Текст книги "Древние китайцы: проблемы этногенеза"

Автор книги: Михаил Крюков

Соавторы: Михаил Софронов,Николай Чебоксаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Древние люди (палеоантропы) на востоке и юго-востоке Азии

Пока еще очень немногочисленны в Китае остатки гоминид следующей за древнейшими людьми, или архантропами, стадии развития – ступени «древних людей», или «палеоантропов».

Человек из Маба

Самая ранняя из этих находок, по-видимому, череп, найденный в 1958 г. на севере Гуандуна, в уезде Шаогуань, в одной из пещер около села Маба (7). Сопутствующая фауна позволяет высказать предположение о среднеплейстоценовом возрасте мабаского черепа. Костные остатки животных, обнаруженные в Маба, принадлежат таким представителям родов млекопитающих, как гиена, медведь, панда, тигр, тапир, носорог, кабан, олень, бык, дикобраз, заяц, стегодон, древний слон и некоторые другие. Черепная крышка сохранилась почти полностью. Она отличается большой толщиной костей, удлиненно-овоидным контуром (продольный диаметр – 196 мм), низким сводом (высотный диаметр – 81,5 мм), очень покатым лбом (угол лба – 70°), резко выраженным надглазничным валиком. От лицевой части черепа сохранились, к сожалению, только отдельные костные фрагменты, включая носовые кости и большую часть правой глазницы, которая абсолютно и относительно очень высока (орбитный указатель – 88). Швы на черепе уже почти заросли, что указывает на зрелый возраст человека из Маба. Пол определяется как мужской [Цуй Чэн-яо, 1963, 151–155; Крюков, Чебоксаров, 1965, 39–43; Woo Ju-kang, Peng Ru-ce, 1959; Aigner, 1—41].

Орудий с черепом из Маба не найдено, однако геологические, палеонтологические и сравнительно-морфологические данные указывают, что череп этот, вероятно, самый древний в Китае после синантропа. По мнению У Жу-кана и Пэн Жу-цэ, мабаский человек занимает промежуточное положение между синантропами и неандертальцами; он относится, по-видимому, к ранним представителям палеоантропов. Пэй Вэнь-чжун рассматривает его даже в качестве непосредственного потомка синантропа. Находки из Маба значительно расширили наши представления о ранних гоминидах, обитавших на территории Китая в эпоху древнего каменного века. Особенно важно, что находка сделана в южной части страны, откуда до самого последнего времени не поступало почти никаких палеоантропологических материалов столь большой древности [У Жу-кан, Чебоксаров, 10].

Чанъянский человек

Несколько более поздним периодом по сравнению с черепом из Маба датируется так называемый чанъянский человек, костные остатки которого найдены в 1956 г. в пещере Лундун в уезде Чанъян (8) провинции Хубэй. Остатки эти включали фрагмент левой верхней челюсти с двумя зубами (первым премоляром и первым моляром), а также отдельно второй левый предкоренной. Сопровождающая фауна стегодон-аилуроподного типа позволяет отнести чанъянскую находку к среднему плейстоцену, скорее всего к самому его концу. Морфологически челюсть и зубы чанъянца обнаруживают ряд примитивных особенностей, позволяющих сближать их с соответствующими остатками неандертальцев и близких к ним форм, в частности родезийцев Южной Африки. К числу таких примитивных признаков относятся, например, большие размеры моляра и премоляров, прямоугольно-вытянутая форма их коронок, сильно развитые зубные корни. Все же по сравнению с синантропом чанъянец, по свидетельству описавшего его Цзя Лань-по, относительно более прогрессивная форма древних гоминид [Chia Lan-por 247–257; У Жу-кан, Чебоксаров, 10–11; Крюков, Чебоксаров» 40].

