Текст книги "Древние китайцы: проблемы этногенеза"

Автор книги: Михаил Крюков

Соавторы: Михаил Софронов,Николай Чебоксаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Полагая, что решение этой проблемы может стать возможным лишь после появления новых археологических данных, Го Мо-жо впоследствии, насколько нам известно, никогда больше не возвращался к вопросу о возможном присутствии скифов на территории древнекитайских царств. Между тем эта мысль представляется в высшей степени плодотворной. Кочевники-ди появились на северо-западных окраинах древнего Китая именно в тот период, когда на огромных степных просторах Евразии возник «скифский мир» с его своеобразной кочевнической культурой. Проблема скифского влияния встает перед археологом каждый раз, когда на этой территории обнаруживаются датируемые I тысячелетием до н. э. предметы «скифской триады» – специфический набор оружия, конская сбруя и украшения, выполненные в «зверином стиле».

Следы «скифской триады» есть и в Северном Китае. Не говоря уже об Ордосе, где было найдено большое число предметов скифского искусства в «зверином стиле» (они были изучены Ю. Андерсоном [Andersson, 1933]), аналогичные находки сделаны за последние годы в ряде других районов. Все они локализуются в широкой зоне, примыкавшей с севера к территории царства Цзинь эпохи Чуньцю. Один из центров таких находок расположен в северной части Хэбэя (Чжанцзякоу, Хуайлай, Синтан). Здесь обнаружены изображения барса, свернувшегося в клубок, лошади с подогнутыми ногами и типичного скифского оленя; кинжалы скифского типа; характерные бронзовые котлы на поддоне [Синтансянь лицзячжуан…, 55; Хэбэйшэн цзи нянь…, 1960, 60] (рис. 21). Как раз здесь находилось в начале Чжаньго царство Чжуншань. О его падении «Чжань-гоцэ» рассказывает, что во время пира одному из сановников не досталось («бараньей похлебки». Обиженный, он бежал в Чу и уговорил чуского вана наказать Чжуншань. Лишившись своего царства, чжуншаньский правитель воскликнул: «Я потерял свое государство из-за чашки бараньего супа!» [Чжаньго…, т. 33, 4]. В этом историческом анекдоте есть примечательная деталь. Баранью похлебку в царстве Чжуншань варили, наверное, в тех самых скифских котлах, которые фигурируют в отчете о раскопках под названием «бронзовых сосудов из царства Чжуншань» [Синтансянь лицзячжуан…, 56].

Горные жуны

Помимо жунов, занимавших в VII–V вв. до н. э. территорию на западе Хэнани, в Шэньси и Ганьсу, источники этого времени сообщают о совершенно иной группе племен, которая также именуется «жунами». Это «северные» (51), или «горные», жуны (52).

Упоминания о горных жунах, содержащиеся в «Чуньцю» и «Цзочжуане», немногочисленны. В 721 г. до н. э. луский правитель Инь-гун встретился с предводителем жунов, который предложил заключить договор. Он был заключен осенью того же года, восстановив добрые отношения между жунами и Лу, существовавшие при Хуй-гуне (768–723) [Legge, т. VII, 8].

Через семь лет после этого отмечено нападение северных жунов на царство Чжэн. Правитель этого царства был удивлен, увидев, какова принятая у жунов манера ведения боя: «Они воюют в пешем строю, тогда как мы – на колесницах». Его сын успокоил отца: «Жуны легкомысленны и не имеют твердо установленных боевых порядков. Они жадны и не признают уз родства. Одерживая победу, они не уступают славы, а терпя поражение, не приходят друг другу на помощь». Слова наследника подтвердились, и чжэнская армия наголову разгромила вторгшихся жунов [там же, 27].

В 706 г. до н. э. северные жуны напали на Ци, заключив предварительно союз с Лу. Известно также, что Ци вынуждено было обратиться за помощью к соседям, прежде всего к Чжэн. Чжухоу спасли Ци от поражения [там же, 47, 54, 56].

