Текст книги "Улыбка Бога [СИ]"

Автор книги: Михаил Гвор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– А я вот вылезла из болота с тобой поболтать. А после тобой же и позавтракаю!

– Цю, напалохала! Была б ты галодная – учора зъела. Ци германцами б закусила. Так што ты – яшчарка сытая!

– Ладно, сытая… – улыбнулась девочка.

От этой улыбки Василек неожиданно смутился.

– Я гэта… гэта значыць…

– Эй! – всполошилась Света. – Ты в меня влюбляться не смей! Плохо тебе будет! Да и хвост у меня чешуйчатый весь.

– Вось усё вам, дзявчынкам, адно месца свярбиць, – разозлился пацан. – Ледзь што – за каханне адразу! На яки яна мне здалася!? Яшчэ и з хвастом лускаватым?! Я спытаць жадав, можа дапамагчы трэба чым? Ежы там, ци яшчэ чаго?

– Еды?

Девчонка расхохоталась, вытащила откуда-то из-за спины тот самый, оставленный на тропинке, красный цилиндр и швырнула его вверх, в листву.

– Угощайся, – кивнула она на упавшую куропатку.

– Дзякуй, я таксама вчора ев, – буркнул Василек. – Кали не трэба ничога, я пайду, мабыць…

Света вдруг посерьезнела:

– Не дуйся. Если так хочется помочь, притащи две пары штанов. Самых больших, какие найдешь. И такое дело… – девочка смутилась, словно не зная, как правильно сказать. – Игрушки надо. Детские, – уточнила она, разглядев непонимание в глазах собеседника. – Куклы там, что-нибудь такое. Одна, но лучше две.

– То невяликая бяда, – радостно заявил Василек, судя по ухмылке, додумавший все сам, – я имгненнем, адно нага тут, а…

– А другая потерялась, – договорила девочка. – Завтра приноси. Только не рискуй ради них, ладно? Обходимся пока. Счастливо.

Света исчезла в лесу.

– А то я не зразумев, на каго портки патрэбныя. Чай не дурань? Зробим у лепшым выглядзе. И портки, и кашули… А не знойдзецца, так цётка Паліна сшые. У яе гэта хутка…

29 июня 1941 года. Белоруссия

Костя внимательно разглядывал штаны. Ничего фасончик. Благодарное население спасенных Дранниц постаралось на славу.

Самое удивительное, что после таинственной пропажи карателей немцы не сожгли деревню. Крестьяне, они, конечно, далеко не все интеллектуалы высокого пошиба, и за высокие материи поговорить не любят, но прибрать за «зверушкой» догадались. Когда поисковая команда на двух грузовиках и с броневиком заявилась в деревню, там не было ничего. И никого. Ни живых, ни мертвых. Машину тоже сволокли в лес. И следы вениками размели.

Стопроцентной уверенности, что их камрады и кумпели пропали именно здесь, у нагрянувших немцев не было. А может, приказ был другой. Так или иначе, но покрутились и уехали, ничего не спалив, и не нанеся деревне какого-либо другого ущерба.

Жители, однако, в Драницы не вернулись. Были у них в лесу ухоронки. Очень неслабые ухоронки. Считай, еще одна деревня. Только дорог туда не вело. Лишь тропы лесные, тайные. От кого строились те укрытия?

Просто строились. От панов ясновельможных. От красных комиссаров, что всего пару лет, как пришли на эту землю. От всего на свете строились, ибо, что еще бедному крестьянину делать остается? Каждый обидеть норовит, а защиту искать и негде. Можно, конечно, обидчику и «красного петуха» под крышу запустить. Но лучше в лесочке бурю переждать. В заранее готовых ухоронках.

А вот если не поймут высокомудрые притеснители несложный крестьянский намек, тогда уже «красного петуха». Или вилами в бок. Не без того.

Заказ «Ляснога Гаспадаря» сработали с душой и удовольствием. На одежку пошел тент того самого «Блица», на котором герр Нойнер привез свою айнзацкоманду. Брезент был материей не высокой, а самой, что ни на есть обычной, с какой любая баба в веске работать умеет. За прочность и выбрали, разумно рассудив, что «портки и кашули» нужны не для светских приемов. И хоть заказчиков «лесное ателье» в глаза не видело, но с размерами попало тик в тик.

