Текст книги "Божий одуванчик"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

БОЖИЙ ОДУВАНЧИК

ПРОЛОГ

Это было как наваждение.

Никогда еще ему не хотелось так решительно распахнуть створку окна и очутиться наедине с мерцающей случайными сигаретами редких прохожих и тусклыми фонарями переулков ночной тьмой.

И хотя на больших настенных часах было всего половина одиннадцатого, ему казалось, что уже глубокая ночь, что звезды как-то особенно заострились белыми, голубыми и желтыми кинжалами… Ему всегда было приятно смотреть в ночное небо, но вот сегодня все удовольствие померкло перед лицом какого-то вялого, тоскливо и безвылазно леденящего жилы нежелания жить.

Словно звучал заупокойный церковный орган и кто-то властно опускал занавес.

Он перевел взгляд направо, туда, где в нескольких десятках метров от его дома темнела громада Исаакиевского собора, и глубоко, судорожно вздохнул. Да, так надо.

Почему-то вспомнилось лицо преподавательницы, принимавшей сегодня у него зачет по оставшемуся на осень предмету… Сухое, строгое во время сдачи и спокойное, доброжелательно улыбающееся – после того, как он наконец сдал этот трудный зачет.

Сегодня она наотрез отказалась брать у него деньги за зачет, хотя три года подряд не гнушалась ими, проставляя в зачетной книжке свою подпись о сдаче.

Вероятно, он уже слишком обнаглел, и эта милая почтенная дама решила его проучить.

…Господи, почему же все так безвылазно и безболезненно? Ведь все должно кричать, лопаться и протестовать во всем его существе, которому кто-то сверху продиктовал: умри.

Антон перекинул ноги через подоконник и увидел, как два осколка щебенки, сорвавшись, летят вдоль крупнопанельной стены, раз или два чиркнув по ней, как чиркает по спокойной речной воде плоский камушек, брошенный беззаботным мальчишкой.

Тук. Тук.

И вдруг Антон понял и беспощадно осознал, что не может ничем отличаться от тех – сорвавшихся – маленьких щебеночных камней. Нет, он не сможет уйти от неизбежного.

Тьма звала.

В голове с ужасающей ясностью и так нелепо применительно к данному моменту прозвучала знакомая с детства пафосная мелодия: «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут…»

Он поднял свое тело на руках и, как в воду, бросил его в короткий провал ночи, на дне которого, обогретый холодным светом луны, пузырился уродливый, изъеденный выбоинами асфальт…

Глава 1
ПЕТЕРБУРГСКИЙ РОДСТВЕННИК

Летом 2000 года Илья Свиридов разорился.

Его фирма – крупное модельное агентство – вылетело в трубу.

Компаньон Ильи, Сергей Климов, оказался не самым надежным партнером, к тому же редкостным интриганом. Он затеял крупную игру против серьезных московских бизнесменов и незамедлительно был убит.

После его смерти Илья тянул агентство два месяца. Дела шли все хуже и хуже. Отток лучших моделей все усиливался, и вскоре Свиридов был вынужден признать, что прогорел окончательно.

Он продал свою шикарную московскую квартиру, свой только недавно купленный «Мерседес-500» и приобретенный еще раньше «Шевроле-Блейзер», но и это ему не помогло.

Впрочем, нет худа без добра: в последнее время удачи слишком утвердили Илью в своей уникальности, талантливости, удачливости и неотразимости, и начался подмеченный еще товарищем Сталиным процесс: головокружение от успехов. И это самое головокружение повлекло за собой злоупотребление жизненными удовольствиями. Известно какими: женщины, элитные ночные клубы.

Наркотики.

И, возможно, к лучшему, что Илья так быстро потерял кредитоспособность и соответственно возможность покупать дорогущий кокаин и даже «крэк», к которым он в последнее время стал питать недвусмысленную симпатию.

Его старшего брата Владимира не было в России – из-за определенных проблем с правоохранительными органами он вынужден был жить, как сейчас принято выражаться, в дальнем зарубежье, – и не мог повлиять на родственничка.

…Нелегко двадцатичетырехлетнему парню, достигшему в жизни определенных высот, потерять их. Нелегко понять, что после покупок шикарных иномарок и шикования в дорогущих клубах, после участия в тусовках бомонда и посыпания смешанной с сахаром кокаиновой «дурью» пьяных элитных проституток ты внезапно не можешь позволить себе не только этого, но и просто обеспечить для себя более-менее сносное существование.

