Текст книги "Рубеж"
Автор книги: Михаил Горымов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Горымов Михаил
Рубеж
Михаил Горымов
Рубеж
– Ты в Бога веришь? – спросил Фёдор парня в синей куртке.
– Верую.
– И коммунист?
– Я не люблю коммунистов!
– А ты? – обратился Фёдор к дружиннику.
– Коммунист!
– И партбилет есть?
– Есть! – Парень с гордостью показал свой билет.
– Ну что ж, молодцы, ребята...
Глава первая
Фёдор полулежал на диване и смотрел телевизор, когда на экране появилось лицо Б.Ельцина. Увидев его, Фёдор поморщился, как от зубной боли: он не любил всенародно избранного, более того, физиономия Ельцина вызывала у Фёдора просто чуство омерзения. Но вставать с дивана было лень, и поэтому Ельцин пока остался на экране.
– Дорогие сограждане, соотечественники... – начал врать Ельцин. – В последнее время мне больно смотреть, как наше государство всё больше и больше сползает в пропасть: к хаосу и распаду, к полной дестабилизации экономики... – Говорил всенародно избранный много и сумбурно, о том, что проклятые депутаты только и думают, как бы продать страну побыстрее и подороже, а он один только и печётся о государстве и о благосостоянии россиян.
– Поэтому, – сказал всенародно избранный, сделав небольшую паузу и скосив глаза в шпаргалку. – Мы тут посовещались с народом, и я решил распустить парламент! В стране вводится чрезвычайное положение, и вся власть отныне будет принадлежать мне! – На этой фразе Ельцин сделал ещё одну паузу, и глазки его заблестели.
– Так, всё ясно! – произнёс Фёдор, вставая наконец с дивана и выключая телевизор. Он быстро собрал свой фотографический кофр: положил туда фотоаппарат, вспышку, несколько плёнок и вышел на улицу.
Фёдор был высокого роста, крепкого телосложения, тридцати трёх лет от роду. Помимо основной работы он подрабатывал тем, что фотографировал для различных газет и журналов в качестве внештатного фотокорреспондента. Вот и сейчас он направился к зданию Верховного Совета РСФСР в надежде заснять что-нибудь интересное.
У здания Верховного Совета шёл митинг. Народу было немного, тысячи четыре человек. Развевались красные и андреевские флаги, сменяя друг друга, выступали пламенные ораторы, они как один клеймили позором Б.Ельцина и говорили, что его действия неконституционны, периодически раздавались призывы записываться в боевые десятки. С двух сторон площади строились жиденькие баррикады. Какой-то мужчина лет пятидесяти с серьёзным видом заготавливал камни.
– А если танки пойдут? – спросил его Фёдор.
– Ничего, отобьёмся! – ответил мужчина, разбивая об асфальт очередной кирпич. – Булыжник – оружие пролетариата.
– Зачем вы это делаете?
– Что делаю? – не понял мужчина.
– Ну, кирпичи зачем бьёшь?
– А, чтобы бросать удобнее было.
– Понятно, – ответил Фёдор и отошёл в сторону. Рядом горел костёр, возле него сидела группа с красным флагом. Фёдор подошёл к ним и сел к костру.
– Что-то маловато нас, – сказал молодой парень в синей куртке. – В августе девяносто первого вроде бы побольше было.
– Что за народ! – встрепенулся другой парень с повязкой дружинника. Ведь жрать считай нечего, одежду купить невозможно. В Чечне двести тысяч русских сделали рабами, в Молдавии русских просто убивают, а они по домам сидят. Ну неужели не понимают, что не отсидеться. Если Ельцина и его банду не остановить, то скоро и здесь начнут убивать русских. Ведь восемь миллионов жителей в Москве...
– В Москве русских только два с половиной миллиона, – перебил парня мужчина средних лет. – Только два с половиной миллиона, а евреев четыре. Мы живём в оккупированном городе!
Как бы в подтверждение его слов, из темноты раздался крик: "Москва наш город!"
Фёдор обернулся. По площади разгуливали четыре еврея-хасида. Они были в своих неизменных сюртуках, на голове у каждого был чёрный котелок.
– "Москва – наш город!" – снова закричали хасиды. Парень в синей куртке и другой, с повязкой дружинника, угрожающе встали. Но их тут же остановили.
