Текст книги "Правда Виктора Суворова"

Автор книги: Михаил Веллер

Соавторы: Виктор Суворов,Юрий Фельштинский,Михаил Мельтюхов,Александр Гогун,Владимир Невежин,Дмитрий Хмельницкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 56 страниц)

Кроме публикации документов из немецких архивов, обзор советско-немецких отношений в 1939 г. есть в статье С.А. Горлова «Советско-германский диалог накануне пакта Молотова – Риббентропа 1939 г.» в журнале «Новая и новейшая история», № 4, 1993. Причем из 22 страниц 15 отведены именно событиям мая-июля. Суммируя информацию из этой статьи с текстами документов и другими публикациями, можно получить определенную последовательность советско-немецких контактов в мае-июле 1939 г. и их направленность.

Итак, 17 апреля советский посол Мерекалов посетил статс-секретаря Вайцзеккера. После чего уехал в Москву на совещание (пленум) и в Берлин уже не вернулся.

4 мая германский поверенный в делах Типпельскирх сообщил в Берлин о смещении Литвинова и о назначении наркомом иностранных дел Молотова. (Кстати, интересное положение – нарком иностранных дел «по совместительству» является еще и главой правительства! В случае проведения «деликатных» переговоров – очень полезно!)

Сообщение эстонской газеты «Пяэвалнхт» 4 мая 1939 г.:

«Москва, 03.05. (ЭТА) (ТАСС). Указом Президиума Верховного Совета Советского Союза Председатель Совета Народных Комиссаров Молотов был назначен народным комиссаром по иностранным делам и нынешний народный комиссар Литвинов был освобожден от исполнения этих обязанностей по собственному желанию.

8 дополнение к этой телеграмме ТАСС наш корреспондент в Варшаве получил из Москвы следующую информацию: официально нынешний народный комиссар иностранных дел Советского Союза уходит по своей просьбе, однако в действительности причиной этому является недовольство в Кремле внешней политикой Литвинова, которое возникло в связи с русско-английскими переговорами. Там считают, что за границей о переговорах Литвинова возникло впечатление, будто Англия сумела выторговать себе ведущее положение и руководит Россией. Уход Литвинова, вероятно, окажет влияние на эти переговоры, сделав их еще более проблематичными. Некоторые иностранные круги в Москве считают, что Молотов будет тверже выступать против пожеланий Англии и не пойдет на уступки, пытаясь диктовать позицию Москвы. Одновременно могут возникнуть предпосылки для соглашения с Германией, против которых решительно выступал Литвинов. Уход Литвинова значительно облегчил бы заключение договора с Германией, поскольку личность Литвинова сама по себе во всех отношениях для Берлина неприемлема…»

На следующий день, 5 мая, советник Шнурре пригласил к себе советского советника Астахова (который стал временным поверенным) и сообщил ему ответ на запрос 17 апреля, сделанный Мерекаловым. Ответ был положительным. Германия согласна соблюдать советские контракты с заводами «Шкода». Астахов поблагодарил и поинтересовался, будут ли немцами возобновлены переговоры, прерванные в феврале. Особенно в связи с заменой советского наркома иностранных дел. Шнурре ответил уклончиво, что вопрос изучается.

9 мая Астахов представил в МИД Германии нового начальника берлинского отделения ТАСС Ивана Филипповича Филиппова. Состоялась беседа между ними и заместителем заведующего отделом печати МИД Германии Брауном фон Штуммом. В беседе затрагивалась тема улучшения двусторонних отношений. Иван Филиппов в 60-х годах XX века в издательстве «Международные отношения» опубликовал свои мемуары, в которых написал, что в центральном аппарате ТАСС он начал работать в июле 1938-го. А работники иностранного отдела объяснили ему, что он намечен к поездке в Германию, где будет заведовать берлинским отделением агентства. Для этого ему требуется приобрести необходимый опыт корреспондентской работы и улучшить знание немецкого языка.

