Текст книги "Древние китайцы: проблемы этногенеза"

Автор книги: Михаил Крюков

Соавторы: Михаил Софронов,Николай Чебоксаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Генеалогия языков южной части Восточной Азии

Сравнительно-исторические исследования языков юга Восточной Азии начались в конце 50-х годов XIX в. с попыток установить генетические связи китайского языка, однако лишь к концу прошлого века был накоплен достаточный лингвистический материал, который позволил судить о генетических связях между многими языками этого ареала. «Сейчас в основном решено, что так называемые индокитайские языки, т. е. тибетский, бирманский, сиамский и китайский, вместе с многочисленными мелкими языками и диалектами этой области составляют лингвистическое единство», – писал А. Конради в 1396 г. [Conrady, VII]. Это единство демонстрировалось наличием такого значительного числа общих слов в языках, территориально крайне удаленных, что не могло быть и речи о заимствовании. Внутри этого лингвистического единства А. Конради различал западную (тибето-бирманскую) и восточную (сиамско-китайскую) группы индокитайских языков, при выделении который ему все же «приходилось обращаться за помощью к синтаксическим соответствиям» [там же, VIII].

Несмотря на значительное количество общей лексики в языках «индокитайской семьи» А. Конради, фонетические закономерности внутри ее установить не удавалось. Однако его внимание привлекло то обстоятельство, что стечениям согласных в тибетском письменном языке соответствуют в других языках простые согласные. Отсюда был сделан закономерный вывод: простые согласные произошли из этих стечений, а эти стечения, в свою очередь, восходят к исконным префиксальным формам [там же, IX]. Так родилась идея префиксальной морфологии в наиболее древнем состоянии индокитайских языков, которая разрабатывалась на протяжении многих лет.

При том уровне изучения индокитайских языков, на котором оно находилось в конце прошлого века, А. Конради полагал невозможным надежное сравнение их лексики. Поэтому первоочередной задачей сравнительно-исторического изучения языков этой семьи он считал реконструкцию индокитайской морфологии. «Фонетические законы, – писал он, – могут быть установлены не ранее, чем будет установлено, где могут находиться префиксы» [там же, XIV].

А. Конради установил, что образование каузативов и тональные различия между каузативными и некаузативными глаголами в индокитайских языках восходят к более старой форме каузатива, при которой переходная форма глагола производится из непереходной при помощи префикса. Он установил далее, что вообще все индокитайские слова с исконным глухим начальным согласным или все слова высокого тона представляют собой старые перфектные формы со звонким начальным согласным и префиксом [там же, 203].

В конце 20-х годов С. Вольфенден опубликовал важное исследование по морфологии глагола в тибето-бирманских языках, которое было проведено в соответствии с основными идеями А. Конради. Целью его исследования была реконструкция первоначального состояния морфологии тибето-бирманского глагола. На основании данных большого числа тибето-бирманских языков С. Вольфенден предложил реконструкцию морфологической модели тибето-бирманского глагола, которая состояла из субъектного префикса, направительного инфикса, корня, наречного инфикса, временного суффикса [Wolfenden, 2].

Понимание связи между корнем и префиксом у С. Вольфендена было прямо противоположным тому, как ее понимал А. Конради. По мнению С. Вольфендена, префиксы и инфиксы тибето-бирманского глагола не обладали значениями грамматических элементов, переводящих нейтральную глагольную морфему в транзитивную, каузативную или иную форму или же слово с предметным значением – в глагол. Наоборот, считал он, глагольный корень своим значением превращал абстрактные грамматические элементы, обозначающие направление движения, в показатели транзитива или каузатива [там же, 5].

Придя к такой сложной модели тибето-бирманского глагола, С. Вольфенден понял, что аналогичные результаты вряд ли могут быть получены в сиамско-китайских языках. Однако он надеялся, что со временем и там будут найдены более осязаемые свидетельства существования глагольной морфологии тибето-бирманского типа. Полное отсутствие префиксов в современных языках сиамско-китайской семьи и невозможность продвинуться в реконструкциях далее стечений начальных согласных, с его точки зрения, не означало, что здесь иногда не было ничего, кроме этих стечений согласных. Наоборот, утверждал он, это указывает на возможность существования в предшествующие эпохи свободно изменявшихся и легко отделявшихся элементов, следы наличия которых широко представлены в родственной тибето-бирманской семье [там, же, 6].