Светка уже с полчаса крутила у Кости перед глазами обтянутой штанами задницей и демонстративно прикрывала курткой грудь, экспериментируя с глубиной декольте путем расстегивания разного количества пуговиц. Рубашка из толстого брезента, сшитая на манер классической штормовки, подстраиваться под игривое настроение хозяйки не собиралась: пока хоть одна пуговица была застегнута, куртка категорически отказывалась расходиться. А стоило расстегнуть всё, как полностью распахивалась, портя девушке игру.

Костя же одеваться не спешил.

Сначала внимательно рассмотрел модель. Штаны были простенькие: без всяких намеков на ширинку. Просто шаровары, одевающиеся через низ. А чтобы не спадали, их надо было подвязывать веревкой. Веревка прилагалась. Штанины сделали чуть коротковатыми в расчете на сапоги или, что более логично, на босые лапы. С учетом анатомии йети – очень разумно. Зато карманов имелось превеликое множество. Пара врезных, на обычных местах, и четыре накладных: на ягодицах и наружной стороне бедер.

«Кашуля» оказалась не рубашкой, а полноценной курткой на пуговицах длиной до середины бедра с четырьмя накладными карманами (боковые и нагрудные) и даже капюшоном.

В общем и целом, весьма практичная и удобная одежка. Единственное, чего Костя не понимал, и в этом его человеческая часть была абсолютно согласна с нечеловеческой, – на кой ляд им сдались эти тряпки?

Впрочем, радость подруги вполне окупала затраченные людьми усилия…

– Ну ты скажи, – хитро спрашивала Светка, поворачиваясь то одним боком, то другим, – мне идет?

– Идет, – усмехнулся Костя, – но и без нее неплохо.

– Ничего ты не понимаешь!

– Точно, не понимаю! Шерсть же удобней.

– Да? Попробуй пройти по проспекту Ленина в одной шерсти!

Аргумент произвел впечатление.

– Свет, ты уверена, что тебе стоит гулять в этом наряде по проспекту Ленина?

В каком именно городе подруга собралась прогуливаться, он уточнять не стал. Собственно, какая разница? В любом уважающем себя городе есть проспект Ленина. Или будет. А вот йети на нем обычно нет. Ни в одежде, ни без.

– Конечно, уверена! – заявила девушка. Почувствовала, что сказала что-то не то и добавила. – По проспектам можно и ночью гулять! Прохожих мало, глаза отвести можно… Или фонари разбить…

– Если отводить глаза, зачем одежда?

– А если не захочу отводить? Встречу мальчика симпатичного, захочу показаться во всей красе! – Светка перехватила ироничный Костин взгляд и вздохнула. – Нет, он потом всю жизнь заикаться будет…

Но долго огорчаться при наличии обновок она не могла.

– Ну и ладно! Всё равно, это костюм для трекинга! В нем можно поехать в Гималаи. Или в леса Белоруссии!

– В леса Белоруссии ехать не надо. Мы и так здесь.

– Тем лучше! Ну одевайся же! Сколько можно светить голым… задом!

В конце концов, Костя решил доставить подруге удовольствие и напялил на себя деревенский подарок. И даже несколько часов в нем проходил.

Это оказалось не столь неудобно, как он ожидал, и вполне стоило вознаграждения, полученного ближайшей ночью. А чем еще заканчиваются любые приобретения и примерки женских обновок?

30 июня 1941 года. Украина

– Безнадежно, – горестно вздохнул комполка, – у него минут сорок как баки сухие. Всё. Отлетался капитан…

Подполковник безнадежно махнул рукой и, ссутулившись, пошел к навесу, служившему командным пунктом. Не вернувшийся из боевого вылета летчик был не просто комэском и одним из немногих асов Н-ского истребительного полка. Он был другом. Вместе учились в аэроклубе, вместе заканчивали легендарную «Качу», крыло к крылу дрались в Испании. Эх, Лешка, Лешка… Ты же всегда выкручивался… Может и сейчас? Да нет, надо смотреть правде в лицо: никаких шансов. Даже если с парашютом выпрыгнул, до своих добраться вариантов мало. Немец прет, не останавливаясь…