В дальнейшем взаимоотношения Ци с северными жунами связаны с деятельностью Хуань-гуна. В летописи «Чуньцю» сообщается, что в 663 г. до н. э. «Ци пошло походом на горных жунов». «Цзочжуань» поясняет, что причиной этих действий были неприятности, причиненные жунами царству Янь [там же, 117]. В 650 г. до н. э. Хуань-гун добился наконец признания своей гегемонии на съезде в Куйцю. На этом совещании чжухоу не присутствовал лишь правитель Цзинь, который был остановлен по дороге циским чиновником. Тот отговорил гуна участвовать в съезде, указав на опасные действия Ци: оно «на севере воюет с горными жунами, а на юге – с Чу» [там же, 152].

Изложенным, в сущности, и исчерпываются основные сведения о горных жунах, содержащиеся в наших источниках. К ним можно добавить лишь очень немногое, в частности слова автора «Гуаньцзы», который пишет о заслугах Хуань-гуна: «Разбойники, разъезжающие верхом, первый раз потерпели от него поражение» [Гуаньцзы, т. 6, 11].

Таким образом, мы можем лишь весьма приблизительно определить район обитания горных жунов в VIII–VII вв. до н. э. Учитывая местоположение царств, подвергавшихся в это время набегам жунов, таким районом, вероятнее всего, должен быть северо-восток Хэбэя или еще более восточные прибрежные области.

Гипотетически можно связывать с горными жунами своеобразную культуру бронзы, открытую в Северо-Восточном Китае и зафиксированную также на территории Северной Кореи. Эта культура характеризуется специфическим набором бронзового оружия, среди которого обращают на себя внимание кинжалы с фигурным лезвием и рукоятью с противовесом. Такие кинжалы впервые были обнаружены в Муянчэне (Люйшунь) в 1928 г. Начиная с 1958 г. находки кинжалов этого типа стали столь многочисленны, что были предприняты попытки их типологического анализа. Особое значение в этом смысле имеют результаты раскопок двух погребений с кинжалами в Чжэнцзявацзы (Шэньян). Здесь были найдены уникальные по полноте комплексы оружия и украшений (среди них характерны зеркалообразные круглые бляхи, украшенные геометрическим орнаментом), а также псалии и другие предметы конской сбруи. По бляшкам, некогда нашитым на сапоги захороненного, оказалось возможным восстановить, какова была обувь всадника (рис. 22). Наконец, хорошая сохранность черепов позволила составить представление о физическом типе насельников этой культуры [Шэньян…, 141–155]. В их антропологическом облике прослеживаются черты, свойственные, с одной стороны, тихоокеанским, с другой – континентальным монголоидам [Хань Кан-синь, 157–162]. Уместно напомнить, что корейский историк Ли Джирин, специально изучавший памятники культуры «с бронзовыми кинжалами», считает их принадлежащими населению древнего Чосона [Ли Джирин].

«Восточные и»

Среди племен, с которыми иньским ванам пришлось вести длительную борьбу, было одно, именуемое в надписях «и-фан» (53)<sup>[15]15
  12 Некоторые специалисты полагают, что название этого племени; дешифруется как жэнь-фан (54) [Чэнь Мэн-цзя, 1955, 301].


[Закрыть]</sup>. Местонахождение его вызывало споры среди исследователей иньской эпиграфики. Большинство из них все же согласно с тем, что и-фан локализовалось к востоку или к юго-востоку от последней иньской столицы.

Походы на и-фан отнимали у иньских ванов много времени и сил, особенно в последний период существования Инь. По-видимому, к годам правления Ди-синя относится большая серия взаимосвязанных надписей, повествующих об обстоятельствах похода на и-фан; экспедиция началась в 9-м месяце 10-го года правления вана, а закончилась в 5-м месяце следующего года, т. е. продолжалась около 260 дней [Чэнь Мэн-цзя, 1956, 304]. О походе на и-фан в 15-м году правления вана рассказывается в надписях на позднеиньских бронзовых сосудах [Ло Чжэнь-юй, т. 8, 33; № 2; т. 11, 34, № 1; т. 13, 42, № 2).

Эти эпиграфические свидетельства следует рассматривать в совокупности с позднейшей письменной традицией о том, что при ване Ди-сине «восстали восточные и», Ди-синь «покорил восточных и, но вскоре сам был убит» [там же, 593, 631]. По– видимому, поход У-вана на иньскую столицу был предпринят примерно в то время, когда Ди-синь был занят на востоке проблемами и-фана.