Первое исследование исторической морфологии тайских языков было завершено в начале 30-х годов. Материалом для исследования послужили стечения начальных согласных, реконструированные в древнекитайском языке и сохранившиеся в ряде тайских языков. Из всех имеющихся типов стечения согласных К. Вульф выбрал наиболее часто встречающийся – со вторым элементом – l– и – r-. Его понимание морфологической природы этого согласного также весьма далеко отстояло от идей индокитайской морфологии, высказанных А. Конради. К. Вульф считал первичными формы с простыми согласными в начале слова и производными – те, которые начинались со стечения согласных. Согласные -1– и – r-, которые регулярно выступают в качестве вторых элементов этих стечений начальных согласных, он рассматривал как формальные элементы. «Следовательно, – развивал он свою мысль, – сиамский язык имел словообразовательный механизм, использующий инфиксы вместо префиксов и суффиксов. В языках встречаются и другие инфиксы помимо -1– и – r – , но только эти два встречаются настолько часто, что они, несомненно, могут считаться исконными, индокитайскими по своему происхождению» [Wulff, 1934, 17].

Сознавая, что такое понимание морфологии сиамско-китайских языков мало согласуется с результатами, полученными при исследовании тибето-бирманской морфологии, К. Вульф писал:. «Решение вопроса, имеются ли в этих (тибето-бирманских – М. С.) языках настоящие инфиксы, подобные сиамским, – а в целом, кажется, что они существуют, – я оставляю другим исследователям, которые займутся запутанным слово– и корнеобразованием тибето-бирманских языков» [там же, сноска].

Таким образом, исследования по исторической морфологии языков предложенной А. Конради индокитайской семьи показали весьма малое сходство морфологии тибето-бирманских и сиамско-китайских семей языков в тех исторических состояниях, которые доступны для современных реконструкций. Различий между языками этих семей в области морфологии обнаружено намного больше, чем сходства. Интересно, что и внешние аналогии, к которым прибегали исследователи исторической морфологии, были совершенно различными. Для иллюстрации своей модели морфологии тибето-бирманского глагола С. Вольфенден прибегал к языкам американских индейцев, между тем как К. Вульф – к малайско-полинезийским и аустроазиатским языкам [Wolfenden, 7; Wulff, 17].

Р. Шейфер назвал эту семью языков «сино-тибетская», но при этом оставил ее в прежнем составе. «Говорящие на сино-тибетских языках, – писал он, – занимают ареал, простирающийся от Великой стены до Малаккского полуострова и от Кашмира до Желтого моря. Сино-тибетские языки делятся на шесть главных подразделений: китайские, тайские, тибетские, бирманские, языки бодо и языки карен» [Shafer, 1]. Как и предшествующие исследователи этих языков, он уделял большое внимание проблеме тибето-бирманских префиксов. Р. Шейфер предложил различать первообразные префиксы, унаследованные от древнейшего сино-тибетского состояния, и вторичные префиксы, образовавшиеся в результате сжатия первых слогов в многосложных словах тибето-бирманских языков. Логическим результатом теории сжатия явилось предположение, что и первообразные префиксы в древнейшее время также были вокализованы [там же, 1, 20–22].

В сравнительно-историческом исследовании сино-тибетских языков, предпринятом П. Бенедиктом, тайские языки исключены из этой семьи, как не имеющие с нею генетических связей. В его труде дается следующая оценка попыток найти родственные связи сино-тибетских языков: «Автор попытался показать, что тайский язык более родствен индонезийскому, чем китайскому, и что традиционный взгляд на тайско-китайские родственные связи должен быть оставлен. Ряд исследователей, включая Доннера, Ливи, Боуду и Финдейзена, попытались соединить остяко-енисейский (кетский) язык с сино-тибетским, и этот взгляд встретил некоторое одобрение (Шмидт, Тромбетти), но все же критическое исследование фактов четко указывает на то, что эти две группы языков не имеют ничего общего. Отдельные попытки соединить сино-тибетские языки с кавказскими (Ходжсон, Боуда), монкхмерскими (Конради) или другими семьями языков были также безуспешными» [Benedict, 2–3].