– Не надо, не надо, ребята. Это провокация!
Фёдор присмотрелся и увидел, что на некотором расстоянии за хасидами следовала группа людей с видеокамерами наготове.
– "Москва – наш город!" – опять завопили хасиды, но тут началась передача из зала заседаний Верховного Совета, и их выкрики потонули в могучих звуках громкоговорителей.
К костру подошли два иностранца с видеокамерами.
– Простите! – сказал один из них, обращаясь к парню в синей куртке. Можно задать вам несколько вопросов?
– Валяйте! – отозвался парень.
– Зачем вы здесь собрались?
– Мы собрались здесь, чтобы поддержать Верховный Совет в борьбе против ублюдка Ельцина. Это не оскорбление. Ублюдок значит урод. А Ельцин моральный урод!
– А если он применит против вас силу? – спросил журналист.
– Сила и у нас есть. Но, как сказал наш национальный герой Александр Невский, не в силе Бог, а в правде. А правда за нами.
– Спасибо! – сказал иностранец, опуская видеокамеру.
– Ты в Бога веришь? – спросил Фёдор у парня в синей куртке.
– Верую.
– И коммунист?
– Я не люблю коммунистов!
– Ну, а ты? – обратился Фёдор к дружиннику.
– Коммунист!
– И партбилет есть?
– Есть! – парень с гордостью показал свой партбилет.
– Ну что ж, молодцы ребята, – сказал Фёдор вставая и отходя от костра.
Толпа на площади к этому времени распалась на небольшие группы по восемь-десять человек, которые сидели у костров, между ними сновали люди с фото– и видеокамерами. У двадцатого подъезда прохаживались люди в военной форме. Это были офицеры, у каждого на плече висел автомат. В другом конце площади стоял огромный мусорный бак с надписью "Ящик для Ельцина", прямо под баком сидели четыре охрипших хасида и пили кофе, подкрепляя свои ослабевшие силы.
От костра поднялся человек и направился к Фёдору. Он показался ему знакомым. Фёдор присмотрелся и вдруг, к своему удивлению, узнал своего давнишнего приятеля, с которым не виделся несколько лет.
– Бог ты мой, Андрюха! Сколько лет, сколько зим! – И они обнялись. Андрей был невысокого роста, худощавый и носил очки. – Ну, когда станешь доктором наук?
– Вот сейчас работаю над диссертацией.
– Молодец! А сюда зачем пришёл? Против ублюдка Ельцина?
– На наших глазах происходят важнейшие исторические события. Неужели я, историк, могу сидеть дома? Сам-то чем занимаешься?
В этот момент хасиды допили свой кофе. Один из них, очень длинный и худой еврей, закрыл крышку термоса, прокашлялся и завопил: "Москва принадлежит евреям!"
– Москва – наш город! – подхватили трое других.
Мимо прошли двое казаков. Один был средних лет с бородой, в погонах сотника, а другой – совсем ещё юноша с чистыми погонами.
– Из какого войска, станичники? – спросил Фёдор.
– По форме видно! – сказал юноша не без гордости.
– Донцы что ли?
– Они самые.
– Ну так чем ты занимаешься? – спросил Андрей Фёдора.
– Работаю в детском театре, занимаюсь лазерной графикой.
– А это что такое?
– Видишь ли, – начал Фёдор, – обыкновенный солнечный луч состоит из семи цветов. Лазерный луч состоит только из одного цвета, он монохроматичен, поэтому с его помощью можно получить объёмное изображение. Теперь представь спектакль, где все декорации выполнены из света, и они объёмна, живые только актёры. Это театр будущего, причём декорации абсолютно любые; скажем, кораблекрушение – летают чайки, плавают обломки корабля. А нажал кнопку – и пожар в джунглях: бегут, спасаясь от огня, звери летят перепуганные птицы, бушует пламя, и всё это объёмно, реально, всё это двигается. Причём если в современном театре декорации меняют пять-шесть раз то здесь можно сделать двести-триста смен декораций и абсолютно любых, ярких, красочных и реальных.
– И сколько же тебе за всё это платят?
– Как и везде простому советскому инженеру.