17 мая Астахов пригласил к себе Шнурре обсудить положение советского торгпредства в Праге, которое СССР хотел бы преобразовать в филиал торгпредства в Берлине. Шнурре предположил, что вопрос будет решен положительно. Затем Астахов перешел к обсуждению темы развития советско-германских отношений. Он отметил, что между двумя странами нет противоречий в международной политике. И что отношения могли бы улучшиться. Шнурре напомнил о советско-английских переговорах. Астахов намекнул, что они вряд ли дойдут до серьезных результатов.

20 мая состоялась первая более чем часовая встреча между немецким послом Шуленбургом и Молотовым, который заявил Шуленбургу о невозможности серьезно проводить торговые переговоры без подведения под них «политической базы». Шуленбург пытался уточнить ее суть, но Молотов уклонился от конкретного ответа. В отчете, отправленном в Берлин, Шуленбург предположил, что СССР ожидает от Германии инициативы в этом направлении. Либо имеет смысл подождать, чтобы выяснить, не будет ли СССР использовать германские инициативы с целью шантажа Англии и Франции.

27 мая Вайцзеккер написал письмо Шуленбургу с изложением ситуации с точки зрения Берлина. В частности, о том, что политическое соглашение между Германией и СССР может негативно повлиять на немецко-японские отношения. Вряд ли сильно обрадуются и итальянцы, так как улучшение германо-советских отношений автоматически укрепит положение Германии в континентальной Европе.

30 мая состоялась встреча Вайцзеккера и Астахова. Поводом послужила просьба советской стороны о преобразовании советского торгпредства в Праге в отделение советского торгпредства в Германии. Вопрос пока не был решен. В том числе в связи с зависимостью экономики от политики. И Вайцзеккер попросил Астахова узнать более точную интерпретацию заявления Молотова Шуленбургу. Астахов пообещал. В этот же день Вайцзеккер телеграммой отправил Шуленбургу инструкцию о том, чтобы советник Хильгер вступил в контакт с Микояном по вопросу возобновления экономических переговоров.

2 июня начались переговоры Хильгера и Микояна.

5 июня Шуленбург ответил на письмо Вайцзеккера тоже письмом. В нем он выразил удивление тем, что в Берлине могло возникнуть мнение, что Молотов якобы отклонил германо-советское урегулирование. Наоборот, Шуленбург называет фактом то, что Молотов «почти что призвал (Германию) к политическому диалогу». И то, что при этом только экономические переговоры советскую сторону не устраивают. Но какие конкретные действия германской стороны ожидает СССР, Шуленбург выяснить не смог.

8 июня Хильгер получил советские предложения и выехал в Берлин для консультаций.

14 июня в Берлине Астахов неожиданно посетил болгарского посла Драганова, который был известен как ярый приверженец Гитлера. Во время двухчасовой беседы Астахов изложил три варианта дальнейших действий СССР в европейской политике: заключить пакт с Англией и Францией, затянуть переговоры о пакте или договориться с Германией. Причем последний вариант оценивал наиболее приемлемым. В том смысле, что если бы Германия сделала заявление, что она не хочет нападать на СССР или что она заключит с ним пакт о ненападении, то СССР мог бы отказаться от заключения договора с Англией.

На следующий день 15 июня Драганов посетил МИД Германии, где сообщил о встрече с Астаховым руководителю политического отдела Э. Верману. И предположил, что Астахов имел надежду, что он передаст все эти рассуждения немцам (что и сделал).

17 июня Шуленбург, бывший в то время в Берлине, встретился с Астаховым. Сначала разговор зашел об экономических отношениях и о том, что Хильгер поехал в Москву с немецким ответом. А потом беседа перешла на политические темы улучшения двусторонних отношений, что было бы полезно обеим сторонам.

Хильгер, прибыв в Москву 17 июня, встретился с Микояном и сообщил, что Берлин согласен направить в Москву Шнурре для ведения экономических переговоров. Но в них возникла проблема разных подходов. Немцы просили увеличить советские сырьевые поставки. Однако Москва настаивала только на своем варианте. И никак иначе.

25 июня Микоян дал ответ Хильгеру. Приезд Шнурре в Москву он ставил в зависимость от получения списка пунктов с разногласиями.