Комполка обернулся, бросая взгляд на ослепительно голубое небо. Пусто, конечно. На взлетном поле маячила одинокая фигура. Макарыч, Лешкин техник. Этот будет ждать до упора. Забывая, что упор прошел…

Всё плохо. Что же это творится такое? Мы же над Мадридом этих асов немецких в хвост и гриву! У нас же самолетов больше! Почему же сейчас творится черт поймешь что?! Еле успеваем перебазироваться на новые аэродромы. В день до пяти вылетов. И в каждом численное преимущество противника. Попробуй тут сберечь людей и машины… Каждый день потери. И немаленькие. Только на таких асах, как Лешка и выезжаем. Теперь еще одним меньше стало… Не считая тех пятерых ребят, уже занесенных в боевые потери… Подполковник покачал головой: людей считаем, как самолёты! Людей! Мать твою!

Неожиданный звук привлек его внимание. Из жиденького перелеска, расположенного в полукилометре от взлетного поля, доносился совершенно непонятный треск. Верхушки деревьев в центре рощицы качались без всякого ветра. Вот одна вообще скрылась из виду, словно дерево рухнуло. Как будто кто-то ломится через лес напрямую. Большой и тяжелый. Танки? Проспали!!!

Истошно взвыл ревун боевой тревоги. Бойцы комендантского взвода мчались к своим позициям, на ходу пристегивая штыки… Задвигали стволами зенитки, ища цель. Летчики бросились к самолетам, готовясь к немедленному взлету. В считанные минуты аэродром ощетинился оружием, готовый дать отпор врагу.

«Если танки, нам полный и безоговорочный гаплык наступит…» – мелькнула обреченная мысль…

– Товарищ подполковник, там знамя!

Шум, доносившийся из леса, приближался. Подполковник вскинул бинокль и не поверил глазам. Над рощей, на высоте десятка метров от земли, в самом эпицентре непонятного катаклизма, гордо реяло красное полотнище.

– Не стрелять! – приказал командир, – но и не расслабляться! Возможны какие угодно провокации!

И снова прильнул к биноклю.

Флаг двигался в сторону аэродрома. Причем довольно ходко двигался. Побыстрее пешехода. Кто же его несет? На такой высоте, проламываясь сквозь хлипкий, но довольно густой лес? Что за бред…

Наконец знамя достигло опушки и оказалось в пределах видимости. Оно было закреплено на голове, немного напоминающей конскую, только без гривы и задранную невероятно высоко. От головы в лес уходила шея толщиной в телеграфный столб, неторопливо выползающая на всеобщее обозрение.

Наконец, шея кончилась, рухнуло несколько деревьев на опушке, и появился сам флагоноситель. По аэродрому пронесся общий стон, густо разбавленный матом. По полю величаво топало животное. Метров тридцать длиной, впрочем, большую часть длины занимали уже знакомая шея и всё еще частично скрывающийся в роще хвост, четыре колоннообразные ноги, довольно массивное туловище и маленькая голова. Колосс неспешным шагом шествовал к аэродрому, давая обалдевшим от удивления зрителям привыкнуть к своему виду.

– Диплодок! – выдохнул рядом с подполковником комиссар.

Иванов перед войной успел закончить три курса университета в Ленинграде. И непонятными словами щеголять любил. Как все ленинградцы, впрочем…

– Какой еще дипломат?! – не расслышал комполка.

– Не «дипломат»! Диплодок! Динозавр такой. Ящер. Вымерший.

– Ни хрена себе, вымерший! – выматерился командир. – Чего ж он тогда разгуливает, взлетную полосу нам портит? Да еще под нашим флагом? Союзников против фрицев ищет?

– А я откуда знаю?! – окрысился комиссар. – Диплодоки уже сто миллионов лет как вымерли!

Тем временем подполковник рассмотрел на крупе динозавра человеческую фигурку, устроившуюся возле основания шеи. Не поверив глазам, снова посмотрел в бинокль…

– Лешка! – прошептал он. – Точно! Живой, чертяка!

– Кто Лешка? – теперь не понял уже комиссар. – Диплодок?

– Какой диплодок?! Капитан Титаренко! Верхом на зверюге едет!

– Как верхом?!

– Как на лошади! Или, скорее, как индусы на слонах ездят!