Постепенно начало светать. Было уже шесть утра, когда оба друга направились к ближайшему метро, мирно беседуя. Проходя мимо небольшого палисадничка, они услышали чьи-то крики и глухие удары. Друзья бросились на эти звуки и, раздвинув ветки кустов, увидели, как несколько молодых парней били хасидов.
– Ой... ой... ёй... помогите! – вопили евреи, извиваясь под градом ударов, сыпавшихся на них со всех сторон. Больше всех старался парень с повязкой дружинника.
– Я тебе покажу, чей Москва город! – кричал он, избивая длинного и тощего хасида.
– М-да! – произнёс Фёдор. – Нормальный ход.
– Я думаю, что наша помощь здесь не нужна! – сказал Андрей. – Обойдутся без нас.
И приятели пошли дальше.
Глава вторая
Фёдор вошёл в гостиницу и, пройдя по коридору, остановился у лифта. Рядом стояла ярко разодетая девушка в чёрных ажурных чулочках и короткой юбке, обильно разукрашенная косметикой. Девица быстро окинула Фёдора цепким оценивающим взглядом и презрительно отвернулась.
"Двустволка, – подумал Фёдор, входя в лифт. – Небось, этой шпаклёвки на ней полтора килограмма". Он нажал кнопку и стал подниматься вверх. На одном из этажей лифт остановился, и Фёдор оказался в ресторане.
В зале играла музыка, а в дальнем конце за столиком сидело трое мужчин. К ним и подошёл Фёдор.
– Здравствуйте! Надеюсь, не помешаю.
– Здравствуй, Федя, присаживайся! – Это был американец Джон Смит, корреспондент одной из крупнейших газет. Двое других тоже доброжелательно кивнули Фёдору.
– Ну так что мы имеем? – спросил Джон Смит.
– Манифестация протеста у дома Верховного Совета в свете последних событий, – и Фёдор выложил на стол две плёнки.
– Это уже неинтересно, – сказал Джон. – Нашим читателям нужны драки, эксцессы, кровь. Американским читателям нужна кровь, понимаешь меня, Федя?
– Как тут не понять.
– Я это беру, но всего лишь за двадцать долларов.
– Годится, – ответил Фёдор, забирая деньги.
– Познакомься, Федя, это мистер Тадамори-но-Йоши.
Фёдор кивнул дружелюбно улыбающемуся тучному японцу средних лет.
– А это Валентин Геннадьевич, – сказал Джон, указывая на молодого парня.
– С Валентином мы знакомы.
– Да-а?!
– Учились вместе. Правда, я заканчивал, когда он поступил, но тем не менее.
– However! Как говорят у нас в Америке, – подытожил Джон.
– Да, где-то так.
– У нас, Федя, праздник! Господин Тадамори-но-Йоши покупает ваш шарикоподшипниковый завод!
– Это какой же? Первый ГПЗ что ли?
– Его.
– Всего лишь за триста тысяч ваучеров, – вмешался в разговор Валентин.
– Его вроде бы комсомольцы в двадцатом году строили?
– Да. И теперь всё это принадлежит господину Тадамори, – не унимался Валентин.
– Понятно, а ты здесь причём? – спросил Фёдор.
– А я при господине Тадамори-но-Йоши состою как технический переводчик!
– Ты, помнится, комсомольским вожаком был, оперотряд возглавлял, в компартию рвался.
– Ну мало ли, кто из нас кем был! – сказал Валентин примирительно. Главное, кто сейчас кем стал.
– И кем же ты стал? – спросил Фёдор.
– Человеком!
В этот момент заиграл оркестр, и на небольшую сцену выскочила молодая стройная девица, она на несколько секунд замерла, а потом стала раздеваться под музыку, бросая томные взгляды на Джона и господина Тадамори. В девице Фёдор узнал свою попутчицу в лифте.
– Венера! – восхищённо воскликнул Джон.
– Профурсетка! – сказал Фёдор.
– Какой же ты отсталый человек! – опять встрял Валентин. – Это точно такая же профессия, как и фотограф, инженер, художник или скульптор. Кстати, в её работе фантазии и творчества ничуть не меньше, если не больше, чем у того же скульптора.
– Ну ясное дело, очень тяжёлая работа, – ответил Фёдор. В дальнем конце зала он заметил пожилую женщину, поразительно похожую на девицу на сцене. А это кто?
