Текст книги "Воспоминания и необыкновенные путешествия Захара Загадкина"

Автор книги: Михаил Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

О любопытстве

Любопытство бывает разное: хорошее и дурное, нужное и ненужное. Досадно, что не всегда угадаешь, какое любопытство тебя мучает: полезное или бесполезное.

В детстве я любил сидеть у окна, считать автомашины и прохожих. Каждого прохожего отмечал на листе бумаги точкой, автомашину – черточкой. Старший брат пригляделся к моей работе и сказал: «Зряшным делом занят, Захар, лучше бы книжку читал!» А в Москве я увидел, что подобными подсчетами занимаются взрослые люди.

Иной раз полюбопытствуешь и узнаешь интересное, но ненужное. Случается наоборот: не поинтересуешься, а позднее себя упрекнешь – прозевал то, что могло пригодиться… Поэтому я решил, что сдерживать любопытство не надо. И в своем решении не раскаиваюсь.

Прошел без малого год после того, как я исследовал секреты московского климата. Наверное, я очень удачливый – Москва снова оказалась на моем пути, хотя ради этого пришлось проехать по железным дорогам лишнюю тысячу километров.

В старину говорили, что Москва стоит на семи холмах, а течет по ней сто рек, речек и ручьев. У меня был план столицы, и я задумал подняться на все холмы, нанести их на план и, кстати, выяснить такой вопрос: если рек, речек и ручьев – сто, то почему в Ленинграде мостов больше чем в Москве?

Кое-кто найдет пустяком этот давно занимавший меня вопрос. Однако история учит, что пустое на чей-нибудь взгляд любопытство иногда приводило к важным открытиям. Кто знает, может быть, мне тоже суждено такое открытие?

Был канун мая, но жара стояла июльская: термометр показывал 22 градуса в тени. Три дня, обливаясь потом, я разыскивал столичные холмы. Правда, обследовал не всю Москву – ее улицы и проезды тянутся на тысячи километров, их не обойдешь и за полгода! Но в середине XIX века, когда о семи холмах говорили даже ученые, Москва была меньше, и тогдашнюю ее территорию я обошел вдоль и поперек.

Разыскивал холмы на глаз, – инструменты для измерения высоты взять было негде. Это меня не смущало. Во-первых, проглядеть холм просто невозможно. Во-вторых, кто не сообразит, лезет ли он в гору или сбегает с горы?

В разных концах Москвы я нашел немало подъемов и спусков. Все же нанести на план очертания семи холмов мне не удалось. Как ни проверял себя, получалось то пять, то десять, то пятнадцать холмов… Откуда же возникла цифра «7»?

Одновременно с холмами искал и реки. Казалось ясным: если есть водные преграды, то должны быть мосты – вряд ли жители столицы переправляются через реки, речки и ручьи вброд или на лодках. Однако мосты увидел только на Москве-реке, на ее притоке Яузе и на Водоотводном канале. Не скрою, попался еще один мост, но фальшивый – река под ним не текла, а на месте перил высились дома; не будь на домах указательных табличек, не догадался бы, что иду по мосту.

Тогда я стал искать реки более надежным способом. Москва-река – главная в столице; значит, все прочие в нее впадают. И я отправился в поход вдоль гранитных набережных Москвы-реки, высматривая устья ее притоков. Но встретил лишь ту же Яузу, тот же Водоотводный канал да еще две речки. Где же остальные 96 рек?

Беготня по улицам так меня изнурила, что я решил выкупаться. У речного порта выбрал укромный уголок, разделся и, выжидая, пока остынет тело, швырнул щепку в воду.

Щепка лениво покружилась, точно не желая расставаться со мной, затем медленно-медленно тронулась в путь. Тогда и я шагнул в воду, но тут же отступил: ноги увязли в слое илистой грязи… Я заколебался: «Купаться или не купаться?»

Послышался смешок. Оборачиваюсь, а там парень в фуражке матроса речного флота. Он оглядел меня и спросил:

– Почему в воду не лезешь? Боишься?..

– Дно вязкое, да и вода грязная: выпачкаешься, потом не отмоешься…

– Какой чистюля! Если не хочешь пачкаться, приходи завтра к вечеру: с утра будем мыть Москву-реку.

– Как – мыть?

– Очень просто. Как всё моют: водой!

– С мылом?

– Нет, с мылом нельзя: в нижнем течении рыба подохнет…

– А наблюдать, как моют, разрешается?

