Текст книги "Это мы не проходили"

Автор книги: Михаил Львовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

При этом и Юра и Галина Петровна, кончив разговор, опускали трубку, виновато поглядывая на Лену.

Надежда Александровна держала себя подчеркнуто строго.

Девушка сидела, отвернувшись от телефона. Она никак не реагировала на звонки, и это пугало Юру и Галину Петровну.

Всякому, кто знает, что значит воспитание подростков, – сказала Галина Петровна, – ясно, что ни один самый опытный учитель не гарантирован от подобных ЧП. Так что не следует заниматься самобичеванием. Сейчас, когда вы нам все рассказали, я вынуждена признать, что была неправа. Извините меня, Леночка. У вас свежий глаз, а я… за пятнадцать лет, вероятно, слишком пригляделась ко всем этим Сергеевым, Красиковым…

– И все же у Лены есть повод для серьезного размышления о своей судьбе, – возразила завкафедрой. – Настоящий педагог именно в такой сложной ситуации знал бы, где сейчас находятся Митя и Мила. А Лена не знает. В этом все дело.

– Но вы же можете обещать Лене, – осторожно начала Галина Петровна, – что этот случай никак не отразится…

В первый раз Лена повернула голову.

– Неужели вы могли подумать, что меня сейчас волнует это? – сказала она, сделав такое ударение на слове «это», что Галина Петровна поспешила ответить:

– Я понимаю. Простите, пожалуйста.

И снова зазвонил телефон.

– Пока ничего… – привычно начал Юра и вдруг осекся. – Что? – закричал он. – Кто говорит? Красиков? Ах, ты… Да ты понимаешь, что ты наделал!

– Дай мне! – твердо сказала Лена, вырвав трубку у Юры. И потом уже очень спокойным голосом: – Здравствуй, Митя. Это Елена Федоровна… Понимаю. Понимаю. Значит, Мила больше не думает про десять процентов, а только… Что? Про все сто? Молодец! Понимаю!

– Ура! – прошептал Юра. – Галина Петровна! Надежда Александровна! – продолжал он шептать, постепенно возвышая голос. – Скажите ей, что я не такой уж плохой парень. Во мне что-то есть, честное слово. А без Лены я буду катиться вниз по наклонной плоскости. Меня засосет улица. А Митя домой позвонил? – неожиданно спросил Лену Юра.

– Ты домой позвонил? – повторила Лена в трубку. – Нет, нет, все хорошо. Ни о чем не беспокойся. Ну я же тебе говорю, что все хорошо… Да, да. Все правильно, но… Меня ты все-таки подвел… – Лена повесила трубку. – Дело в том, Надежда Александровна, что я догадывалась, почти знала, где находились Мила и Митя. А сейчас он звонил из больницы.

***

И сразу зазвучала громкая музыка. Это гремели уличные репродукторы. Над мостовой ветер колыхал красные полотнища с надписью «Да здравствует 8 Марта – Международный женский день».

Неожиданно наступила тишина. Музыка репродукторов еле доносилась с улицы. Местные учительницы и молодые практикантки за одним из столов учительской уныло составляли традиционный список: кто что принесет для совместной вечеринки в честь Международного женского дня.

– Значит, за мной, – сказала сурово учительница физики, – как всегда, яблочный пирог и бутылка сухого.

– Я, как всегда, сациви, – объявила другая местная учительница. – Бутылка шампанского у меня уже полгода в холодильнике на всякий случай.

– Девчонки, – бодро начала «англичанка» Ира и осеклась, – то есть… – Она смущенно помолчала. – В общем, кто принесет проигрыватель и пластинки?

– А зачем? – спросила суровая Наталья Ивановна.

– Как – зачем? Танцевать!

– С кем? – поинтересовалась учительница физики. – В нашем распоряжении одна танцующая человеко-единица мужского пола – Юра Рябинин. Директор школы не в счет, он депутат, а сейчас опять в командировке. В прошлом году у нас были завхоз и военрук, но им пришлось так худо, что они дали торжественную клятву на наши «девичники» больше не ходить.

– Почему «девичники»? – поинтересовалась Лена. – А ваши мужья?