Динцуньский человек

К палеоантропам относится, по-видимому, и динцуньский человек, три зуба которого (два верхних правых резца и нижний правый второй коренной) найдены в ноябре 1914 г. около деревни Динцунь (9) в провинции Шаньси. Зубы эти принадлежали, по всей вероятности, ребенку 12–13 лет. Геологические и палеонтологические данные позволили большинству китайских палеонтологов и археологов датировать местонахождение в Динцуне поздним плейстоценом или «периодом лёсса», очень характерным для Северного Китая (150–200 тыс. лет назад) [Пэй Вэнь-чжун, У Жу-кан, Цзя Лань-по и др., 1958, 1—111; У Жу-кан, Чебоксаров, 19596, 10—И; Крюков, Чебоксаров, 1965, 40–42]. Однако один из авторов монографии о динцуньских находках, Цзя Лань-по, высказал предположение о более раннем (среднеплейстоценовом) возрасте динцуньца. Недавно точку зрения Цзя Лань-по поддержал В. Е. Ларичев, считающий гоминида из Динцуня нижнепалеолитическим архантропом и связывающий его культуру с еще более ранними культурами– ланьтяньской и кэхэ [Ларичев, 1970, 39–47; Ларичев, Кашина, 83–93].

Морфологическая характеристика динцуньских находок затрудняется их фрагментарностью и принадлежностью молодому субъекту. Несомненно все же, что зубы ребенка из Динцуня по сравнению с зубами синантропов соответствующего возраста небольшие. Во многих отношениях резцы и моляр динцуньца напоминают соответствующие зубы неандертальских детей (рис. 2). Сближающими особенностями являются здесь некоторые примитивные признаки: нечто вроде базальных бугорков на внутренней поверхности резцов или более сложного, чем у современных людей, рисунка на жевательной поверхности моляра («узор дриопитека»). Отмечена лопатообразная форма резцов дпнцуньца [Woo Ju-kang, 1956,389–397].

В Динцуне вместе с костными остатками человека найдены многочисленные каменные орудия, изготовленные преимущественно из роговика. Среди них встречаются орудия, обработанные как с одной, так и с двух сторон. Некоторые напоминают европейские ручные рубила, другие же обнаруживают определенное сходство с мустьерскими скрёблами и остроконечниками. Известны также изделия из галек, близкие к чжоукоудяньским. В. Е. Ларичев обращает внимание на специфические черты динцуньского комплекса каменных орудий, сближая его, с одной стороны, с инвентарем нижнепалеолитических местонахождений Кэхэ, Ланьтяня и стоянок, недавно открытых Советско-Монгольской археологической экспедицией [Ларичев, I960, 111–115; его же, 1971, 47–52; Окладников, Ларичев, 1963, 78–89; их же, 1967, 80–91; их же, 1968, 104–115] в различных районах Гоби, с другой – с цзячэнским комплексом (Шаньси), который рассматривается как более поздний по сравнению с динцуньским [Ларичев, 1960, 111–115]. Несмотря на спорность некоторых положений В. Е. Ларичева, его гипотеза о преемственности развития раннепалеолитических популяций и культур кэхэ – ланьтянь – динцунь – цзячэн очень интересна.

Ордосский человек

К палеоантропам следует отнести также хэтаоского, или ордосского, человека, костные остатки которого обнаружены в среднепалеолитических стоянках Внутренней Монголии. Еще в 1922 г. французские исследователи Э. Лисан и П. Тейяр де Шарден нашли на стоянке Шараоссогол в районе Ордоса (Хэтао) (10) верхний левый боковой резец ребенка 7–8 лет. Общие размеры зуба напоминают современные, но на лингвальной поверхности находится выступающий базальный бугорок (Tuberculum dentale), который обычно считается примитивным признаком. Форма резца лопатообразная, такая же, как у синантропов и динцуньского ребенка [Licent, Teilhard de Chardin, 285–290; Woo Ju-kang, 1956, 389–397]. Вообще сходство хэтаоского резца с динцуньским поразительно; несмотря на фрагментарность находок, оно позволяет говорить о генетическом родстве обеих форм восточноазиатских древних людей, обитавших в плейстоцене в сходных естественно-географических условиях сравнительно недалеко друг от друга.

В 1957 г. в районе Шараоссогол а сделаны новые находки хэтаоского человека – теменная и бедренная кости, пролежавшие в земле от 70 тыс. до 100 тыс. лет. Теменная кость извлечена из почвы террасовидного сброса речной долины. От поверхности земли она находилась на глубине 35,5 м. По описанию У Жу-кана, эта теменная кость толще, чем соответствующая кость современного человека, но тоньше такой же кости синантропа. На внутренней ее поверхности заметны отпечатки артериального разветвления: оно расположено в центре передней половины теменной кости, тогда как у синантропа такое разветвление сдвинуто к середине кости, а у современного человека– к ее передней части [Woo Ju-kang, 1956, 210].