– Ничего не понимаю, – пожал плечами комиссар, – где он взял диплодока…

– Ты, Сергеич, Леху не знаешь! Он же из Одессы! А те, что хочешь, достанут!

Тем временем ящер преодолел луг и, остановившись у окраины взлетного поля, опустил голову с флагом к земле. Капитан Титаренко, как ребенок с горки, съехал по шее ящера, нашел глазами своего техника и, похлопав по не успевшей подняться шее, произнес.

– Макарыч, принимай аппарат! Во! Махнул, не глядя!

Глава 4

1 июля 1941 года. Белоруссия

Густы белорусские леса. Густы, дремучи и плохо проходимы. Но не сплошные буреломы раскинулись на этой земле… Идешь под густой сенью деревьев, перешагиваешь через замшелые поваленные стволы, и вдруг оказываешься на залитой солнцем поляне, заросшей невысокой травой. Можно больше не кутаться зябко в подранную гимнастерку и немного отогреться под ласковыми лучами солнца…

И видно всё вокруг до самой опушки. Взгляд не проникает лишь туда, где сплошной стеной встает частокол стволов и переплетение ветвей. Только расслабляться не стоит. И сам, когда стоишь посреди поляны, каждому взгляду открыт. Как на ладони. И если взгляд не совсем дружеский, да к нему руки приложены с хорошей винтовкой… Ни спрятаться, ни скрыться. Так что думай, то ли солнышку радоваться, то ли снова под полог леса прятаться…

Вот возле такой поляны и устроились пятеро бойцов. На открытое пространство не совались, тихонько сидели в чаще, сторожко посматривая по сторонам. Усталые лица, зеленые петлицы, порванные гимнастерки, грязные разбитые долгой дорогой сапоги. Окруженцы, выходящие к своим и устроившие короткий привал? Похожи. Но не они.

Пятерка в самом деле отдыхала. Вот только пограничники не собирались отсюда никуда уходить. Они выбирали место для боя. Боя, в котором найдут свой конец остатки личного состава третьей погранзаставы. Все пятеро.

Они должны были погибнуть еще неделю назад. Там, на заставе, под артиллерийским огнем нескольких батарей, под атаками озверевшей немецкой пехоты. Было отчего озвереть «Нибелунгам», получившим вместо легкой прогулки отчаянный и умелый отпор. Настолько умелый, что пришлось подтягивать танки. Шансов выжить не было. Да никто и не планировал. Не прятался и не убегал. Дрались до конца. Все как один. И умирали. Один за другим. Три дня. А когда стало ясно, что удерживать нечего, пошли на прорыв. Тогда их было еще девять человек…

Прорвались пятеро. Костлявая не стала их забирать. Шутили, что испугалась. Сейчас бойцы знали, почему выжили. Они были нужны здесь.

Своих встретили вчера вечером. Тоже окруженцев. Но не бойцов. Детей. Два десятка мальчишек и девчонок. Возрастом от трех до десяти лет. А с ними две женщины-воспитательницы, и два мужика – директор да дедок из местных, взявшийся провести по лесу. И взвод немцев на хвосте. Наверное, хорошо и легко воевать с детьми. Особенно, с безоружными детьми.

Никто ничего не приказывал. Никто ни о чем не просил. Но когда колонна пересекла поляну, все пятеро дружно остановились, посмотрели друг на друга, и отдали директору, остервенело жующему чубук старой трубки, свои «сидоры» с остатками продуктов.

– Идите, – сказал старшина Стеценко. – Мы догоним. Чуть позже.

Директор понимающе кивнул, осторожно снял с плеч маленькую девочку, и закинул за спину сразу три вещмешка. А девочка подошла к молоденькому бойцу с не по годам седыми волосами и тихо пролепетала.

– Ты придешь, диду? Ладно?

– Я приду. Побью немцев и догоню, – ответил тот, – не бойся, маленькая.

И они остались впятером. Выбирать место для боя. Последнего боя.

– Любое хорошее дело начинается с перекура, – сказал мудрый старшина. – Заодно скажите, какие мысли есть. Да не крутите, папирос целая пачка. Чего их беречь, с собой один черт не заберем.

Дружно задымили, разобрав угощение.