– У кого они есть, почему-то предпочитают праздновать дома, – сказала заведующая учебной частью Галина Петровна.

– А ваш муж? – спросила Лена.

– Был, – грустно ответила Галина Петровна, – но я тогда еще не знала, что с ним нельзя все время говорить только о том, почему я какому-то Пете Тяпкину поставила пятерку, хотя он отвечал хуже Феди Ляпкина, получившего тройку. Я не знала, что с мужем надо обязательно ходить в кино и в гости, а тетради проверять, только когда он спит мертвым сном…

– Понятно! – сказала красавица Ира. – Я берусь привести трех морских офицеров. Пойдет?

Раздался общий возглас удивления.

– Откуда ты их возьмешь? – поинтересовался Юра Рябинин.

– Борис и его друзья.

– Но Борис, насколько мне известно, думает, что ты переводчица.

– Я раскололась на второй же вечер.

– А он?

– Обрадовался. «Я, говорит, этих переводчиц повидал на своем бродячем веку».

– Запишите, – сказала вдруг Лена, – за мной салат с майонезом и три молодых интеллектуала. Подходит?

– А ты-то где их подобрала? – изумился Юра.

– Узнаешь, – ответила Лена.

– Ага… Тогда насчет музыки у меня есть тоже свое предложение, – сказал Юра загадочно.

***

И опять грянули репродукторы.

К магазину с вывеской «Все для женщин», который вот-вот должен был открыться, змеилась огромная очередь, состоявшая из одних мужчин. Мужчины вели явно «дамские» разговоры о том, что модно и что не модно. Со всех лотков мгновенно раскупались цветы. Они буквально таяли в воздухе, едва успев появиться.

В продовольственных магазинах под веселую музыку исчезали торты и пирожные. В парикмахерских стройные ряды женщин, сушивших волосы под блестящими колпаками, почему-то напоминали о космических перелетах.

Трамваи и автобусы были набиты волшебными словами «пожалуйста», «простите», «извините», «прошу вас» и т. д.

Между очередями за тортами, цветами, праздничными сувенирами метался Митин папа. Но ему страшно не везло. Как только подходила его очередь, слышался неприятный голос:

– Всё! Торта не выбивать!

Или:

– Жирафы пластмассовые кончились! Не стойте, граждане!

Митин папа изнемог, махнул на все рукой и зашагал по улице.

***

И снова музыка уличных репродукторов стала глуше. Теперь она доносилась в блестевшую пластиком и кафелем этажную кухню. Здесь шла праздничная готовка. Но настроение у девушек было не то, что прежде. Да и Юра не чувствовал себя по-прежнему уверенно.

– Как я понимаю, ингредиенты для обещанного салата с майонезом? – спросил он Лену, кивнув на кипящую кастрюлю.

Лена промолчала. Тогда Юра сунулся к красавице «англичанке»:

– Что это у тебя так вкусно пахнет? Солянка?

И немедленно получил в ответ:

– Будь она неладна! Что ты всюду свой нос суешь? И без тебя тошно! Ну до чего же надоела эта бурда! Если б вы знали, девчонки, как моя мама готовит! Приходите, миленькие, как вернемся домой, все приходите – угощаю!

– Так, – сказал Юра, – первые признаки морального разложения: тянет к маминым пирогам. Ты же сама говорила, что дом современного человека – это хороший чемодан! А как насчет «обожаю жить в отелях»?

– Современному человеку, – категорически заявила Ира, – нужны папа и мама!

– В раннем детстве, – вставил Юра.

– До глубокой старости! – ответила Ира. – И, по возможности, дедушки и бабушки. Ему нужны братья и сестры, тети и дяди.

– Скажи еще – тещи и свекрови, – не сдавался Юра.

– Скажу! Я хочу выходить из дому, и чтоб меня узнавали соседи. «Здравствуйте, Ирочка, вы всё хорошеете», – «Здравствуйте, Василий Петрович, как ваша нога?» Это нужно современному человеку!

– Детке домой захотелось? – сказал уже совсем противным голосом Юра Рябинин.

– Да, на Сахалин, на Северный полюс, если там будет мой дом, – стояла на своем Ира.