Таковы современные представления о генетических связях языков юга Восточной Азии. Сравнительно-исторические исследования языков этого ареала не привели к формулированию фонетических законов, которые служат надежными основаниями для выделения семей родственных языков. Лексико-статистические исследования тем более не доказали их генетических связей, хотя помогли составить представление о количестве общих или похожих слов в основной лексике различных языков юга Восточной Азии. И этих слов оказалось немало. Пока не будут сформулированы фонетические законы, связывающие родственные элементы языков этого ареала, предпочтительней считать, что языки юга Восточной Азии принадлежат двум основным семьям – сино-тибетской и аустротайской.

Примечательно, что схема генетических связей между языками этого ареала эволюционировала от такого представления об индокитайской семье, которое включало практически все известные языки этого ареала, до современного взгляда – что в этом ареале существовало по меньшей мере два центра формирования языковых семей.

Современное распределение языков юга Восточной Азии

Языки сино-тибетской семьи занимают первое место в этом ареале как по размерам территории их распространения, так и по числу говорящих на них. Все генеалогические классификации сино-тибетских языков согласуются в делении этих языков на две основные ветви: западную, представленную тибетским, и восточную, представленную китайским языком. Однако, по представлениям разных авторов, структура западной ветви оказывается различной.

Согласно классификации П. Бенедикта, сино-тибетские языки делятся на две ветви: тибето-каренские языки, с одной стороны, китайский язык – с другой. В состав первой ветви входят большие и малые языки, на которых говорят от Северного Тибета до Южной Бирмы и Ассама.

Тибето-каренская ветвь, в свою очередь, делится на тибето-бирманские и каренские языки. Многочисленные тибето-бирманские языки, из которых описано свыше ста, составляют, по мнению П. Бенедикта, центр тяжести всей сино-тибетской семьи языков.

Он считает, что именно эти языки могут дать представление о состоянии сино-тибетских языков, в котором они находились до активного смешения с аустротайскими. Особенность тибето-бирманской семьи состоит в том, что в ней легко выделяются семьи близкородственных языков, генетические связи которых демонстрируются без особых затруднений. Однако установление родства между этими семьями бывает связано с определенными трудностями [там же, 4].

Тибето-бирманские языки делятся на семь заведомо родственных групп: 1) тибето-гималайскую группу, включающую многочисленные диалекты тибетского языка в самом Тибете, в Кашмире, Бутане, Непале, Западном Китае, язык канаури в Непале, а также гималайские языки Непала, Бутана и Северной Индии – джарунг, ронг (лепча), гурунг; 2) языки бахингвайю в Центральном и Восточном Непале; 3) языки абор, мири, дафла в Северо-Восточном Ассаме и в прилегающих районах Тибета; 4) языки качин в Северной Бирме и в провинции Юньнань, КНР; 5) лоло-бирманские языки, состоящие из собственно бирманского языка и многочисленных родственных языков на территории Бирмы, Таиланда, Вьетнама, Китая, а также языков лоло, которые в современной китайской лингвистической литературе носят название «ицзу». Языки ицзу распространены в значительном ареале, охватывающем Западную Сычуань, Юньнань (КНР) и Северную Бирму; 6) языки бодогаро в Центральном Ассаме; 7) языки куки-нага в Ассаме и Нагаленде.

Каренская группа сино-тибетских языков содержит свыше десяти языков, большинство которых делится далее на диалекты. На этих языках и диалектах говорят в штате Карен, расположенном в Центральной и Южной Бирме.

Тайские языки также образуют значительную семью как по территории распространения, так и по числу говорящих на них. На тайских языках говорят народы Таиланда, Лаоса, Вьетнама, Бирмы, Южного Китая.