^{Рис. 22. Предметы из «погребений с бронзовыми кинжалами》 [Шэньян, 144–149].}

^{1, 3 – бронзовые зеркала; 2 – обкладка ножен; 4 – каменные противовесы рукоятки кинжала; 5 – бронзовый кинжал； 6 一 кожаные сапоги, украшенные бронзовыми бляшками (реконструкция)}

Свергнув Ди-синя, чжоусцы недолго задержались на востоке. Сын Ди-синя, У-гэн, был признан правителем иньцев, зависимым от Чжоу; после этого У-ван вернулся в свою столицу на запад. Когда после смерти У-вана его место занял малолетний Чэн-ван, иньский У-гэн восстал против него. В союзе с У-гэном выступили племена восточных и. Поэтому Чэн-ван был вынужден снова пойти на иньцев походом, который продолжался три года и завершился вторичным взятием бывшей иньской столицы.

Эти события нашли отражение в раннечжоуских надписях на бронзовых сосудах. В нескольких эпиграфических текстах, датируемых временем правления Чэн-вана, говорится о «восставших восточных и», о «великом мятеже восточных и», о «походе вана против восточных и» [Го Мо-жо, 1958, т. 6, 20, 23, 28]. Одно из этих свидетельств особенно важно потому, что в походе действия развертывались на «морском берегу» [там же, 23].

Одна из надписей, относящаяся к периоду правления Чэн-вана или Кан-вана, сообщает о походе против «южных и» [там же, 66]. После этого вплоть до начала IX в. до н. э. какие– либо упоминания о восточных или южных и в эпиграфических источниках отсутствуют. Следующее по времени сообщение, содержащееся в надписи на колоколе «Цзунчжоу чжун», касается успешной войны чжоуского вана против племен пу. После того как предводитель пу был разбит, он направил послов в столицу Чжоу для выражения своей покорности. «Прибыли все южные и восточные и, всего 26 царств», – говорится в надписи [там же, 51]. В другом тексте первой половины IX в. до н. э. впервые упомянуты «хуайские и» (55) [там же, 62]. Это наименование указывает на основную территорию их обитания – бассейн р. Хуайхэ. Очевидно, термином «и» в иньское и раннечжоуское время назывались племена, населявшие прибрежные районы современных провинций Шаньдун, Цзянсу и Чжэцзян, а также долину Хуайхэ. Число отдельных племен («царств», по терминологии авторов надписей) превышало здесь два десятка.

В эпиграфических текстах второй половины IX – начала VIII в. до н. э. преобладают упоминания о «южных хуайскихи». Против них ходили походами [Го Мо-жо, 1958, т. 7, 120, 121], поводами для которых часто были нападения хуайских и на владения чжухоу. Во время одного из таких нападений племена «южных хуайских и» дошли до долины Лошуя и Ишуя [там же, 110].

Большой интерес представляет надпись на сосуде «Си-цзя пань», датируемая началом VIII в. до н. э. Некто Си-цзя был назначен ваном на должность сборщика дани в Чэнчжоу (Ло– и). При этом оговаривалось, что Си-дзя будет отвечать за дань, поступающую «со всех четырех стран света, вплоть до южных хуайских и». Племена хуайских и, утверждается далее в надписи, «это люди, издревле присылающие нам подношения и подарки», в тех же случаях, когда они «осмеливаются ослушаться приказа, следует наказывать и карать их» [там же, 144]. Эта формулировка почти дословно повторена в другой надписи того же периода: «Хуайские и – наши подданные, издавна присылающие нам дань и подношения» [там же, 146].

