Текст книги "Разговорчики в строю № 1"

Автор книги: Михаил Крюков

Соавторы: Александр Скутин,Олег Рыков,Дмитрий Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Вызываю огонь на себя!

Посвящается А. Покровскому

Баржу отдали на расстрел.

Приговорённую поставили на якоря вблизи от берега в одном из полигонов Черноморского флота. Для предотвращения суицида несамоходного плавсредства, а проще говоря, чтоб сама не потонула, на баржу высадили десант из мичмана и двух матросов. Их задачи заключались в том, чтобы откачивать из трюма воду, отгонять от продовольствия наглых крыс, а по ночам зажигать на мачте огни.

Мичманец, внезапно оторванный от тягот и лишений воинской службы, быстро впал в алкогольную нирвану, матросы тактично помогали начальнику.

Каждый раз, когда с украинского аэродрома взлетал дальний бомбардировщик с противокорабельными ракетами на борту, в рубке баржи начинала хрипло орать рация. Матросы собирали в шлюпку постельные принадлежности, посуду, рацию, бережно укладывали на одеяло начальство и гребли на берег. После окончания стрельб возвращались, так как поразить цель никому не удавалось. Шло лето 198… года.

В первый раз Ту-22 подполковника Стаценко вернулся на аэродром, столкнувшись с грозовым фронтом, который мистически возник прямо по курсу. Убедившись в том, что обойти его не получится, командир цинично обругал начальника «метео» и начал разворот.

Во второй раз выполнению учебно-боевой задачи помешал президент маленькой, но предельно гордой африканской республики. Возвращаясь к родным баобабам, он не смог вовремя вырваться из прощальных объятий Леонида Ильича. Вылет задержали, и чтобы расчистить коридор литерному борту, которые, как известно, по трассам не ходят, отдали команду: «Все на земле!» Пришлось возвращаться.

Наконец, обозлённые оружейники сказали, что если экипаж в третий раз привезёт обратно проклятую ракету, то разоружать самолёт он (экипаж) будет самостоятельно, рискуя их (экипажа) собственными задницами.

Обычно по понедельникам в ВВС полётов не бывает, и опытный мичман объявил себе увольнение на берег, куда и отправился на единственной шлюпке.

Через час после его отъезда по рации на баржу пришло сообщение, что взлетел борт и будут боевые стрельбы. Посовещавшись, матросы решили, что: а) мичман сказал, что полётов не будет; б) всё равно не долетят, а если долетят, то не попадут; в) поскольку всё равно шлюпки нет, то и хрен с ним…

Между тем, ракетоносец вышел в зону пуска, уверенно захватил цель и нанёс снайперский удар.

Баржа содрогнулась от мощного удара, на американский манер сказала: «Упс-с-с…» и начала осаживаться на корму.

Когда перепуганные и мокрые матросы вылезли из воды, из-за поворота показался мичман. На багажнике его велосипеда весело позвякивал вещмешок.

Остекленевшим взором он оглядел несостоявшихся ихтиандров, морскую гладь, из которой одиноко торчала мачта, пляж, вещмешок, велосипед и произнёс:

– Ну серпом же тебя по молоту! Теперь матрасы хрен просушишь…

На смену крестьянской лошадке

Понедельник. 8.30 утра. Совещание у начальника гарнизона. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искажёнными лицами рассаживаются в классе. Никто не курит. После массированного употребления изделия «Шпага» (технический спирт с дистиллированной водой) ощущение такое, что находишься в антимире. Звуки до органов слуха доходят с громадной задержкой, при слове «вода» начинается спазм всех частей организма, которые ещё способны сокращаться. Речь хриплая, невнятная, с каким-то странным шипением и присвистыванием. Так, помнится, говорила голова профессора Доуэля…

Среди офицеров обнаруживается какой-то неопознанный мужичок. Мужичок чувствует себя явно не в своей тарелке, от чего неприятно суетится. Попытка вспомнить, откуда это чмо взялось, вызывает очередной приступ дурноты.

Наконец, появляется мрачный комдив. Начальник штаба командует:

– Товарищи офицеры!

Все встают, мужичок вскакивает первым.

– Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок опять нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная, и гражданские не справляются с расчисткой дорог. Просят аэродромный снегоочиститель. Командир базы! Можем помочь?

Встаёт комбат:

– Э… кх… гм… можем, чего ж не дать, только пусть они осторожно там… всё-таки аэродромный…

Мужичок:

– Да вы не волнуйтесь, товарищ, не сломаем, громадное вам спасибо!!! – и с облегчением вылетает за дверь…

***

Понедельник. 8.30 утра уже следующей недели. Совещание у начальника гарнизона. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искажёнными лицами рассаживаются в классе. Среди офицеров обнаруживается другой неопознанный мужичок. Начинается совещание.

