Текст книги "Сигнал надежды"

Автор книги: Михаил Львовский

– Сторож! – сказал он. – Ну скажи, что ему здесь охранять? Боится, что я искусственную почку уведу?

Но это был не сторож, а Таня.

– Серёжа! – Таня остановилась неподалёку от скамейки.

Сергей бросился к Тане. Она отступила в темноту, за уже осыпающиеся каштаны.

– Не будь дураком. Ты же не Славик, – шептала Таня, пытаясь увернуться от Серёжиных поцелуев.

– Славик! – твердил Сергей. – Чем я хуже? Я – Славик!

– Перестань!

– А ты поедешь со мной в Москву? Мне квартиру дали двухкомнатную. В новом районе, за Тёплым Станом.

– Это где?

– Так трудно объяснить.

– Далеко от Красной площади?

– Близко… Откуда ты узнала, что я здесь?

– Маша показала в окно… Иди домой, Серёжа. Холодно. Мама с папой волнуются. Завтра ты придёшь к нам в гости, и мы всё обсудим. Со Светкой.

– Я не могу уйти.

– Ну что же зря сидеть?

– Не зря. Ты – рядом!

– Дай мне слово, что ты сейчас пойдёшь домой!

– А ты меня поцелуй. Сама.

– Вот так?

– Танька!

– Домой!

– Иду!

Серёжа отпустил Таню и, не оглядываясь, побежал к проходной.

Убедившись, что Сергей ушёл, Таня окликнула Славика и молча протянула ему пачку сигарет.

– Ну, Машка, – обрадовался Славик, – ну, человек! Всё понимает!

Таня убежала. Славик с наслаждением закурил. Когда он, потеряв бдительность, сделал несколько затяжек, на скамейку рядом с ним опустился Сергей. Славик вздрогнул.

– Опять напугал. Думал, сторож. Закуривай, брат, не стесняйся. Мне Маша целую пачку прислала. Гляди – «Столичные», не что-нибудь!

– Я не курю, – ответил Сергей, поёживаясь. Потом поднял воротник куртки и засунул руки в карманы. Видно, он собирался просидеть на скамейке под окнами хирургического корпуса не один час.

В маленькой комнатке деревянного дома на окраине города шли приготовления к встрече Сергея Лаврова.

Таня поставила на стол дымящийся самовар. Светка расставляла на белоснежной скатерти блюдечки для варенья.

– Небось там, в Москве, Серёжка забыл, что такое настоящий самовар, – сказала Таня.

– Откуда ты его откопала? – кивнула Светка на сверкающее медное чудо.

– Бабушкин. Она только из самовара пила. Ты помнишь бабушку?

– Помню. Если ты за Серёжу замуж выйдешь, кто он мне будет? Тесть?

– Что ты! Тесть – это отец жены.

– Сват?

– Какая тебе разница?

– А если бы я не знала, кто мне бабушка?

Этот довод заставил Таню задуматься.

•– Подожди, я сейчас в словаре посмотрю. – Она взяла в руки толстенный том. – Во-первых, сват – это родитель одного из супругов по отношению к родителям другого супруга. Моя мама была бы Серёжиным папе и маме сватья, а во-вторых, знаешь, кто тебе будет Сергей, если я выйду за него замуж?

– Кто?

– Как ни странно – зять.

– Не может быть.

– Чёрным по белому. Зять – муж дочери или сестры. Ты мне кто? Сестра. Значит, Серёжка тебе – зять.

– А я ему? Зятиха?

– Не знаю.

– Зятиха – мне не нравится. И потом, по-моему, он всё-таки не Лавров.

– Ну что ты заладила! Взбредёт же в голову!

– Я не говорю, что он совсем не Лавров. Немножко он, конечно, Лавров…

– Чушь какая!

В дверь постучали. Сёстры примолкли. Стук повторился.

– Войдите, – еле слышно сказала Таня.

– Войдите! – громко крикнула Света.

В дверях появился Сергей, нагружённый кульками и с оттопыренными карманами плаща.

– Здравствуйте, девочки! Разгружайте меня скорей, а то упаду. Танька, честное слово, не виноват. Это всё мама напихала. Ты же знаешь, как к тебе относятся мои старики. Отец сказал: «Таня – твой последний шанс стать человеком». В двадцать два года диссертация, переведённая на десять языков, – для него не доказательство.

Сёстры разгружали Серёжу.

