Текст книги "Божий одуванчик"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 3
ЯКОРЬ И СЕЛЬДЬ

Свиридов пришел домой, когда там уже собрались остатки компании, еще не затронутые суицидальным синдромом – Илья и Олег Осокин. А также Фокин со своим редкой ублюдочности псом.

Этот пес числился в охранном агентстве, в котором работали Свиридов и Фокин, и по этой причине на нем красовался камуфляжный комплект, подогнанный под собаку, и пятнистая спецназовская фуражка.

Вид у друга человека в таких случаях становился особенно бандитский и гнусный.

– Я абсолютно уверен, что это не самоубийство, – запальчиво говорил Илья, широко открывая рот, как рыба, вытащенная на сушу. – Антон еще куда ни шло… хотя я тоже не представляю его сводящим счеты с жизнью. Но он всегда был очень загонным человеком. Но Чуриков… он таракана-то не был способен убить, какие уж тут могут быть разговоры о человеческой жизни.

– Особенно его собственной, – выразительно добавил Осокин.

– Валек Чуриков? Это такой длинный и плюгавый? – спросил Фокин, который, судя по всему, уже успел принять немало спиртного и теперь пытался напоить пса. – Который голосовал за Зюганова и доказывал, что Гиммлер и Берия были гум-манистами?

– Ну он любил загоняться…

Владимир фыркнул и повернулся к Олегу и Илье.

– Вы не замечали в их поведении ничего странного? – спросил он. – Загонный человек, говорите… Можно загоняться, но при этом и не думать о самоубийстве, а можно каждый день просыпаться в одно и то же время, идти на работу, аккуратно выполнять предписанные обязанности, вовремя приходить домой, а потом сломать замок бабушкиного сундука, взять дедушкин трофейный пистолет и разнести себе череп во здравие грядущих поколений. Дело не столько в психологии, сколько в мотивах… Вот Антон Малахов… каким образом он вел себя в последние три дня перед этим… демонтажем асфальта у себя под окнами?

– Да как обычно, – пожал плечами Илья, – я бы не сказал, что заметил в его поведении нечто из ряда вон выходящее.

И он вытащил из пачки сигарету и крутнул колесико зажигалки так, что оно заело, а потом и вовсе сломалось.

Фокин бросил на Свиридова-младшего пристальный взгляд, а Владимир продолжал:

– А что он делал в последний день?

– Да что он мог делать? В академию ходил.

Собирался сдавать зачет за летнюю сессию.

«Хвост» у него остался там по какому-то предмету.

– Ну и как? Сдал?

– Да нет… перенесли на вечер. Прямо дома у преподавательницы. Он ей на лапу кинуть собирался.

– А после академии… перед зачетом?

– Потом мы пошли в кафе. Посидели, выпили пива и разошлись по домам, – ответил Илья. – Антоха вроде как был в приподнятом настроении, отмачивал шуточки… язык у него, надо сказать, был ой-ой.

– Как бритва, – поддакнул Олег. – Хотя он часто разыгрывал из себя бодрячка и юмориста, когда ему было хреново. Такой он был человек…

– Уверен – не мог он сам… ну просто не было причин, – сказал Илья:

– Я же тебе уже говорил, Владимир. Все у него есть. Деньги. Учеба. Девушка. Перспективы. Отвязывается, как заблагорассудится…

– А Чуриков? Он как? Малахова я еще хоть чуть-чуть знаю – два раза на даче куролесили вместе с тобой… А этого Валька вообще видел раза три. Да и то он от меня дико шарахался. Особенно после того, как его Афонин пес Гарант укусил.

…Гарант – именно такое замысловатое имечко придумал Фокин своему хвостатому питомцу и сослуживцу. – А Чуриков вчера весь день дома сидел, – отозвался Олег Осокин. – Трясся… Потом пошел куда-то.

– Куда?

– Не знаю. Ему позвонили, ион пошел.

Что-то в голосе произносящего эти слова Осокина показалось Владимиру натянутым. Не исключено, что этот милый хлопец что-то скрывает. Бесспорно, подозревать на базе таких эфемерных оснований просто глупо. Ведь не может же быть, что они сами… нет, это просто абсурд.