Комдив:

– Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная, и гражданские не справляются с обрывом телефонных проводов на столбах вдоль дорог. Просят связистов в помощь.

Вскакивает комбат:

– Блин, то есть товарищ полковник, ну я же говорил им – осторожнее!!! Он же аэродромный, он снег швыряет на 20 метров, а они, уроды, – «не сломаем, не сломаем»…

Зловредная мода

На наших солдат иногда находило тихое, безобидное помешательство. Они начинали украшать свою форму одежды. То вдруг становилось модным ушиваться, и солдаты ушивали бриджи до такой степени, что при попытке сесть у них с треском вываливался «задний мост», то вдруг все, как один, вытаскивали пружины из фуражек, чтобы те стали похожи на белогвардейские «блины»… Один воин, помнится, принёс моду вышивать на галстуках цветными нитками герб Советского Союза, и здоровые мужики, шипя и чертыхаясь, вечерами в Ленкомнате занимались рукоделием…

Всё это не представляло угрозы для боеготовности вверенной мне точки, поэтому я не вмешивался, а иногда даже приносил солдатам нитки дефицитных цветов или мелкие напильники, когда пошла мода выпиливать значки из латуни.

Но один случай обошёлся мне в полведра испорченной крови. Кто-то из прапоров приволок на точку несколько метров списанных строп от тормозных парашютов. Мгновенно вспыхнула эпидемия плетения. Прочнейший строп раздёргивали и плели из него ремешки для ключей, аксельбанты и прочую ерунду.

И вот, как-то раз, накрылся магнетрон в тяжёлой РЛС. Его замена – дело нехитрое, поэтому я поставил соответствующую задачу оператору. Молдаванин по фамилии Манкуш, сверкнул в улыбке белейшими зубами, цапнул магнетрон и, как мартышка, поскакал на бугор, где стояла приёмо-передающая кабина локатора. А я остался ждать внизу, в индикаторной машине. Прошло пять минут. Боец не возвращался. Потом ещё пять. И ещё. Я начал тревожиться. Локатор – штука малоприятная: микроволновое излучение, высокие напряжения (до 40 киловольт в передатчике!), сильнейшие магниты, мощные сервоприводы… Словом, через 15 минут я полез на бугор.

От увиденного у меня сразу подкосились ноги: из передатчика торчала задница солдата. Задница конвульсивно подёргивалась. Верхней части тела видно не было.

Убило! Током! Я коршуном кинулся на шкаф управления, вырубил все автоматы защиты сети и полез оттаскивать тело.

Оказалось, однако, что тело вылезать из передатчика не желает, при этом придушенно матерится с сильным молдавским акцентом. Удивлённый таким странным поведением поражённого – приварился он, что ли, – я сам полез в передатчик, благо он здоровенный, как славянский шкаф. И тут я всё понял.

На шее этого балбеса висела связка ключей на свежесплетённом ремешке. Когда он нагнулся, ключи выпали из-за шиворота и примагнитились. Ни снять, ни тем более, разорвать ремешок он не мог. Пришлось резать.

Кстати, ключи потом полчаса отдирали от магнита пассатижами…

Выгодное предложение

«Любая проблема может быть решена тремя способами: правильным, неправильным и военным»

«Наставление по военно-инженерной мэрфологии» п. 4.2.2

В кампанию по искоренению пьянства и алкоголизма имени товарища Егора Кузьмича Лигачёва партийно-политический аппарат Вооружённых Сил включился с такой страстью, что казалось, – до полной и окончательной победы над Зелёным Змием остался один маленький шаг…

На очередное заседание партбюро наш секретарь явился с похоронным видом. Публике была предъявлена директива Главпура, из которой явствовало, что армию осчастливили Всесоюзным обществом трезвости. Нам предлагалось влиться. Однако, классовое чутье подсказало политрабочим, что желающих будет всё-таки не так много, как хотелось Егору Кузьмичу. Проблему решили просто, но изящно – каждой военной организации довели контрольную цифру трезвенников. От нашей кафедры требовалось выделить двоих.

Стали думать, кого отдать на заклание. Первая кандидатура определилась сама собой, собственно, парторг и не пытался отказаться. Как комиссару, ему предстояло первому лечь на амбразуру трезвости.

А вот кто второй? Добровольно выставлять себя на всеобщее посмешище не хотелось никому.

– Может быть, Вы, Мстислав Владимирович? – с робкой надеждой спросил парторг у самого пожилого члена бюро.