– Пирожки с капустой! – вскрикнула Таня. – Тётя Рита такими пирожками нас в детстве угощала, когда мы с Клавой приходили к тебе в гости.

Тётя Рита – это кто? Свекровь? – тихо спросила сестру Светка.

– Отстань! – прошипела Таня.

– А Клава? – не унималась Света.

– Что Светка спросила? – поинтересовался Сергей.

– Она спросила, кто такая Клава, – подчёркнуто чётко ответила Таня. – Садимся за стол?

– Клава, – сказал Сергей, усаживаясь поближе к самовару, – это моё далёкое прошлое… Самовар вы здорово придумали. А как вам мамин хворост? Попробуй, Светка!

Света попробовала это полузабытое мучное изделие:

– Таня не хуже делает. И вообще она хорошая хозяйка. Умеет борщ варить, баклажанную икру, котлеты, рыбу в маринаде. Вы всегда пальчики облизывать будете.

– Света! – одёрнула её Таня.

– Ей на это времени не хватит, – сказал Сергей. – Таня должна усиленно заниматься музыкой. Неонила Николаевна уверена – слышишь, Таня? – она уверена, что ты избранница судьбы.

– Ты уже говорил. Но я не хочу быть её избранницей. Ведь судьба, говорят, слепая. Наткнётся на кого-нибудь и вознесёт. А другие – не хуже – сидят и дрожат от нетерпения: «Меня, меня!» Противно!

– Да, ты, оказывается, стала философом! – удивился Сергей.

– А ты думал, что к дурочке приехал? И вообще я не собираюсь бросать медицину. Объясняла?

– Хорошо. Пока переменим пластинку, – согласился Сергей. – Я тоже давно не одержимый максималист. Как видишь, ни словом не обмолвился об Анатолии Егоровиче. Даже за плащ большое спасибо передал.

– Умница. Если б обмолвился, то был бы не максималист, а просто дурак.

– Какое варенье! – воскликнул Сергей.

– У нас ещё сливовое есть! – похвастала Света.

– А теперь о самом главном, – сказал Сергей. – Сколько тебе нужно на сборы? Клава, как я слышал, уже давно вышла замуж.

За столом стало очень тихо. Светка, прихлёбывая чай из блюдца, смотрела то на Таню, то на Сергея.

Наконец Таня сказала:

– Ну и что? Поэтому и ты торопишься жениться?

– Брось, Танька… – Сергей закашлялся. – Если бы из-за этого… – он опять закашлялся. – Я бы сейчас не кашлял. Ведь до утра со Славиком просидел на скамейке.

Таня молчала.

– Светка, ну у тебя сестрица! – Сергей взял гитару со стены, тронул струны. – Расстроена! Сколько времени не прикасалась? А завтра у вас отборочный концерт фестиваля песни. Мне Неонила сказала.

– Таня больше не будет петь, – объявила Света.

– Глупо. Не обижай Неонилу, Таня! Она обещала сама аккомпанировать. Зимой тебя посылают в Москву на всесоюзный. И там всё само собой устроится.

– Не знаю, Серёжа, не знаю… – ответила Таня задумчиво.

– Почему? – взмолился Сергей.

– Я узнавала… Оказывается, Тёплый Стан – это очень далеко от Красной площади.

…– Выступает медицинская сестра Первой городской больницы Татьяна Ищенко! – объявил ведущий отборочного концерта, проходившего в местном клубе Союза медработников.

Таня появилась в своём наряде для особых случаев с гитарой в руках. Раздались оглушительные аплодисменты.

– «Арлекино»! – кричали из зала.

– «Белый танец»!

– «Клён ты мой опавший»!

– «Идёт солдат по городу»!

Таня посмотрела на Неонилу Николаевну, сидевшую за роялем. Старушку трудно было узнать – так она приободрилась. Неистовая Неонила дала «ля», чтобы Таня подстроила гитару, и при этом подмигнула девушке.

– Я спою вам песню, которую сочинила сама, – объявила Таня. – Она называется «По неведомой тропинке». – И кивнула Неониле.

Можно было ожидать чего угодно, но только не того, что произошло. Как заправский джазмен, бывшая учительница пения ударила по клавишам, и у рояля с гитарой начался сложный и острый дуэт в быстром танцевальном ритме.

Что она выделывала, эта Неонила Николаевна под ритмичное щёлканье Таниной гитары! А по временам они менялись ролями. Аккомпанемент переходил к Неониле, а солировала гитара.