– Что делать в общем, думаю, и дураку понятно, – выпустил клуб табачного дыма старшина, потушил тлеющий окурок о подошву сапога и засунул поглубже под дерн.

– А дураков среди нас нет, – согласился «диду». – В Уставе все написано, чего выдумывать?

– Эт ты верно, товарищ Рысенок, сказал, – хмыкнул Стеценко. – Вот и будем действовать по науке. С переменой позиций и отходом на заранее подготовленные. А если кто, – сержант сунул кулак под нос рядовому Тевзадзе, – решит, что он тут самый джигит, и кинется в лобовую – лично задницу прострелю. И будет не герой, а чудак на букву «мы» с простреленной задницей.

Оскорбленный в лучших чувствах Гиви побледнел, но возражать не стал. Водился грех такой за ним, чего уж скрывать, любил пафосно погеройствовать…

И пограничники разошлись готовиться к бою, в котором надеялись не выжить, а лишь забрать с собой как можно больше врагов. В идеале – столько, чтобы оставшиеся не решились продолжать преследование.

Под прикрытием удачно упавшего дерева, бессильно растопырившего могучие корни, установил трофейный пулемет Серега Алдонин, немногословный слесарь из Челябинска, помянув незлым матерным словом немецкий разъезд, так вовремя и удачно остановивший свой мотоцикл и снабдивших его хорошим оружием…

Пристроился за второго номера Яшка Любецкий, чистокровный одессит, как обычно, напевающий под нос какие-то куплеты, и весело подмигивающий то ли белорусским лесам, то ли самой Костлявой…

Рядком выложил перед собой гранаты Гиви Тевзадзе, пастух из Читахиви, прикидывая, как использовать пращу, доисторическое оружие, которое кидает гранаты намного дальше, но которым не так просто пользоваться в густом кустарнике.

Неторопливо рассматривал поляну, прикидывая возможные направления атаки, Костя Ухватов, выпускник московского рабфака, собиравшийся продолжить образование после службы.

И пытался предугадать течение боя Петро Стеценко, старшина-сверхсрочник, сын донецкого шахтера, давно решивший связать всю свою жизнь с армией и выполнивший свое желание, хоть и немного не так, как рассчитывал.

Пятеро бойцов, кто тихо матерясь, кто жуя былинку, ждали неминуемого свидания со Смертью.

Не имея понятия о том, что в этот самый момент два больших лохматых существа, с ног до головы перемазанные тиной и болотной грязью, в поте лица своего уговаривают Костлявую передумать. И уже почти уговорили…

* * *

– Я же не хотела лезть в болото! – возмущенно пыхтела Светка, выволакивая из трясины громадную охапку жердей. – Здесь же даже помыться негде! Кто меня, такую грязную, любить будет? Увидишь – испугаешься!

– Мне ты нравишься, хоть грязная, хоть чистая, – улыбнулся рассерженной девушке Костя. – А остальные и так пугаются.

– Не все. Василек не пугается! Был бы он в два раза старше… – Светка задумалась, потом закончила – …и в два раза больше, ушла бы от тебя к нему! Вот!

– Ну так попросишь своего ухажера, чтобы баньку протопил.

– Хм… Надо подумать… А как на йети баня действует? – вскинулась Светка с осторожным вопросом. – Я и человеком-то только в сауне и парилась. В бане не приходилось. Там еще угореть можно.

– Как на йети баня действует, не знаю. А вот что сауна – фигня сплошная – это подтверждаю обеими лапами. Обеими своими грязными лапами!

Йети разбирали гать через болото. Конструкция была хорошая, крепкая, без проблем держала триста кил неустанно бегавшего по ней в обоих направлениях Грыма. Просто шедевр болотной фортификации. Вот этот шедевр они и разбирали.

Ломать – не строить, душа не болит. Поговорка, ясное дело, не совсем верная, чужую работу портить не в сладость. Но гать надо было сломать! И не просто разбросать в разные стороны, завалив бревнами соседние кочки…

Обломки таскали достаточно далеко, чтобы не оставить следов работы. А если не получится – то хотя бы замаскировать. Технически работа несложная, а вот общий объем, даже с учетом размеров и силы работников… Пахали без сна и отдыха, и всё равно еле-еле за сутки управились.