Маститый профессор, доктор и лауреат возмущённо заявил в ответ, что, во-первых, он давно уже перешёл на коньяк, что пьянством считаться никак не может, а, во-вторых, переход к трезвому образу жизни может оказаться губительным для такого пожилого человека, как он. Характерный цвет лица учёного начисто исключал возможность дискуссии.

– Тогда давайте уговорим Стаканыча!

Стаканычем у нас звали пожилого завлаба, который, находясь на майорской должности, поставил своеобразный рекорд: трижды начальник подписывал на него представление на майора и трижды Стаканыч на радостях напивался до потери документов. В третий раз наш интеллигентнейший начальник кафедры, неумело матерясь, лично порвал представление и заявил, что теперь Стаканычу до майора дальше, чем до Китая на четвереньках.

После этого завлаб запил с горя.

Парламентёрами к Стаканычу отрядили парторга и профессора.

Стаканыч копался в каком-то лабораторном макете. Правой трясущейся рукой он держал паяльник, а левой – пинцет, причём пинцетом придерживал не деталь, а жало паяльника. Левая рука у него тоже тряслась, но в противофазе с правой, поэтому паяльник выписывал в пространстве странные петли, напоминающие фигуры Лиссажу…

– Валентин Иванович, – серьёзно начал парторг, подсаживаясь к завлабу, – надо поговорить.

Стаканыч тут же скорчил покаянную рожу, напряжённо пытаясь вспомнить, на чем он погорел в этот раз.

– А что такое, товарищ подполковник?

– Мы предлагаем вступить тебе во Всесоюзное общество трезвости! – сходу бухнул парторг.

Удивительное предложение ввергло Стаканыча в ступор. Он тяжко задумался, причём жало забытого паяльника танцевало перед парторговым носом. Присутствующие терпеливо ждали. Наконец, Стаканыч изловчился положить паяльник на подставку, и неожиданно севшим голосом спросил:

– А нахрена?

Парторг задумался. В директиве Главпура ответа на этот простой вопрос не содержалось.

– Ну, как же, голубчик, ну как же, – вмешался профессор, – вот подумайте сами, вступите вы в общество трезвости, заплатите взносы, получите членский билет и значок…

– Ну?

– А по ним в магазине водка без очереди!

Боевая химия

В уездном городе Ж* было так много крыс, что сантехники и связисты отказывались спускаться в подземные колодцы. Крысы же, напротив, чувствовали себя в городе вполне непринуждённо, они разучились бегать; по тротуарам и проезжей части перемещались исключительно шагом. Городские кошки находились в относительной безопасности только на крышах и заборах, а небольшие собаки жались к ногам хозяев, когда проходящая крысища бросала на них нехороший, оценивающий взгляд.

Городская администрация попыталась обратиться за помощью к местной санэпидстанции, однако выяснилось, что санитарные врачи от схватки уклоняются:

– Мы, это, тараканчиков можем поморить, мышек там, клопиков, а на крыс у нас яда нет, что вы, да и кусаются они очень…

Между тем, крысы превратили городской колхозный рынок в своё ленное владение, каждый день уничтожали кучу продуктов, а какого-то особо ретивого торговца сильно искусали, норовя вцепиться в самое дорогое…

Тогда, отцы города, окончательно отчаявшись и, вспомнив старый лозунг: «Воин Красной Армии, спаси!», обратились к командиру подшефного полка дальних бомбардировщиков.

Собрали военный совет. Председатель исполкома обрисовал ситуацию, не жалея чёрной краски. Командир полка открыл прения своей любимой фразой:

– Товарищи, есть конкретное предложение: надо что-то делать!

Кто-то из молодых предложил разбомбить канализацию. Штурман полка задумчиво ответил:

– Нет, не получится, люки маленькие, даже с пикирования не попадём…

– А давайте мы в колодцы спустимся и из автоматов крыс постреляем! – азартно выдвинул идею комендант.

Представив последствия крысиного сафари для подземных коммуникаций, городской голова тайком перекрестился и отказался.

Все замолчали.

– Так, – подвёл итог дискуссии командир и хлопнул ладонью по столу – других предложений нет? Начхима ко мне!

На следующий день, одуревший от безделья и внеочередных нарядов начхим носился по гарнизону, увлекая спутной струёй листья и мелкий мусор. Настал его час! Он что-то посчитывал, бормоча про себя и загибая пальцы. С протяжным скрипом открылись двери склада химимущества и бойцы начали таскать какие-то подозрительные коробки и банки с ехидно ухмыляющимся черепом на крышке.