И вот однажды, когда Илья сидел в своей двухкомнатной конурке на окраине столицы, – ничтожной жилплощади, доставшейся ему после размена и продажи двухуровневых апартаментов близко к центру, – и думал, где бы занять денег, прозвучал телефонный звонок.

Илья отбросил в угол недопитую бутылку дешевого пойла, которым он заливал дурное настроение, и потянулся к трубке стоящего на полу аппарата.

– Але… – пробурчал он.

– Добрый вечер. Можно к телефону Илью? – прозвучал мелодичный мужской голос. Услышав его, Илья так и подскочил на диване.

– Володька?!

– А, это ты, Илюха, – сказал Свиридов-старший. – Ну, здорово.

– Откуда звонишь, братуха? Из Парижа?

– Нет, мы с коллегой приехали из Берлина, – цитируя Остапа Бендера, ответил Владимир. – А точнее – я прибыл из Кологрива навестить покойную бабушку.

– Не понял.

– Из Питера я.

– Из Питера? От дяди Толи, что ли?

– Да.

– Что, репатриировали, бродяга? Опять сваливать за бугор не собираешься?

– Ну… можно сказать, что и так. Амнистия.

Только недавно узнал. Вот и решили с Афоней дернуть на историческую родину. Прямо из египетской тюрьмы сбежали.

– Из тюрьмы? За что это вас туда посадили?

– А мы в подлодку забрались со знакомыми матросами. Угнать собрались. Как говорил Жорж Милославский, это действительно новое слово в науке и технике: самолеты угоняли, корабли угоняли, даже трамвай однажды алкаш угнал, когда я еще пешком под стол ходил… Какой-то хлеборезкой вод иле пригрозил и сказал: гони до восемнадцатого барака на какой-то там Малой Замудонской. А туда и рельсов-то нету. В общем, около РОВД и тормознул водила. Сорвали угонщика под белы рученьки прямо с подножки и курц-галопом в гостиничный номер с решетками.

– А вот подлодки в самом деле не угоняли, – проговорил Илья. – Ну ты даешь, Володька! И как же вы из тюряги-то удрали?

– Вывели на прогулку, – уклончиво ответил Свиридов-старший. – Конечного маршрута не сказали. Ну, вот мы и прогулялись – прямо до Северной Пальмиры.

– До чего? – протянул Илья.

– Учиться тебе надо, деятель шоу-бизнеса, – назидательно изрек Владимир. – Харч у тебя есть какой-нибудь, братец?

– Нет, – отозвался Илья. – Я сейчас в основном потребляю алкогольно-питательные калории.

– Так я и думал, – сказал Владимир. – Значит, так… Бросай-ка свою халупу и приезжай к вновь обретенному родственничку.

* * *

Словосочетание «вновь обретенный родственничек» было произнесено с явной иронией, хотя никакой ядовитой насмешки или едкого сарказма в голосе Владимира не было.

Просто в течение тех одиннадцати лет, что прошли после смерти матери братьев Свиридовых Елены Григорьевны, они не общались ни с одним родственником. Не потому, что не хотели, а просто искренне полагали, что никаких родственников у них не осталось.

Но оказалось, что это не так.

В Санкт-Петербурге жил родной брат матери Анатолий Григорьевич Осоргин. Именно в его адрес предназначалась легкая ирония Владимира Свиридова.

Дядюшка нарисовался на жизненном горизонте совсем недавно, хотя знал, что после смерти сестры ее сыновья жили в Саратове, можно сказать, почти безвыездно (особенно это касалось Ильи), и только с девяносто девятого года начались разъезды.

Впрочем, укорять Анатолия Григорьевича за подобное невнимание никто не собирался.

Тем более что он дал о себе знать не тогда, когда Илья купался в деньгах, а Владимир еще не находился в федеральном розыске и не значился в сайте Интерпола как международный преступник, а позже, когда фортуна отвернулась от братьев Свиридовых.

Анатолий Григорьевич не собирался проводить с племянниками душеспасительных бесед и пенять на безалаберность и фееричность их жизни. Он просто предложил им переехать к нему в Питер.

В Питере он проживал не без успеха, являясь владельцем довольно преуспевающего частного детективного бюро, промышляющего в большинстве своем слежкой за неверными женами и мужьями.