– Всё, что ли? – спросила Светка, когда последние жердины заняли свое место в огромной поленнице в двух километрах от края болота.

– Почти, – отозвался Костя. – Осталось только следы вывести к началу тропы. И старые заровнять. У того маленького болотца.

Звин резко встряхнулась всем телом, и ошметки грязи полетели во все стороны. Костя предусмотрительно отошел немного в сторону, и повторил движение подруги.

– Вот и чистые, – удовлетворенно сказал он.

– Относительно, – пробурчала Светка. – Все равно мыться надо. У меня аж кожа под шерстью чешется!

– Фрицев умоем – сбегаем до речки. Или тут бочажок почище найдем…

– Ага! Так я тебе и поверила! Захочешь ведь детей сопровождать до своих.

– Не дойти им до наших, – грустно вздохнул Костся. – Немцы быстрее наступают. Да и линию фронта пересечь – не фунт масла сожрать. И еды у них нет. Непросто всё. Не знаю пока, что делать…

– На партизан навести думаешь?

– Так нет еще партизан. Война неделю идет.

– А эти, с Драниц, не партизаны, что ли?

– Это пока беженцы. Впрочем… Мысль интересная, хотя девочка глупая…

От затрещины Костя увернулся. От второй тоже. Третью перехватил, и два сцепившихся зверя упали в траву. Уже не сцепившиеся, а обнявшиеся…

– Светка… – простонал мужчина, – нам работать надо… Времени нет…

– Ничего, успеем! Нам тренеры говорили: «Здоровый секс повышает работоспособность»!..

* * *

Густава Фишера не оставляло ощущение совершенной ошибки. Хотя вроде всё делали правильно. Фельдфебель, конечно, не ожидал, что отягощенные детьми беженцы смогут идти так быстро. За первый день их догнать не удалось, пришлось заночевать в лесу. Ничего страшного, лето же. Идти в темноте глупо. Можно легко заблудиться, или с размаху влететь в болото. А следы свежие, за маленькими большевиками остается просека, словно от «панцера»… Догнать поутру будет несложно.

Фишер опасался не зря – болото оказалось буквально в часе ходьбы от ночного бивака. Трясина раскинулась широкой полосой, обходить которую пришлось бы далеко в любом случае. Только этого и не требовалось: напрямую через болото переброшена старая гать.

И преследуемые по ней прошли.

Первая тройка переправилась на другую сторону и залегла. Фельдфебель опасался засады. Похоже, что зря. Среди беглецов солдат нет. Ну и слава богу.

След стал заметно свежее, в паре мест вилась в воде, не желающая оседать предательская муть, оставленная неосторожным подскользнувшимся ходоком.

Фишер торопил солдат. Хотелось побыстрее закончить. Конечно, он никого не собирается тащить по лесам в ближайший город. Расстрелять, и все дела. Дети? И что же? Всё равно это большевистское отродье – расово неполноценные.

Первые сомнения появились у немца часа через два. Беглецов было не только не видно, но и не слышно. Не могут дети бегать с такой скоростью! Но следы были. Свежие следы…

Погоня продолжалась…

Следующий звоночек прозвенел, когда отряд вышел на край огромного болота. Вглубь трясины тянулась добротная гать. Неужели чокнутые русские потащили туда детей? Хотя, все может быть. Русские хитры первобытностью. Возможно, они на это и рассчитывают? Пока идут по болоту, никого не встретят. Не учли преследования, не подумали, что по такой гати догнать беглецов будет легко. Трава и «прозрачные» кусты – не лучшее место для засады.

Фельдфебель отдал приказ, и солдаты двинулись вперед. Шли с оружием в руках, внимательно вглядываясь в открывающиеся просторы. Гать петляла по трясине, лишь время от времени попадались островки. На каждый выходили со всеми мерами предосторожности, а потом тщательно обыскивали. Вдруг где-то дороги расходятся. Следов-то на гати не остается. На островках немного есть, но там тоже сыровато, вода многое прячет.

«Странно, – подумал Фишер, – очень странно. Почему мы их до сих пор не догнали?»

Солдаты начинали ворчать вполголоса. Маршировать по жердочкам над бездонной топью – сомнительное удовольствие. Так и кажется, что сейчас ухнешь в трясину, и будет командир писать письмо родным. Даже представить страшно. Да еще тучи комаров, от которых не было никакого спасения.