– А-а! – встрепенулся Валентин. – Это её мама. Она тоже раньше путанила, а теперь и дочку пристроила. У неё ещё и младшая есть, школьница, как десятый класс закончит, так сюда придёт.
– Семейная традиция, значит, – подытожил Фёдор.
– Они, между прочим, за ночь зарабатывают больше, чем ты за месяц.
– Большой специалист!
В зале появился молодой парень в женском платье с ярко накрашенными губами. Увидев его, мистер Смит ожил.
– Аркашенька! – крикнул он и послал воздушный поцелуй. Аркашенька в свою очередь поймал поцелуй и стал приближаться к мистеру Смиту, пританцовывая и виляя задом.
– Люськин конкурент, – произнёс Валентин, отодвигая поставленный заранее для Аркашеньки стул.
– Видать, тоже большой специалист, – сказал Фёдор, вставая. – Прошу прощения, господа, но мне уже пора.
– До свиданья, Федья, – японец Йоши вежливо кивнул.
– Всего хорошего, Федя, – произнёс и Джон Смит. – Если будет что-либо интересное, приходите.
– Гуд бай! – И Фёдор направился к выходу.
Фёдор шёл по московским улицам, ярко светило тёплое осеннее солнце. На Пушкинской площади стояла огромная толпа, тысяч пять.
– Ого, а это что за сборище? – воскликнул Фёдор, останавливаясь.
– А это встреча дорогого всенародно избранного ублюдка Ельцина с народом! – бросил один из прохожих.
– О-о, это любопытно! – сказал Фёдор, направляясь в толпу и на ходу доставая фотокамеру. Усиленно работая локтями, он стал пробираться в середину, но тут на его пути возникла плотная цепь милиционеров, а за ней стояла точно такая же цепь из крепких ребят в штатском.
– Куда? – грозно спросил милиционер, преграждая Фёдору дорогу.
– Пустите к всенародно избранному.
– Пропуск!
– Только по пропускам пускаете к дорогому Борису Николаевичу?
– Да, и прошедших особую проверку!
– Понятно, – сказал Фёдор, направляясь вдоль милицейской цепочки и ища какую-нибудь лазейку, но менты везде стояли плотно. Вдруг Фёдор увидел в толпе какое-то сгущение, вокруг которого сновали с видеокамерами журналисты. Там явно происходило что-то интересное. Фёдор рванул в ту сторону, опять интенсивно работая локтями. В центре стоял человек средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой, одетый в рясу православного священника.
– Я по моим политическим убеждениям являюсь демократом и целиком поддерживаю указ Бориса Николаевича Ельцина о роспуске парламента... говорил человек, позируя перед видеокамерами. Фёдор сразу же узнал этого человека. Он видел его много раз по телевизору.
– Отец Глеб! – крикнул Фёдор, отталкивая какого-то тележурналиста. Отец Глеб, здравствуйте! Вы меня не узнаёте?
Отец Глеб внимательно посмотрел на Фёдора.
– Простите, что-то не припоминаю.
– Ну как же, отец Глеб, помните август девяносто первого, "Белый дом", и мы с вами на седьмом этаже составляли план, как выкурить снайперов из гостиницы "Украина".
– М-м-м... – мучительно замычал отец Глеб.
– Я командовал отрядом, сто сорок вторым отрядом народного ополчения, соврал Фёдор.
– Ах, да-да, конечно, помню! – воскликнул священник. – Вы, значит, опять пришли поддерживать Бориса Николаевича?
– Естественно, кстати, не поможете к нему пройти, а то не пускают.
– Сожалею, но не могу, без пропуска никак нельзя. Сами понимаете, кругом полно бандитов-патриотов.
Окружающая толпа одобрительно загудела.
– Скажите, пожалуйста, – обратился к священнику один из иностранных журналистов, – как вы относитесь к католической и протестанстской церкви?
– Я как православный русский священник отношусь с большой симпатией к католичеству и протестантству, особое одобрение у меня вызывает католицизм.
– Отец Глеб, – не выдержал Фёдор, – а вы сегодня служите?
– Слава Богу, нет!
– А когда будете?
Отец Глеб на секунду задумался:
– А бес его знает, когда.
– А что же так? – не унимался Фёдор.