Свиридов вспомнил слова величайшего сыщика всех времен и народов: «Однажды, дорогой Ватсон, я заподозрил женщину в причастности к преступлению лишь потому, что в разговоре со мной она все время отворачивалась от света. А потом оказалось, что она это делала только по той причине, что на встречу со мной чрезвычайно спешила и не захотела, чтобы я заметил, как плохо в спешке она наложила пудру».

– А кто ему звонил? Он не называл имени?

– Называл, – оживился Олег. – Называл.

Анна Пав… нет, Анна Кирилловна, кажись.

Стоп… Анна Кирилловна… это же у нас преп такой есть в академии. Такая старая мымра с лошадиными зубами. Старушка – божий одуванчик.

Илья замахал руками:

– Вот-вот… старушка! Не гноби мозги, Олег!

Владимир оттолкнул от себя Гаранта, который пытался стащить тапок с его левой ноги, и проговорил:

– А у самих-то есть предположения?

– В общем, есть одна гипотеза, – уклончиво проговорил Осокин, выписывая в воздухе неопределенные пассы полусогнутыми пальцами левой руки. – Илюха, а?

И он вопросительно посмотрел на Свиридова-младшего.

– Говори, чего уж, – кивнул тот.

– В общем, так… есть один человек, с которым были у нас некоторые проблемы, – заговорил Олег. – Серьезный человек. Продвинутый такой типажик. Если не он, то я не знаю, на кого думать. А если он, то вряд ли докажешь. Жесткий ублюдок.

– Это кто же?

– Дедовской. Ледовской Александр Данилович, он же Якорь. Номинально он владелец какой-то риэлторской конторы. Квартирки продает.

– А р-реально? – влез в разговор Фокин, цедя через соломинку какой-то коктейль.

– А реально… я же сказал: жесткий ублюдок. Бандюган. В Законодательном собрании штаны просиживаете – неожиданно закончил Осокин.

– И что же за небольшие проблемы у вас с ним возникли?..

– Бабу не поделили, – почти грубо ответил Илья, до этого времени вяло курящий мятую сигарету «Кэптэн блэк» и стряхивающий пепел то на журнальный столик, то на голову Гаранту. – Была там одна… курва. С диагнозом «хронический недотрах»… Но там, казалось, проблемы с ней кончились.

Илья отвернулся и, перехватив у Фокина бокал, одним глотком опустошил его.

Свиридов нахмурился: тон брата и то, как он повел себя после сказанного, ему определенно не понравились.

– Ты уверен, что проблемы с ней кончились? – спросил он. – С этой, как ты говоришь, курвой.

– Кончились. Вместе с ней самой, – с горьким цинизмом произнес Илья. – Кранты.

– А что такое случилось?

– Да ехала пьяная и с моста навернулась.

И соответственно буль-буль… деструктировалась… глупая девочка.

– А при чем здесь Малахов и Чуриков?

– Да она от Антохи и ехала, – после некоторой паузы проговорил Осокин, быстро обменявшись с Ильей взглядом. – А Якорь об этом узнал и жестко рамсовал.

– Ясно, – кивнул Владимир. – Дедовской Александр Данилович – это звучит гордо. Колоритное имя.

– Его еще не прощупывала ФСБ? – проговорил Афанасий. – Все-таки такое замечательное прошлое. А отец Малахова – мужчина серьезный.

– В ФСБ этим заниматься не будут, – сказал Владимир. – А в прокуратуре и угрозыске Малахову сказали: наши сожаления, высокочтимый Константин Ильич, но – никаких улик.

– Да и дружит Якорь с прокуратурой-то, – сказал Осокин. – Он теперь смирный… после трех ходок-то. Сейчас все они резко умнеют. Он раньше с нами даже тусовался вместе… он же постарше, может, лет на пять, не больше. Молодой еще, но уже наглухо тертый. Бывший беспределыцик. Зато сейчас исключительно цивильный. У нас на заочном учится на втором курсе… решил в образованные податься.

– Где его можно найти? – отрывисто спросил Владимир.

– Да в конторе своей. «Пенаты», что ли, называется. Недалеко отсюда.

– Очень хорошо, – сказал Владимир. – Завтра непременно зайду справиться о его здоровье. А там посмотрим на реакцию почтенного господина Дедовского.

– Только ты все-таки поосторожнее, если что, – отозвался Олег. – Якорь… он очень вежливый.

Слова Осокина позабавили Свиридова.

