Текст книги "Правда Виктора Суворова"

Автор книги: Михаил Веллер

Соавторы: Виктор Суворов,Юрий Фельштинский,Михаил Мельтюхов,Александр Гогун,Владимир Невежин,Дмитрий Хмельницкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 56 страниц)

Д. Г. Наджафов
Об историко-геополитическом наследии советско-германского пакта 1939 года

В радикальных переменах в мире, происшедших вследствие распада Советской империи, прослеживается исторически обозримая линия взаимосвязи с геополитическим курсом, на который решился Советский Союз, заключив в 1939 г. пакт с нацистской Германией. Линия причинно-следственной связи, обнаружившая себя столь разительным образом через десятилетия.

Притом наследие советско-германского пакта этим не исчерпывается. С учетом как его непосредственных, так и долговременных последствий, включая анализ роли пакта в геополитических категориях исторического уровня, оно шире. Охватывая Вторую мировую войну, образование подконтрольной СССР «мировой социалистической системы», складывание биполярных международных отношений в холодной войне и, наконец, скоротечную дезинтеграцию коммунистической евразийской империи. Во всех этих судьбоносных явлениях XX века сказалось, так или иначе, воздействие пакта как системного геополитического фактора. С одной стороны, окончательно обозначившего классовые параметры противостояния двух систем, инициированного Октябрьской революцией 1917 г в России. С другой – приблизившего сроки исхода антагонизма между западным капитализмом и советским коммуно-социализмом.

Без советско-германского пакта 1939 г, одномоментно и круто изменившего в преддверии Второй мировой войны баланс сил в Европе, последующий международный событийный ряд и на Европейском континенте, и за его пределами имел бы иной вид. В этом гипотетическом случае изменилась бы ориентация всей мировой политики. Впрочем, случилось то, что было, можно определенно утверждать с исторической дистанции, запрограммировано геополитическим соперничеством великих держав. И более всего – международной стратегией нацистской Германии и коммунистического Советского Союза, их маниакальным стремлением к переустройству мира на свой лад. К военно-силовому переустройству. Причем у СССР с его антикапиталистической, классово-имперской стратегией и противников было больше, и намерения шли дальше. Советский вызов существующему миропорядку воплощали самые пропагандируемые классовые лозунги: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «За победу рабочего класса во всем мире!»

Дважды международные последствия советско-германского пакта были наглядно-взрывными, с последующим критическим ускорением хода событий и сменой де-факто вектора мировой политики.

Первый раз — когда пакт избавил гитлеровскую Германию, изготовившуюся нападением на Польшу инициировать всеобщий вооруженный конфликт в Европе, от кошмара войны на два фронта. Проигранная Первая мировая война доказала обреченность для Германии одновременного ведения войны и на западе, и на востоке континента. Добившись в результате сделки со Сталиным решающего военно-стратегического перевеса, Гитлер более чем укрепился в своем намерении напасть на Польшу, оказавшуюся таким образом в фактической изоляции, чему нацистский диктатор придавал решающее значение.

Если Мюнхен принято считать поворотом к войне, то советско-германский пакт означал пересечение рубежа необратимости в вопросе войны или мира – через несколько дней началась Вторая мировая война 1939–1945 годов, но впоследствии наиболее пострадавшей стороной стал как раз Советский Союз, вынесший на себе основное бремя войны и понесший не виданные ни в одной из прежних войн многомиллионные людские потери. Однако для В.М. Молотова, подписавшего пакт вместе с нацистским министром иностранных дел И. Риббентропом (отсюда распространенное наименование «пакт Молотова—Риббентропа»), существеннее было то, что в итоге войны «Сталин стал во главе половины земного шара!».

Во второй раз наследие советско-германского пакта громко сказалось в 1989–1991 годах, когда взрывная волна от заложенной пактом «мины замедленного действия» (А.Н. Яковлев) распространилась такими мощными кругами, что вызвала, как и полвека до этого, еще одну структурную перестройку международных отношений. Детонатором разительных перемен послужило признание советской стороной – публичное, на весь мир, впервые – факта подписания вместе с пактом Секретного дополнительного протокола, зафиксировавшего «в строго конфиденциальном порядке» советско-германскую договоренность «о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе» и тем самым предопределившего незавидную участь целого ряда сопредельных с Советским Союзом малых восточноевропейских стран.