Археологическая датировка хэтаоских находок довольно затруднительна, так как каменная индустрия палеолитических стоянок Ордоса носит очень сложный, на первый взгляд противоречивый характер. Условия залегания этой индустрии и состав сопровождающей фауны указывают на глубокую древность: здесь найдены кости слона, близкого к мамонту, носорога, дикого быка, газели, а также фрагменты скорлупы страусовых яиц. Материалом для изготовления орудий служили преимущественно грубые кварцевые гальки или валуны кремневого известняка. Нуклеусы имели в большинстве случаев типично мустьерскую форму, а из сколотых с них пластин выделывались скрёбла и остроконечники, также мустьерского облика. Но эти грубые орудия сопровождались в стоянках Хэтао изделиями верхнепалеолитического типа, в том числе довольно миниатюрными поделками.

Наибольшего внимания из хэтаоских стоянок заслуживают две: Шуйдунгоу-и уже знакомая нам Шараоссогол, на которой найден описанный выше зуб ребенка. Первая из них доставила наряду с относительно небольшим числом костей животных (носорог, бык, пещерная гиена, антилопа и др.) большое число каменных орудий крупного размера, главным образом скрёбла. На второй стоянке, наоборот, весьма обильны остатки животных тех же видов, но почти отсутствовали крупные орудия, а немногочисленные обработанные кремни все очень мелкие. Причину разницы в облике и числе изделий надо, возможно, искать в том, что стоянка Шуйдунгоу расположена в местности, богатой галечниками из пород, служивших материалом для изготовления орудий, тогда как Шараоссогол находится в районе мощного развития лёссовых отложений, где нельзя встретить даже самой маленькой гальки какой-либо достаточно плотной породы.

Определенную роль в различиях инвентаря Шуйдунгоу и Шараоссогола могли, впрочем, играть и хронологические моменты. В схеме археологической периодизации древних культур Китая, составленной Пэй Вэнь-чжуном, стоянка Шуйдунгоу рассматривается как более древняя (около 120–100 тыс. лет назад). Стоянка Шараоссогол датируется приблизительно 100– 80 тысячелетиями до н. э. Обе стоянки Пэй Вэнь-чжун относит к особой хэтаоской культуре, возникшей в бассейне Хуанхэ еще в начале среднего палеолита и прогрессивно развивавшейся вплоть до конца древнекаменного века. Важно подчеркнуть в данном случае именно непрерывность развития северокитайского среднего палеолита на протяжении по крайней мере 40–50 тыс. лет [Пэй Вэнь-чжун, 1955, 53–90; У Жу-кан, Чебоксаров, 12–13; Крюков, Чебоксаров, 42–43].

Палеоантропы Восточной Азии и других районов ойкумены

Скудость костных остатков восточноазиатских палеоантропов затрудняет окончательное решение вопроса об их отношении к древним людям других частей ойкумены – неандертальцам и близким к ним неандерталоидным формам. Однако хронологически и морфологически промежуточное положение мабасцев, чанъянцев, динцуньцев и ордосцев между синантропами и современными людьми позволяет выдвинуть гипотезу о существовании на востоке Азии «своих» неандертальцев – потомков местных архантропов. Китайские ученые Пэй Вэнь– чжун, У Жу-кан, Цзя Лань-по и другие считают этих палеоантропов предками современного населения Китая. Для доказательства обычно используются данные о лопатообразной форме резцов, характерной, как мы уже знаем, для архантропов и палеоантропов Восточной Азии, а также для современных монголоидов. Однако указанный аргумент теряет свою убедительность, если учесть, что лопатообразная форма резцов была свойственна древнейшим и древним людям всей первобытной ойкумены [Зубов, 1968, 49–59; его же, 19736, 100–106].

Вопрос об отношении восточноазиатских неандертальцев к сапиентным популяциям того же региона очень сложен, далек от окончательного решения и должен быть рассмотрен в связи с проблемой появления на территории современного Китая людей современного типа, (Homo sapiens). Все же следует отметить, что среди костных остатков палеоантропов, найденных до настоящего времени на этой территории, нет ни одной находки, которую можно было бы сближать с прогрессивными неандертальцами из пещер Кафзех и Схул в Палестине – наиболее вероятными предками людей современного вида [Рогинский, 1972, 5—14; Зубов, 1973а, 92—106].