– Вежливый – это очень хорошо, – сказал он. – Кстати, самые жуткие ублюдки, которых я знал, были отменно вежливыми людьми и блистали джентльменскими манерами.

– Сэр, не соблаговолите ли подать мне овсянку? – буркнул с дивана уже засыпающий Фокин, и его слова тут же потонули в захлебывающемся нервном смехе Ильи и Олега…

– Сначала Дедовской, – сказал Владимир. – Потом еще один человек.

– Это кто? – спросил Илья.

– Та дама, к которой ходил перед своей смертью Валек. Анна Кирилловна.

Нехорошая усмешка перекосила лицо Осокина, а Илья сказал:

– Боюсь, Володька, ее-то разговорить будет еще сложнее, чем Якоря. Старой закалки мегера…

– Что, такая упертая дама?

– Еще бы! Валек так и не сдал ей экзамен за зимнюю сессию, хотя сколько раз перед этим на предыдущих сессиях подкармливал. Столько бабок перекинул, а на этот раз бабуля уперлась, как в крышку гроба, и ни в какую: типа никакого лавэ мне переводить не надо, сдавай – и все тут!

– Хотя нельзя сказать, что она так уж недолюбливала Чурикова, – задумчиво сказал Осокин.

* * *

На следующий день Свиридов направился к Дедовскому. Благо риэлторская контора последнего находилась в нескольких минутах езды от охранного агентства «Шериф».

На входе сидел толстый охранник и отгадывал кроссворд. Свиридов заглянул ему через плечо и увидел, что бравый Цербер отгадал только одно слово: «знаменитая трагедия Шекспира», шесть букв.

Ответ: «Мцырри»…

Владимир усмехнулся и прошел дальше, по длинному коридору, застеленному ковровой дорожкой. Горе-кроссвордист даже не поднял головы: настолько бесшумно двигался Свиридов-старший.

Офис риэлторской фирмы «Пенаты» оказался небольшим, но роскошно отделанным помещением. Он помещался на втором этаже старинного дома, по всей видимости, бывшего дворянского особняка.

В приемной сидела секретарша. При виде ее Свиридов на секунду забыл о цели своего посещения, но вовремя сориентировался и проговорил:

– Доброе утро. Я хотел бы видеть Александра Даниловича. Он здесь?

– По какому вопросу? – проговорила та, подняв хорошенькую головку с на редкость изощренной прической. Вероятно, стилисту и парикмахеру какого-нибудь модного салона пришлось ударно поработать, чтобы соорудить такое пиршество парикмахерской мысли.

– По вопросу разгадывания кроссвордов, – невозмутимо ответил Владимир и смахнул невидимую пылинку с рукава пиджака.

Девушка недоуменно посмотрела на изощряющегося в сомнительном остроумии посетителя и сказала:

– Простите… что-то я не поняла.

– Простите, миледи, как ваше имя? – ослепительно улыбнувшись, проговорил Свиридов.

– Анна, – машинально ответила та и поднялась.

– Так вот, Анечка, передайте Александру Даниловичу, что его хочет видеть господин Свиридов из охранного агентства «Шериф». Это довольно спешно.

Секретарша, скользнув взглядом по его элегантной фигуре, выпорхнула из приемной.

* * *

…Александр Данилович Дедовской оказался одним из самых обаятельных, красивых и вежливых людей, каких только приходилось когда-либо видеть Владимиру.

Более того, он чем-то походил на самого Свиридова – возможно, четкими, сильными линиями породистого лица, прямым взглядом по-азиатски чуть раскосых глаз, статной фигурой и тем неуловимым, властно затягивающим магнетическим шармом, что сейчас модно именовать звучным термином «харизма».

В безукоризненно отглаженных черных брюках, элегантной белой рубашке и стильном галстуке, он выглядел типичным солидным бизнесменом средней руки.

Кто бы мог поверить, что за плечами этого двадцатисемилетнего импозантного человека пестрое, неоднозначное, быть может, размалеванное кровавыми разводами прошлое.

– Чем могу служить? – хорошо поставленным звучным голосом спросил он, вежливо привстав навстречу входящему в его кабинет Владимиру. – Вы от Анатолия Григорьевича?

– Вы знакомы с Анатолием Григорьевичем?

– К сожалению, мало. Но сталкиваться приходилось. Господин Свиридов? А по имени-отчеству?

– Владимир Антонович.