Безусловно, шумное раскрытие самой большой из тайн сталинской дипломатии – тайны Секретного дополнительного протокола, существование которого столь долго и столь упорно отрицали все советские руководители, сыграло свою немаловажную роль в развале Советской империи. Достаточно напомнить, каким абсолютно безнадежным делом оказались после официального объявления секретных договоренностей с нацистской Германией «юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания» попытки удержать от отпадения три прибалтийские республики, контроль над которыми Советский Союз установил в 1939–1940 годы по этим договоренностям. Мало того, народы, имевшие статус союзных советских республик, поспешили отделиться от России в поисках своей национально-государственной идентичности. Все республики – без исключения. Национальным меньшинствам, не имевшим союзного статуса, судя по трагедии Чечни, предстоит нелегкий путь в свободное будущее.

Однако тут требуется оговорка принципиальной важности. Наступившие решительные перемены в судьбах народов Советской империи были не спонтанно возникшими из-за разглашения Секретного протокола, а концом, громогласным финалом процесса, идущего издалека. Эти перемены потому и оказались столь глубинными по своему характеру, что явились итогом длительной исторической подготовки такой развязки. «Различные факторы, подготавливавшие российский кризис конца XX века, действовали в течение десятилетий, иные – в течение столетий».

В ряду таких долговременных факторов советско-германский пакт выделяется тем, что, вызвав эффект домино, он привел к череде необратимых глобальных изменений. Перемены в мире после Второй мировой войны, приведшие к развалу «мировой социалистической системы» и ее структур, как и конечному крушению Советской империи (Российской империи в коммунистическом варианте), были вызваны не столько Секретным протоколом (а тем более разглашением его тайны), сколько советско-германским пактом как таковым. Его, как показало время, историко-геополитическими последствиями. В связи с рассматриваемой в статье темой анализ причин провала переговоров СССР со странами Запада, которые велись весной и летом 1939 г. с целью организации противодействия агрессии в Европе, имеет большое значение. Позволяя вплотную подойти к постижению международной стратегии Советского Союза, приоритетных целей его предвоенного внешнеполитического курса.

Не вдаваясь в подробности этих переговоров (они достаточно документированы), ограничимся фактами самоочевидными. Советско-германский пакт был заключен в момент, когда политико-дипломатические переговоры с Англией и Францией, к середине августа 1939 г. вошедшие в стадию военных переговоров, еще продолжались. Не кто иной, как глава советской военной делегации на переговорах К.Е. Ворошилов заявил на следующий день после публикации в прессе текста пакта представителям западных стран – потенциальным участникам соглашения о коллективной безопасности, что «дальнейшие переговоры теряют всякий смысл». Как и рассчитывал на то Сталин, западным делегациям пришлось «ни с чем» покинуть советскую столицу.

Но как оценивать публичные заявления Кремля о том, что советско-германский пакт был следствием, а не причиной провала советско-западных переговоров?

Вот как объяснял неудачу советско-западных переговоров рупор сталинского руководства газета «Правда». В первую годовщину советско-германского пакта в передовой статье газета писала: «СССР стремился к осуществлению своих государственных задач в районах западных границ нашей страны и к укреплению мира, а англо-французская дипломатия – к игнорированию этих задач СССР, к организации войны и вовлечению в нее Советского Союза». Осуществления каких «государственных задач» вдоль своих западных границ добивался Советский Союз? И почему западные деятели не видели связи между интересами внешней политики СССР и «укреплением мира»? Предоставим слово Молотову, разделяющему со Сталиным ответственность за предвоенную советскую внешнюю политику: «Мы вели переговоры с англичанами и французами до (?) разговора с немцами: если они не будут мешать нашим войскам в Чехословакии и Польше, тогда, конечно, у нас дела пойдут лучше. Они отказались…» Не менее откровенен Сталин: «Мы предпочитали (?) соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить! Мы, конечно, не пошли бы в батраки, и еще меньше ничего не получая».