Наконец, не выдержавший Фишер скомандовал привал. Остановились передохнуть на первом же относительно сухом месте. То ли маленький островок, то ли гиганская кочка…

Ели быстро, всем хотелось как можно быстрее покинуть гиблые места. Повернуть назад мешал не только приказ. Скорее всего, он бы уже не остановил. Но тут передовая пара нашла игрушку, оброненную усталым ребенком. Тряпичная кукла, грубая поделка примитивных варваров.

– Мы на верном пути! – Густав сказал громко, так, чтобы услышали все. Когда отмахиваешься обеими руками от назойливых комаров, которые словно в сговоре с проклятыми большевиками, надо пользоваться малейшей возможностью подбодрить подчиненных. А вообще, фельдфебель не удивится, если русские действительно сговорились с насекомыми. Иначе, почему те так больно кусаются?..

* * *

Немцы не появлялись. По всем расчетам они должны были подойти через час-полтора после ухода детей. Прошло уже три, а никакого шевеления не наблюдалось. Рысенок еще раз глянул на часы. Он делал это всё чаще, окончательно изведясь ожиданием.

Куда пропал враг? Может, обошли? Если у них есть предатель-проводник – запросто. А предателей тут изрядно. У многих, по-прежнему голова забита капиталистической пропагандой… Но смысл обходить их группку? Сойди со следов – потом не факт, что сможешь их найти. Да и как немцы узнали, что надо идти не прямо по проторенной тропе?! А вот нету никого. Тишина, только птицы поют привычные песни. Если фрицы были близко, птахи либо замолкли бы, либо, наоборот устроили гвалт, взмывая ввысь и переполошено ударяя крыльями по густому летнему воздуху.

Может, фрицы бросили погоню и решили вернуться? Мол, куда беглецы денутся, раньше или позже нарвутся на какие-нибудь части.

Может такое быть? У немцев же приказ – догнать и поймать! Или нет. Мало мы о них знаем, очень мало…

– Рысёнок! – окликнул негромкий низкий голос.

Боец резко перекатился в сторону и замер, оглядывая окрестности поверх прицела «светки». Никого. Вот черт! Мерещится уже! Вот же накрутил, себя как…

– Ты меня слышишь?

И опять никого. С ума сошел, что ли?

– Что, говорить разучился? – в голосе послышалась ирония, – слышишь или нет? Знаю же, что слышишь.

Пограничник мучительно вспоминал, что надо делать в таких случаях… Что-то, типа краюхи хлеба, брошенной за левое плечо, или пуговицы «по-бабьи» перестегнуть… Нет, не вспомнил толком ничего. Уставами данная ситуация точно была не предусмотрена.

– Да слышу, слышу, – пробурчал он, решив все-таки ответить, – ты где?

– Везде, – ответил голос. – Вокруг тебя. Да не верти башкой, отвинтится.

Эту фразу маленькому Косте часто говорил отец. Слово в слово, с теми же интонациями…

– Не придут немцы. Заблудились они, – продолжил невидимка.

– Как заблудились?

– Молча. И не разблудятся. Так что ваша героическая гибель временно отменяется. Можете снимать заслон. Заодно еды детишкам отнесёте.

Нет, точно, грезится… Рысенок бросил взгляд на поляну. Никого. А что, если гранатой по тем кустам? Словно, почувствовав, кусты трепыхнулись… Ну, хоть не грезится, а живой кто-то там спрятался. А раз живой… Бронебойная пуля с шести метров шейку рельса пробивает.

– Какой еды?

– Вот этой, – произнес голос. – И гранатой в меня не надо. И стрелять тоже…

Из подозрительных кустов вылетела какая-то крупная птица, а в трех метрах от бойца на землю грохнулся огромный мешок. Потом второй.

– Это что?

– От, дурной, – опять отцовская фраза, – сказал же – еда! Каждая упаковка – одна порция на взрослого. Забирайте, и валите за детьми. Понял?

Пограничник подполз к мешку и заглянул внутрь. Блестящие серебристые упаковки. Много. Опять огляделся. Никого.

– А немцы?

– Фрицы не ваша забота. Уходите. Пусть ребята поживут еще.