По лицу Дедовского скользнуло что-то похожее на легкое удивление. Вероятно, Александр Данилович уже слыхал подобное ФИО…

– Владимир Антонович? Очень приятно.

Так что вы хотели мне сказать?

– Вероятно, это не совсем то, что вы ожидаете от меня услышать, и потому вряд ли наш разговор можно назвать приятным. Заранее приношу свои извинения, – замысловато начал Свиридов, держа в голове не столько повод визита, сколько точеные формы секретарши Анечки.

Александр Данилович кашлянул и недоуменно поднял красиво изогнутые густые брови:

– Простите… я не совсем понял.

– Это касается двух ваших знакомых, приказавших на днях долго жить. Причем при весьма загадочных и неоднозначных обстоятельствах, – сухо проговорил Владимир. – Если не ошибаюсь, Александр Данилович, у вас с ними были какие-то серьезные разногласия.

Мягкая доброжелательная складка губ Ледовского отвердела, взгляд приобрел легкий металлический блеск.

– Вы имеете в виду Малахова и Чурикова? – спросил он тем не менее все тем же безукоризненно ровным голосом.

– Да.

– И вы расследуете причины самоубийства этих парней по поручению их родственника? Вы понимаете, о ком я говорю.

– Да, можно сказать, что подобный разговор с Константином Ильичом имел место.

Дедовской открыл пачку «Собрания» и протянул ее Свиридову со словами:

– Курите?

– Нет, воздерживаюсь.

– А я закурю, если не возражаете, – ровным голосом выговорил риэлтер, щелкая «Зиппо», и, несколько раз глубоко затянувшись, произнес:

– Не скрою, мне неприятны разговоры об этих людях. Особенно по такому поводу. Но если я могу быть вам полезен, спрашивайте.

– Мне сказали, что у вас был повод для неприязни как к одному, так и другому.

– Неприязни? – Дедовской широко и неестественно улыбнулся. – Что вы! Это были слишком незначительные люди, чтобы я мог как-то относиться к ним. Студенты… Как видите, я не придерживаюсь сакраментального aut bene, aut nihil – о мертвых либо хорошо, либо ничего.

У нас действительно были некоторые трения, но я уже давно забыл об этом.

Классическая латинская цитата была впарена в монолог Дедовского умело и с большим достоинством – все-таки у человека врожденный такт и умение держать себя с абсолютно незнакомыми людьми.

Но тем не менее Владимиру показалось, что Дедовской определенно что-то недоговаривает.

Владимир решил идти напролом: изощренные психологические атаки стоит оставить на долю философам, священникам и следователям по особо важным делам.

– Вы в самом деле поссорились с Малаховым из-за женщины? – вкрадчиво произнес он.

Лицо Дедовского стало таким холодным, что Свиридов подумал: недаром он носит такую арктическую фамилию. Впору идти в загс и усугублять эффект переименованием в Александра Даниловича Северного-Ледовитого.

– Какое это имеет значение? – медленно произнес риэлтер. – Да, из-за женщины. Но этой женщины уже три месяца как нет, и я считаю совершенно излишним говорить о ней, уважаемый Владимир Антонович. Но если вы клоните к тому, что это я устроил преисподнюю двум этим болванам из-за Лены, то вы совершенно неверно оцениваете ситуацию. Я ни при каких обстоятельствах не стал бы разделываться с ними только за те мелкие недоразумения, что были между нами. Вот если бы они были причастны к ее смерти и я знал это с совершенной уверенностью…

– Что тогда? – машинально спросил Владимир.

Дедовской пожал плечами и выпустил несколько колец табачного дыма.

– Тогда я не отказался бы признать свою причастность к их смерти. При определенных обстоятельствах, разумеется. Потому что тогда я не мог бы не отомстить… Я, кажется, изъясняюсь достаточно ясно?

– Да, – проговорил Владимир, несколько озадаченный словами Якоря. – Совершенно ясно, Александр Данилович.

– Я ничего не знаю о том, что толкнуло на самоубийство этих незадачливых Малахова и Чурикова, – отчеканил Дедовской. – Откровенно говоря, мне безразлично – живы они или мертвы. Это последнее, что вы можете услышать от меня по поводу этого темного дела.