– А я написал прошения Священному Синоду: "В связи с большой депутатской нагрузкой прошу освободить меня от необходимости служить службу в моём приходе..."
– И что же Синод?
– Синод разрешил.
– Понятно! – сказал Фёдор.
– Скажите, пожалуйста, – опять спросил иностранный корреспондент, – что это за люди, которые собираются защищать парламент?
– Это – коммунисты и фашисты.
– Это шизофреники, – вмешалась в разговор старая еврейка. – Это ненормальные люди, это просто идиоты.
– Их всех, всех надо перебить, как бешеных собак! – завизжала другая еврейка, молодая, стоящая рядом. – Всех этих русских патриотов уничтожить до единого! – Она вся затряслась, на губах выступила влага, а в глазах горела лютая, тысячелетняя ненависть. Её визг подействовал на толпу, как запал на боевую гранату. Толпа сразу же загудела и пришла в движение. Фёдор обвёл её взглядом: почти у всех лица были искажены злобой, губы шевелились, а в глазах горела всё та же мессианская ненависть; и неожиданно для себя Фёдор почувствовал свою полную противоположность этой толпе. Всем телом, всем своим существом, всей душой он ощутил свою инородность. Каждая клеточка его организма, каждый волос кричал ему: "Враги, чужие!..."
Фёдор ещё раз оглядел их. Половина людей была явно еврейского происхождения, но другая с чисто русской внешностью. Он посмотрел на мужчину средних лет со светлыми глазами, на молодую женщину с курносым русским лицом. Родные славянские лица, но какая же бездонная пропасть лежала между ними. Фёдор усиленно заработал локтями и покинул толпу.
Глава третья
У дома Верховного Совета шёл митинг. Огромная площадь была заполнена людьми. Их было много, десятки тысяч. Большое количество различных знамён трепетало на ветру. Красные, русские, державные, андреевские, казачьи и множество других, значения которых Фёдор не знал. Баррикад уже было три, и они стали намного значительнее и внушительнее, чем в предыдущую ночь. Как и прежде, на трибуну взбирались поочерёдно различные ораторы и клеймили позором негодяя Б.Ельцина. Периодически какой-то мужчина с круглым лицом брал мегафон и призывал записываться в боевые дружины.
– Товарищи, – кричал он, – желающие записаться в дружины, собирайтесь у белого столба!
Всех желающих строили у столба, переписывали пофамильно и, вооружив противогазами, уводили на баррикады.
Неожиданно из толпы вынырнул Андрей.
– Привет!
– Привет!
– Ну, что скажешь?
– Да вот, смотрю я на всё это, по-моему, это спектакль, причём плохо поставленный. Не верю я этим депутатам. Когда Ельцин, Шушкевич и Кравчук страну расчленяли, они все были "за", все в "ладушки" играли, а сейчас они, видите ли, прозрели. По-моему, они и сейчас с Ельциным заодно. Вопрос только в том, зачем они затеяли эту комедию?
– Всё очень просто, – сказал Андрей. – Заманить сюда как можно больше русских патриотов, высветить все патриотические организации, их боевые отряды, командиров полков, дивизий, которые настроены патриотически и готовы привести сюда свои части, ну а потом всех уничтожить!
– Значит, ты думаешь, будет бойня? – спросил Фёдор.
– Неизбежно!
– Ну а что ты скажешь о тех, которые собрались на Пушкинской площади?
– Обычные сионисты, евреи, – сказал Андрей.
– Но там же большая часть с чисто русской внешностью?!
– Вот именно, что только с внешностью, а внутри это самые настоящие евреи, ассимилянты...
Стало темнеть. Митингующие постепенно расходились, и вскоре на площади осталось около десятка тысяч человек. На газоне, на перевёрнутых ящиках, покрытых материей, стояли иконы, горели свечи. Православный русский священник в чёрной рясе служил службу, а небольшая группа верующих молилась. Фёдор с Андреем подошли поближе, слушая слова молитвы; она была на старославянском языке, но Фёдор улавливал общий смысл. Батюшка молился о спасении России, он пел сильным зычным басом, но время от времени молитву заглушали громкоговорители. Это очередной оратор клеймил позором подлеца Ельцина.