***

Митины папа и мама медленно приближались к парадному своего дома, но их вид вступал в вопиющее противоречие со словами Иры, настолько он был унылым.

В парадном вереница почтовых ящиков на этот раз выглядела совсем иначе, чем тогда, когда мы ее увидели в первый раз. Все ящики были набиты почтой, кроме Митиного.

Районный архитектор открыл свой почтовый ящик. Вывалились поздравительные открытки с цифрой «восемь» и одна жалкая бумажка официального вида.

– Смотри, праздники завтра, а уже сколько поздравлений, – заметила Нина Васильевна.

– Что это? – с надеждой спросил Александр Павлович, кивнув на бумажку официального вида.

– Счет за междугородные переговоры.

– Ничего не понимаю! – растерянно признался Митин папа. Может быть, кто-нибудь ворует нашу почту? А? И ты знаешь, все одно к одному. Начальство в нерабочие часы теперь уже никуда не вызывает. Сам приду – гонят. И еще начинают мне – ты понимаешь, мне! – объяснять, зачем у нас ввели два выходных в неделю. Может быть, мир перевернулся?

***

В большой комнате Митиной квартиры на столе стояла ваза с цветами. Очевидно, Мите повезло больше, чем отцу. К вазе была прислонена открытка с цифрой «восемь». На юге уже в марте букеты цветов не то, что московские, и Митина мама даже слегка вскрикнула от восторга. Она поцеловала Митю в затылок, а тот смущенно улыбнулся.

– Звонков не было? – спросил Митю отец.

– Только маме.

– Понимаю… Который час?.. Ага, три.

– Нас сегодня пораньше отпустили… – виновато сказала Митина мама.

– Ну, вас-то я понимаю… А почему меня? Впрочем, это так и должно быть. Надо проводить свободное время в кругу семьи. Для того и два выходных в неделю. Жаль, я на работе пообедал. Ты небось тоже?

Жена кивнула.

– А ты? – спросил Александр Павлович Митю.

– В «стекляшке».

– Вот видите, а го бы пообедали вместе. За семейным, так сказать, столом. Ну, ничего. Главное – духовное общение. Чего мы стоим? Давайте сядем.

Все сели.

– Ну, сынище, – продолжал районный архитектор, – посмотри-ка на меня. Ничего, ничего. Ишь какой вымахал! Ты сколько килограммов весишь?

– Сорок восемь.

– Молодец. Я в твоем возрасте больше чем на сорок пять не тянул. Нина, ты посмотри, какое у нас чадо растет!

– Вижу, – ответила жена.

– Небось он уже и за девочками ухаживает. А?

– Александр, – остановила мужа Митина мама.

– Слушай, Мить, а чего это ты так коротко подстригся? Немодно, – продолжал допытываться Александр Павлович.

– Он уже так полгода ходит, – объяснила Митина мама.

– Так, – сконфуженно протянул Александр Павлович и, помолчав, спросил сына уже без прежней уверенности: – А сколько ты в. высоту даешь?

– Саша, почему «даешь»? – опять вмешалась Митина мама.

– Они так говорят, – кивнул на сына отец.

– Нет, они говорят «прыгаешь»…

– Митяй, а чего это ты на меня как-то странно смотришь?

– Папа, знаешь что, ты не беспокойся, – сказал Митя, – мне сейчас не скучно. Мне сейчас очень хорошо. И не надо меня ни о чем спрашивать, я тебе потом про все сам расскажу.

– Ну, хочешь, тогда я тебе про себя расскажу, чтоб ты не думал, будто твой отец…

– А я про тебя все знаю, – сказал Митя. – Недавно у тебя была конференция по защите среды обитания. Потом тебя ввели в комиссию по охране памятников истории и культуры, потом тебя вызывал главный врач города в Горсанинспекцию, потом…

С невероятным изумлением слушал Александр Павлович своего сына.

***

Знакомое кафе-«стекляшку» в этот вечер трудно было узнать!

Все здесь сияло чистотой. Паренек в школьной форме с паяльником в руках, возившийся возле великолепной итальянской кофеварки, сказал:

– Вот и все, Юрий Александрович. Только теперь к этому агрегату «умельцев», которые обыкновенный электромотор включить не могут, на пушечный выстрел нельзя подпускать.