Отвлекаясь от явной тенденциозности данного утверждения, следует заметить, что эта надпись содержит указание на обстоятельства, находящие подтверждение в археологических находках недавнего прошлого. В 1955–1957 гг. при раскопках раннечжоуского поселения близ Чжанцзяпо, где, по преданию, находилась столица Чжоу, были обнаружены глазурованные керамические сосуды зеленовато-серого цвета, в целом совершенно нехарактерные для керамического комплекса чжоуского» культурного слоя. Напротив, именно такая керамика свойственна инвентарю погребений, обнаруженных близ Туньси, в провинции Аньхуй. После того как был произведен сравнительный химический и микроструктурный анализ керамики из Чжанцзяпо и Туньси, стало ясно, что она изготовлялась в одном и том же месте – в Аньхуе. В X–VIII вв. до н. э. эти территории как раз и занимали «южные хуайские и» [Чжоу Жэнь, Ли Цзя-чжи, Чжэн Юн-пу, 444–445].

Указанная группа племен продолжала существовать на этих землях и в более позднее время. «Восточные и» и «хуайские и» нередко упоминаются в источниках периода Чуньцю.

В «Цзочжуане» «восточные и» фигурируют в ситуациях, связанных главным образом с событиями в царствах Чу, У, Чэнь, Сун, Чжу, Цзэн, Лу, Цзи.

В 646 г. до н. э. на встрече правителей царств Ци, Сун, Лу, Вэй, Чэнь, Чжэн, Сюй и Цао в Сяне обсуждались два вопроса: о помощи чжоускому вану в связи с захватом столицы жунами и о сопротивлении «хуайским и», которые причиняли неприятности царству Цзи [Legge, т. VII, 160]. Это царство было расположено на Шаньдунском полуострове, к востоку от Ци. Если «хуайские и» занимали в это время только бассейн Хуайхэ, они вряд ли могли угрожать Цзи. Поэтому очевидно, что термин «хуайские и» мог употребляться для обозначения также и «восточных и».

После смерти циского Хуань-гуна положение «гегемона» перешло к Сян-гуну, правителю Сун. Его авторитет, однако, не был так высок, как у его предшественника. На съезд чжухоу в Цао кроме Сян-гуна прибыли лишь правители Чжу и Цао. Сян-гун посоветовал Вэнь-гуну из Чжу принести захваченного им правителя Цзэн в жертву на алтаре предков. Целью Сян-гуна было привлечь на свою сторону «восточных и», которые практиковали человеческие жертвоприношения [там же, 175]. Этот поступок, расцененный большинством чжухоу как негуманный, оттолкнул их от Сун. Гегемония сунского Сян-гуна продолжалась недолго; через два года он попал в ловушку к Чу и был взят в плен.

Между тем «восточные и» противостояли укреплявшемуся Чу. В 621 г. до н. э. Лю, крохотное государство, расположенное на территории нынешнего Аньхуя и до того признававшее главенство Чу, порвало с этим царством и перешло на сторону «восточных и». Правитель Чу послал против Лю армию и уничтожил своего бывшего союзника. Земли Лю вошли в состав государства Чу [там же, 240].

Упоминания о «восточных и» встречаются в «Цзочжуане» и при изложении событий второй половины VI в. до н. э. Чу утратило влияние на «восточных и» (546 г. до н. э.); правитель Чу во главе нескольких царств «восточных и» ходил походом на У (537 г. до н. э.); «хуайские и» приняли участие в междоусобной борьбе за власть в царстве Лу, присоединившись к одной из партий (514 г. до н. э.). Все эти свидетельства рисуют «восточных и» как реальную силу, с которой приходилось считаться соседним царствам. Одно из последних упоминаний о «восточных и» относится к 473 г. до н. э., когда против них выступило Чу [там же, т. 8, 852].

Таким образом, вплоть до начала эпохи Чжаньго в долине Хуайхэ и прилегающих прибрежных районах жили племена, называвшиеся «и»; по всей вероятности, они являлись прямыми потомками создателей неолитических культур этого региона, Этнически близким к ним было коренное население царств У и Юэ, по языку и культуре резко отличавшееся от жителей Среднекитайской равнины. Учитывая наблюдения Янь Иня, сравнивавшего черепа из поздненеолитических могильников в Давэнькоу и Сисяхоу с краниологическими сериями полинезийцев (см. выше, с. 131), можно предполагать принадлежность «восточных и» аустронезийцам.