На долю секунды неосознанная, инстинктивная жестокость промелькнула в лице Ледовского, словно на мгновение раздернулась пелена его врожденного обаяния и светского такта, почерпнутого неизвестно где, – и из-за спины респектабельного и уважаемого бизнесмена выглянул уголовник и беспределыцик Якорь, при одном имени которого трепетал не самый трусливый Олег Осокин.

Не говоря уж о Вале Чурикове.

Владимиру ничего не оставалось, как только откланяться, выразив свою благодарность хозяину кабинета за то, что он счел возможным ответить на его вопросы.

Нет, это не он убийца. Александр Данилович не станет разменивать себя на названивание по телефону людям, которых он даже не ненавидит, а просто презирает.

Еще бы – человек с именем и отчеством Александр Данилович просто обязан держать себя на уровне. Все-таки именно так звали генералиссимуса и светлейшего князя Меншикова.

«Полудержавного властелина».

Хоть он и был сыном конюха.

…Но этот Дедовской – любопытный тип.

Вне всякого сомнения, все, что было сказано этим гипотетическим графом Монте-Кристо тюремной чеканки, было совершенно искренне.

Владимир прекрасно умел улавливать в малейших физиогномических нюансах особенности человеческой души и перемены настроения. Он холодно и аналитично, как пушкинский Сальери, поверял алгеброй гармонию.

Владимир машинально улыбнулся Ане и вышел из офиса «Пенаты». Толстый охранник все еще разгадывал кроссворд, и когда Свиридов вторично заглянул через его плечо, то увидел, что заполнено уже два слова.

«Малая народность Сибири», четыре буквы.

Ответ: жыды. Через «ы».

Что ж, при товарище Сталине было и такое.

Например, чеченцы были малой народностью Казахстана.

* * *

Свиридову не составило большого труда найти человека, с которым виделся Чуриков в день его смерти.

Анна Кирилловна Самойлова, преподавательница Финансово-экономической академии.

Это была высокая седая дама с осанкой сильно постаревшей, но не утратившей грации и выучки придворной фрейлины. Свиридов отловил ее в академии, но подходить не стал, а лишь пронаблюдал издали за тем, как горделиво и неторопливо она выступает по коридору, держа в сухих белых руках толстую кожаную папку.

Владимир вспомнил, что в академии, по словам Ильи, ее звали не иначе как Сельдь. Зимой – соответственно Сельдь-под-шубой.

И следовало признать, что у едкой и острой на язык студенческой братии было немало оснований дать это не самое лестное прозвище.

Анна Кирилловна в самом деле напоминала рыбу. Чуть выпуклые выцветшие глаза под стеклами очков – подслеповатые и малоподвижные, лицо – узкое и надменное, такое белое, словно его посыпали мукой.

Строгая старомодная прическа, скованные, скупые движения, тем не менее расчетливые и пронизанные хорошо сознающей себя грацией.

Остроумный Илья, только на днях дважды проваливший микрозачет по ее предмету, заявил, что на самом деле Анна Кирилловна не человек, а мумия, которую на время извлекли из склепа, где та с достоинством и многовековой фараонской спесью возлежала многие века.

…А вот самого Илью, да и его дружка Олега Осокина Владимир в академии не нашел.

Свиридов наскоро узнал адрес Самойловой и вечером того же дня нанес ей визит.

* * *

– Кто там?

– Анна Кирилловна?

– Да, это я, – все так же из-за двери ответил сухой сдержанный голос, потом дверь приоткрылась, придерживаемая накинутой цепочкой, и в образовавшемся проеме Владимир увидел уже знакомое белое лицо и бесцветные глаза. – Кто вы? Что вам угодно?

– Я из детективного агентства «Донар», – проговорил Владимир, разворачивая перед ней свое удостоверение, естественно, не произведшее на Анну Кирилловну никакого впечатления. – Простите, что побеспокоил вас, но я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу ваших бывших студентов… Антона Малахова и Валентина Чурикова. Если вам, конечно, несложно.

На лице дамы промелькнуло что-то вроде скомканного удивленного недоумения, потом Анна Кирилловна откинула цепочку и проговорила:

– Проходите, молодой человек.

– Благодарю, – в тон ей проговорил Свиридов и вошел в просторную прихожую.

– Не разувайтесь, проходите прямо на кухню. Я варю кофе. Не желаете ли?

– Нет, спасибо.