Разумеется, никакого предпочтения переговорам с западными странами не отдавалось. Ведя гласные переговоры с ними и одновременно негласные «разговоры» с Германией, сталинское руководство хотело выжать максимум из выгод своего третейского положения. Из ситуации, когда обе стороны близкого военного конфликта – и демократические Англия с Францией, и нацистская Германия – добивались советской поддержки. Если западные страны нуждались в советской военной помощи, то для Германии важно было, нейтрализовав СССР, выиграть время.

Завершение перегруппировки основных мировых сил, за исключением Советского Союза – последней не-ангажированной мировой державы, априори повышало его шансы как силы, способной склонить чашу весов в ту или иную сторону. В поступавших в Москву донесениях советских дипломатов из европейских столиц можно найти немало данных о том, что чем больше возрастала напряженность на континенте, тем большее значение придавалось выбору СССР. Из Берлина советское полпредство сообщало о распространенном мнении в дипломатических кругах немецкой столицы, которое сводилось к тому, что масштабная война в Европе начнется лишь тогда, когда прояснится все еще неопределенная советская позиция. Но никак не раньше. Выжидательная тактика Советского Союза, сохранявшаяся вплоть до начала войны, не могла не отразиться на исходе советско-западных переговоров. По целому ряду причин, среди которых и более чем малоудачный опыт советско-западных взаимоотношений в прошлом, а главное – из-за классово-имперского курса Советского Союза, провал его переговоров с Англией и Францией был предсказуем.

В период между двумя мировыми войнами Сталин то и дело клеймил Англию и Францию как застрельщиков антисоветской политики. После кратковременного периода середины 1930 годов, когда была продекларирована советская приверженность идее коллективной безопасности, антизападная пропаганда стала снова набирать обороты. Устами Сталина странам Запада за их внешнюю политику предрекалось то «историческое возмездие» (сентябрь 1938 г.), то «серьезный провал» (март 1939 г.). Придерживаясь канвы событий, приходится признать, что участие Советского Союза в коалиции с западными демократиями оказалось вынужденным. Правители в Кремле рассматривали войну с нацизмом исключительно под углом укрепления позиций социализма в мире. Великой Отечественной войной она стала для простых советских людей, отстоявших себя и свои семьи, свои дома, свою родину.

В разгар войны, при обсуждении на Политбюро в 1943 г. киноповести А.П. Довженко «Украина в огне», Сталин обвинил кинорежиссера в «непонимании» того, что идущая война «есть также война классовая». Заключением советско-германского пакта, по его словам, «удалось вовремя сорвать намечавшийся военный блок империалистических государств, направленный против СССР».

Такое представление о международном развитии в предвоенный период Сталин закрепил при редактировании «Фальсификаторов истории», внеся в текст этой брошюры отдельный абзац с сопоставлением советско-германского пакта с Брестским миром. В обоих случаях, как при рождении советского государства, так и двадцатью годами позже, решающими оказались классовые мотивы. В сталинской интерпретации, «Советский Союз оказался вынужденным заключить пакт с немцами ввиду той же (как и в 1918 г. – Автор) враждебной политики Англии и Франции». Лица из сталинского окружения в своих воспоминаниях утверждают, что так оно и было – существовала реальная угроза сплочения «империалистов» против Советского Союза.

Но действительно ли в Кремле опасались нового похода «14 государств» против страны социализма? Более чем сомнительно.

Во-первых, в официальных заявлениях и Сталина, и Молотова, действовавших тандемом в вопросах внешней политики, неизменно делался акцент на то, что германская агрессия направлена скорее против стран Запада. Одно из заявлений подобного рода было сделано всего лишь за три месяца до начала войны. Глава советского правительства Молотов оценил подписание 22 мая 1939 г. между Германией и Италией военно-политического договора как их отказ от «антикоминтерновской шумихи», которая «сыграла в свое время известную роль для отвлечения внимания». И продолжил: «Теперь агрессоры уже не считают нужным прятаться за ширму… Зато государственные деятели и печать Германии и Италии определенно говорят, что этот договор направлен именно против главных европейских демократических стран».