– Сколько угодно! Но с этого берега мало что заметишь. Раз ты такой любопытный, дам адрес, откуда все откроется как на ладони.

Обеими руками схватил адрес: в географии я не новичок, но даже не подозревал, что реки можно мыть.

Всю ночь не спал, гадая, что произойдет с Москвой-рекой. Неужели грязную воду выльют, ил вывезут грузовиками, а в пустое русло чистую воду накачают?

Рано утром помчался по указанному мне адресу. Увидел, как моют Москву-реку, и никогда не забуду. Ничего не возразишь: вымыли на совесть! Я нарочно опыт сделал: явился на то место, где хотел купаться, – ила на дне нет, вода прозрачная, как стекло. Ну и молодцы московские речники!

В тайну семи холмов и ста рек я так и не проник. Но особенно не огорчен: нехорошо одному Захару Загадкину раскрывать все таинственное – кое-что нужно оставить и другим. Разве только я страдаю научным любопытством?

Как я был экскурсоводом

Несколько дорог ведет из Москвы к южному городу, где находилось мое мореходное училище. Я должен был выбрать одну из них и, размышляя над атласом, понял, что если удастся, то по пути к училищу смогу побывать на разных морях.

Пошел в порт, откуда уходят корабли к этим морям. У причала – трехпалубный красавец теплоход. Узнаю, что под вечер он отплывет, и являюсь к капитану: «Я, мол, такой-то, не понадоблюсь ли на один рейс?»

Представился капитану, а тот отвечает:

– Нет, молодой человек, не понадобитесь. Вся команда – в полном сборе. Впрочем, как, вы сказали, вас зовут?

– Захар Загадкин.

– Вот вы кто!.. Тогда, может быть, договоримся. Понимаете, какая неприятность: заболел наш экскурсовод, час назад в больницу отправили. А среди пассажиров – полтораста учеников ремесленного училища. Возьметесь заменить экскурсовода? Повезу бесплатно и кормить буду всю дорогу. Только справитесь ли, Загадкин?

– Справлюсь!

Ответил бойко, а про себя прикинул: прихвачу в плавание надежную карту, две-три книги. Помнится, где-то читал, что, нанимаясь в учителя, на худой конец, надо знать на урок больше, чем твои будущие ученики: после первого урока успеешь подготовиться ко второму, после второго – к третьему и так далее. Смешно, но крупица правды есть. А экскурсовод – тот же учитель. Еще раз заверил капитана, что справлюсь, и марш-марш за картой и книгами.

Отчалили засветло. До полуночи усердно читал, делал выписки, кое-что учил наизусть.

Утром на горизонте показывается первое море. Ремесленники уже позавтракали, толпятся на верхней палубе.

– Привет, товарищи ремесленники! Я – ваш экскурсовод. Буду рассказывать о том, что вы видите, но чего не знаете. Наш теплоход пересечет немало морей. Сейчас перед вами первое море – самое древнее. В те времена, когда оно возникло, нас еще на свете не было. Дальше пойдут моря, которые позднее разлились. Моря отличные, очень нужные в хозяйстве. Один недостаток – замерзают по зимам. Но вы не тревожьтесь, во льдах не застрянем, до холодов домой вернетесь…

Развернул карту, показываю маршрут судна, отвечаю на вопросы о попутных портовых городах. Иной раз сам не верю, как хорошо успел подготовиться к вопросам. Беседой увлеклись и не заметили, что первое море давным-давно за кормой осталось, а нас уже приглашают в столовую.

Часа через три опять собрались на палубе. До следующего моря не близко, но плыть все равно интересно: глубины увеличились, над нами чайки летают, навстречу большие корабли идут. Вскоре наше судно подошло к непонятной постройке. Я обрадовался, потому что многое о ней знал, и тут же объясняю ремесленникам:

– Видите, ребята, справа по борту колокольня из воды торчит? Когда-то она стояла на городской площади. Потом вода затопила улицы и дома. Горожане заранее выехали, вещи из домов забрали, некоторые и дома с собой увезли. А колокольню на память волнам оставили! Теперь она вроде маяка служит. Километрах в ста отсюда, уже в другом море, был на одном островке полузатопленный домишко, только крыша виднелась. А под крышей одинокая кошка жила – забыли ее при переезде. Мышей на чердаке съела, другой пищи нет. Голод – не тетка, пришлось кошке приспосабливаться, и стала она рыб ловить. Ее потом научная экспедиция нашла, наблюдала за ныряющей кошкой…

Говорю, а сам поглядываю на ребят. Слушают внимательно, – значит, не робей, Захар, продолжай!