– Ты кто?

– Леший я. Кончай глазами лупать, – да что за наваждение, сплошные батины выражения. Но голос-то другой. И вообще… – Некогда мне тут с тобой, – закончил невидимка, – еще немцев кружить надо.

И тишина. Ушел. Рысенок не мог сказать, почему он так решил, но знал точно – ушел. А два мешка странных продуктов остались. Что делать? Кинул взгляд на поляну. Пусто. И птицы поют. Решился и пулей прополз к командиру.

– Старшина!

– Ты чего? – недовольным шепотом спросил Стеценко.

– Говорят, не придут немцы. Заблудились.

– Как заблудились? – старшина с подозрением посмотрел на бойца. – И кто говорит?

– Хрен знает. Кто-то из леса меня окликнул. И сказал, что немцы заблудились и не придут. А нам надо тащить детям жратву.

– Кто тебя окликнул? Что с кем-то говорил – слышно было…

– Да не в курсе я! Видно никого не было. Лешим представился.

– Рысенок, – не выдержал Стеценко, – ты что, зовсим з глузду съехал? Сам с собой разговариваешь, про леших баешь.

– Я тоже сначала так подумал. Только мешки с продуктами-то прилетели. И вполне материальные. Хоть и странные какие-то.

– Шо, не сало? – подмигнув, спросил Петро.

– Ни, – передразнил Костя, – и горилки нема.

– Бред какой-то! Пойдем, глянем.

Через пять минут оба удивленно рассматривали серебристые упаковки.

– Да, то не сало, – сержант поскреб свободной рукой затылок.

– Я ж говорю, странные.

– «Странные»! А то, что с тобой леший разговаривает, то не странно? Короче так, в леших и домовых я не верю, но если они на нашей стороне, то и против ничего не имею. Нехай будуть. А жратва детишкам лишней не станет. Так что до ночи с позиций не уходим, а ежели фрицы не придут, догонять пойдем. Чай, впятером дотащим…

* * *

Большинство мужчин любят охотиться. Ну, может и не большинство, но всяко больше половины. И если кто-то категорически не хочет гоняться за зверьем, утверждая, что не любит, то чаще всего только потому, что невероятно лениво куда-то специально ехать, даже не будучи уверенным, найдется ли в нужном месте хоть какая-то дичь. Но когда уже приехал, в руках оружие, а потенциальная добыча пытается сбежать, с треском ломая кусты… Тогда оживают древние инстинкты кормильцев и добытчиков, и ничто не способно доставить большее счастье настоящему мужчине. И чем опаснее и хитрее добыча, тем сильнее удовольствие от охоты. А какой зверь хитрее и опаснее человека?

Поэтому-то охота на людей так завлекательна… Если ты, конечно, сам не выступаешь в роли дичи. Костя был дичью не первый раз. Первый был в этих же местах. Когда, догоняя детдомовцев, наткнулся на десяток фрицев, внимательно изучающих детские следы. Решение пришло мгновенно. Два выстрела – два трупа.

Рысенка гоняли три дня. Сначала немцев было восемь человек. Как раз неполное отделение, озлобленное потерей двух своих. Потом подтянулись ещё. Он уходил на юго-запад, в противоположную от детей сторону. В первые часы мог оторваться, но не стал, опасаясь, что тогда немцы плюнут на него и вернутся к следам…

А потом уже не мог. Фрицы обкладывали по всем правилам, и с каждой минутой пограничник всё явственнее ощущал ледяное дыхание конца.

Смерти Ухватов не боялся, считая себя уже дважды убитым, но на свидание с Костлявой не спешил, кружа по чащобам и продираясь через буреломы. Он был силен и неплохо обучен, но к вечеру третьего дня оказался прижат к большому болоту, где принял свой очередной последний бой. Охотников сбежалось слишком много для одинокого рядового, но слишком мало для сотни бойцов.

И снова повезло. Остатки стрелкового полка, выходившего из окружения, очень удачно смели два десятка фрицев…

История повторялась. Снова начинался июль сорок первого. Те же немцы на том же самом месте, изучали те же самые следы, а он опять наблюдал за увлекшимися врагами из-за густого малинника. И очень скоро фрицы должны были начать самую увлекательную охоту.