Возле Дома Советов Фёдор увидел Джона Смита, тот стоял перед телекамерой и что-то говорил в микрофон. Оба друга направились в ту сторону. Американец говорил по-английски с большим жаром и воодушевлением, часто размахивая руками, будто желая в чём-то убедить невидимых ему телезрителей.
– Что он там лепечет, Андрюш.
– Говорит, что здесь собралась банда уголовников, наркоманов и бездомных бродяг, – стал переводить Андрей. – Все в стельку пьяные, Руцкой бесплатно поит из водкой... Каждому защитнику Верховного Совета платят по два миллиона рублей в день... Весь этот сброд почти неуправляем и не признаёт никакой дисциплины...
– Красиво врёт! – сказал Фёдор. – Что меня всегда поражало в мистере Смите, так это его наглость, человек начисто лишён каких-либо предрассудков и совести!
– Ну так – цивилизация, нам далеко до них. Я его сейчас кое о чём спрошу. – И Андрей стал протискиваться к американцу. Фёдор хотел последовать за ним, но в этот момент его кто-то схватил за рукав и потащил к себе. Он обернулся, перед ним стоял здоровенный детина двухметрового роста, косая сажень в плечах, и улыбался. Фёдору он показался чем-то знакомым, но вот чем и когда, и где он его видел?
– Ну что, долго будешь пялиться, чёртушка?
– Гриня! – почти вскрикнул Фёдор, и они обнялись.
– Узнал Трофанчика, узнал, – проговорил Григорий.
– Какими судьбами здесь?
– Да вот сегодня прилетел помочь вам, москвичам, свернуть шею ублюдку Ельцину.
С Григорием Фёдор когда-то служил в стройбате. Гриша обладал чудовищной силой и мгновенной нечеловеческой реакцией. Своими могучими руками он легко гнул подковы, ломал пятаки и имел буйный и неспокойный нрав.
– Ну что ж мы стоим, пошли к нашим! – сказал Григорий и потащил Фёдора за собой. Они приблизились к зданию Верховного Совета. За сквером у самой стены в тени деревьев стояли люди. Их было около двухсот, большая часть была в военной форме, но и у остальных чувствовалась выправка. Это были офицеры. Григорий подвёл своего друга к командиру.
– Вот, товарищ подполковник, друга встретил. Вместе служили. Я за него ручаюсь! Наш человек!
– Тоже стройбатовец? – спросил подполковник.
– Так точно!
– Ну тогда в первое отделение первого взвода.
– Есть!
– Здесь что, одни офицеры? – спросил Фёдор после того, как они отошли от подполковника.
– Угу, двести человек, и все кадровые. Я здесь единственный сержант, а ты рядовой.
– Ну, спасибо. А что это за организация?
Григорий хотел что-то сказать, но в этот момент прозвучала команда: "Рота, строиться!" Будто натянули невидимую струну, толпа людей тут же пришла в движение, и через мгновение она превратилась в боевую роту, разбитую на взводы, на отделения, во главе с командирами.
– Становись!.. Равняйсь!.. – И двести с лишним человек повернули головы направо.
– Смирно!.. Налево! – И двести с лишним человек, как единое целое, повернулись налево.
– Левое плечо вперёд, шагом...арш! – И рота двинулась вперёд, не спеша, походным шагом, выдерживая равнение в шеренгах. Она выходила из темноты на освещённую площадь, подобно могучему, сильному зверю.
Посреди площади стоял Джон Смит и продолжал врать в телекамеру. Правее от него в руках пожилого демонстранта развевался андреевский флаг. Подполковник бросил взгляд на старика, потом на андреевский стяг и скомандовал:
– Рота! – Двести тридцать пар ног поднялись, одновременно оттянув носок, и ударили об асфальт, как поступь одного человека, и земля запела под ногами. Рота перешла на строевой шаг. – Смирно!.. Равнение направо! крикнул ротный, взяв руку под козырёк.
Отмашка рук прекратилась, руки плотно прижались к бёдрам, и офицеры сомкнули ряды, образовав чёткие прямоугольники взводов, повернув головы направо. Как и много лет назад, Фёдор снова почувствовал себя воином Советской Армии. Слева от него, сомкнувшись с ним плечом к плечу, шел полковник погранвойск, справа, тоже сомнув плечо, чеканил шаг морской офицер, и Фёдор вдруг отчётливо ощутил могучую силу, которая исходила от этих людей – это был дух войска.