Весь день я рассказывал ремесленникам разные истории.

Вечером отправились спать, наутро встречаемся на палубе.

Судно посреди моря плывет, и похоже, что шторм надвигается: ветер крепчает и крепчает…

– Обратите внимание, друзья, какие высокие и крутые волны бегут, белыми барашками на гребнях пенятся. Море бурное, опасное, порой такие свирепые штормы налетают, что кораблям приходится в гаванях отстаиваться. Прадеды недаром говорили: кто на море не бывал, тот и горя не видал. А у этого моря своя невеселая особенность – иногда новые острова со дна поднимаются. Был случай, когда пароход встал на якоря, а как раз под ним большой остров из воды вылез! Пароход на мели очутился, с трудом сняли его с этой глупой мели. Добро бы новые острова на месте стояли – нет, по всему морскому простору кочуют. Но не эти острова главное морское диво.

 
В свете есть иное диво.
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря…
 

– Знаем, знаем, товарищ экскурсовод, – перебивают меня ремесленники, – это из пушкинской «Сказки о царе Салтане». Стихи красивые, да богатыри-то вымышленные, из морей они не выходят…

– Почему не выходят? Что ни день выходят! И не тридцать три – миллионы богатырей! Мы еще на трех морях побываем – из каждого богатыри выходят. Но уже не в чешуе, то есть в кольчуге, – из морей выходят богатыри-железнодорожники, сталевары, печатники, пекари, ткачи, портные, вагоновожатые, фрезеровщики и даже парикмахеры – всех профессий богатыри… Правда, они невидимы, хотя дорогу, по которой на работу спешат, я вам непременно покажу. И не одну, – от каждого моря своя богатырская дорога проложена. Пока же взгляните на новую диковину, видите, на волнах покачивается, будто нам кланяется?

– И ее волнам на память оставили?

– Нет, это морской голос. Сухопутным людям он не слышен. А опытные моряки за сто километров среди прочих голосов различат. Он сообщает штурманам скорость и направление ветра, температуру и влажность воздуха. Однако пора обедать, ребята, знакомство с морем продолжим после…

Пообедали экскурсанты, отдохнули и снова на палубу. В воде уже загорелись огоньки – красные, зеленые, золотые…

– Это, товарищи ремесленники, не морские светляки, это самые обыкновенные буи и бакены, они путь кораблю указывают. Как по-вашему, кто их зажег, а под утро погасит?

– Наверное, бакенщики.

– Бакенщики, да не простые…

– Опять невидимки-богатыри?

– И да, и нет. Если не знаешь, кто бакенщик, смотреть на него будешь и то не догадаешься. Ну, а если знаешь, тут же увидишь – бакенщик приметный.

До поздней ночи выкладывал ремесленникам все, что знал о море, которым мы плыли. Перед сном спрашиваю:

– Довольны пояснениями, ребята?

– Очень довольны, товарищ экскурсовод. Не все сразу понятно, зато занятно…

Повеселел от похвалы, со спокойной душой пошел готовиться к завтрашним беседам. Однако оказалось, что был у меня еще один слушатель – сам капитан. Вызвал он к себе в каюту и без обиняков заявляет:

– Ошибку с тобой допустил, Загадкин. Говоришь складно, да в экскурсоводы не годишься. Моря настоящие, а ты рассказываешь сказки о богатырях и бакенщиках-невидимках, о морском голосе и ныряющей кошке. Извини, лучше я своего помощника к ребятам приставлю. Он не такой речистый, и язык у него не так свободно подвешен, но на помощника полагаюсь, в тебе же не уверен. А слово сдержу: довезу до конца рейса.

Конечно, капитан был неправ, а пришлось подчиниться: на судне он хозяин.

Плыли мы еще двенадцать дней, повидал все попутные моря. Сколько бы мог рассказать ремесленникам! На одном побережье большой город на пять километров к воде придвинули. На другом – советские люди, подобно голландцам, живут ниже уровня моря. Не довелось рассказать: ехал уже не экскурсоводом, а пассажиром.

Помощник капитана тоже толково говорил, хотя не так интересно, как я. Ремесленники слушали внимательно, но тут особой его заслуги нет. Об этих морях и неречистый хорошо расскажет!