Для пробы выбрали самый населённый участок коллектора длиной метров 300 около рынка. Район боевых действий был тщательно изолирован, пути отхода противника перекрыли. Открыли чугунные люки. В каждую дыру начхим лично плеснул хлорпикрина, затем коллектор начали забрасывать шашками, которые начхим почему-то ласково называл «синеглазками». Крышки тут же закрыли. Из люков потянуло зловонием, показался бурый дымок. С блаженной улыбкой на устах начхим прислушивался к писку и возне под ногами. Внезапно из какой-то дыры пулей вылетела ошалевшая крыса. За ней вторая! И третья! Солдаты шарахнулись в разные стороны. Самый глупый попытался заткнуть дырку носком сапога, но тут же отскочил, удивлённо разглядывая дырки в кирзе…

Остатки крысиного воинства бежали, но большая часть всё-таки осталась на поле боя. Начхим сотоварищи с видом победителя отправился выводить из организма токсины.

На следующий день сантехники попытались проникнуть в коллектор. Не тут-то было! Тяжёлый хлорпикрин не желал рассеиваться. Когда начхима спросили, что делать, он глубокомысленно помял похмельную физиономию и ответил:

– Так, это, ждать…

На третий день жаркое украинское солнце прибавило запаху из коллектора новые оттенки. Рынок пришлось временно закрыть. Обозлённые сантехники, мощными струями воды смывали тела павших.

Но, самое главное, крысы из канализации ушли. Все! Навсегда!

В ближайшие жилые дома.

Бомба для замполита

В Советской армии наиболее зловредной разновидностью работников трибуны были замполиты, окончившие военно-политические училища. В жизни авиационной части они не смыслили ровным счётом ничего, поэтому предпочитали заниматься, чем умели, т.е. распределением квартир, дефицитной мебели, ковров, а также рассмотрением персональных дел коммунистов, допустивших отклонения от норм Морального Кодекса.

Такое вот чудо свалилось на голову командира вертолётного полка, который выполнял интернациональный долг в Афгане. Старый, «летающий» замполит попал в госпиталь по ранению, и из Москвы прислали свежевыпущенного из военно-политической академии подполковника за славой и орденами.

Быстро оказалось, что новый замполит – дурак. Неприятно, конечно, но не страшно – дураки в разумной концентрации боеготовность Советской армии, как правило, не снижали. Гораздо хуже было то, что новый замполит оказался дураком с инициативой, осложнённой кипучей энергией. Однажды он предложил в единственный за месяц выходной день провести конференцию под названием «За что я ненавижу империализм?», но его чуть не избили. Обиженный в лучших чувствах «агитатор, горлан и главарь» затаился. В довершение ко всему, он был ещё и трусом.

Как-то раз, душманы умудрились тайком затащить в зелёнку миномёты и обстрелять аэродром. Обалдевшие от такого нахальства артиллеристы, прикрывавшие аэродром, сначала растерялись, но потом опомнились и сумели дать асимметричный ответ. Асимметрия была настолько высока, что прибывшая на место ЧП разведгруппа сумела найти в зелёнке только искорёженную плиту от миномёта, да какие-то тряпки. Очевидно, душманов вместе с коранами, оружием и обмундированием разнесло на молекулы.

Пострадавших на аэродроме не оказалось, за исключением замполита: его легко контузило сорвавшимся со стены стендом «Твои ордена, комсомол». В результате небогатый умом политрабочий совсем поглупел, а, кроме того, правый глаз стал моргать у него в три раза чаще левого. Надеясь избавиться от надоедливого комиссара, командир полка предложил ему отправиться на лечение в Союз. Замполит намекнул, в свою очередь, что предпочёл бы получить орден и остаться. От такой наглости командир временно потерял дар речи, но выражение его лица замполит сумел истолковать верно и убыл в указанном направлении.

Отчаявшись стать героем, политрабочий взялся искоренять мерзость прелюбодейства. Он стал выслеживать офицеров и писать командиру закладные записки, подробно перечисляя, кто из лётчиков какую телефонистку вёл к себе в бунгало. Каждый вечер замполит прятался в густых кустах, окружающих дорожку в жилую зону, и сидел там дотемна, тайком покуривая и кряхтя от неудобной позы. Ночью он писал изобличающие рапорта, утром относил их в штаб и с чувством выполненного долга отправлялся спать.

Наконец, офицерам это надоело, и план мести был разработан.

Субботним вечером группа лётчиков с барышнями из штаба шла в жилую зону. Увидев такое вопиющее проявление морального разложения, замполит потерял бдительность и шумно завозился в кустах, пытаясь разглядеть лица.