За годы службы в армии он множество раз ходил в строю, но такого никогда ещё не испытывал. Он ясно понял, что всю эту роту можно уничтожить, можно перебить, но победить этих людей и заставить их бежать в панике, бросая оружие, невозможно. Просто не существует в мире и во вселенной такой силы. Это шло не просто воинское подразделение, это шёл цвет Советской Армии, её лучшие воины, наследники русской славы. Чеканя шаг, взвод за взводом, они шли, отдавая честь андреевскому стягу и пожилому знаменосцу, и над ротой парил русский дух. А чуть в стороне стол мистер Джон Смит с бледным, перекошенным от страха лицом, с широко раскрытыми в ужасе глазами. Рота пересекла площадь, развернулась у спортзала, затем перестроилась в колонну по одному и скрылась в нём. Мистер Джон Смит наконец пришёл в себя от пережитого потрясения, схватил микрофон и ещё пуще прежнего стал врать о русском национализме, о русском фашизме и о том, что русский шовинизм угрожает мировой человеческой цивилизации с её общечеловеческими ценностями и новым мировым порядком с Соединёнными Штатами во главе
Глава четвёртая
В спортзале ярко горел свет. Офицеры сидели и лежали на матах. Рядом с Фёдором стоял морской офицер с погонами капитан-лейтенанта и рассказывал, как он ушёл с флота. Офицер был не русский, он принадлежал к одному из кавказских народов, и было ему не более тридцати лет. Звали его Ахмет. Ахмет говорил с жаром, иногда начиная размахивать руками.
– Так вот, вызывают меня в штаб дивизии и говорят: "Вы должны присягнуть на верность Украине!" Ну, тут я им сказал всё, что я о них думаю. Возвращаюсь на лодку, а там уже и приказ готов о моём списании на берег. Воин дважды не присягает, у него одна Родина, и жизнь за неё в бою он может отдать только один раз. Не два, не три, а один и только один раз он даёт ей клятву на верность. Один раз говорят воины, один раз говорят цари, и только женщины говорят много раз!
– Извини за нескромный вопрос, но кто ты по национальности? – спросил Фёдор.
– Даргинец. Это в Дагестане народность такая есть.
– Может, пойдём, покурим, воины? – предложил парень с лейтенантскими погонами. Парень был одет в камуфляжную форму, было ему около двадцати пяти лет, и звали его Паша.
Они вышли на улицу и встали у спортзала. Напротив них, у походного алтаря, стоял батюшка. Он уже закончил службу и теперь, собрав вокруг себя толпу, беседовал с людьми.
– Необходимо покаяться, – говорил батюшка. – Только через всеобщее покаяние возродится Россия. Отвернулись мы от Бога, от православия, и Господь нас наказал: послал нам семьдесят лет большевистского рабства. Сейчас надо опять вернуться к Богу и покаяться. Убийцу нельзя убить!
– Всё-таки какую чушь он там несёт! – сказал Павел, затягиваясь сигаретой. – Сколько можно каяться, пришло время драться, а не каяться!
– А ты дрался? – спросил Фёдор.
– Да! Сначала Приднестровье, потом Сербия. Неделю назад приехал.
– Значит, в армии сейчас не служишь?
– Нет. После августа девяносто первого уволили. – Павел затянулся глубоко и сказал:
– Мой взвод должен был брать этот Белый дом. Вот здесь мы лежали. – Он указал на прилегающий к спортзалу сквер. – Мимо нас ходили демонстранты, вон там строили баррикады, а мы лежали.
– И что же, никто вас не заметил?
Павел снисходительно усмехнулся:
– Я шесть лет этому учился.
– И одним взводом взяли бы Белый дом?
– Десять минут – самое большее, и всё было бы кончено. Есть позиции, где горстка бойцов может противостоять целой армии, и есть позиции, наоборот, которые чтобы защитить нужна целая армия, а чтобы взять нужно несколько человек. Дом Верховного Совета как раз такая позиция, наоборот. Огромное здание, множество окон на уровне полуметра от земли. Подошёл к любому, разбил, и вот ты уже внутри, плюс к этому ещё множество подземных сообщений. Нужно тысяч двадцать автоматчиков, чтобы надёжно всё прикрыть. Мы ждали только приказа. А потом одним броском пересекли бы эту площадь, и никто из демонстрантов и не рюхнулся бы, как мы ворвались бы внутрь и пошли по этажам. Пристрелили бы Ельцина и его депутатов, и на этом бы всё кончилось. Вон там, – Павел указал на кусты, – парень бабу драл у меня на глазах, а я лежу и время от времени запрашиваю по рации штаб. А мне: "Ждите, ждите". Потом под утро приказ отходить. Ну, ушли. Возвращаемся на базу, а нас там дерьмократы встречают.