В то же время для палеоантропов Восточной Азии были характерны некоторые примитивные морфологические особенности, свойственные «южным неандертальцам» из Брокенхилла (Замбия), Ньярасы (Танзания), Салданьи (ЮАР) и некоторых других местонахождений Африки. В еще большей степени морфологическая примитивность характерна для черепов палеоантропов из Нгандонга (Ява), сходных по многим особенностям с черепами питекантропов и ланьтяньцев. «Будучи хронологически поздними формами, – пишет М. И. Урысон, – и вместе с тем сохраняя в своем строении много крайне примитивных особенностей, южные палеоантропы, по-видимому, представляют собой уклонившуюся в сторону от сапиентного направления эволюции ветвь палеоантропов, вымершую в позднем плейстоцене, и не могут поэтому рассматриваться как исходный тип, давший начало человеку современного вида» [Урысон, 1964, 134].

Позднепалеолитические люди современного вида (неоантропы)

Эпоха позднего (верхнего) палеолита по археологической периодизации была, вне всякого сомнения, переломным этапом в биологической и социальной истории человечества, своего рода диалектическим скачком, когда завершился переход от первобытного стада к подлинно человеческому обществу, а вместе с тем и процесс сапиентации – формирования человека современного вида (Homo sapiens), пользовавшегося членораздельной речью, – и его расселения по всей первобытной ойкумене, включая большую часть Афроевразии, а также Америку и Австралию. Почти все советские и многие передовые зарубежные специалисты с полным основанием считают предками сапиентных популяций позднего палеолита (примерно 40–16 тыс. лет назад) палеоантропов или неандертальцев в широком смысле слова. Однако и в наши дни продолжаются оживленные дискуссии по вопросу о том, были ли предками людей современного вида все группы палеоантропов или только наиболее прогрессивные из них вроде неандертальцев из пещер на горе Кармел (Кафзех, Схул), а также близких к ним переходных форм типа Староселья (Крым), Хвалынска (Нижнее Поволжье), некоторых находок на территории Чехословакии (Шала, Шипка, Кульна) и т. п. [Урысон, 1964, 120–151; Семенов, 1973, 3—13; Зубов, 1973а, ЮЗ—104].

Если для раннепалеолитических архантропов и палеоантропов сама постановка вопроса об этнической принадлежности неправомерна, поскольку в то время не могло существовать никаких этнических общностей, то среди популяций позднепалеолитических сапиентных неоантропов можно предполагать существование крупных ареальных групп, на базе которых в дальнейшем, скорее всего в мезолите, началось формирование общностей «протоэтнического» характера, различавшихся между собой определенными хозяйственно-культурными и языковыми особенностями.

Люцзянский человек

Костные остатки неоантропов обнаружены на территории Китая только в 50—60-х годах нашего века. Чрезвычайно большое значение для истории расового состава населения Восточной Азии имеет найденный в 1958 г. в пещере Тунтянь– янь около г. Лючжоу, административного центра уезда Люцзян (11) Гуанси-Чжуанского автономного района, череп взрослого мужчины, датируемый У Жу-каном началом позднего палеолита. Кроме того, там были найдены принадлежащие тому же субъекту поясничные позвонки, крестец и правая тазовая кость [Woo Ju-kang, 1959, 109–118].

Люцзянский череп (рис. 3) массивный, удлиненной формы, очень узкий, умеренно высокий, мезодолихокранный с наклонным лбом и значительно развитым надбровьем (табл. 3). Его продольный диаметр—189,3 мм, поперечный—142,2 мм, черепной указатель – 75,1, высота от базиона—134,4 мм. Лицо люцзянца очень низкое, умеренно широкое, резко уплощенное как в верхней, так и в средней части; скуловой диаметр – около 136 мм, средняя высота лица (назион-простион)—65,9 мм. Назомолярный угол—143,5°, зигомаксиллярный—138°. Глазницы прямоугольной формы абсолютно и относительно очень низкие (орбитный указатель – 68,3). Носовое отверстие широкое с выраженной предносовой ямкой, носовой указатель исключительно высок (58,5), что свидетельствует о резко выраженной относительной широконосости, носовые косточки также широкие и плоские, предносовой шип развит слабо, симотический указатель – 28,3. Альвеолярный прогнатизм выражен вполне отчетливо (угол 75°) [Woo Ju-kang, 1959, 104].