Спор на Рыбинском море

Лодка опрокинулась, небо стремительно метнулось вниз, и спустя мгновение мы были среди пенистых волн, бежавших к берегу.

Спор, вызвавший это неприятное происшествие, возник, едва мы оттолкнули лодку от пристани. Мы – это я и юный географ Толя Стрелков.

С Толей мы давнишние друзья. Он слушал по радио приключения Захара Загадкина и постоянно присылал правильные отгадки. Огорченный неудачей моего плавания по Волге с экскурсией ремесленников, Толя предложил побывать у него на берегах Рыбинского моря, где он жил со своими родителями.

Встретившись и с утра до вечера плавая в лодке, мы подружились еще крепче. Толя словно сквозь воду видел и неизменно сообщал: тут на морском дне – торфяное болото, там – остатки деревушки, коряги затопленного леса или глубокий овраг, по которому в былые времена протекал ручей. Сперва я дивился такой осведомленности, но вскоре разгадал ее секрет. У Толи была еще «доморская» карта Ярославской, Калининской и Вологодской областей, напечатанная в 1940 году, и на эту карту он нанес границы нового моря. Мой друг знал, какая рыба водится в море, какой силы бывают на нем ветры и волны, когда появятся корабли у горизонта.

Я с уважением слушал Толины рассказы о переменах в климате, растительном и животном мире на берегах моря, созданного людьми. Но спор со мной Толя затеял напрасно: я – бывалый мореплаватель, он – всего-навсего ученик пятого класса! Правда, Рыбинское море – не настоящее море, а крупнейший, но все-таки искусственный водоем. Верно и то, что на его берегах Толя живет, мне же оно знакомо больше по книгам. Но я спорил смело, потому что наука была на моей стороне.

О чем мы спорили? О самом простом и, по-моему, совершенно бесспорном: о размерах Рыбинского моря. Я утверждал, что оно занимает 4580 квадратных километров, и в подтверждение этой цифры ссылался на справочники и учебники.

Тот, кто заглянет в книги, без труда убедится в моей правоте. Толя же доказывал, что размеры моря бывают иными, причем уверял, что нередко его величина не превышает 2000 квадратных километров!

Конечно, это были необдуманные уверения: море – не гармошка, чтобы растягиваться или сжиматься! Но Толя упорствовал. Мало того, он заявлял, что уровень воды в Рыбинском море тоже бывает значительно – на 5 метров! – ниже указанного в справочниках. Как вам нравится такое упорство: все справочники утверждают одно, а ученик пятого класса твердит другое!

Спор происходил в лодке, где, кроме нас, двух пар весел и лежавшего на корме якоря, ничего не было. Самое обидное – не было книг, с помощью которых я мог бы доказать Толе, что он неправ.

Вскочив во весь рост, я подал команду: «Стоп! Полный обратно – едем домой за справочником!»

Тут-то и случилась беда. Неосторожное движение накренило лодку.

Как опытный моряк, я пытался выправить крен, но, поскользнувшись, потерял устойчивость, шлепнулся грудью о борт. Лодка накренилась еще сильней, и мы оказались в воде.

Толя хороший пловец, я тоже; спустя две-три минуты мы вернули лодку в нормальное судоходное положение и уселись на свои места.

– Спорить нужно, но горячиться нельзя, – укоризненно сказал Толя. – Посмотри на корму, Захар…

Я обернулся и обмер: якоря не было! Не прикрепленный ни цепью, ни обыкновенным канатом, он при аварии пошел ко дну.

– Давай нырнем и достанем якорь, – предложил я.

– Здесь глубоко, метра три-четыре. Нырнуть можно, да вряд ли вытащим: якорь тяжелый…

– Что же делать, Толя? Ведь тебе здорово достанется от отца!

– Не беспокойся, Захар, якорем никто не пользовался, на отцовской лодке есть другой якорь. А этот тоже не пропадет, сам поднимется на поверхность.

– Как это сам поднимется? Якорь ведь чугунный, а чугун тяжелее воды!

– Мало ли что тяжелей! Ты плохо знаешь мое море, Захар, даже поражаюсь такому невежеству. И не подумай, что шучу или просто успокаиваю. Когда якорь начнет вылезать из воды, я его сфотографирую и снимок пошлю тебе…

Недавно я получил обещанный снимок и с огорчением убедился, что был неправ. Якорь сам вылез из воды! Медленно, но вылез! Оказывается, надо вдумчивей относиться к тому, что напечатано в справочниках!