Тайские языки делятся на три большие ветви: северную, куда входят языки пуяй (буи) в Гуйчжоу, чжуан в Гуанси, диой с многочисленными диалектами в Юго-Западном Китае, Таиланде и Лаосе. Центральная ветвь, или языки нунг-тхо, включает следующие языки, на которых говорят по обе стороны китайско-вьетнамской границы: язык нунг, на котором говорят в Северном Вьетнаме и тайские народы в уезде Лунчжоу (КНР; под тем же названием известен тибето-бирманский язык в Северной Бирме и провинции Юньнань, КНР), и язык тхай (прежнее название «тхо»), на котором говорят тайские народы, живущие в Северном Вьетнаме и Южном Китае. К центральной ветви причисляется также язык белых тай Северного Вьетнама и двух уездов Южного Китая. Юго-западная ветвь, или языки тай-шан, включает следующие языки, на которых говорят в Таиланде, Лаосе, Вьетнаме, Бирме, Ассаме: собственно язык тай, или сиамский, с несколькими диалектами, который дал название всей семье в целом, язык лы в округе Сишуанбаньна провинции Юньнань, в Лаосе и на севере СРВ, язык белых тай Северо-Западного Вьетнама, язык лао с несколькими диалектами, на котором говорят в Лаосе, язык черных тай в Северном Вьетнаме на границе с Лаосом, языки и диалекты шан, на которых говорят народы в Северной Бирме и Юньнани, язык кхамти с несколькими диалектами, на котором говорят в Бирме и Ассаме.

Особое место в классификации тайских языков занимает группа кадай, состоящая из языка ли на Хайнане и нескольких языков небольших народов Северного Вьетнама и Южного Китая. С. Е. Яхонтов, проведший лексико-статистическое исследование языков этой группы, считает, что единой группы кадай не существует. Она представляет собой объединение тайских языков, состоящих в отдаленном родстве [Яхонтов, 1964, 7].

Группа кам-суй состоит из четырех языков небольших народов: кам (китайское название «дун»), суй (китайское название «шуй»), мак (китайское название «мо»), тхен (китайское название «янхуан»). На языке кам говорят в шести уездах, на языке суй – в четырех, на языке мак – в нескольких деревнях уезда Либо, на языке тхен – в нескольких деревнях уезда Хуйшуй (южная и юго-восточная часть провинции Гуйчжоу, КНР) [Li Fang-kuei; 148].

Семья аустроазиатских языков состоит из многочисленных языков мунда в Индии, языков семанг на Малаккском полуострове, языков юмбри в Таиланде, языков монкхмер, распространенных по всей Юго-Восточной Азии.

Семья языков монкхмер делится на четыре основные ветви. Юго-восточная ветвь: язык мон в Нижней Бирме и Таиланде, язык кхмер Кампучии и ряд других кхмерских языков в самой Кампучии и прилегающих районах Таиланда, Вьетнама, Лаоса – тьэма, банар, мнонг, седанг, джру, куой, суой и др. Северо-восточная ветвь: палаунг в Бирме и Юньнани, рианг в Северной Бирме, кава, ва в Юньнани, кхму в Лаосе и Таиланде, ламет в Лаосе, пхэнг и пуок во Вьетнаме, футенг в Лаосе и Таиланде. Северная ветвь: язык кхаси в горах Кхаси и Джайнтья в Ассаме. Юго-западная ветвь: никобарский язык на Никобарских островах в Индийском океане [Горгониев, 1966, 3–4].

Существует несколько гипотез относительно генетических связей вьетнамского языка с китайским, тайскими, аустронезийскими. Лексическая статистика, проведенная С. Е. Яхонтовым, показывает, что наиболее убедительной представляется теория монкхмерских связей вьетнамского языка [Яхонтов, 1964, 8]. Применение другого метода определения генетических связей вьетнамского языка подтверждает данные лексической статистики. В настоящее время можно с большей уверенностью утверждать, что вьетнамский язык входит в монкхмерскую, а не в тайскую семью [Яхонтов, 1973, 308].

Языки мяо-яо распространены в горных районах провинций Хунань, Гуйчжоу, Сычуань, Юньнань, а также во Вьетнаме и Таиланде. Эти языки делятся на значительное число диалектов, достаточно близких между собой. Родство языков мяо и яо в настоящее время показано вполне убедительно. Несколько более сложной является проблема их генетических связей с другими языками юга Восточной Азии. Существует несколько мнений, основанных на наиболее общих признаках этих языков. В частности, лексико-статистический анализ G. Е. Яхонтова указывает на их связи с языками монкхмер аустроазиатской семьи [Яхонтов, 1964, 9—10].