Наконец Таня запела так, как полагается петь бездумные лихие танцевальные песни. И то, что стихи, на первый взгляд, не вязались с мелодией и манерой исполнения, придавало им особую остроту.

 
По неведомой тропинке, по судьбе,
Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?
Не узнаешь наперёд,
Где тебя удача ждёт.
Ведь всегда судьба-злодейка может сделать поворот,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
 
 
Только я судьбы-злодейки не боюсь
И тебя прошу: пожалуйста, не трусь!
Ей со мной полно хлопот,
Ведь судьба своё берёт,
Если кто-то с ней не спорит, а безропотно идёт,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
 
 
По неведомой тропинке, по судьбе,
Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?
Между нами старый счёт —
Добираться твой черёд!
Я не облачко над крышей: ветер дунул – поплывёт,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
 

Уже со второго куплета зрители начали хлопать в такт песне. А последний рефрен: «То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход» – подхватил весь зал.

Сначала Сергей смотрел на сцену восторженно, а потом в глазах его появилась растерянность. А в глазах Анатолия Егоровича, сидевшего рядом с ним, кроме восторга, не было ничего. Он азартно хлопал в такт песне вместе со всеми.

В Москву Сергей Лавров летел в одном самолёте с Карташовым.

– Вы занимаетесь математической логикой? – спросил Сергея бывший лётчик-истребитель, продолжая, очевидно, долго длившийся разговор.

– Да, – мрачно ответил Сергей. – И не очень люблю болтать об этом с неспециалистами. Мы ведь о совсем другом говорили.

– Простите. Я не о каких-нибудь тонкостях. Просто вы горячитесь по поводу Тани – «да» или «нет»? Но это вам не кибернетика, где уж если «нет», то «да» невозможно.

– Начинается. Вот этих дилетантских рассуждений я и боялся.

– По роду своей работы я слегка знаком с основами комбинаторной логики, теорией многозначных логик. Мне не обойтись без алгоритмов и рекурсивных функций.

Сергей насторожился.

– Вам так повезло в жизни. Вас очень любит изумительная девушка. Я знаю, что говорю. Вообще когда речь идёт об эмоциях, между «да» и «нет» – огромная шкала.

– Ну вот, Танюша, – сказал профессор Корнильев, вызвав девушку к себе в кабинет. – С завтрашнего дня я решил стажировать вас на операционную сестру. Готовьтесь, голубушка! У нас завтра резекция желудка.

Таня молча кивнула, потому что от радости не могла сказать ни слова.

И тут в кабинет заведующего хирургическим отделением ворвался разъярённый Глеб Афанасьевич.

– Николай Александрович! Вы должны меня поддержать. Эта трагедия со средним медицинским персоналом превращается в фарс! Постовой сестре по уходу в такой больнице; как наша, инструкцией предусмотрено максимум сорок больных. А у меня их шестьдесят. Сестра разрывается! Больные не дозовутся! Я главному; «Дайте ещё один пост». А он: «Где я персонал возьму?» Я говорю: «Ищите!» А он: «Помогите искать!» Ничего себе постановочка!

– Успокойтесь, Глеб Афанасьевич! – пожалел невропатолога Корнильев.

– Как я могу успокоиться, когда творится такое…

– А вы скажите себе несколько раз очень твёрдо: «Я спокоен, я спокоен, я спокоен…»

Невропатолог застонал сквозь зубы и рухнул в кресло.

В южный город пришла зима. Таня в пальто, которое в Москве называют осенним, мёрзла в троллейбусе. А троллейбус, миновав центральную улицу города, выехал в совсем пустынные места. Остались позади последние окраинные строения, и он оказался, как говорится, в чистом поле. Таня посмотрела в диспансерную карточку, которая была у неё в руках. Там было написано: «Долгина Зинаида Петровна. Улица Новая, дом 20, корпус 3, квартира 58».

Наконец, как мираж в пустыне, впереди возникли белые корпуса многоэтажных зданий.

– Улица Новая. Следующая «Универсам», – прозвучал в троллейбусе искажённый динамиком голос.

Дверь квартиры 58 резко отличалась от соседних. Она была обита бордовым импортным дерматином. Сверкающие обивочные гвозди с медными шляпками образовали затейливый узор. Яркий коврик перед дверью, крючок для сумок, глазок, кнопка звонка – всё здесь заставляло задуматься о способе, с помощью которого можно было раздобыть эдакую роскошь. Из-за двери доносилось собачье рычание и резкие голоса, спорящие о чём-то.