В гостях у дядюшек Петра и Павла

Есть у меня двое дядюшек – Петр и Павел. Оба помнят обо мне, в каждом письме зовут в гости. Прошлым летом решил навестить дядюшек. Сперва заехал к дяде Петру. Прожил у него несколько дней, затем собрался к дяде Павлу.

А дядя Петр говорит:

– Не спеши, дорогой, торопиться некуда. Павел сейчас в отпуске, вернется нескоро, недельки через две. Хочешь, еще поживи у меня – буду рад. Но я бы посоветовал поехать к Павлу на лодке. Далековато, правда, километров пятьсот, зато много интересного увидишь. Половину пути по одной реке поплывешь, половину по другой, но по обеим вниз по течению. Ни тебе мускулы напрягать, ни о дороге спрашивать, а места удивительно красивые, на всю русскую землю славятся… Поезжай, Захар, не пожалеешь, я и лодку тебе дам. Возвращать ее не надо – у Павла оставишь; при случае заберу у него.

Как дядя посоветовал, так я и сделал. Взял лодку, для верности заново осмолил ее, запасся продуктами и ранним утречком отчалил от города. Дядя Петр проводил меня, с набережной на прощание кепкой помахал.

Путешествовать в лодке великое удовольствие. Река не широкая. Плыву по течению, даже грести не надо – лодка сама идет. На левом берегу – луга и поля, на правом – тоже, в отдалении невысокие холмы зеленеют. Где лесом полюбуюсь, где рощей, яблоневыми или вишневыми садами. Надоест по сторонам наблюдать, смотрю, как в небе легкие облака движутся, в спокойной воде отражаются.

Хорошо! Начнет темнеть – к берегу пришвартовываюсь. Разожгу костер, чай вскипячу. На ночлег обратно в лодку, а с рассветом дальше в путь. Еду и благодарю дядю за отличный совет.

Проплыл километров двести. Кончилась моя река, добрался до ее устья – к месту, где она в другую, широкую и полноводную реку впадает. Направил лодку по течению второй реки и вскоре прибыл к столице одной автономной республики. Город красивый, с древним кремлем, старинными башнями. Раньше он был далеко от реки, теперь ниже по ее течению построили плотину, и вода плещется у самых кремлевских стен. Хотел было остановиться, осмотреть столицу, но прикинул, что задерживаться нельзя, – до города, где дядя Павел живет, еще километров двести с лишним…

А на реке по-прежнему чудесно, хотя плыть стало труднее. Река широкая – порой противоположного берега не различишь, движение по ней большое: и попутное, и вверх по течению. Трехпалубные корабли идут, баржи с различным грузом – самоходные и на буксире, плоты с лесом, длинные, как острова. Один раз теплоход на подводных крыльях промчался; бросив весла, я приветствовал его обеими руками – в отличие от бескрылых теплоходов, волны от него почти нет.

Точно не скажу – пройденного пути не мерил, но километров пятьсот наверняка проплыл. Наконец приближаюсь к городу, где дядя Павел живет. Очень красивый город! Стоит на крутой горе, а река перед ним разлилась словно море. В порту теплоходы, речные трамваи… Еле-еле разыскал лодочную пристань, где бы свое суденышко пришвартовать. Смотрю, по пристани человек ходит, кепкой радостно машет. Оказывается, дядя Павел! Он третий день выходил меня встречать, уже беспокоиться начал…

Прожил несколько дней и у дяди Павла. Подошло время отъезда. До поезда – полтора часа. И тут спохватываюсь, что оставил шинель у дяди Петра. Ну и положение: вниз по рекам две недели спускался, сколько же понадобится, если против течения грести?.. На теплоходе с подводными крыльями и то за полтора часа никак не успеешь…

Так бы уехал без шинели, да, к счастью, дядя Павел выручил. Сбегал он к дяде Петру и мою шинель к поезду принес. Минут за сорок обернулся! Я ведь забыл сказать, что оба дяди в одном городе живут и даже на одном заводе работают.

По-вашему, зарапортовался Захар Загадкин? Плыл пятьсот километров вниз по течению двух рек, а пришвартовался в том же городе, откуда в это плавание уходил? Честное слово, говорю правду. Есть в нашей стране город, где расстояние между двумя набережными двояко считается. Если плыть водой – километров пятьсот. А если идти пешком – километра три-четыре от силы!

Город, где живут дядюшки, очень известный. Но знаменит он вовсе не своими набережными.