Пу, мань, ба

Выше мы уже ссылались на надпись «Цзунчжоу чжун», датируемую концом IX – началом VIII в. до н. э., где сообщается о столкновении Чжоу с племенами пу (56). «Правитель южного царства Пу, – читаем мы в надписи, – осмелился бесчинствовать наших землях» [Го Мо-жо, 1958, т. 6, 51]. Чжоуский ван покарал ослушника и дошел до его столицы, после чего пу вновь признали власть Чжоу.

Это – единственное известное нам свидетельство непосредственных взаимоотношений племен пу с государствами на Среднекитайской равнине. В период Чуньцю пу, как и многие южные племена – мань, ба и другие, – оказывали лишь косвенное влияние на развитие этих государств, имея дело преимущественно с Чу.

В ранней истории царства Чу до сих пор немало белых пятен. Отрывочность и противоречивость свидетельств письменных источников не позволяют даже точно установить, где первоначально находилась территория этого царства. Наиболее вероятным все же представляется мнение о том, что первая столица Чу находилась в среднем течении р. Ханыпуй, где сейчас проходит граница между провинциями Хэнань и Хубэй [Тун Шу-е, 119]. VIII–IV века до н. э. – это период непрерывного расширения территории Чу, которое стало к началу Чжаньго безраздельным хозяином всей южной части междуречья Хуанхэ – Янцзы.

Царству Чу приходилось сталкиваться со многими местными племенами, о которых мы знаем сегодня очень мало. Одним из таких племен (или групп племен) были пу. В 611 г. до н. э., когда на Чу напали жуны, против него выступили, воспользовавшись его затруднениями, многие соседние племена и мелкие царства. Люди из Юн, возглавив «всех мань» (57), отказались подчиняться Чу, а пу в это время готовы были выступить против Чу, сосредоточившись в Сюане. В этот критический для Чу момент возникла даже мысль о переносе столицы в более безопасное место. Один из чуских сановников был против этого: «Если мы можем добраться туда, то это значит, что и наши враги смогут это сделать. Лучше самим выступить в поход на Юн. Цзюнь и пу уверены, что из-за неурожая мы не сможем собрать войско. Если мы все же соберем его, они наверняка будут устрашены и вернутся обратно. Пу живут разобщенно, и, когда они разойдутся по своим селениям, кто сможет снова собрать их?» [Legge, т. VII, 273]. Этот план был принят и осуществлен. В походе Чу на Юн приняли участие также люди из Цинь и Ба. «Все мань» заключили союз с Чу, и царство Юн было уничтожено [там же].

До нас дошли отрывочные данные об участии пу во взаимоотношениях Чу со своими соседями в середине VI в. до н. э. [там же, т. 8, 570]. В 523 г. «чуский правитель собрал войско, действующее на лодках, для похода на пу» [там же, 673]. Это предприятие было связано со стремлением Чу добиться полного господства на «южных землях».

Чжоуский Цзин-ван говорил в 532 г., что «Ба, Пу, Чу, Дэн – наши южные земли» [там же, 624]. Однако и ба (58), подобно пу, практически не имели в это время каких-либо прямых связей с государствами Среднекитайской равнины, хотя постоянно контактировали с Чу.

К 702 г. до н. э. относится, например, сообщение о переговорах между ба и Чу по поводу отношений с Дэн, небольшим царством в бассейне Ханыпуя. Чуский правитель послал своего приближенного сопровождать посла из ба к Дэн. Однако на южной границе этого царства на посольство напали люди из Ю и завладели подарками, которые послы везли с собой. Это явилось поводом для совместного похода ба и Чу против Ю [там же, т. 7, 53]. Любопытно, что то же Ю упоминается в «Цзо– чжуане» под 476 г. до н. э. в связи с походом ба против Чу [там же, т. 8, 851]. Это заставляет предположить, что в VIII–V вв. до н. э. племена ба жили значительно восточнее тех мест, где в конце Чжаньго возникло царство Ба, завоеванное Цинь.

Скудность сведений о пу, ба и мань, сохранившихся в древнекитайских источниках, не позволяет хотя бы гипотетически связать эти группы племен с предками каких-то определенных современных народов, населяющих территории к югу от Янцзы. Несомненно, однако, что они участвовали в этногенезе народов таи, мяо-яо, а возможно, и ицзу [Итс, 1972, 136–177].