Сравнив эту выдающуюся дверь с рядовыми, ничем не примечательными, Таня нажала кнопку звонка. Один за другим прозвучали три чистых музыкальных тона. Голоса за дверью смолкли, а потом женский спросил:

– Кто там?

– Из Первой городской больницы. По поводу диспансерного осмотра.

Дверь открылась, и в хозяйке дома Таня сразу узнала ту девушку, которая ранней осенью спустила на верёвочке свёрток из окна хирургического отделения. Тот, кто когда-то за обе щеки трескал бутерброд с больничными тефтелями, держал на поводке хорошо ухоженную собаку. Всё вокруг соответствовало входной двери. Отличные, со вкусом подобранные и аккуратно приклеенные обои, великолепно отциклёванный и покрытый лаком пол.

– Зинаида Петровна?

– Да.

– Вам столько открыток послали, а вы ни разу не откликнулись. После такого заболевания надо обязательно некоторое время показываться Николаю Александровичу.

– Он меня, спасибо ему сердечное, окончательно вылечил.

– Доктору лучше знать, Зинаида Петровна. Раз вызывает – надо.

Собака заскулила.

Забывший про больничные тефтели, слегка располневший парень погладил её успокаивающе и рявкнул жене:

– Значит, ты с Гулькой выходить отказываешься?

– У меня стирка, Феденька, – виновато ответила жена. – Я же вся распарилась.

– А это что? – Феденька ткнул пальцем в аккуратный листок, висевший на стене. Чертёжным шрифтом на листке было изображено какое-то расписание.

Таня прочитала заголовок: «Прогулки с Гулькой». Под ним два имени – «Федя» и «Зина». Против каждого имени – число. Миновавшие дни месяца отмечались галочкой.

– Мне не трудно, – продолжал Феденька. – Но ты пойми. Так мы в жизни ничего не добьёмся, если железно не соблюдать.

– А чего вы хотите добиться? – спросила Таня.

– Чего все добиваются, – ответил располневший парень. – Мы с Зиной знаете сколько по общежитиям намаялись! Вспомнить страшно. Всё на людях, всё на людях. А теперь у нас дом! И ещё не то будет!

– Когда маялись, ты меня любил, – всхлипнула Зинаида Петровна.

– И сейчас люблю! – опять рявкнул Федя.

– Тогда ты на меня так не орал, – хныкала Зина. – А когда минутка не на людях была – счастье невозможное, вспоминаю – плáчу!

– Ладно, Зин! Неудобно всё-таки при посторонних… Вы из диспансерного отделения? – спросил Федя Таню.

– Нет. Я операционная сестра. А вашу карточку взяла специально.

– Почему?

– Захотелось на вас посмотреть.

– За что удостоились?.. Не скули, Гуленька. Сейчас, сейчас я тебя выведу, раз наша мамка нас не жалеет.

– Удостоились потому, что я видела, как ваша жена из окна хирургического корпуса на верёвочке маленький такой свёрточек опускала, – сказала Таня.

Стало очень тихо. Только Гулька слегка поскуливала.

– Вы продолжаете работать на строительстве? – спросила Таня кое-что припомнившего Федю.

– Нет, я в ремонтконторе. Наряды оформляю, подбираю ремонтные бригады. Квартиру получили, теперь пожить хочется. Насладиться плодами своих рук.

– Обои кто клеил? – спросила Таня, поглаживая ладонью по стене.

– Зинуля! – впервые ласковым голосом ответил Федя. – Разве бы мы пустили кого постороннего? Я сам линолеум отодрал и паркет положил. Циклевал сам. А в ванную загляните! Как плитки уложены! Кто, кроме меня, во всём городе так сумеет?

– Никто, – согласилась Таня. – Значит, теперь наслаждаетесь?

– Угу, – после паузы мрачно ответил Федя.

– Вижу! – вздохнула Таня.

– А что, разве мы плохо живём, Зин? Всё у нас есть…

Зина заплакала.

– Правильно, – сказала Таня, – только зря талант губите. Такие мастера редкость. Ишь как обои приклеены! Это же суметь надо. Зачем только кирпичи было таскать. Не женское дело…

– Тогда казалось – всё нипочём, – объяснила Зина.