Говоря о территориальном распределении языков юга Восточной Азии, удобно пользоваться трехчленным делением на сино-тибетские, тайские и аустроазиатские, помня при этом, что по современным представлениям тайские и аустроазиатские связаны между собой отдаленным родством. Территориальное распределение языков, принадлежащих этим трем основным семьям юга Восточной Азии, весьма примечательно. Сино-тибетские языки занимают горные районы Центральной Азии – Тибет, Гималаи, а также часть горных районов Индокитайского полуострова. В Тибете они занимают весь ареал полностью, между тем как в Гималаях и Юго-Восточной Азии встречаются чересполосно с другими языками – преимущественно с тайскими и аустроазиатскими.

Народы, говорящие на сино-тибетских языках, чаще бывают жителями гор, говорящие на тайских языках – жителями долин, а народы, говорящие на аустроазиатских языках, могут обитать как в горах, так и в долинах. Это правило выражает лишь общую тенденцию распределения языков указанного ареала, поэтому из него имеется достаточно много исключений. Самым значительным из них является население китайцев, бирманцев и каренов, говорящих на сино-тибетских языках, но обитающих на равнинах. Языки горных народов, говорящих на сино-тибетских языках, имеют меньше следов лингвистических контактов с народами, говорящими на тайских и аустроазиатских языках, между тем как в китайском, бирманском и каренском налицо следы давних активных контактов с этими языками.

В настоящее время на юге Восточной Азии явственно выделяются три связанные лингвистические области: тибето-бирманская, китайская, тайская. Из них тибетская и китайская полностью входят в систему политических и административных границ этого ареала, между тем как тайская разделена несколькими политическими границами, проведенными в последние столетия. Аустроазиатские языки не образуют значительных по величине связанных областей. Для них более характерно чересполосное распределение с языками других семей.

Для всего ареала юга Восточной Азии характерно наличие групп близкородственных языков, сосредоточенных в определенном географическом районе, но следующая группа близкородственных языков в другом районе может быть весьма удалена от нее по генетическим связям. Такое распределение групп родственных языков свидетельствует о том, что генетически связанные языки этого ареала, вышедшие за пределы области устойчивого общения, попадали в различные условия, и это вело к значительным различиям в результатах их исторического развития.

Как уже отмечалось выше, все языки юга Восточной Азии с давних пор находились в активных контактах, однако с точки зрения этнолингвистики ни один из них не относится к числу ностратических, хотя отдельные слова, занесенные из них, можно найти в китайском и других сино-тибетских языках. Это означает, что к моменту формирования современных семей языков в Восточной Азии граница между северной и южной лингвистическими областями, проходившая через пустыни Центральной Азии, уже существовала.

Истоки современной лингвистической ситуации

Чтобы представить себе общие черты лингвистической ситуации в наиболее древние времена, следует начать с основных типологических черт несинитических языков Восточной Азии аналогично тому, как это сделал С. Е. Яхонтов по отношению к синитическим. По современным представлениям о языках Восточной Азии наиболее архаические формы сохранились в так называемых палеоазиатских языках. Историческая типология несинитических языков этого ареала еще не разработана настолько, чтобы рассматривать проблему типологических характеристик языков среднего периода. Поэтому в настоящее время возможно лишь различение языков современного и архаического типов.

В связи с этим значительный интерес представляет попытка А. П. Дульзона реконструировать лингвистическую ситуацию в Центральной Азии в ее наиболее раннем состоянии. Значительное место в своей реконструкции он отводит материалам кетского языка – единственного сохранившегося до наших дней представителя небольшой семьи енисейских языков, которая занимает особое место среди палеоазиатских языков севера Восточной Азии. Сравнительные исследования показали, что в кетской лексике содержится свыше трехсот слов, общих как для кетского, так и для китайского [Дульзон, 1968, 138]. Имеется также значительное число лексических совпадений с кавказскими языками. В грамматике кетского языка также содержатся формы, типологически близкие формам сино-тибетских и кавказских языков. «Эти совпадения, – пишет А. П. Дульзон, – позволяют говорить о наличии в Центральной Азии древней языковой общности, возможно союза, куда кроме енисейских языков входили различные другие языки, ныне расположенные далеко за ее пределами» [Дульзон, 1968а, 178].

Идея родства кетского языка с сино-тибетскими были высказана в начале нынешнего века. На основании этих ранних исследований В. Шмидт утверждал, что енисейско-остяцкие языки образуют северную группу тибето-китайской семьи [Schmidt, 132, 134]. В настоящее время очевидно, что родства между кетскими и сино-тибетскими языками быть не может, т. е. сходные слова и грамматические формы не связываются фонетическими законами. Однако таких сходных слов достаточно для того, чтобы считать вероятными древнейшие контакты енисейских и сино-тибетских языков.