Кофеварка с шумом заработала.

– У меня тоже все, – ответил Юра Рябинин. – А что? Физик широкого профиля! – улыбнулся он буфетчице, и из автомата-проигрывателя раздались звуки танцевальной мелодии.

На первых ее тактах в дверях появилась красавица Ира в сопровождении трех морских офицеров, у которых в руках были букеты цветов.

– Прошу, знакомьтесь, – сказала Ира.

Практикантки и местные учительницы как-то слишком уж чинно сидели за праздничными столиками.

Пока морские офицеры обходили всех, представляясь и одаривая цветами виновниц торжества, буфетчица повесила на двери картонку с надписью «Мест нет». Но эта надпись не остановила какого-то страждущего (мы его уже видели здесь когда-то). На этот раз он за стеклянной дверью делал умоляющие знаки и хрипел:

– Сто грамм и яйцо!

Возвращаться к своему прилавку буфетчице пришлось, лавируя между четырьмя танцующими парами. Она сразу отметила, что офицеры и Юра Рябинин пригласили только практиканток, и поэтому, проходя мимо Юры, спросила:

– А где Лена?

– Наверное, запарывается с интеллектуалами! – ответил Юра ехидно.

И тут раздался стук в дверь.

– Ну, я ему покажу! – ринулась буфетчица в вестибюль кафе.

Юра остановил автомат.

В кафе вошла Лена. На ней было такое вечернее платье, что даже видавший виды Юра оторопел. Оглядев присутствующих, Лена обернулась к вестибюлю:

– Заходите, мальчики!

И мальчики вошли.

Интеллектуалами оказались те самые выпускники профтехучилища, с которыми Лена недавно познакомилась. На этот раз каждый из них был одет соответственно собственному представлению о том, как надо одеваться в подобных случаях. Были здесь и строгие костюмы, были и джинсы со свитерами.

Местные учительницы мгновенно начали узнавать своих бывших учеников.

– Миша Спотыкайло!

– Коля Харитонов!

– Нет, вы посмотрите на Сережу Погореловского!

– Спотыкайло, откуда ты взялся? Я думала, ты и ПТУ бросишь.

«Интеллектуалы» смущенно переминались с ноги на ногу.

– Юра, твист! – в отчаянии скомандовала Ира.

Но ее команда повисла в воздухе: Юра не шевельнулся.

И тут раздался голос Галины Петровны, завуча школы:

– Товарищи, а педагогично ли это?

– Педагогично, педагогично, Галина Петровна! – спокойно сказала, войдя в зал, Вера Георгиевна, завуч профтехучилища.

Очевидно, ее хорошо знали местные учительницы. Раздались радостные возгласы, а Галина Петровна даже пошла ей навстречу.

– Это наши выпускники, взрослые люди, – между тем продолжала Вера Георгиевна, – к тому же отличники…

Вот когда грянул твист! Галина Петровна повела Веру Георгиевну к своему столику. Здесь сидела завкафедрой института Надежда Александровна. И, может быть, только эти три женщины сейчас не танцевали.

– Ну хорошо… – сказала, выделывая замысловатые па, высокая, худощавая математичка своему партнеру, парню в роскошных джинсах. – Преобразование многочленов ты, кажется, действительно усвоил, а как насчет тригонометрических функций? Чему равен синус…

– Я не противопоставляю профтехобразование классическому, дорогая Галина Петровна, но ведь еще Ушинский говорил… – донесся голос Веры Георгиевны.

За столиком нетанцующих женщин, очевидно, разгорался спор.

***

– Сережа, что же ты мне в школе голову морочил? Определение валентности элемента сформулировать не мог, а? – танцуя, спрашивала учительница химии у юноши в строгом костюме.

– Так в школе все со мной как с маленьким, а там я взрослый…

***

– Я предлагаю первый тост, – начал Юра Рябинин, подняв бокал.

Но за столиком, где сидели нетанцующие женщины, спор был уже в разгаре.

– Вы говорите, школа второй дом, – волновалась Вера Георгиевна, – но для этого надо, чтобы был первый! Семья!