28 июня в Москве Молотов встретился с Шуленбургом, и немецкий посол заявил, что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР. По поводу экономических проблем Молотов сказал, что желал бы получить ответы на вопросы Микояна.

30 июня Берлин предложил сказать Москве, что у немецкой стороны нет интереса продолжать переговоры на условиях советских январских предложений.

29 июня Шуленбург попросил встречи у Молотова, тот сразу же согласился. Беседа продолжалась более часа. Шуленбург сообщил, что Германия имеет интерес к контактам с советской стороной и хотела бы получить уточнения идей Молотова, высказанных ранее. Молотов кое-что объяснил по позиции советского правительства во внешней политике. У Шуленбурга сложилось впечатление, что советская сторона очень заинтересована в выяснении немецких политических взглядов. Отчет о беседе он отправил в Берлин телеграммой.

31 июня Берлин ответил Шуленбургу, что по политическим вопросам и по экономическим переговорам торопиться пока не следует. Инструкции будут позже.

В середине июля состоялись советско-немецкие контакты, в частности с Шнурре.

22 июля в советской прессе появилось сообщение о возобновлении советско-немецких торговых переговоров в Берлине (с участием с советской стороны заместителя советского торгпреда в Германии Е.И. Бабарина, с немецкой – Шнурре).

24 июля состоялась первая откровенная беседа Шнурре и Астахова, на которой Шнурре изложил три этапа процесса нормализации двусторонних отношений: заключение торгово-кредитного соглашения, нормализация по линии прессы, культурных связей, и наконец, – политическое сближение.

26 июля в ресторане «Эвест» состоялась длительная беседа между Шнурре и Бабариным и Астаховым, на которой был продолжен откровенный обмен мнениями по взаимным интересам в Прибалтике, в Польше и т. д. Подробный отчет Астахова об этой встрече в Москве получили 29 июля.

29 июля из Берлина в Москву Шуленбургу отправлена инструкция на проведение беседы с Молотовым. В ней ему предлагается сообщить, что в случае решения конфликта с Польшей Германия готова учесть все советские интересы. Если в беседе будет затронут вопрос по прибалтийским странам, то Германия и там готова учесть интересы СССР.

А со 2 августа ситуация в двусторонних отношениях стала меняться стремительно (рассмотрено выше).

Итак, более подробное знакомство с историей советско-немецких отношений 1939 г. показывает, что главные тезисы Безыменского, объяснявшие причины заключения пакта 23 августа, не соответствуют действительности. Основных было три:

1. СССР заключил договор с немцами, так как не смог выработать с Англией и Францией конкретного взаимовыгодного соглашения.

2. Заключение договора с немцами явилось ответом на неоднократные немецкие предложения.

3. Перевес сил Германии над СССР в 1939 г. был весьма значителен.

Но его книга была издана, причем огромным тиражом. И в какой-то степени она интересна, проливая свет на ход игры в «западном» стане. Жалко только, что Безыменский не захотел касаться подробностей действий с советской стороны. А подробности интересны. И не только перечисленные выше. Некоторые можно найти и в воспоминаниях Ивана Филиппова (в первой главе «В водовороте событий», раздел «Поворот»):

«В конце июля [1939]… заведующий экономическим отделом МИДа Шнурре «на встрече у камина» с рядом журналистов в клубе на Лейпцигерштрассе делал намеки на возможность хороших экономических отношений Германии с Советским Союзом. Однако отсутствие реакции Москвы на эти зондажи и продолжение тройственных переговоров делают гитлеровцев нервозными. Через различные каналы они дают нам знать, что в Берлине недовольны отсутствием советского посла. (В это время новый посол А. Шкварцев был уже назначен, но задерживался в Москве.)

Это было время ожиданий важных внешнеполитических решений. Для иностранных журналистов эти дни были заполнены кипучей работой: встречами, беседами, поисками «достоверной информации» по интересовавшему всех вопросу – чем закончатся переговоры в Москве и что предпримет далее гитлеровская Германия.