В ярко освещенной кухне – скромно, но со вкусом обставленной – Анна Кирилловна внимательно рассмотрела Владимира и произнесла, медленно выцеживая каждое слово:

– Вы не похожи на детектива. Обычно в частных агентствах работают бывшие работники органов. Органы… – она передернула худыми плечами, – и придумают же такое название… анатомическое.

– А на кого я похож? – улыбнулся Свиридов.

– Вы знаете… на представителя среднего класса, вращавшегося в артистической среде.

Я вижу, как вы себя держите. Только вы еще молоды. Вот когда вам будет столько лет, сколько мне, а именно шестьдесят, то вы будете походить на старого актера.

Анна Кирилловна решительно не желала походить на всех остальных женщин: она назвала цифру своего возраста – шестьдесят! – так же неколебимо и спокойно, как, вероятно, давала новую тему на семинарах в Финансово-экономической академии.

– Простите, как вас зовут, молодой человек? – спросила она.

– Владимир.

– Я слушаю вас, Владимир. Какие вопросы вы хотели мне задать?

– Дело в том, что вы, по всей видимости, были последним человеком, которого видел Валентин Чуриков, прежде чем он упал с восьмого этажа. Олег Осокин сказал мне, что вы звонили ему домой.

– Да, звонила, – сказала она. – Осокин совершенно прав. Чуриков должен был сдавать мне экзамен, который задолжал еще с летней сессии.

Я принимала у себя дома. Я довольно часто принимаю задолженности у себя дома.

– Вы принимали у него в этот день или он не пришел?

– Нет, отчего же. Он пришел. Только не сдал.

– Вы не заметили в его поведении ничего необычного? Подавленности, нервозности? Ведь вы, судя по всему, очень неплохо разбираетесь в душевном состоянии людей, – с тонкой улыбкой предположил Владимир.

– Не нужно большого умения, чтобы разобраться в тот день в настроении Чурикова, – сказала Анна Кирилловна и внимательно посмотрела на Свиридова поверх очков. – Он был откровенно напуган. Никак не мог сосредоточиться. Путался в ответах на самые элементарные вопросы. Выпил пять чашек кофе, но это ему не помогло, только еще больше взбудоражило. Я предложила прийти ему в другой день. Если мне не изменяет память, завтра.

– А как вы вообще могли охарактеризовать его?

– Чурикова? Ну… в принципе средних способностей и интеллекта молодой человек. Несколько заторможенный. Судя по всему, с массой комплексов, которые он, впрочем, достаточно умело скрывает под маской коммуникабельности. Впрочем, нет… какие маски. Он на самом деле общительный молодой человек.

– Был общительный молодой человек, – с ударением на слове «был» поправил Свиридов. – Валентин… никогда не говорил с вами о чем-то помимо учебных проблем? Ведь порой малознакомому человеку можно сказать то, о чем умолчишь в беседе и с лучшим другом.

– Нет. Он вообще скрытный.

– А Антон Малахов? Видите ли, Анна Кирилловна: оба они, и Антон, и Валентин, покончили жизнь самоубийством после того, как сдавали вам зачет. Вечерами тех же дней. Трагическое совпадение, не правда ли?

– Если это вообще совпадение и самоубийства, – веско произнесла Анна Кирилловна.

– Вот именно. У вас есть какие-то предположения по этому поводу?

Преподавательница покачала седой головой.

– Что касается Малахова, – не совсем уверенно заговорила она, – то он в день своей смерти звонил от меня кому-то. Он был в откровенно взвинченном состоянии, дрожал всем телом… как видите, даже не дошел до своего дома, а звонил прямо от меня. А потом тут же ушел.

– Кому? Вы не слышали ничего?

– Признаться, я не имею обыкновения слушать чужие телефонные разговоры. Но тут я все-таки кое-что случайно услышала. Он назвал своего собеседника… таким странным прозвищем.

– Не Якорь? – быстро спросил Свиридов.

– Нет, не Якорь, – тотчас следовал четкий ответ. – Одну минуту… не помню…

– Подумайте хорошенько, Анна Кирилловна, ведь после этого звонка Антон пришел к себе домой и сиганул с пятого этажа головой об асфальт. Подумайте!

– Хорошо… сейчас… вертится, но вот никак не могу поймать… что-то такое бильярдное… Кий?.. Или Дуплет? М-м-м… Круазе?