Юра постучал вилкой по бутылке:

– Друзья, не будем хоть сегодня говорить о школе. Я предлагаю первый тост за наших…

***

В вестибюле кафе буфетчица через стеклянную дверь переговаривалась всё с тем же настойчивым страждущим.

– Сто грамм и яйцо! – умолял он.

Буфетчица отрицательно качала головой.

– Завтра придешь!

***

На больничной кровати лежала Мила. Она похудела, но впервые на ее щеках играл румянец. И губы у нее были пунцово-красные. Мила смотрела на себя в маленькое зеркальце, а над ней стоял худощавый, высокий хирург. Рядом на стуле сидела Милина мама в больничном халате.

– Узнаешь? – спросил Милу хирург.

– Нет, – ответила Мила и радостно улыбнулась.

– То-то, – сказал хирург. – Там в коридоре весь твой класс, но я могу пустить к тебе кого-нибудь одного, в крайнем случае, двоих. Кого ты предпочитаешь?

– Митю Красикова и Елену Федоровну, – ответила Мила.

– Да, Митечку… – закивала головой Милина мама.

– Будет исполнено, – сказал хирург.

И в палату вошли двое: Митя и Елена Федоровна.

– Целоваться с Милой еще нельзя, – предупредил Елену Федоровну хирург. А Мите сказал: – Можно только смотреть.

– Сколько? – спросил Митя.

– На первый раз – пять минут.

– Хорошо! – согласился Митя и уставился на ослепительно улыбающуюся девочку так, словно не хотел потерять из отпущенного времени ни секунды.

***

На перроне вокзала местные учительницы провожали практиканток в Москву. Был здесь и Митя со своими родителями. С небольшим узелком в руках пряталась за спины учительниц Милина мама.

Поезд вот-вот должен был тронуться. Прощание растрогало всех так, что даже кое-кто подозрительно сморкался в платочек.

– Получите дипломы – и к нам!

– Только! А куда же еще!

– Лена! Не выходи замуж за Рябинина!

– Не выйду!

– Мы его тут женим.

– Митя! – подозвала Лена своего ученика к окошку вагона. – Помнишь, на самом первом уроке ты мне один вопрос задал? – спросила она не слишком серьезно, потому что заранее знала, чем кончится их разговор.

– Помню, – так же ответил Митя.

– Отвечать?

– Не надо.

– Тогда до свидания.

– До свидания, девочки!

– Приезжайте в Москву!

Поезд уже тронулся, и красавица Ира, сунув свою роскошную, привезенную из Лондона сумку местной преподавательнице английского языка, женщине с очень русским лицом, чтобы прекратить возможные «отнекивания», сказала, уткнувшись ей в плечо:

– Я приехала переводчицей, а уезжаю… почти учительницей.

Осмелевшая Милина мама бросилась к уплывающему вагонному окну и сунула Лене свой узелок:

– Пирожки здесь, Леночка, на дорожку. Сама пекла.

Бывшая трусиха Валя Кулешева выбросила в окошко пачки таблеток и даже флакон с валерьянкой.

***

И снова звучала студенческая песня. Но на этот раз не та, в которой земной шар назывался «шариком» и утверждалось, что, поскольку он не так уж велик, никаких земных расстояний не стоит страшиться. Нет, на этот раз практиканты пели другую песню. В ней говорилось о том, что среди всех трудностей дальних дорог самая большая – это разлука с любимым, с отчим домом, с родиной. В этой песне пелось о том, что век космических скоростей и космических расстояний испытывает человечество на разрыв и это испытание надо обязательно выдержать.

В тамбуре на фоне вагонного окна стояли Лена и Юра.

– Слышишь, о чем они поют? Я хочу, чтоб ты это понял, – сказала Лена.

– А вдруг не пойму?

– Тогда я скажу своему будущему мужу, что, когда мне исполнилось девятнадцать лет, я была такая дура, что целовалась с одним красивым, но пустым малым. Муж у меня будет умный, и он поймет.

– Мне по временам кажется, – ответил Юра, – что ты и ко мне относишься, как к своему ученику. Это у тебя что, врожденное? Мы же из одного института. Кто тебя учил педагогике?

– Больше всего… моя мама. Понимаешь, она меня очень любила, – сказала Лена.