Кроме того, он имел довольно значительный пакет акций другого негосударственного предприятия – охранного агентства, входившего в десятку самых крупных частных контор подобного рода в Петербурге.

Одним словом, не самый последний человек в городе.

Когда же Владимир поинтересовался, чем они с Ильей будут заниматься во второй столице России, Осоргин ответил, что у него есть возможность пристроить Илью в одно из высших учебных заведений города, в частности – в Санкт-Петербургскую финансово-экономическую академию, так как парень еще очень молод.

А вот Свиридова-старшего, как уже вполне сложившегося и достаточно образованного человека, он не собирается никуда устраивать, а предлагает ему работать в его детективном агентстве «Донар» или в частном охранном предприятии «Шериф».

Владимир тогда рассмеялся и сказал:

– А вы знаете, дядя Толя, кому вы предлагаете у себя работать?

Немного помолчав, Осоргин ответил сдержанно и сурово:

– Я привык делать предложения только людям, в которых уверен и чью биографию хорошо знаю.

– То есть вы знаете, чем я занимался раньше?

– Разумеется. О том, что Владимир Антонович Свиридов – бывший офицер спецназа ГРУ и работал в спецотделе «Капелла», номинально приписанном к ведомству внешней разведки, не знает только ленивый. Недавно я прочитал на соответствующем сайте Интернета последние новости о тебе и твоем друге Фокине. Западные таблоиды довольно охотно о тебе пишут. В последнее время ты прославился.

– Вы хотели сказать – в последний год, – проговорил Свиридов. – Потому что если бы я до сих пор сидел в Саратове, не было бы необходимости мотаться по заграницам и поставлять скандальный материал для борзописцев из западной «желтой» прессы.

…Этот разговор – кстати, не непосредственно, с глазу на глаз, а по телефону – состоялся примерно месяц назад, и вот теперь Свиридов-старший, вернувшись в Россию, предлагал своему прогоревшему в Москве младшему брату переехать в малую столицу.

– А на че я поеду? – спросил Илья. – А?

– А что, у тебя шаром покати?

– Ага. Я же говорю: питаюсь одной сивухой, – нетвердо выговорил Илья и совсем уж некстати икнул.

– А где ты сейчас находишься? На вокзале?

В Краснопресненской главной пересыльной тюрьме? В государственной богадельне для великомучеников? – прозвучал саркастический голос брата.

– Да не… какая… богадельня? На хате.

– А я тебе о чем говорю? Совсем, что ли, все мозги залудил своим душеспасительным сивушным антидепрессантом? Продай квартиру и приезжай.

Илья промычал что-то нечленораздельное, а потом воскликнул:

– А ведь это м-мысль! В-в-в… а ведь и продам!

– Продавай, бери все деньги, ничего на них не покупай, тем более тачку, и дуй самолетом сюда. Продать квартиру – это не так уж и долго.

– Легко тебе говорить… – раздраженно пробормотал Илья.

* * *

Однако, несмотря на все злоупотребления алкоголем, через неделю Илья в самом деле оказался в Питере.

В аэропорту его встречали Анатолий Григорьевич, Владимир и другие официальные лица, как говорили в советское время, давая сводки о перемещениях членов партии и правительства по территории земного шара и в частности страны, «где так вольно дышит человек».

В роли «и других официальных лиц» подвизался Афанасий Фокин. Его огромная фигура прекрасно просматривалась в толпе встречающих.

Рядом с Фокиным стоял Владимир Свиридов. На его загорелом аскетическом лице блуждала сдержанная снисходительная улыбка.

Возле Свиридова, едва доставая ему до плеч, стоял плотный подтянутый мужчина лет пятидесяти.

Илье никогда еще не приходилось видеть брата своей покойной матери, но он сразу понял, что это и есть Анатолий Григорьевич.

– А-а, вон он, Илюха-то! – гаркнул Фокин на весь аэродром. Стоящий рядом старичок от неожиданности выронил палочку и едва не упал: хорошо еще, что его успела подхватить свирепого вида старуха с бульдожьими челюстями и яростно зыркающими во все стороны глазами.

Илюха легкой походкой сбежал с трапа и обнялся с братом, которого давно не видел, дружески хлопнул по здоровенному плечу Фокина, а потом повернулся к дяде.

Анатолий Григорьевич погладил тяжелый квадратный подбородок, поросший седоватой двухдневной щетиной, и буквально впился взглядом в племянника.