«Все эти черты, – справедливо указывает В. П. Якимов, – определяют в известной степени промежуточное положение новой находки между монголоидами, с одной стороны, и австралоидами и негроидами – с другой» [Якимов, 1964, 152–155].

Действительно, почти по всем основным разграничительным расовым признакам люцзянский череп занимает среднее место между амплитудами групповых вариаций монголоидных и австралоидных рас, обнаруживая особую близость с древними и современными южными локальными типами первых. Таким образом, люцзянская находка – ценное свидетельство в пользу гипотезы о том, что в позднем палеолите на юге Китая сушествовали переходные популяции между монголоидами и австралоидами, вероятно связанными единством происхождения от первоначальных сапиентных насельников восточной половины первобытной ойкумены.

В свете этих соображений мнение У Жу-кана о том, что люцзянский человек – наиболее ранний представитель монголоидной расы, формировавшейся на юге Китая, можно принять только с определенными оговорками. Речь идет не обо всех монголоидах, а только об их тихоокеанской ветви, южные варианты которой, переходные к австралоидам, действительно складывались скорее всего в начале позднего палеолита в материковой части Юго-Восточной Азии в пределах Северного Индокитая и Южного Китая.

Лайбиньский человек

В более позднюю эпоху по сравнению с люцзянцем жил, по-видимому, лайбиньский человек, костные и культурные остатки которого найдены в 1956 г. Цзя Лань-по в уезде Лайбинь (12) Гуанси-Чжуанского автономного района. Обнаружена разбитая на три куска нижняя часть черепа (обе половины верхней челюсти, правая скуловая, нёбная и затылочная кости). По степени стертости зубных коронок можно предполагать, что остатки принадлежали взрослому человеку, вероятно мужчине. Расовую принадлежность лайбиньца вряд ли можно точно определить, хотя его, несомненно, следует отнести к людям современного вида. Из поделок найдены два каменных отщепа со следами обработки и орудия из кварцитовой гальки. Предположительная датировка лайбиньца позднеплейстоценовым временем основана всецело на геологическом, и палеонтологическом материалах.

Однако сам факт нахождения еще одного позднеплейстоценового представителя неоантропов на территории Гуанси-Чжуанского автономного района представляет большой интерес, так как свидетельствует, подобно люцзянской находке, о том, что в ту эпоху люди современного вида уже заселяли Центральный и Южный Китай [Woo Ju-kang, Chia Lan-po; 1959, 175–182].

В данной связи очень интересно отметить, что, по мнению Пэй Вэнь-чжуна, к позднему палеолиту следует отнести некоторую часть хозяйственно-культурных находок, сделанных китайскими археологами в пещерах того же автономного района. Они включают многочисленные каменные орудия, изготовлявшиеся главным образом из расколотых галек и нередко имевшие формы топоров или тесел. В гуансийских пещерах найдены и костяные орудия, в том числе проколки (напоминающие шило из цзыянского местонахождения; см. ниже, с. 56). Южнокитайские позднепалеолитические материалы обнаруживают большое сходство с более или менее синхронными находками, сделанными на севере Вьетнама, особенно в пещере Кеофай в горах Бакшона. Более отдаленные, но все же вполне определенные аналогии прослеживаются между этими остатками и позднепалеолитическим инвентарем Индокитая, Индонезии и даже Австралии. Вполне возможно, что указанные аналогии свидетельствуют о реальных генетических связях древнейших насельников Австралии с позднепалеолитическими популяциями Юго-Восточной Азии, откуда и происходило по всем данным первоначальное заселение Австралийского материка. О том же говорят, вероятно, и австралоидные особенности древних черепов из Ваджака на Яве, из Ниа на Калимантане и из Аитапе на севере Новой Гвинеи [У Жу-кан, Чебоксаров, 13; Кабо, 1961, 77–94; Кабо, Чебоксаров, 23–64].