– Зинуля, – сказал Федя, – я пойду с Гулей. А то ей надо.

– Иди, Феденька!

– До свидания! – попрощался с Таней бывший строитель и вышел с рванувшейся на поводке собакой.

– Вот и сидим мы здесь по разным углам! – уныло призналась Зина. – Он всё: «Стремиться надо, стремиться», а к чему, непонятно.

– Так вы зайдёте к Николаю Александровичу?

Таня собралась уходить.

– Ну зайду, а что он мне скажет? На что мне здоровье, если любовь не вернёшь?

– Первое, что он вам скажет: «Рожайте, голубушка, у вас все условия», – ответила Таня.

– Рожать? Когда наконец-то пожить можно в своё удовольствие?

– Рожают, Зинаида Петровна, в своё удовольствие. И обои клеют вот так, как эти, то же самое.

– А у самой-то дитё есть? – доверительно спросила девушку Зинаида Петровна.

– Будет, – ответила Таня. – За меня не беспокойтесь.

В том же осеннем пальто, но уже не в троллейбусе, а в огромном автобусе с табличкой «Заказной» ехала Таня по улицам Москвы. Рядом с ней сидела Светка. Куда же её денешь?

– А это Выставка достижений народного хозяйства, – прохрипел динамик. – Перед вами знаменитая скульптура Мухиной.

– Точь-в-точь, – подтвердила Светка, сидевшая с путеводителем в руках. – Видишь, я же не спорю. Что верно, то верно.

Автобус подъехал к подъезду одной из гостиниц, каких много в районе ВДНХ.

– Обедаем, отдыхаем, а ровно в шесть сбор у автобуса. Предупреждаю – ждать никого не будем. Начало концерта ровно в семь тридцать… Фестивальные значки все получили?

– Все! – ответил нестройный хор пассажиров.

– У меня их три, – похвастала Светка. – И показала сестре три бронзовые бляхи с надписью «Фестиваль песни». Медицинская эмблема на них ухитрилась слиться со скрипичным ключом.

…Закулисные комнаты Дворца культуры медработников наполнились звуками настраиваемых инструментов. Звуки эти доносились в комнату, где встречали членов жюри. Здесь был накрыт стол. Бутылки с лимонадом, блюда с бутербродами, пирожными и яблоками. Обычный ассортимент для подобных случаев.

Члены жюри собирались медленно, и поэтому хозяева, стараясь быть гостеприимными, всё же торопили события.

– Возьмите бутербродик, Иван Петрович. А то опаздываем, – предложил главный из хозяев председателю жюри – знаменитому композитору; к лацкану пиджака композитора очень красивая девушка в это время прикалывала значок фестиваля.

Председатель жюри хотел казаться скромным и остроумным. Он думал, что ему это удаётся, – привык председательствовать.

– Вы тоже поёте? – спросил председатель красивую девушку.

– Нет, – смутилась она.

– Слава богу! Такая красавица, и вдруг бы всё рухнуло.

– Вре-мя! Вре-мя! – доносился из зала «скандёж» нетерпеливых любителей песни.

– Видите, что делается! А там ещё телевидение. Им два сюжета снять, и они сразу уедут, – волновался главный из хозяев. – Слегка закусим и начнём помаленьку. Остальные члены жюри потом подойдут.

– Закусим после! – ответил председатель. – А сейчас бы неплохо программу.

– Пожалуйста! – другая девушка, ещё более ослепительной красоты, протянула композитору яркий пригласительный билет.

Председатель неумело сыграл испуг:

– А вы не поёте?

– Нет.

– Преклоняюсь! – Иван Петрович прижал руку к груди и свесил голову – это он так шутил. – Как прекрасно когда-то было! Домашнее музицирование. Пели чистенько. Нотки знали. А теперь одни слухачи с гитарами. И все на сцену хотят! У вас сколько бит-групп?

– Восемь, – ответил главный из хозяев.

– А солистов с нормальными, не козлиными голосами?

– Шесть.

– Вот видите!

– Иван! Ты же сам когда-то статью написал в защиту инструментально-вокальных коллективов, – заметил другой знаменитый композитор в затасканной кожаной куртке, к которой одна из красавиц прикалывала значок фестиваля.