Во-вторых, советско-германский пакт был заключен во исполнение настойчиво повторяемых заявлений о том, что в своей внешней политике Советский Союз исходит из своих государственных интересов и только из них. Этим интересам, по мнению Сталина и его окружения, как раз и отвечал пакт. Подчеркивая взаимовыгодность пакта, говорилось на самом высоком уровне: это соглашение «устранило возможность трений в советско-германских отношениях при проведении советских мероприятий вдоль нашей западной границы и вместе с тем обеспечило Германии спокойную уверенность на Востоке». Через месяц после пакта и в его развитие было подписано еще одно двустороннее соглашение – Договор между СССР и Германией о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г. Внося разлад в стан «враждебного капиталистического окружения» (с дальним прицелом дипломатии Кремля), эти договоры имели и прикладное назначение – «возвращение» с немецкой помощью утерянных в годы Первой мировой и Гражданской войн земель Российской империи. Как известно, в 1939–1940 годах удалось прирастить территорию СССР за счет части Финляндии, трех прибалтийских республик, восточных районов Польши, Молдавии с Северной Буковиной.

Предпосылок и условий для советско-германских договоренностей, воплотившихся в пакте, было несравнимо больше, чем для успешного завершения переговоров СССР со странами Запада.

Прежде всего Германию и СССР объединило их общее ущербное международное положение после Первой мировой войны, разделившей Европу на страны-победители и страны-побежденные. В.И. Ленин, отмечая тяжесть обязательств Германии по Версальскому мирному договору, предвидел, что в создавшихся условиях она «толкается на союз с Россией». Сталин пошел дальше, подчеркивая геополитическую составляющую их взаимного тяготения. В беседе с английским послом PC. Криппсом (летом 1940 г. – после капитуляции Франции!) он говорил о том, что стремление «изменить старое равновесие сил в Европе, которое действовало против СССР… послужило базой для сближения СССР с Германией».

Были и иные основания для сближения двух стран – опять-таки в противовес Западу. Характеризуя Рапалльский договор 1922 г. как попытку Германии и СССР «сообща ослабить путы, навязанные державами-победительницами», немецкий исследователь истории взаимоотношений двух стран X. Таммерман продолжает: договору «была присуща и определенная основополагающая, имевшая социокультурную подоплеку антизападная направленность…»

Наконец, с первых дней Советской России у ее коммунистических руководителей были свои специфические планы в отношении Германии и той роли «ледокола» мирового революционного процесса, которую она якобы призвана была сыграть в обозримом будущем. Академик Е.Л. Фейнберг вспоминал праздничные демонстрации в Москве 1920-х годов с лозунгом на транспарантах «Советский серп и немецкий молот объединят весь мир».

С объявлением Гитлером похода против большевизма двусторонние отношения быстро ухудшались. Сталин, однако, полагал, что рано или поздно ему удастся найти общий язык с Гитлером. Согласие последнего в мае 1933 г., после почти двухлетних проволочек, на продление советско-германского (Берлинского) договора 1926 г. Сталин вполне мог оценить как позитивный сигнал. С советской стороны, давал он знать на партийном съезде в январе 1934 г., нет препятствий к восстановлению прежних, доверительных отношений – возврату к практике, «получившей отражение в известных договорах СССР с Германией». На переговорах в Москве в сентябре 1939 г. Сталин заверял Риббентропа, что «основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом». Не ограничиваясь этим, подчеркнул: «Советское правительство в своей исторической концепции никогда не исключало возможности добрых отношений с Германией».

Западноевропейские деятели задолго до советско-германского пакта считались с возможностью тесного сближения СССР с Германией, несмотря на острое идейно-политическое противостояние между ними. Приведем один из таких примеров.