…Выступление «Правды» 29 июля 1939 г. о тупике в московских переговорах вносило ясность в обстановку. Заявление газеты о том, что англичане и французы хотят такого договора, в котором СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств, раскрывало грязные цели правящих кругов Англии и Франции: их попытку проложить путь к сделке с агрессором.

Теперь все ждали, что же предпримет Советский Союз для расстройства сговора империалистических сил против страны социализма.

…Помню один из субботних вечеров в августе. Мы сидели с пресс-атташе нашего посольства в бюро ТАСС у открытого окна, выходящего на тихую Клюкштрассе. С улицы в комнату врывались звонкие голоса детей и звяканье запоров закрывающихся на ночь магазинов. От Нолендорфплац несся мелодичный перезвон колоколов. Только что приобретенный мной «Телефункен» передавал из Москвы веселые волжские песни.

Предвечерняя идиллия была вдруг грубо нарушена – под нашими окнами застучали кованые солдатские сапоги, а затем заскрежетали гусеницы танков. Клубы бензинового перегара заполнили комнату. Немецкая воинская часть во всем снаряжении проходила по нашей улице.

– Проклятые авантюристы, и когда только они сломают себе шею, – сказал я, захлопывая со злостью окно.

– Надо владеть своими чувствами, – сказал нравоучительно мой собеседник, – тебе приходится вращаться среди немцев, и такие настроения могут помешать работе.

Затем он сообщил, что в ближайшее время, очевидно, произойдет поворот в советско-германских отношениях. Англия и Франция, рассказывал пресс-атташе, намеренно затягивают в Москве [политические] переговоры, не желают брать на себя обязательства на случай агрессии и ведут себя неискренне. Они до сих пор не прислали в Москву делегацию для ведения военных переговоров, очевидно, из-за боязни обострить свои отношения с Германией. Советское правительство в таких условиях обязано позаботиться о том, чтобы не дать англичанам и французам натравить на нас Гитлера. В связи с этим не исключена возможность заключения советско-германского договора о ненападении.

Признаться, все эти вести произвели на меня ошеломляющее впечатление.

Я все больше углублялся в смысл сказанных слов. Надо было принимать в расчет вопросы большой политики. Действительно, назревала опасность заключения соглашения Германии с Англией и Францией, сговора стран Европы против Советского Союза.

Когда мой друг сообщил затем о начавшихся уже переговорах между СССР и Германией и о том, что в ближайшее время Риббентроп выедет в Москву, я весь вечер находился под впечатлением важных надвигающихся событий, свидетелем которых я становился».

Попытаемся проанализировать сказанное. Во-первых, Риббентроп приехал в Москву 23 августа 1939-го. Во-вторых, военные переговоры в Москве с делегациями Англии и Франции начались в субботу, 12 августа. Таким образом, «один из субботних вечеров в августе» до 12 августа остается только в одном варианте – суббота 5 августа. Но тогда получается, что советская сторона еще до начала переговоров с Англией и Францией уже вела некие переговоры с немцами, в планах которых был приезд Риббентропа в Москву. И пресс-атташе советского посольства был в курсе этих событий. И получается, что он даже заранее знал о том, что военные переговоры в Москве с Англией и Францией скорее всего закончатся неудачей. Но при этом может возникнуть вопрос: так только предполагалось, что эти переговоры закончатся неудачей или это было заранее запланировано? Предложение их начать СССР выдвинул в субботу, 23 июля 1939-го. До субботнего вечера 5 августа оставалось 13 дней. Причем в Москве должна была быть информация о немецких планах подготовки войны с Польшей, в том числе и из сообщений Рихарда Зорге, опубликованных в сборнике «СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сентябрь 1938 – август 1939)» (Москва, 1971). В частности, Зорге сообщал:

«Завершение подготовки Германии к войне против Польши приурочено к июлю-августу… Весь этот проект встречает в Берлине лишь одну оговорку. Это – возможная реакция Советского Союза».