На его лице калмыцкого типа перекатывалось озабоченное, несколько тревожное любопытство. Пристальный взгляд небольших, широко расставленных серых глаз буравил лицо Илюхи.

Впрочем, это продолжалось лишь несколько секунд. Анатолий Григорьевич протянул Свиридову-младшему руку и сказал:

– Ну, здравствуй, племянник.

– За встречу надо выпить, – немедленно влез Фокин. – Сто лет не виделись.

– Сто не сто, а двадцать четыре года я Анатолия Григорьевича не видел, – сказал Илья.

Он был с похмелья, а это всегда сопровождалось у него неумеренным выкидыванием саркастических стрел.

Осоргин поморщился.

– А почему ученую степень не присовокупил? – произнес он. – Я ведь кандидат юридических наук. Так и титулуй по полной программе.

– Молчу, молчу, – отозвался Илья. – Гитлер капут, дядя Толя. Ваша взяла.

– Вот так, – удовлетворенно, хотя и довольно сдержанно, констатировал тот.

– Ну что, – вновь не выдержал Фокин, – а вот теперь самое время пойти в ресторанчик и спрыснуть встречу.

– Не гони, – сказал Илья, который накануне дико напился, прощаясь с Москвой. – Успеем.

– Ты мне напоминаешь машиниста из одного анекдота, – произнес Афанасий, лукаво глядя на похмельное лицо Ильи.

– Какого еще машиниста?

– Есть такой анекдот… – проговорил Фокин. – Скорый поезд на полной скорости слетает с рельсов, проскакивает через лесополосу, мчится по кукурузе, затем как ни в чем не бывало возвращается на рельсы и едет дальше.

Совершенно охреневшие пассажиры отправляют делегацию к машинисту. Тот объясняет:

«Едем мы, значит, а на рельсах сидит жид и гадит! Представляете?» – «Так че ж тут… давить надо было!» – «Вот-вот… только в кукурузе и догнали».

Владимир, захохотав, плюхнулся на заднее сиденье «мерса» Осоргина, а Илья, не удержавшись от кривой улыбки, спросил:

– А я тут при чем?

– А при том, что строишь из себя трезвенника, язвенника и девственника, а как раскочегаришься, так только в кукурузе и догонишь…

* * *

Анатолий Григорьевич редко раздавал обещания, но уж давши – держал.

Илья в самом деле довольно легко поступил в Финансово-экономическую академию, хотя и не выказывал особого желания там учиться, равно как и учиться вообще. Впрочем, жизнь в последнее время изрядно пообломала его, и он понимал, что, если бы не добрый дядюшка – неизвестно еще, что бы с ним, горе-бизнесменом, стало бы.

Вероятнее всего, сидел бы в своей московской квартире и пропивал ее содержимое.

Зато теперь он представлял собой тип вполне добропорядочного российского гражданина – обучался в престижном вузе и даже иногда ходил на занятия.

Нет надобности говорить, что общительный и коммуникабельнейший Илья быстро перезнакомился со множеством новых людей и нашел себе компанию – правда, не с первого, а с четвертого курса, ближе по возрасту. Двое из этой компании даже были его одногодками.

Свиридов-старший устроился в охранное агентство, совладельцем которого являлся его дядя. Правда, пришлось выдержать довольно приличное по меркам среднеподготовленного человека испытание, но Владимир легко выдержал его.

Фокин же на полном серьезе вознамерился стать частным детективом и потому поступил на работу в детективное бюро Осоргина «Донар».

Сколько ни убеждал его Владимир, что едва ли получится что-либо путное из подобных изысков Афанасия, Фокин твердо убедил себя, что ему светят лавры если не Шерлока Холмса, то хотя бы мисс Марпл.

Первым же заказом новоявленного «детектива» стала слежка за одним довольно крупным бизнесменом, которого жена подозревала в супружеской неверности. Фокин понаставил в его квартире, двух личных авто и офисе скрытых камер, транслировавших изображение прямо на домашний компьютер подозрительной супруги.

Сначала все было чисто. Но потом…

Как цинично говаривал Володя Свиридов – от случая до; случки один шаг.

Нет, Фокин вовсе не подловил предпринимателя на супружеской неверности: тому было не до девиц – работа съедала все силы. Да и какие там еще девицы, если уж на то пошло, если супруга по своим внешним данным дала бы сто очков вперед многим голливудским дивам, тем более что последние были явно многократного пользования, а этой было только двадцать три года.