В марте 1935 г. Сталин получил очередное разведывательное сообщение, которым придавал первостепенное значение. Оно было основано на документах МИД Франции, составленных в связи с миссией в Париж министра иностранных дел Англии А. Идена. На нем пометы: «Важно (правдоподобно)» и «Мой архив».

Приведем ту часть агентурного сообщения, которую подчеркиванием выделил из всего документа Сталин:

«По мнению министра иностранных дел Франции П. Лаваля, совершенно ошибочно рассматривать СССР и гитлеровскую Германию как держащих друг друга в страхе, разрешая таким образом западным державам мирно извлекать пользу из этой враждебности. Германо-советская враждебность вовсе не является неизменным фактором международной политики, на котором можно было бы базировать политику на длительный срок. Похоже даже на то, что в этой враждебности есть известный расчет и что Германия пытается вовлечь Францию в торг, при котором СССР был бы предоставлен Германии. Добившись от Франции свободных рук в отношении СССР, Германия смогла бы очень хорошо сговориться с СССР к невыгоде Франции».

Советское руководство крепко уверовало в решающую роль в европейской и даже мировой политике советско-германского согласия. В послевоенный период, в условиях холодной войны, сталинское руководство, видимо, не прочь было попытаться вновь разыграть германскую карту в геополитической игре на континенте, противопоставляя Германию странам Запада. При создании Германской Демократической Республики в октябре 1949 г. Сталин вспомнил о довоенных советских намерениях в отношении Германии, назвав образование ГДР «поворотным пунктом в истории Европы». Повторив еще более завышенную оценку, которую дал Молотов советско-германскому пакту 1939 г. при его ратификации – как «поворотному пункту в истории Европы, да и не только Европы».

Вышеизложенное возвращает нас к проблеме ответственности за Вторую мировую войну, которая вновь и вновь требует исследовательского внимания. Как точка отсчета последующего исторического времени. Воздействие мировой войны оказалось столь устойчиво-длительным, что период, характеризуемый как послевоенный, растянулся на многие годы, а ее последствия сказываются по настоящее время.

В период всего существования Советского Союза в его политике сохранялись приоритетные для него классовые и имперские цели. Обусловленные противостоянием с капиталистическим миром жесткие цели советской внешней политики и используемые для их достижения инструменты были одним из постоянных факторов международной напряженности.

Перед Второй мировой войной Сталин в своей внешней политике отнюдь не намерен был ограничиваться реакцией на события, вынуждаемый к этому решениями, принимаемыми в столицах великих капиталистических держав. Наоборот, он стремился играть самостоятельную и активную роль на международной арене, стараясь навязать странам «враждебного капиталистического окружения» свои правила игры во «второй империалистической войне», начавшейся, как он считал, уже в 1935–1937 годы. Понятно, что политико-дипломатические комбинации с участием СССР не могли не иметь временного, преходящего характера. Советско-германский пакт 1939 г., заключенный на десять лет, просуществовал менее двух лет. А советско-западные соглашения 1941–1945 годов были почти сразу сметены холодной войной.

Сменой в ходе войны одной коалиции на другую – на договорных началах! – Советский Союз продолжил свой предвоенный курс, основанный на использовании «межимпериалистических противоречий» и исключающий предрешенный выбор союзников. Если сотрудничество с нацистской Германией – от торгово-экономического до военно-политического – объяснялось заинтересованностью Советского Союза в пересмотре государственно-территориального статус-кво, установленного в Европе победителями в Первой мировой войне, то последующее его участие в Антигитлеровской коалиции, начавшееся с самозащиты от вражеского нашествия, отражало стремление к всемерному укреплению собственных державных позиций за счет стран «враждебного капиталистического окружения». С окончанием войны советские руководители ставили себе в заслугу то, что удалось, как им казалось, «как перед войной, так и в ходе войны… правильно использовать противоречия внутри лагеря империализма».

Важнейшей частью проблемы ответственности за Вторую мировую войну является вопрос о ее непосредственных инициаторах. Здесь мы сталкиваемся с тайной Секретного дополнительного протокола к пакту, с загадочными обстоятельствами, его окружающими.