Знаменитые композиторы представляли два противоположных направления в манере одеваться для публичных выступлений. Иван Петрович надел строгий костюм с бабочкой, а его коллега демонстрировал пренебрежение к подобным условностям. Он и пепел сигареты стряхивал куда попало из тех же соображений.

– Каюсь! – твёрдо сказал Иван Петрович. – Сейчас бы я их всех разогнал! – Он заглянул в программу, напечатанную на билете. – Так! Первое место можно определить заранее. Лидия Броневицкая – акушерка из Москвы. Давно профессионалка. Даже в Италию ездила. Ну-с, наверное, больше никого не дождёмся. Можем идти.

– На костёр! – сострил другой знаменитый композитор.

Все гостеприимно захихикали.

– Вре-мя! Вре-мя! – неистовствовали зрители.

– Певиц вперёд, – командовал председатель. – Они наше украшение… Постойте! А это что такое? – Иван Петрович ткнул пальцем в программу концерта. – Татьяна Ищенко, «Марш милосердия». Странное название… Её кто-нибудь слушал?

– Ищенко прошла три тура блестяще, – заступилась за Таню одна из красавиц.

– В Краснодарском крае? А нам за неё здесь отвечать. Текст и музыка исполнительницы. Ничего себе! Музыка не беда. Всегда можно кому надо заморочить голову. А текст кто-нибудь знает?

– Я проглядела, – сказала другая красавица. – Вполне грамотно.

– А вы кто?

– Секретарь комсомольской организации Дворца культуры.

– Тогда пошли!

– На заклание! – сострил другой знаменитый композитор.

Никто не хихикнул.

…Зал громом аплодисментов встретил появление жюри. Композиторы, певцы и певицы раскланивались во все стороны. Потом они заняли места за длинным столом, стоявшим в центре зала. На освещённой авансцене перед занавесом появились фанфаристы. Очень чисто зазвучали их медные трубы. Откуда-то сверху опустился вымпел фестиваля.

От чистого звука труб лица членов жюри преобразились. Иван Петрович застыл, вслушиваясь в сложные переливы фанфарного сигнала.

– Неплохо, – прошептал композитор в затасканной куртке.

Иван Петрович только шикнул в ответ.

А в одном из задних рядов, стиснутый со всех сторон страстными поклонниками песни, сидел Сергей Лавров. Он с удивлением разглядывал зал, набитый до предела. Любители песни сидели на подоконниках и стояли в проходах. Раскрылся занавес, и грянул мощный эстрадный оркестр.

– Увертюра, – прочёл в билете Иван Петрович. – Дом культуры медработников Свердловска. – А я-то на неё внимания не обратил.

– Ты послушай, послушай, какая скрипка! – восхищался другой композитор. – А тромбон?

Председатель опять шикнул на своего коллегу. Всё-таки у него были некоторые привилегии.

В одной из закулисных комнат маялась Таня Ищенко.

– Ты слышишь, Светка, какой оркестр? А тут я со своей гитарой… Хоть бы Неонилу сюда! У меня уже голос пропал. – Таня покашляла.

В комнату вошла полная, высокая женщина в концертном платье. За ней семенила другая, с нотами в руках.

– Здравствуйте, – сказала женщина Тане. – Ещё одна девушка с гитарой? Вы кто?

– Операционная сестра. А вы?

– Контральто, – ответила женщина. – Прекрасно. Здесь есть рояль. Мы вам не помешаем?

– Нет, нет.

– Моя фамилия Броневицкая. Сегодня покушаюсь на Кармен.

Прозвучало несколько тактов вступления, и тихое, глубокое контральто ошеломило Таню.

– Пойдём, Светка, поищем стакан воды.

В зрительный зал дали неполный свет. Занавес был закрыт. Очевидно, на сцене шла подготовка к следующему номеру.

– Так-то, братцы, – сказал председатель жюри, – ходили по клубам, снисходительно улыбаясь, присуждали призы и как-то не заметили, что самодеятельность давно совсем не та, что прежде. Даже бит-группы уже не те.

– А как этот дерматолог из Кутаиси тебя спел? – восторгался композитор в кожаной куртке. – Даже не верится, что он ещё экзему лечит… Что у них там? – Композитор кивнул на закрытый занавес.

– Рояль передвигают. Сейчас первая премия – Лидия Броневицкая.

Наконец, раскрылся занавес, и ведущий объявил:

– Ария из оперы Бизе «Кармен». Исполняет неоднократный лауреат всесоюзных и международных конкурсов, победительница на фестивале в Венеции…

В комнате жюри одна из местных ослепительных красавиц угощала Таню минеральной водой.