А в среду, 9 августа, сам Астахов послал в Москву телеграмму о немецких приготовлениях:

«В связи с усилением кампании по вопросу о Данциге напряжение здесь возросло. Это чувствуется в прессе и в беседах с дипломатами, которых я видел сегодня на приеме у боливийского посланника. Положение сравнивают с прошлогодним предмюнхенским периодом. Немцы открыто распространяют слухи (правда, через неответственных лиц) о предстоящей расправе над Польшей в течение нескольких дней и уверяют, что Англия не вмешается».

Или телеграмма советского военно-воздушного атташе в Англии в Генштаб РККА 12 августа 1939-го (в день начала военных переговоров в Москве с Англией и Францией):

«По проверенным данным, Германия проводит военные приготовления, которые должны быть закончены к 15 августа. Призыв резервистов и формирование частей резерва проводятся в широком масштабе и замаскированно. 15 августа ожидается издание приказа «Шпаннунг» по всей Германии. Подготавливается удар против Польши силами 1-й армии – 2, 3, 4, 8,13, 17 и 18-м армейскими корпусами и бронедивизией, ориентированными на восток. На западе проводятся только оборонительные мероприятия… И. Черный».

Но информация о немецких планах войны с Польшей должна была поступать раньше. Причем сами поляки вполне серьезно относились к угрозе со стороны немцев, в том числе из расшифровок немецких сообщений, зашифрованных с помощью машинки «Энигма». В Польше смогли вскрыть ее устройство и разработали методику расшифровки. Но в середине лета 1939 г. руководитель польского Генштаба генерал В. Сташевич принял решение передать всю наработанную польскими криптологами информацию французам и британцам. Передача состоялась в лесу Пыры около Варшавы 25–27 июля 1939-го в рамках специальной конференции. После начала войны польские криптографы были эвакуированы во Францию и Англию. Судьба французской группы оказалась сложной и трагической. В Англии в нескольких невзрачных домиках на территории поместья Блетчли-Парк (кодовое название – «Станция X») в Бакингемшире была создана сверхсекретная правительственная школа кодов и шифров. В частности, из этого канала информации в начале 1941-го Черчилль получил сведения о подготовке немецкого нападения на СССР. Но это уже другая тема.

А тогда, в середине лета 1939-го, Сталин вполне был в курсе желания Гитлера начать войну с Польшей. Еще он знает, что Гитлеру надо как-то получить информацию о позиции СССР на такое событие. Желательно, нейтральное. А еще лучше конкретно договориться. Но за договор, как правило, платят. То есть можно поторговаться. И в этих условиях Сталину остается выбрать, что лучше – подыграть Англии и Франции? Или договориться с Гитлером? Но если Гитлер (с его слов) решил договориться со Сталиным осенью 1938-го, то товарищ Сталин условия для договора с немцами начал готовить еще с весны 1938-го (после аншлюса Австрии). Об этом можно судить и по замене посла, и по началу подготовки специалистов по прессе (Филиппова). И не только. В 1939-м в переговорах между советскими и немецкими представителями все чаще звучала мысль, что между двумя странами как бы нет противоречий в международной политике. Но процесс улучшения советско-германских отношений наметился в ноябре 1938-го. А между прочим, особенно до ноября 1938 г. серьезное «противоречие» между СССР и Германией очень даже существовало – в виде войны в Испании (которая окончательно закончилась 30 марта 1939-го). Так вот, видимо, здесь имеет смысл вспомнить, что прощальный парад интербригад состоялся в Барселоне 15 ноября 1938 г. К покидающим Испанскую республику бойцам с пламенной речью обратилась Долорес Ибаррури. Но чтобы этот парад состоялся, надо было провести определенную предварительную работу. В частности, надо было придумать саму идею плана вывода иностранных волонтеров из Испании. А потом его согласовать. Так вот, он был разработан международным Комитетом по невмешательству. Советским представителем в нем был Иван Михайлович Майский. Он согласился с планом вывода добровольцев 27 мая 1938-го. И нарком Литвинов объявил, что СССР будет только рад уйти из Испании на условии «Испания для испанцев». А 17 июня 1938-го в «Правде» Илья Эренбург предложил протянуть «руку примирения» фалангистам, которых он назвал «испанскими патриотами»…

Но более подробный обзор действий Сталина в Европе в 1938 г. – это тоже отдельная тема. Речь не только о подробностях ухода из Испании. Не все еще выяснено по советскому участию в немецко-чехословацком конфликте. А в текущем разговоре пора вернуться в август 1939-го. И обсудить еще один вопрос: а была ли речь Сталина на пленуме 19 августа (о которой написало агентство «Гавас»)?