Расовый состав населения Китая во II–I тысячелетиях до н. э

Дав общую характеристику раннегосударственным образованиям Ся, Инь и Чжоу, последовательно сменявшим друг друга на Среднекитайской равнине во II–I тысячелетиях до н. э., а также их иноэтническому окружению, обратимся к анализу палеоантропологических данных, позволяющих судить о расовом составе населения рассмотренных территорий.

Иньцы

Несмотря на то что в настоящее время накоплены весьма значительные материалы по антропологии иньцев, они до сих пор еще недостаточно изучены.

В 1934–1935 гг. во время раскопок иньского могильника в Сибэйгане (к северо-западу от Великого города Шан близ Аньяна) было извлечено в общей сложности более 400 черепов, которые передали в только что организованный тогда Отдел антропологии Института истории и языка, возглавлявшийся У Дин-ляном. Антропометрическое изучение этой краниологической серии было прервано началом антияпонской войны, а в 1949 г. черепа из Сибэйгана вывезли на Тайвань.

В 1954 г. Ли Цзи опубликовал результаты частичных измерений 160 иньских черепов из Сибэйгана. Он обратил внимание на то, что при средней длине (181,3 мм) и ширине (139,2 мм) они очень высоки (139,1 мм). Значительный размах вариаций головного указателя свидетельствует, по мнению Ли Цзи, о расовой неоднородности изученной им серии [Ян Си-мэй, 259–260].

В 1957 г. с краниологической коллекцией из Сибэйгана познакомился К. Кун. Он также пришел к выводу, что среди этих иньских черепов представлены различные расовые типы: во-первых, долихокефальный, близкий к современному северо-китайскому; во-вторых, массивный брахикефальный, характерный для «классических» монголоидов; в третьих, тип, представленный двумя черепами, которые «можно было бы счесть европеоидными, не обладай они лопатообразными резцами» [Coon, 1958, 29–40].

С середины 50-х годов систематическое изучение черепов из Сибэйгана было предпринято Ян Си-мэем. Он исследовал не только всю коллекцию полностью (она насчитывала 398 черепов, в том числе 51 женский), но и 12 иньских черепов из двух других могильников – в Сяотуне и Хоуцзячжуане. Ян Си-мэй отметил хорошую сохранность всей серии. Применявшаяся им программа измерений включала 120 признаков; были также вычислены величины 48 указателей. В 1966 г. Ян Си-мэй опубликовал предварительное сообщение о своих исследованиях, результаты которых более подробно, но без приведения всего цифрового материала, были сообщены в его другой работе [Ян Си-мэй, 1972].

В краниологической серии из Сибэйгана Ян Си-мэй выделил 5 подгрупп, соответствующих, по его мнению, различным расовым типам.

Первая подгруппа (31 череп) характеризуется относительной широкоголовостью (черепной указатель 79,16), уплощенным лицом, сравнительно узким грушевидным отверстием. Эту подгруппу Ян Си-мэй относит к «классическому» монголоидному типу.

Вторая подгруппа (34 черепа) обнаруживает тенденцию к длинноголовости (черепной указатель 75,01). Черепа имеют сравнительно низкое лицо, низкие орбиты, широкое грушевидное отверстие, что позволило автору отнести их к «океаническому негроидному типу».

Третья подгруппа (2 черепа) характеризуется черепным указателем, равным 73,58, относительно узким лицом, слабо развитыми скуловыми костями, сильно выступающими носовыми костями. Эти два черепа Ян Си-мэй считает принадлежащими к «кавказоидному типу».

Четвертая подгруппа (51 череп) определена как «эскимоидная»: обнаруживая черты сходства с первой подгруппой (выступающие скуловые кости, уплощенное лицо), она отличается от нее более высоким и длинным черепом (черепной указатель – 76,35, высотно-поперечный – 100,76), более низким и округлым грушевидным отверстием.