Казалось бы, после начала войны между Советским Союзом и Германией одна из сторон могла бы попытаться, разгласив тайну протокола, добиться политико-пропагандистского выигрыша, обвинив во всех смертных грехах бывшего «заклятого друга». Но ничего подобного не случилось. Что же оказалось весомее взаимной ненависти тоталитарных режимов, схватившихся не на жизнь, а на смерть?

Единственно правдоподобное объяснение этого поразительного факта – в том, что признанием тайного сговора за счет третьих стран, прежде всего за счет ближайшей жертвы – Польши, сговора за считаные дни до всеобщего европейского конфликта, снимался вопрос о том, кто и как развязал Вторую мировую войну. Развязал в целях перекройки политической карты Европы и в расчете на глобальные структурно-системные перемены в дальнейшем. Объяснение долгой одиссеи Секретного дополнительного протокола – в стремлении сохранить его тайну как можно дольше, отсрочить неотвратимый вердикт истории.

Все же, как уже подчеркивалось, дело было не столько в приложенном к пакту Секретном дополнительном протоколе, сколько в самом пакте. Возникший с самого начала всеобщий интерес к закулисным маневрам, окружавшим заключение советско-германского пакта, и вероятным секретным договоренностям помимо объявленного соглашения как бы заслонил собой его подлинную роль. Вплоть до наших дней можно встретить суждения о том, что советско-германский пакт как таковой вполне был в духе норм международного права. Практически закрывая тему геополитической сущности пакта со всеми вытекающими последствиями.

Однако был ли на самом деле советско-германский пакт просто соглашением о ненападении, как он формально именовался? Не только приложенный к пакту Секретный протокол о разделе сфер влияния в Восточной Европе, но и обнародованные положения пакта шли дальше заурядного международного соглашения.

Согласно преамбуле советско-германского договора (пакта) о ненападении, стороны руководствовались «желанием укрепления дела мира между СССР и Германией». Именно так – между СССР и Германией. В момент, когда сроки немецкого нападения на Польшу исчислялись днями, с предсказуемым вовлечением в конфликт западных стран, договаривающиеся стороны давали знать, что их заботит только состояние двусторонних отношений. И поскольку как раз в это время СССР вел переговоры с Англией и Францией для предотвращения масштабного конфликта в Европе, советское обязательство «укрепить дело мира» с одной Германией означало недвусмысленное поощрение ее агрессии. Современники событий, еще не зная о тайной советско-германской сделке о разделе Восточной Европы, задавались вопросом, какой ценой Гитлер купил советское согласие на пакт.

Преамбула пакта содержала также ссылку на то, что стороны исходят из «основных положений» Берлинского договора 1926 г. Провозглашение преемственности договорных отношений между Советским Союзом и веймарской Германией, с одной стороны, и Советским Союзом и нацистской Германией, с другой, указывало на их предназначение – единение против Запада, отражая их многолетние усилия по подрыву Версальской системы. Неудивительно, что в преамбуле не нашлось места положению Берлинского договора о том, что стороны руководствовались «желанием сделать все, что может способствовать сохранению всеобщего мира» (здесь и далее курсив в цитатах мой).

Анализ содержания статей пакта подтверждает обоснованность его однозначного толкования.

По статье 1-й пакта стороны обязывались «воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения друг на друга как отдельно, так и совместно с другими державами». Трижды повторенное заклинание «от всякого» призвано было продемонстрировать всем решимость СССР и Германии избегать даже подобия конфронтации. Но когда между ними завязалась жестокая кровопролитная войны, спасая лицо, Гитлер твердил о превентивной войне, Сталин – о выигрыше времени благодаря пакту.

Две другие статьи касались случаев вовлечения в конфликты договаривающихся сторон. Предусматривалось, что если одна из сторон «окажется объектом военных действий со стороны третьей державы», то другая сторона «не будет поддерживать ни в какой форме эту державу» (ст. 2). Стороны также взаимно отказывались «участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны» (ст. 4). Это означало, что Германия отказывалась от Антикоминтерновского пакта, а Советский Союз – от переговоров о коллективной безопасности со странами Запада.