– А тебе не кажется, что всё это был спектакль? – спросил Фёдор.
– Я в этом и не сомневаюсь, – сказал Павел. – Но до тех пор, пока Верховный Совет будет выступать против жидяры Ельцина, я буду с ним. Всех, кто выступает против оккупационного режима, я готов поддержать. Меня учили шесть лем метать гранату, стрелять, прыгать с парашютом, чтобы в трудную минуту я мог защитить свой народ. Этот час пробил, я буду драться, и драться я буду до последнего. Я русский офицер, чёрт возьми! Даже если все кругом покорятся и смирятся, я буду бороться. Оборонять свою позицию надо до конца, даже если противник охватил фланги и вышел в тыл!
– Как сказано в Уставе Советской Армии, – подытожил офицер в штатском, который стоял рядом. Про него Фёдор знал, что его зовут Александром, и на вид ему было лет тридцать пять.
– Ты случайно не общевойсковик? – спросил Фёдор.
– Нет. Ни за что не догадаешься.
– Авиатор?
– Нет. Я – подполковник военной юстиции. Впрочем, теперь уже, пожалуй, бывший. Завтра наверняка будет приказ о моём увольнении. – Александр тяжело вздохнул и продолжил. – Зато мой сын, когда вырастет, не скажет мне: "Папа, где ты был, когда жиды расчленяли нашу страну, уничтожали русскую государственность?"
В этот момент из темноты выступил Андрей.
– Федя, куда ты запропастился, еле тебя нашёл!
– Познакомьтесь, обратился Фёдор к офицерам. – Мой друг Андрей. Офицеры доброжелательно закивали.
Из дома Верховного Совета вышел ротный, он пересёк площадь и подошёл к спортзалу.
– Ну, что там говорят депутаты? – обратился к нему Александр. – Дадут оружие?
– Говорят, когда начнётся штурм, тогда дадим!
– А с головой у них всё в порядке? – спросил Павел.
– Они боятся, что преждевременная раздача оружия может спровоцировать вооружённое столкновение! – сказал ротный.
– А что же генерал Ачалов?
– Так вот Ачалов мне это и сказал.
– Очень мило! – произнёс Фёдор. – То, что омоновцы Ельцина вооружены до зубов, включая танки, ракеты и вертолёты – его не пугает, а что у своих будет только лёгкое стрелковое оружие – его почему-то пугает?
– В бирюльки играют! – молвил Павел.
– Нет, валенками решили прикинуться! -сказал Фёдор. – Ничего они нам не дадут, ни до штурма, ни во время штурма. Когда это было, чтобы власти давали оружие простому народу?
Наступила пауза.
– Вот что, Паша, – произнёс ротный. – Пойдём-ка поговорим.
Они отошли и стали что-то оживлённо обсуждать, потом Павел поднялся в спортзал на одну минуту и вскоре вышел на улицу в сопровождении ещё двух офицеров. Все трое, куда-то торопясь, скрылись в ночи.
Постепенно пришла ночь. Утром роту построили и повели в дом Верховного Совета, где накормили завтраком. На площади стал постепенно скапливаться народ. Неожиданно к спортзалу подъехали два микроавтобуса, за рулём одного из них сидел Павел и улыбался.
– Порядок, Петрович! – бросил он ротному.
Офицеры стали быстро разгружать микроавтобусы. Они носили в спортзал что-то завёрнутое в мешковину.
– Что там? – спросил Фёдор Павла.
– СКаСы. Омоновские бронежилеты насквозь прошивают вместе с омоновцем! – И Павел зловеще улыбнулся. – Пусть эта мразь сюда только сунется, мы её встретим. Жаль только патронов маловато, всего по одной обойме на брата, но ничего, зато гранат вдоволь!