Наконец, пятая подгруппа (41 череп) характеризуется небольшими абсолютными размерами, узким лицом (скуловой диаметр—131,32, лицевой указатель – 54,25) и по этим признакам прямо противоположна первой подгруппе. В предварительном сообщении Ян Си-мэй сопоставлял данную подгруппу с полинезийским типом, однако в более поздней работе отмечает сомнительность выявленного между ними сходства. Возможно, что в эту подгруппу попало некоторое число женских черепов [Ян Си-мэй, 242–245].

Ознакомление с приводимой Ян Си-мэем таблицей небольшого числа измерительных признаков (табл. 25), а также опубликованными им фотографиями (некоторые из них представлены прорисовками на рис. 23) позволяет прийти к следующим выводам:

Ян Си-мэй выделял подгруппы черепов из Сибэйгана визуально-типологически, а такой метод расового анализа имеет только вспомогательное значение (примененный в качестве основного приема, он часто приводит исследователей к неверным выводам). В данном конкретном случае подгруппы иньских черепов столь сильно отличаются друг от друга по многим морфологическим признакам, часто не связанным между собою физиологической корреляцией, что результаты, полученные Ян Си-мэем, могут служить веским аргументом в пользу заключения о гетерогенности всей изученной им серии.

Первая подгруппа, относимая Ян Си-мэем к «классическому» монголоидному типу, действительно отличается от всех других подгрупп многими существенными чертами, имеющими большое расодиагностическое значение: очень широкой, но низкой мозговой коробкой, наиболее широким и в то же время высоким лицом. При общем монголоидном облике черепов этой подгруппы (как, впрочем, и всех других объектов из Сибэйгана), можно предполагать, что в ее состав входят представители континентальных (северных) монголоидов центральноазиатского или сибирского облика.

Вторая подгруппа Ян Си-мэя отличается от всех других (в особенности от первой) абсолютно узким, долихокранным черепом, огромной высотой мозговой коробки и связанной с этим гипсистенокранией, сравнительно небольшими абсолютными размерами лица, относительно низкими глазницами и очень широким хамэринным носом. Все перечисленные признаки прямо указывают на наличие в этой подгруппе черепов, принадлежащих к южномонголоидным или монголоидно-австралоидным расам.

Третья подгруппа включает всего 2 черепа (из 410!); уже это обстоятельство заставляет относиться к выводу о европеоидности черепов указанной подгруппы с крайней осторожностью. Отмеченное К. Куном наличие у обоих «кавказоидов» Ян Си-мэя лопатообразных резцов еще больше снижает правдоподобность гипотезы о наличии в составе сибэйганской краниологической серии даже ничтожной европеоидной примеси. По большинству измерительных признаков «кавказоиды» Сибэйгана мало отличаются от других подгрупп. Единственной реальной их особенностью является относительная узконосость (лепториния), которая сама по себе не может служить для отграничения монголоидов от европеоидов.

Четвертую подгруппу черепов из Сибэйгана, самую многочисленную во всей серии, Ян Си-мэй определяет как «эскимоидную». Однако от черепов как современных, так и древних эскимосов черепа этой подгруппы отличаются сравнительно небольшими горизонтальными диаметрами мозговой коробки, умеренно высоким и сравнительно узким лицом. По всем этим признакам объекты четвертой подгруппы обнаруживают сходство не с эскимосами, а с населением бассейна Хуанхэ всех эпох, начиная от неолита и кончая современностью. Интересно, что К. Кун не нашел в краниологической коллекции из Сибэйгана черепов эскимоидного облика, зато выделил (совершенно справедливо) тип, близкий к современному северокитайскому; именно он, надо думать, был господствующим как среди иньцев, так и среди их соседей.

Черепа пятой подгруппы Ян Си-мэй первоначально сопоставлял, как мы видели, с полинезийцами, но позднее вполне разумно отказался от такого сопоставления. Исследователь отмечает вероятное присутствие в пятой подгруппе женских черепов, что, естественно, должно было отразиться на уменьшении всех средних абсолютных размеров головы и лица. С учетом этого обстоятельства пятую подгруппу скорее всего надо объединить с четвертой; удельный вес северокитайского типа в сибэйганской серии благодаря этому еще более возрастет.

Вторая большая иньская палеоантропологическая коллекция хранится сейчас в Институте археологии АН КНР в Пекине.