Предыдущее обсуждение (выше) показывает, что и 19 августа 1939-го могло состояться какое-то совещание с участием членов Политбюро. Но так как Сталин, Ворошилов и Молотов были вполне в курсе ведущихся мероприятий, то необходимости в особой «разъясняющей» речи Сталина не было. Но одна международная проблема все же оставалась. О ее сути неплохо написал Иван Филиппов в разделе своих мемуаров под названием «Замешательство среди врагов и друзей»:

«[Берлин, первая половина августа 1939] С каждым днем все более бросалось в глаза, как немецкие официальные лица, с которыми я был знаком, начинают менять свое отношение ко мне, проявлять внимание. Несколько дней спустя после описанного выше вечера на пресс-конференции в министерстве пропаганды [т. е. встречи со Шнурре в конце июля – можно полагать, с намеками по итогам его бесед с Бабариным и Астаховым в ресторане «Эвест»] один из сотрудников Геббельса спросил:

– Исключаете ли вы возможность улучшения германо-советских отношений?

– Такой возможности нельзя исключать, – кратко сказал я, будучи уже подготовлен в этой области.

Мой ответ произвел на геббельсовского чиновника положительное впечатление.

Дружественные отношения немцев к советскому журналисту являлись для западных инкоров предвестником общего изменения внешней политики Германии, о чем начали распространяться слухи с неимоверной быстротой. Для них я служил вроде бы наглядной иллюстрацией поворота в отношениях между Германией и СССР. Они начали добиваться встреч со мной. Из всех их вопросов было видно, как глубоко задевала и беспокоила англичан и американцев политика Советского Союза в отношении Германии.

Некоторые корреспонденты из Прибалтики – литовские и латвийские… журналисты – начали открыто высказывать свое недовольство сближением между СССР и Германией…

Особенно странным казалось то, что наиболее реакционные журналисты вдруг стали «страстными поклонниками» коммунистических идей, делая вид, что они заботятся о том, как бы не пострадали интересы коммунизма от советско-германского сближения. Некоторые из них заходили в наше бюро и в упор спрашивали:

– Означает ли улучшение отношений с Германией то, что Советский Союз отказывается от революционных идей, от поддержки международного пролетариата, от борьбы против фашизма?

И нам смешно было успокаивать этих «болельщиков» за коммунизм, заверять их в том, что интересы международного пролетариата не пострадают от советско-германской дружбы.

Но это событие не могли правильно оценить также многие люди, казалось, дружественно настроенные в отношении СССР.

Помню, в это время через Берлин в Китай проезжала американская писательница Анна Луиза Стронг. Она пожелала встретиться со мной. Прогуливаясь в Тиргартене по песчаным дорожкам Площадки роз, мы горячо спорили с ней. Она старалась убедить меня в том, что Советский Союз, идя на сближение с Германией, делает непростительную ошибку, особенно если учесть то, подчеркивала она, что США готовы на сотрудничество с Советским Союзом и окажут ему помощь в борьбе против Гитлера. Из ее высказываний логически напрашивался вывод о том, что Советский Союз должен ожидать в одиночестве, когда на него нападет гитлеровская Германия, а потом выпрашивать помощь у США. Она очень красочно описывала мне растущие антигитлеровские настроения в США и сожалела, что шаг СССР в сторону Германии якобы может погубить все это…

Английские и американские дипломаты старались всеми средствами повлиять на политику Советского Союза. Подсылаемые ими к нам журналисты и агенты старались доказать, что «дружба» с Германией нанесет Советскому Союзу большой экономический ущерб, так как Америка уменьшит торговлю с СССР. Литовский журналист в моем рабочем кабинете прочитал мне целую лекцию о невыгодности для СССР торговли с Германией…

За день до опубликования официального сообщения о прибытии Риббентропа в Москву (23 августа 1939 г.) и о его переговорах с советскими государственными деятелями слухи о «дружбе с Советами» широко распространились по Берлину. Когда я зашел в парикмахерскую, хозяин ее встретил меня у порога с почтительной любезностью и, провожая к креслу, шепнул: «Теперь мы с вами будем большими друзьями».