Вероятно, ей просто не было понятно, как мужчина в расцвете сил может заниматься сексом с женой два или три раза в месяц, да и то урывками, по несколько минут. Наивная дама оттого и решила, что если муж ее не жалует, значит, у него есть кто-то на стороне.

А ларчик-то открывался просто: бедного мужика до того доконала работа, что на секс ни времени, ни желания не оставалось.

Но это, как говорится, его личная половая трагедия. А женщине всегда требуется интенсивное мужское общение. И это общение дамочка – кстати, любительница крупных и атлетичных мужчин – нашла в лице новоявленного детектива Фокина, который так рьяно взялся за дело слежки.

Вот Афанасий и погорел на собственных технических ухищрениях.

Однажды муж пришел домой несколько раньше, но на второй уровень квартиры к жене подниматься не стал, а включил компьютер…

Как раз в этот момент на компьютер шла трансляция с установленных Фокиным по всему дому камер, и бизнесмен мог лицезреть, как его жена восторженно кувыркалась в Постели с каким-то здоровяком.

Муж оценил стать амбала, его габариты и мускулатуру, не стал вмешиваться, а просто вызвал охрану.

Правда, и из этого много толку не вышло: двое охранников попали в больницу с многочисленными ссадинами, черепно-мозговыми травмами, переломами костей и ребер, а третий вообще угодил в реанимацию, потому как Афанасий просто выкинул его из окна третьего этажа.

Дело замяли, потому что предприниматель, естественно, не хотел предавать его широкой огласке, но проблем у Афанасия было немало.

Еще бы…

Из детективов его, разумеется, поперли, и Анатолий Григорьевич пристроил Афанасия в охранное агентство, после заключения контракта с которым Фокина отправили охранять оптовую базу, строго-настрого предупредив, что еще одна выходка – и он так легко не отделается.

Но это было еще не все: основные неприятности ожидали его впереди.

И не только его, а и Владимира Свиридова.

Однажды днем, когда Фокин шел на обед вместе с честно и неприметно работающим в «Шерифе» Свиридовым, возле них тормознула машина, и из нее вышел улыбающийся молодой человек в черной джинсовой – несмотря на весьма теплую погоду, установившуюся в связи с наступлением бабьего лета, – рубашке и произнес:

– Добрый день, господа. Петербургское УФСБ, капитан Косовский. Будьте добры сесть в мою машину.

Свиридов недоуменно поднял брови, а Фокин поставил на бордюр только что допитую им бутылку пива и спросил:

– А в чем дело, таинственный товарищ из ФСБ?

– Свиридов Владимир Антонович и Фокин Афанасий Сергеевич, не так ли?

– Так.

– Тогда садитесь в машину; Вас хочет видеть мой шеф. Нет, расстреливать вас пока не будут: все-таки президентская амнистия. Но побеседовать хотят.

– Ага, старая добрая методика Юрия Владимировича, – передернув плечами, сказал Владимир. – Ну да ладно. Поехали, Афоня.

– Какого еще Юрия Владимировича? – настороженно спросил Косовский.

– Ну не Никулина же. Андропов Юрий Владимирович – был такой деятель ленинского типа.

– Ладно, садитесь в машину… разговорчивые.

…В большом полупустом кабинете из мебели находились только огромный дубовый стол с телефонами, несколько стульев, два высоченных, до потолка, четырехметровых шкафа и секретер.

Возле секретера – массивный сейф за занавеской.

За столом сидел мрачного вида мужчина в неброском сером пиджаке и что-то писал.

При появлении Косовского, Свиридова и Фокина он поднял голову и негромко проговорил:

– Присаживайтесь, господа.

Ишь ты, «господа». Как будто не в стенах госбезопасности, а на светском балу. Только там не «присаживайтесь», а, наоборот, «кавалеры приглашают дам».

У невзрачного мужчины был глухой бесцветный голос, да и сам он был какой-то бесцветный, неяркий, незапоминающийся. Но в глазах – тусклых, блекло-серых – мерцала холодная, проницательная насмешка. Вероятно, такими раньше и были наиболее влиятельные партийные функционеры, «серые кардиналы» КПСС.

Косовский незаметно вышел, а Свиридов и Фокин остались наедине с серым человеком.

– Меня зовут Константин Ильич, – сказал серый мужчина. – Вам же представляться нет надобности.

– Восемнадцать лет с конфискацией имущества за убиение таракана, – меланхолично сказал Фокин, еле заметно подталкивая в бок Свиридова.