В отличие от сибэйганской, она включает помимо черепов также и длинные кости, происходящие из иньских погребений близ Аньяна и в уезде Хуйсянь (раскопки 1950–1953 гг.). Во время своего пребывания в Китае в 1956–1958 гг. автор настоящего раздела имел возможность познакомиться с иньской коллекцией. Исследовать черепа из этой коллекции ему, к сожалению, не удалось, но их основные морфологические особенности, решающие для расовой диагностики, были выражены настолько отчетливо, что не оставалось никаких сомнений в принадлежности иньцев к восточноазиатской (дальневосточной) расе тихоокеанских монголоидов. Большинство осмотренных черепов мезокранны, с очень высокой мозговой коробкой, уплощенным, высоким, среднешироким лицом, тенденцией к альвеолярному прогнатизму, абсолютно и относительно узким нрсовым отверстием.

В 1959 г. появилась специальная работа Мао Се-цзюня и Янь Иня, посвященная зубной системе иньских черепов [Мао Hsieh-chiiin, Yen Yin, 183–186]. В этой работе китайские исследователи специально подчеркивают монголоидность изученных объектов и останавливаются на некоторых специфических особенностях строения зубов древних и современных китайцев. На верхних челюстях 80–90 % резцов были лопатообразными, на нижних челюстях доля лопатообразности составляла 20–40 % для резцов и 20–30 % Для клыков. Очень характерная для современных китайцев пятибугорковая форма вторых моляров нижней челюсти оказалась также широко распространенной у иньцев: для нижнего правого моляра доля пятибугорковых форм достигала 83 %, а для нижнего левого – 86 % (у европеоидов почти все вторые моляры на нижних челюстях имеют только, четыре бугорка).

Таким образом, изучение зубной системы иньцев дает дополнительные аргументы в пользу вывода о непосредственной преемственности неолитического, иньского и современного населения Северного Китая.

Чем же можно объяснить, с одной стороны, очевидную расовую неоднородность краниологической серии из Сибэйгана, с другой – принадлежность черепов из пекинской коллекции к одному и тому же антропологическому типу? Для ответа на этот вопрос необходимо выяснить характер захоронений, из которых были извлечены соответствующие костные остатки.

На территории могильника в Сибэйгане площадью менее 20 тыс. кв. м было раскопано около 1 тыс. погребений иньского времени. Совершенно исключительное положение среди них занимают одиннадцать грандиозных усыпальниц, принадлежавших, по всей вероятности, иньским ванам. Три из них расположены в восточной части могильника. Рядом с ними обнаружены ряды небольших могильных ям, в которых были захоронены либо обезглавленные скелеты, либо отделенные от туловища черепа (рис. 24).

Из 398 черепов, изученных Ян Си-мэем, 337 было извлечено из 99 ям западнее усыпальниц № 1129, 1400 и 1443, один череп – из усыпальницы № 1443. При этом 86 ям содержали лишь черепа. Таким образом, примерно 81 % всех иньских черепов, хранящихся в настоящее время на Тайване, принадлежали людям, которые перед захоронением были обезглавлены. Учитывая характер расположения яу с отделенными от туловища черепами, Ян Си-мэй высказывает мнение, что в них погребены пленные, приносившиеся в жертву усопшим иньским ванам [Ян Си-мэй, 236–238].

Этот вывод находится в соответствии с данными надписей на иньских гадательных костях о жертвоприношениях предкам правящего вана. Когда во время похода против какого– либо непокорного племени захватывали военнопленных, гадатель, как правило, задавал вопросы: когда, в каком количестве, каким способом и какому предку их следует принести в жертву? Например: «Принести ли в жертву предкам начиная с покойного вана Шан-цзя цянов, приведенных Шэ и Ча, в день цзя-шэнь?» [Го Мо-жо, 1965, 34, № 81]. Одним из наиболее распространенных способов принесения в жертву было обезглавливание – фа (59): «В следующий день цзя-инь совершить жертвоприношение Шан-цзя, обезглавив пять цянов и одного быка» [Ло Чжэнь-юй, 1916, 21, № 13].