Закрепляли сближение участников пакта статьи 4 и 5. По одной, «затрагивающие их общие интересы» вопросы становились предметом взаимных консультаций; по другой – в случае возникновения споров или конфликтов между ними «по вопросам того или иного порядка» стороны обязывались разрешать их «исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями» или путем создания соответствующих комиссий (ст. 5).

Заключенный на десять лет (ст. 6), пакт вступал в силу «немедленно после его подписания» (ст. 7). «Немедленно» – так как дата нападения на Польшу была уже назначена.

Немедленное вступление в силу пакта и особенно отсутствие положения о прекращении его действия в отношении той стороны, которая сама совершит акт агрессии, тут же обратило на себя внимание. Это был тот самый классический случай подготовки к агрессии, о котором предупреждал в свое время М.М. Литвинов, возглавлявший Наркоминдел СССР в 1930–1939 годах. Полемизируя с противниками коллективной безопасности, которые ратовали за двусторонние соглашения о ненападении, он говорил в сентябре 1935 г. на Ассамблее Лиги Наций: «Не всякий пакт о ненападении имеет целью укрепление всеобщего мира. В то время как пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом со своими соседями, имеют особую оговорку о недействительности пактов в случае совершения агрессии одной из сторон против любого третьего государства, мы знаем и другие пакты, отнюдь не случайно такой оговорки лишенные. Это значит, что государства, обеспечившие себе тыл или фланг подобным пактом о ненападении, резервируют себе возможность безнаказанного нападения на третьи государства».

Как и планировалось, первой жертвой сговора пала Польша, атакованная сначала Германией, затем Советским Союзом. Их совместное коммюнике от 18 сентября 1939 г. по поводу «задач советских и германских войск, действующих в Польше», содержало указание на соответствие военной акции двух стран «духу и букве» заключенного между ними пакта. Такое вступление в силу пакта подвигло посольство Франции в Москве на официальный запрос, не означает ли коммюнике, «что между СССР и Германией заключен военный союз». Обе стороны пошли на пакт по сугубо геополитическим соображениям. Но в сравнительно узком, ограниченно-геополитическом варианте, когда целями экспансии были намечены ближайшие соседи Германии и СССР. Но война мировая – поле для глобальной геополитики. Тут рамки советско-германского сговора стесняли и одну, и другую сторону. Согласие по программе-минимум не означало их согласия по программе-максимум. Схватка между ними стала неизбежной, когда реально встал вопрос о лидерстве в Европе. Тогда, когда Сталин отказался предоставить Гитлеру свободу рук на континенте и ограничиться экспансией в южном направлении – в сторону Индийского океана. Отказался согласиться, умерив аппетиты, на присоединение к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии в качестве младшего партнера.

Сталинская классовая система мировых координат исключала такую трансформацию советско-германского пакта. В своей международной политике Сталин и его ближайшее окружение исходили из убеждения, основанного на марксистской теории, что кризисное развитие в мире с неизбежностью ведет к социальным потрясениям. В их представлении состояние и эволюция международных отношений определялись не столько традиционной борьбой великих держав за преобладание в мире, сколько воздействием «общего кризиса капитализма», отражавшего, по сталинскому определению, «прежде всего» усиление загнивания капитализма, подрыв его равновесия. Абсолютизируя классовую борьбу, Сталин говорил на партийном съезде в 1930 г., что «мы живем теперь в эпоху войн и революций». Другими словами, в сопряженную с насилием переходную эпоху от капитализма к социализму.

Все, или почти все, стало ясно из доклада Сталина на XVIII партийном съезде 10 марта 1939 г. Сказано было много такого, что позволяло с большой долей уверенности судить о его далеко простирающихся антикапиталистических замыслах. Равно как и о том, каким виделся Сталину путь к достижению целей его классово-имперской политики.