А. П. Дульзон считает, что грамматические формы кетского языка вместе с типологически сходными формами в сино-тибетских и кавказских языках могут помочь при реконструкции основных признаков тех древних языков, которые предшествовали современным языкам этого ареала. Основная особенность таких языков состояла в различении классов действующего лица в зависимости от его роли в том процессе, который обозначен глаголом, координированным с этим лицом. Наиболее отчетливо выделяются пять классов лиц: одушевленное действующее, одушевленное сущее, неодушевленное, лицо – субъект действия, лицо – объект действия. Кроме того, существовали специальные грамматические формы для выражения пола одушевленных действующих лиц [Дульзон, 1968а, 178].

Исходя из такого представления о природе древнейших языков этого ареала, А. П. Дульзон предлагает толкование фонетических чередований в так называемых семьях слов древнекитайского языка. Так, например, начальный согласный t– в слове *tiog (16) (плавить) [Karlgren, 1934, 68, 69, В278] он возводит к классному показателю одушевленного действующего лица d-, t-, а начальный согласный s– в слове *siоg (17) (плавиться, таять) [там же, В293—294] – к классному показателю одушевленного сущего лица s-. Аналогично он толкует и другие более частные случаи звуковых чередований внутри семей слов древнекитайского языка [там же, 183–188]. Примечательно, что в бирманском языке он находит значительно больше соответствий кетским грамматическим формам, чем в китайском [там же, 188–191].

Важным современным типологическим признаком, встречающимся в палеоазиатских, тунгусо-маньчжурских и многих сино-тибетских языках, является субъектно-объектное спряжение глагола, которое в сино-тибетских языках со времен Б. Ходжсона называется глагольной прономинализацией [Bauman, 6–8].

Все представленные выше совпадения грамматических форм и отдельных слов свидетельствуют в пользу гипотезы А. П. Дульзона относительно древнейших контактов енисейских и сино-тибетских языков. Относительно ареала первоначального распространения народов, говорящих на енисейских языках, А. П. Дульзон говорит, что им может оказаться обширная область между верховьями Иртыша и Енисея [Дульзон, 1968а, 138], потому что здесь отмечены самые южные кетские топонимы. В других палеоазиатских языках Восточной Азии следы контактов с сино-тибетскими языками отсутствуют, поэтому естественно полагать, что древнейшие сино-тибетские языки в период своих гипотетических контактов с протоенисейскими находились на западной границе Восточной Азии. В настоящее время вряд ли можно достоверно указать область контактов сино-тибетских и енисейских языков, однако имеются основания предполагать, что древнейшие сино-тибетские языки были распространены среди народов, обитавших в ареале современного Северо-Западного Китая и областей, непосредственно прилегающих к нему с юга и севера.

Доступные в настоящее время древнейшие сведения о народах, обитавших в этом ареале, свидетельствуют о том, что сино-тибетские народы находились здесь с древнейших времен. Тангутское государство, население которого говорило на тангутском языке сино-тибетской семьи, в годы наивысшего расцвета, в конце XIII в., включало в свой состав Ордос, Алашань, Нань-шань, часть плато Цинхай [Кычанов, 61]. В более ранние времена, засвидетельствованные на иньских гадательных костях, в этом ареале обитали цяны, остатки которых, живущие в Западной Сычуани, говорят на архаичном сино-тибетском языке. От языка жунов, о которых нам известно из чжоуских текстов, не осталось никаких следов, но можно полагать, что и он также был сино-тибетским, потому что этот этноним можно непосредственно соотнести с современным этнонимом «ронг», встречающимся у нескольких сино-тибетских народов в Западной Сычуани и в Гималаях.

Отсутствие прямых лингвистических связей между енисейскими и другими палеоазиатскими языками Восточной Азии можно понимать как свидетельство в пользу того предположения, что в древнейшей доступной реконструкции лингвистической ситуации в Центральной Азии уже существовало несколько различных палеоазиатских языков. Формирование протоалтайских языков в этом ареале, вероятно, связано с появлением здесь новых народов, говоривших на ностратических языках. Ввиду того что источник ностратических языков явно находился на западе Евразиатского континента, носителями ностратических языков были народы западного происхождения.