Заметив долгожданное шевеление в кустах, один из лётчиков закричал:

– Ложись, духи!!! – и прицельно метнул в кусты две имитационные гранаты. Рванули взрывы, одновременно с ними из кустов, как фазан, вылетел до смерти перепуганный и сильно испачканный замполит и с воплем «Я свой!!!» кинулся прочь.

Когда утром о происшествии доложили командиру, он просветлел лицом и вызвал начальника штаба.

– Васильич, слышал уже про бомбиста-то нашего? Ага, ну, я так и думал. Вот что, спланируй-ка для всего личного состава части практические занятия по метанию ручных гранат. Так, … да, поэскадрильно, в течение недели.

– Есть, товарищ командир. А ответственным кого?

– Ну, – усмехнулся командир,– кандидатура у нас одна. Я думаю, ему будет приятно…

Записки о сумасшедшем

Подполковник Мельников сошёл с ума. Событие, конечно, прискорбное, но обыденное. Бывает. Даже с подполковниками. Доподлинную причину помешательства установить не удалось, хотя некоторые странности за Мельниковым замечали и раньше. Почему-то он очень боялся быть отравленным, для профилактики регулярно полоскал рот уксусом а также никогда не ел и не пил ничего холодного. Однажды он заявился в ТЭЧ, [32]32
   ТЭЧ – технико-эксплуатационная часть, подразделение авиационного полка.


[Закрыть]разделся до пояса и попросил техников погреть ему спину паяльной лампой, так как, дескать, ощущает в организме признаки отравления. Личный состав в ужасе разбежался. Поскольку странного народа в армии хоть отбавляй, с Мельниковым не связывались, надеясь на то, что его куда-нибудь переведут или сам уволится. Не тут-то было.

Однажды на партийном собрании Мельников попросил слова. Вышел на трибуну, как всегда идеально выбритый, в наглаженном мундире, дождался тишины и произнёс краткую речь. Из неё присутствующие, в частности, узнали, что все они являются сексуальными собаками и гнусными извращенцами, которые постепенно выжигают у него, Мельникова, половые органы путём точного наведения на окна его квартиры антенн радиолокационной системы посадки, а также регулярно предпринимают попытки отравления парами свинца с помощью электропаяльников.

Командир содрогнулся. Присутствующие тоже. Под предлогом врачебно-лётной комиссии Мельникова отвезли в госпиталь. Осмотрев пациента, начальник психиатрического отделения радостно потёр руки и заявил:

– Наш клиент! Оставляйте!

Через месяц Мельникова уволили из Красной Армии вчистую, однако, в психушку не посадили, посчитав его психом неопасным.

Однако в сорванной башне подполковника что-то намертво заклинило, и он напрочь отказался считать себя пенсионером. Каждое утро, одетый строго по форме, он прибывал на развод, пенсию получать категорически отказывался и настойчиво стремился принять участие в жизни парторганизации части. И вот тут-то возникла проблема! За КПП Мельникова можно было не пускать, пенсию переводить на сберкнижку, а вот как снять его с партучета? Ни в одном руководящем документе не было написано, что делать, если коммунист сошёл с ума. В ведомостях он числился задолжником по партвзносам, что в те годы считалось сродни измене Родине, и парторг, каждый раз, страдая от неловкости, объяснялся в высоких штабах. Однако, как помочь горю, не знал никто.

Между тем, Мельников начал писать жалобы. Странные по форме и жуткие по содержанию, они разлетались по всем руководящим партийным органам, вплоть до Комитета партийного контроля при ЦК. О своих проблемах с головой Мельников в письмах тактично умалчивал.

Наконец, чтобы разобраться на месте, из Москвы прибыл контр-адмирал из военного отдела ЦК. Собрали парткомиссию. Адмирал, строго соблюдая флотские традиции, произнёс краткую вступительную речь, в которой цензурными были только предлоги и знаки препинания. Смысл её можно было передать тезисом: «Какого хрена?!»

Измученный постоянными проверками парторг сначала пытался объяснить ситуацию во всей её сложности и противоречивости, однако флотоводец и слушать ничего не хотел.

Наконец парторг не выдержал и заорал:

– Чёрт с ним, товарищ адмирал! Одним сумасшедшим в партии больше будет! Давайте тогда создадим первичную парторганизацию в дурдоме и поставим его в ней на учёт! Пусть там на собраниях хоть левой ногой голосует!

Наступила мрачная тишина. Адмирал молча собрал свои бумаги, поднялся и направился к двери. Уже выходя, оглянулся и приказал:

– Поставить психа на партучет по месту жительства. При ЖЭКе! Пусть теперь они с ним разгребаются!