Наш портье Волъфлинг рано утром вломился в квартиру под предлогом починки ванны. Он долго топтался около нашей спальни и, как только я появился в коридоре, бросился ко мне с вопросом:

– Вчера из Лондона сообщили, что Риббентроп в Москве. Значит, правда, что Германия устанавливает дружбу с Советами? А как же германский рабочий класс, кто ему поможет спастись от фашизма?

Почувствовав в его вопросе голос англо-американских «болельщиков» за коммунизм, я чуть ли не вытолкнул портье за дверь».

Портье за дверь вытолкнуть можно было. Но что делать с зарубежными компартиями? Сейчас это практически не вспоминают, но в те годы компартии имели два названия. Вот цитаты из Устава Коминтерна (из варианта, утвержденного на 6-м Конгрессе 17.08–01.09.1928):

1. Основные положения

1. Коммунистический Интернационал – Международное Товарищество Рабочих – представляет собой объединение коммунистических партий отдельных стран, единую мировую коммунистическую партию. Являясь вождем и организатором мирового революционного движения пролетариата, носителем принципов и целей коммунизма, Коммунистический Интернационал борется за завоевание большинства рабочего класса и широких слоев неимущего крестьянства, за установление мировой диктатуры пролетариата, за создание Всемирного Союза Социалистических Советских Республик, за полное уничтожение классов и осуществление социализма – этой первой ступени коммунистического общества.

2. Отдельные партии, входящие в Коммунистический Интернационал, носят название: коммунистическая партия такой-то страны (секция Коммунистического Интернационала). В каждой стране может быть только одна коммунистическая партия, являющаяся секцией Коммунистического Интернационала и входящая в его состав…

Разве не требовалось объяснить зарубежным компартиям причины заключения договоров (в том числе о дружбе) с «людоедом»? А каким образом? Собрать первых секретарей на конгресс Коминтерна в Москве и подробно все разъяснить? С публикацией отчета в «Правде»? И как это будет выглядеть? Или следовало разослать директивное письмо по линии Коминтерна? Вот только вопрос, какова была бы реакция в мире, попади один экземпляр такого письма в «демократическую прессу»… Что же остается? Объяснение, без вариантов, должно было исходить от Сталина. Но на каком мероприятии? «За обедом с соратниками на ближней даче?» Не очень серьезно… Мероприятие должно иметь высокий организационный статус. И если никакой программной речи Сталина на мини-совещании членов Политбюро 19 августа без стенографисток реально могло и не быть, то придумать его было бы очень полезно. Информация о таком событии, явившаяся как бы «утечкой» для «демократической прессы» серьезной западной страны, могла оказаться единственным вариантом объяснения западным коммунистам необходимости заключенного договора с немцами. Хотя, конечно, такое объяснение пока остается на уровне гипотез и предположений. Но Коминтерн как серьезная организация в то время реально существовал. И игнорировать его программные документы нельзя. Как и игнорировать конкретные действия входивших в него компартий. В том числе германской. В том числе (особенно) в 1931–1932 гг. (Это к вопросу, кто помог Гитлеру прийти к власти. Но это уже другой разговор.)

В конечном итоге (как бы там ни было) 23 августа был заключен договор, который очень долго готовился. В результате цейтнота и не имея еще конкретных идей на будущее, Гитлер «уступил» Сталину прибалтийские страны. И радостный Сталин быстренько начал действовать в этом направлении. А в конце 1939-го Гитлеру объяснили, что без Финляндии немецким генералам дальше воевать проблематично. И возникла новая серьезная проблема…