Реконструкция древнейшей лингвистической ситуации в южной части Восточной Азии также опирается на типологию языков и интерпретацию сведений о народах и их языках из ранних китайских источников. В типологической классификации языков С. Е. Яхонтова аустроазиатские языки относятся к числу архаичных. Аустроазиатские языки находились в числе древнейших языков юга Восточной Азии.

В настоящее время народы, говорящие на аустроазиатских языках, занимают небольшую часть Юго-Восточной Азии, однако данные, относящиеся к началу новой эры, свидетельствуют об их более широком распространении. Дж. Норман и Мэй Цзу-линь установили, что слова языка государства Юэ на юго-востоке чжоуского Китая, встречающиеся в комментариях к китайским классикам, находят этимологии в словах современных аустроазиатских языков. Они показали также, что «Цзян» – название реки Янцзы – представляет собой слово, происходящее из аустроазиатских языков. Интересно проследить путь, по которому оно пришло в китайский язык. Известно, что предки древних китайцев впервые познакомились с той частью среднего течения Янцзы, где в нее впадает Ханьшуй, поэтому Дж. Норман и Мэй Цзу-линь полагают, что народы, говорившие на аустроазиатских языках, обитали не только в нижнем, но также и в среднем течении Янцзы [Norman, Mei, 7—10]. Раскопки иньского поселения в Хуанпо около Уханя [И цзю лю сань-нянь…, 49–59] свидетельствуют о том, что район устья Ханьшуй также входил в область распространения иньской культуры. Поэтому здесь могла находиться зона контактов населения бассейнов Хуанхэ и Янцзы. Эти археологические данные делают выводы Дж. Нормана и Мэй Цзу-линя еще более вероятными.

Интересны также соображения, которые высказали эти авторы относительно этимологии знаков двенадцатиричного животного цикла летосчисления. Этот цикл существует во всех странах Восточной Азии. Примечательно, что китайские знаки этого цикла, встречающиеся уже в текстах на гадательных костях, не имеют никакого отношения к названиям соответствующих животных. Однако чтениям по меньшей мере шести из этих знаков могут быть найдены этимологии в соответствующих названиях животных в аустроазиатских языках. Если эти совпадения не случайны, они означают, что культурные и лингвистические контакты долины Хуанхэ с аустроазиатскими народами восходят ко времени, предшествующему началу I тысячелетия до н. э. [там же, 20–27].

Из китайских источников начала новой эры известно о существовании особого лингвистического ареала в приморской полосе от Восточного Шаньдуна до северного берега Янцзы. Однако в настоящее время сведения о языках этого ареала отсутствуют. Если полагать, что аустронезийские языки могли существовать на рубеже новой эры, то вполне допустимо, что там говорили на аустронезийских языках.

При реконструкции наиболее древней лингвистической ситуации на юге Восточной Азии не остается места для тайских языков, которые играют важную роль в современной лингвистической ситуации этого ареала. По своим типологическим признакам они относятся к языкам среднего эволюционного подтипа [Яхонтов, 1971а, 271]. Это означает, что они сформировались сравнительно поздно. По данным глоттохронологии, распад общетайского языка относится вообще лишь к IV–VI вв. [Яхонтов, 1964, 7]. По фонетическому облику заимствованных из китайского слов можно определить, что время наиболее ранних контактов тайских языков с китайским относится к первым пяти векам новой эры [Яхонтов, 19716, 99].

В реконструируемой лингвистической ситуации ареалу, расположенному в бассейне Хуанхэ, отводится особое место. Оно обусловлено тем, что здесь находилась область наиболее удобная для жизни человека в древнейшие времена и потому этот ареал был местом притяжения многих народов, обитавших в Восточной Азии. К северу от него находилась область распространения палеоазиатских языков, которые к середине I тысячелетия до н. э. стали сменяться протоалтайскими, к западу – область сино-тибетских языков, к югу – область аустроазиатских языков, на востоке в узкой приморской полосе, возможно, находилась область аустронезийских языков. Население долины Хуанхэ неоднократно менялось, а языки, на которых говорило ее население, вступали в активные контакты. В этой области под влиянием описанной выше лингвистической ситуации стал складываться древнекитайский язык.