– Вы напрасно волнуетесь. Лидия Броневицкая почти профессионалка. Это же учитывается. Она небось давно забыла, как младенцев принимают.

– А вы кто по профессии? – спросила девушку Таня.

– Я – стоматолог, – ответила красавица.

– У вас в кресле небось мужики не пищат – стесняются.

– Не пищат, – улыбнувшись, согласилась девушка.

В зале гремели аплодисменты. Это не давали покинуть сцену Лидии Броневицкой. Ей подносили букеты. Вспыхивали блицы фотокорреспондентов.

– По правилам фестиваля, исполнители не бисируют, – пришлось объявить ведущему.

У телекамер операторы развинчивали разъёмы кабелей.

– Всё! Броневицкая у нас в кармане. Можем сматывать удочки.

И тут ведущий объявил:

– Татьяна Ищенко. Город Синегорск.

На сцене появилась Таня с гитарой в руках. Зал затих.

– «Марш милосердия», – объявил ведущий. – Стихи и музыка исполнительницы.

Одна из певиц – членов жюри – прошептала:

– Броневицкой надо было бы кончать, растяпы.

Когда Таня подошла к микрофону, он неожиданно зафонил.

В зале раздался смех. За кулисами Светка кусала пальцы. Лицо Сергея Лаврова исказила мучительная гримаса.

– Ничего, и в Колонном зале бывает, – сказал председатель жюри. – А девчушка симпатичная.

Таня слегка отодвинулась от микрофона, тот притих: но только девушка попыталась снова приблизиться к нему, микрофон зафонил ещё громче.

Таня проделала этот опыт несколько раз, чем совсем доконала зрителей. Зал хохотал неудержимо.

– Бедная девочка! – пожалела Таню знаменитая певица.

Таня увидела, что Сергей с трудом прокладывает себе дорогу к выходу из зала, и совсем пала духом. Но тут к ней подоспел ведущий. Он взял девушку за руку и повёл её к другому микрофону. Таня шла за ведущим послушно, как школьница в первый раз в первый класс.

У другого микрофона Таня недоверчиво повторила свой опыт. Микрофон молчал. Раздались ободрительные аплодисменты и смех. Сергей остановился у двери между двумя аплодирующими девицами.

И тут Таня преобразилась. Она решительно взяла микрофон в руки и перенесла его к самому краю авансцены. Зазвучали маршевые аккорды. Как всегда, у Тани вступление было «развёрнутое». А когда девушка запела, всем почудилось, что мелодия Таниной песни чем-то неуловимо напоминает те полузабытые, что мы слышали от наших отцов и дедов.

 
Милосердие – слово старинное,
Но сумеют его воскресить
Наши ночи бессонные, длинные,
Тихий шёпот: «Сестрица, попить!»
 
 
Мы не просим у славы бессмертия,
Не стремимся на шумный парад,
Кроме званья «Сестра Милосердия»,
Никаких нам не надо наград.
 
 
Мы склонялись над жгучими ранами,
Под огнём выбивались из сил,
Оставляло навек безымянными
Нас молчание братских могил.
 
 
А сегодня халаты крахмальные
Надевая в больничной тиши.
Подбираем слова специальные,
Чтобы были они для души.
 
 
За троих нам работать приходится,
Хоть набор постоянно открыт,
На земле, видно, так уже водится:
Милосердье – всегда дефицит.
 
 
Мы не просим у славы бессмертия,
Не стремимся на шумный парад.
Кроме званья «Сестра Милосердия»,
Никаких нам не надо наград.
 

После того как Таня спела первый куплет песни, к роялю подсел какой-то бородач в костюме бит-ансамбля. На третьем куплете за ударной установкой уже сидел ещё один малый в таком же костюме. Танина мелодия была несложной, и этим поднаторевшим ребятам с ходу справиться с аккомпанементом не составляло никакого труда. Последние куплеты Таня пела уже в сопровождении ансамбля. Особенно старался трубач. Он-то и выдал под финал эдакий тревожный сигнальчик, от которого всегда щемит сердце у тех, кто пережил войну.

Гром аплодисментов был посильнее, чем тот, которым встречали жюри. Несколько раз Таня выходила на сцену раскланиваться. Попытались закрыть занавес, но в зале раздался грозный ропот, свист, топот ног, и занавес послушно раскрылся.