– Карамболь? – продолжил ряд бильярдных терминов Свиридов.

Анна Кирилловна внимательно посмотрела на него, а потом медленно произнесла:

– А вы знаете, да. Карамболь. Да, Карамболь – так он назвал этого человека. И, кажется, Антон… просил его помочь.

– Карамболь, – задумчиво проговорил Владимир. – Вы уверены, Анна Кирилловна?

– Совершенно. К счастью, бог сохранил мне твердую память, невзирая на возраст.

– Вы выглядите куда моложе шестидесяти, – сказал Владимир. – Вероятно, потому и не скрываете своих лет… Значит, Карамболь?

– Да. Точно.

– Благодарю вас, Анна Кирилловна. Вы очень помогли мне. Позвольте откланяться. Надеюсь, что сообщенное вами поможет докопаться до правды.

– Уверена, что это так и будет, – медленно произнесла Анна Кирилловна, и ее тусклые глаза внезапно вспыхнули, и Свиридов увидел, что они вовсе не блекло-серые, выцветшие и равнодушные, а ярко-голубые. – Правду нельзя спрятать, Владимир. Даже в наше время. Как нельзя спрятать в карман солнце. Рано или поздно – ткань прогорит, и свет прорвется через все покровы… И это лучше, чем самая непроглядная бархатная тьма…

Самойлова говорила спокойно и выдержанно, но глаза были яркими, а за спокойствием чувствовалась такая сила и страстность, что Свиридов понял: старая преподавательница в самом деле верит в то, что говорит.;

– Есть старая легенда о правде, – сказала она, вставая со стула. – В Древней Греции в глухом лесу, где не было ни одного человека, убийцы напали на знаменитого поэта Ивика. И уже умирающий Ивик поднял голову к небу, в котором летели журавли, и сказал:

 
Вы, журавли под небесами,
Я вас в свидетели зову.
Да грянет, привлеченный вами,
Зевесов гром на их главу!
 

Ивик умер… вскоре нашли его труп и предали земле. Но на большом народном празднике, когда тысячи людей собрались на горе, над их головами проплыла стая журавлей. И какой-то человек сказал своему спутнику: «Видишь? Ивиковы журавли».

И кто-то услышал имя любимого поэта. «Почему эти люди говорят о нем? Они что-то знают? Задержать их! Допросить их!»

 
К суду, и тот, кто молвил слово,
И тот, кем он внимаем был!
 

И все открылось: правда, как вода, сломала плотину. Конечно, Владимир, вы можете не разделять моего мнения. Этого возмутительного в наше время прекраснодушия. И где? В криминальной столице России. За один подобный романтический взгляд на преступление уже нужно привлекать к ответственности, – с горькой иронией сказала Анна Кирилловна. – Более того… вы даже можете не знать этой легенды и имени человека, изложившего ее. В наше время это уже стало ненужным. Ведь правда?

– Правда, – согласился Владимир. – Еще никто не увеличил свой валютный счет в банке прочтением баллады Шиллера в переводе Жуковского.

Самойлова, уже открывавшая перед ним дверь, взглянула на Владимира и слабо улыбнулась:

– Я почему-то еще в самом начале подумала, что вы воспитывались в каком-то элитном учебном заведении. Типа Итонского колледжа в Англии. Конечно, это не так, – в нашей стране нет аналога Итона, к тому же вы, судя по всему, учились еще в союзное время… Но все равно: приятно было с вами поговорить.

– Вы в чем-то правы, Анна Кирилловна. Конечно, не аналог Итона, но все же закрытое элитное учебное заведение, – ответил Владимир, окончивший высшую школу ГРУ, курируемую лично начальником Генерального штаба СССР.

* * *

Старая, немного фанатичная чудачка.

«Дама старой закалки, старой формации, из категории тех пожилых женщин, которых Свиридов не без иронии именовал экс-фрейлинами двора. По всей видимости, она в самом деле верила в то, что говорила», – подумал Свиридов, спускаясь по лестнице.

И все-таки это именно после визитов к ней Малахов и Чуриков покончили жизнь самоубийством. Или что там с ними произошло… возможно, есть шансы докопаться до истины.

Как там, то бишь… «вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову. Да грянет, привлеченный вами, Зевесов гром на их главу!»

…Интересно, сумеет ли оценить красоту шиллеровского стиха человек по прозвищу Карамболь?