советской власти.

Все военная деятельность СССР (включая военную службу советских граждан) объясняется только стремлением обеспечить безопасность своей территории, а следовательно – оплот мира во всем мире. «Мы войны не хотим, но себя защитим, / Оборону крепим мы недаром…»; «И воздух, и сушу, и море / Храня от угрозы войны, / Стоят в неустанном дозоре / Республики нашей сыны…» Недаром и в получившей широкое распространение и популярность «Катюше» (М. Блантер, М. Исаковский, 1938) воин именно «землю бережет родную» – других задач у него не предусмотрено. Всего лишь «часовыми Родины» названы знаменитые три танкиста, хотя по ходу сюжета они и идут в наступление. По сути, «охрана границ» стала в песнях эвфемизмом, заменяющим понятие военной службы вообще – других задач у советского человека с ружьем не наблюдается. Причем безопасность рубежей, разумеется, будет гарантирована наилучшим образом на благо трудящихся всего мира – собственно, она уже (на момент написания той или иной песни) безусловно гарантирована. «Если только приведется / Слово армии сказать, / Есть у нас, за что бороться, / Есть, кому и защищать».

Песни вполне откровенно говорят и об ответном влиянии, об ответной экспансии Страны Советов. Однако эта экспансия – сугубо идейная и нравственная. Поэтому она, с одной стороны, не противоречит законам международного общежития, с другой – не может быть остановлена грубой силой, вооруженной рукой. «Летит эта песня быстрее, чем птица, / И мир угнетателей злобно дрожит, / Ее не удержат посты и границы, / Ее не удержат ничьи рубежи. / Ее не страшат ни нагайки, ни пули, / Звучит эта песня в огне баррикад. / Поют эту песню и рикша и кули, / Поет эту песню китайский солдат».

Таким образом, с одной стороны, выступает «идея, овладевшая массами» и выражающая объективный ход истории, с другой – материальная сила произвола и насилия, сопротивляющегося этому историческому движению (да еще сопротивляющаяся с использованием скрытных, нечестных приемов, поскольку для открытого боя сил у нее не хватает: «таится враг матерый…», «в эту ночь решили самураи…» и т. д.). Конечно, «идея, овладевшая массами» – словосочетание из ряда хрестоматийных марксистских лозунгов. И все-таки нельзя не поразиться, как выворачивались наизнанку в пропаганде основы марксистского учения. Ведь любой, освоивший «Капитал», знал, что на стороне будущего коммунизма выступают именно силы материальные, объективные законы экономики. Идеи же могут подвергаться многим трансформациям и извращениям в целях обмана трудящихся масс на потребу властям предержащим. На время «овладеть массами» вполне могут и классово чуждые идеи. Классический марксизм такой вероятности отнюдь не исключает.

Хотя и редко, но в песнях наряду с бойцами РККА в качестве хранителей рубежей и мира встречаются бойцы НКВД, стоящие на страже вместе с армией. «Ты Армии Красной бесстрашный боец / И держишь всегда наготове свинец /… / Мы бдительны всюду на каждом шагу / И будем без промаха бить по врагу. / Мы знаем, что враг ядовит и хитер, / Но глаз у любого чекиста остер».

Сокрушительность ответного удара особо ярко и непосредственно представлена в «Боевой сталинской»: «Всех проучим памятным уроком, / Кто ворвется в наш родимый дом, / И за око вышибем два ока, / А за зуб – всю челюсть разобьем».

Яркими примерами оборонительного характера войны предстают советско-японские конфликты у озера Хасан в 1938-м и в Монголии в 1939 г. В соответствующих текстах «самураи» однозначно предстают «захватчиками», инициаторами конфликта, получившими по заслугам: «Нарушать свои границы / Не позволим никому». Сам постоянно повторяющийся термин «самурай» (который, разумеется, позволял обойтись без географических и политических названий; самураи всегда японские, так же как паны всегда польские) подчеркивал социально-экономическую отсталость противника. Самураи, как и паны, – феодалы. Следовательно, конфликт возникает не просто между государствами, а между социально-экономическими формациями, причем феодализм пытается навредить опережающему его аж на целых две формации социализму. Для любого, читавшего «Краткий курс истории ВКП(б)», историческая справедливость советского дела при этом очевидна (и, в общем-то, не так уж важно становится, кто сделал первый выстрел – все равно «мы» олицетворяем ход истории).

Даже участие СССР в уже начавшейся Второй мировой войне продолжало позиционироваться как революционно-освободительные действия (правда, песен на эту тему появилось немного по причинам вполне понятным – неполных два года от 1 сентября 1939-го до 22 июня 1941 г. были сроком не слишком большим для появления многочисленных «официальных» текстов). Тем не менее появилась, например, «Баллада о трех героях-танкистах» (В. Кочетов, А. Твардовский, 1940): «Защитник разоренных сел, / Наш танк на помощь братьям шел… / За жизнь, за мир, за вольный труд». Чтобы не оставалось ни малейших сомнений, о каких «братьях» идет речь, далее говорится: «Подбитый танк со всех сторон / Был панской бандой окружен» (традиционно «панской» именовалась только буржуазная Польша и никакая другая страна в мире).

Вообще нужно сказать, что Польша как вероятный противник продолжала занимать явно неподобающее ей важное место в пропаганде вплоть до самого начала Великой Отечественной войны. Помимо хрестоматийного «Помнят польские паны…», можно в подтверждение привести строки из «Боевой конной» (Д. Васильев-Бугай, В. Лебедев-Кумач, 1940), где в качестве залога будущих побед вспоминаются победы прошлые: «Нам расскажут Дубно и Отрада, / Как рубили белых и панов». Стоит обратить внимание, что это сороковой год, когда Польши уже не существовало.

Характер будущей войны наиболее выпукло представлен в хрестоматийном тексте В. Лебедева-Кумача (музыка Дм. и Даниила Покрасс, 1938) «Если завтра война», который, по сути, пересказывает соответствующие положения не менее знаменитого Полевого устава РККА 1937 г.: «И на вражьей земле мы врага разгромим / Малой кровью, могучим ударом». Решительная победа будет обеспечена совместными действиями всех родов и видов вооруженных сил:

«Полетит самолет, застрочит пулемет, / Загрохочут могучие танки,

И линкоры пойдут, и пехота пойдет, / И помчатся лихие тачанки».

В полном соответствии со ставшей афоризмом строчкой этой песни боевые действия развернутся «на земле, в небесах и на море». Причем война будет тотальной, народной войной: «Как один человек, весь советский народ /… / Если завтра война – всколыхнется страна / от Кронштадта до Владивостока…» В этих словах можно уже увидеть? некоторый отход от традиционного «шапкозакидательства»: для победы будут нужны усилия всей страны и всего народа, а не только сравнительно небольшого контингента «буденновцев», летчиков или танкистов, как это можно было понять из многих других песен. По сути, «Если завтра война…» является предисловием к бессмертной «Вставай, страна огромная…» – характер войны и масштабы потребных усилий в обоих текстах изображены весьма сходно.