Теперь зал вместе с жюри аплодировал стоя. И тогда ведущему пришлось, в нарушение правил фестиваля, снова взять Таню за руку и подвести её к микрофону.

– Скорее включайте камеры, она бисировать будет! – закричал один из телеоператоров.

В комнате для жюри председатель сурово сказал:

– Я думаю, всё ясно. Первая премия – Татьяна Ищенко, вторая – Броневицкая, третья – дерматолог из Кутаиси, Габриэлян. Не потому что моя песня. Действительно здорово исполнил. – Председатель был задумчив, даже угрюм. – Голосуем. Татьяна Ищенко – первое место… Единогласно! Броневицкая… Вот ведь какой казус: в Италии – первое, а у нас – второе.

– Там удивлялись, как хорошо поёт акушерка. В Ла Скала её же не пригласили, – вставил композитор в кожаной куртке.

– Верно. Значит, голосуем. Второе место – Броневицкая… Единогласно. Габриэлян – третье место… Единогласно!.. Пошли! – Председатель жюри встал. За ним поднялись остальные. Уже на ходу председатель предложил: – Ансамблям «Ритм» и «Хорошее настроение» – поощрительные призы. У Броневицкой будет инфаркт.

Жюри выстроилось на сцене. Председатель глянул на щит, где были отражены результаты голосования зрителей. Результаты точно совпадали с решением жюри.

– Товарищи! – сказал в микрофон председатель. – Прежде всего жюри отмечает очень высокий уровень музыкальной культуры всех участников сегодняшнего концерта. «Музыка – народная потребность», – утверждал Бетховен. И вы её удовлетворяете. Это совсем не похоже на то, что мы называем хобби, а нечто совсем иное. А что? Об этом следует задуматься нам всем. В том числе и в первую очередь музыкантам-профессионалам.

– Ишь как запел! – тихо сказал знаменитой певице композитор в кожаной куртке.

– Рад вам сообщить, – продолжал председатель, – что решение жюри полностью совпадает с голосованием, которое вы провели здесь, пока мы заседали. Первая премия – Татьяна Ищенко!

Таня появилась на сцене, сопровождаемая бурной овацией.

Последовала процедура вручения диплома и фестивального сувенира.

– Вторая премия – Лидия Броневицкая!

Та же процедура.

Броневицкая держалась с достоинством. Её не хватил инфаркт. Как бы случайно оказавшись поближе к микрофону, она сказала во всеуслышание:

– Танюша, я покушаюсь на вашу песню. – И поцеловала Таню.

– Она покушается! – вполголоса возмутилась знаменитая певица. – Эту песню буду петь я!

– Не потянешь, Галя! – пока гремели аплодисменты, грустно сказал председатель. – Тут ведь главное не в песне…

Всё-таки председатель был хорошим музыкантом и знал толк в своём деле.

С гитарой на ремне Таня шла по закулисному коридору и тащила за руку Светку. Фоторепортёрские блицы преследовали её всю дорогу.

Знаменитые певицы набросились на Таню, когда она вошла в комнату с роялем:

– У вас много песен?

– А ноты есть?

– Клавир или только мелодии?

– Вас кто-нибудь обрабатывал?

– Где вы учились пению?

– Вот, – сказала Таня, вытащив из портфеля, лежавшего на рояле, помятую нотную тетрадку. – Всё, что у меня есть.

Певицы тут же начали бегло проигрывать Танины мелодии, ахать и охать, поправляя друг друга.

– У вас только один экземпляр?

– Как бы переписать?

– Оставьте себе. Я всё наизусть помню.

– Тань! Я спать хочу… – захныкала Светка.

– Сейчас, миленькая, сейчас…

Укрытая пледом, Светка спала на тахте в квартире Сергея Лаврова.

– У тебя хорошо. А главное, тепло. Я в Москве промёрзла, – сказала Таня, поёживаясь в глубоком кресле.

– Сейчас я и тебе плед дам, – сказал Сергей, – а то ты совсем скисла от волнения… Вот так. Плечи, главное. Плечи и спину. Теперь стакан чайку – и всё в порядке.

– Эту лампу я бы на твоём месте в тот угол поставила.

– Непременно. А телевизор куда?

– Телевизор к той стене.

– Умница. Всё так и будет.

– Шторы, на мой вкус, чересчур пёстрые.