– Простите?

– Да нет, это я так… лирическое отступление. Просто присутствующий тут Владимир Антонович совершенствуется в стрельбе из пневматического пистолета, приплющивая тараканов к обоям.

Константин Ильич усмехнулся:

– Я думаю, что Владимиру Антоновичу нет особой надобности стрелять по тараканам: его искусство достаточно высоко, чтобы прибегать к таким ухищрениям. Но мы отклонились от темы, господа.

Константин Ильич постучал по столу полусогнутым тонким пальцем, а потом заговорил отрывисто и сухо:

– Мне прекрасно известны ваши биографии, в особенности то, что относится к последнему периоду вашей жизни. Содержательно и поучительно… Что тут еще сказать? И потому буду краток: думаю, что, вы не удивитесь, если я предложу вам сотрудничать с нами.

Он помолчал некоторое время, выжидательно посмотрел на насторожившихся друзей, и продолжал:

– Только не надо говорить: гэбэ берет вас под колпак. Не нужно словоблудия. Спецов вашего масштаба всегда нужно держать на заметке. Мне прекрасно известно, чем вы занимаетесь в настоящее время, и соответственно я хотел бы рекомендовать вам задуматься о своих жизненных перспективах. Они могли бы быть блестящими, если бы вы вели себя умно.

– Я же говорил: вербовка, – сказал Свиридов. – Черный чемоданчик. Ну хорошо, Константин Ильич. Что вы хотите нам предложить?

– Пока ничего конкретного, – сказал Константин Ильич. – Просто я счел возможным поставить вас в известность… чтобы вы, так сказать, имели в виду.

– Это все? – сухо спросил Свиридов. – Убедились воочию, что террористы и международные преступники стали аки агнцы и уже не кусаются?

Константин Ильич улыбнулся – отчего на его сухом лице проступили глубокие морщины – и проговорил:

– По этому поводу есть прекрасная притча, которую многие почему-то называют анекдотом.

Хотя смысл тут не только в игре слов – он гораздо глубже. Семеро козлят бьют серого волка.

Он кричит:

«Что же это вы делаете, волки позорные?»

А они ему: «Молчи, козел!»

Фокин захохотал, по лицу Свиридова пробежала мимолетная веселая усмешка из разряда тех, что делали аскетическое, словно вычеканенное из бронзы (атлантический загар – не шутка!), лицо этого человека открытым и совсем еще молодым.

Свиридов, поднявшись, шагнул к столу Константина Ильича и проговорил:

– Взаимообратимые социальные статусы, так? Только будьте уверены: у нас нет никакого желания повторять собственную бурную молодость. Что же касается сотрудничества с вами…

Это дело серьезное. Только вот что, Константин Ильич, никогда… никогда не предлагайте нам работу киллера. Мы уже наработались на госструктуры…

Константин Ильич ничего не ответил.

– Мы свободны?

– Да. Впрочем, вас, Владимир Антонович, я попрошу остаться. На минуту.

– А вас, Штирлиц… – прогнусавил Фокин и, в несколько шагов достигнув массивной двери, скрылся за ней.

– Я вас слушаю, Константин Ильич, – отозвался Владимир, снова присаживаясь на стул.

– Дело в том, что ваш брат Илья часто общается с моим сыном и моим племянником. Вы должны их знать. У вас однажды даже возник конфликт, после чего Антон приполз домой цвета стен в тюремной камере и заявил, что он вас ненавидит.

– Крошка-сын к отцу пришел, и стучала кроха, – откликнулся Владимир. – Ваш сын, Константин Ильич, довольно наглый молодой человек. Кроме того, как мне кажется, у него проблемы с наркотиками. А что мне было делать, если он полез на меня с пистолетом и кинжалом?

– Я ни в чем вас не обвиняю, – сказал мрачный фээсбэшник. – Более того, на вашем месте я поступил бы точно так же. Просто я хотел спросить… Ваш брат Илья тоже употребляет наркотики?

– Я не хотел бы говорить на эту тему, – нахмурившись, ответил Владимир. – Но что касается вашего сына Антона, то он определенно балуется ими.

Чиновник ФСБ угрюмо посмотрел на Владимира и произнес:

– Вы свободны, Владимир.

…Ох, неспроста все эти рекогносцировочные работы, застывшие стальные взгляды и душеспасительные беседы! Спецслужбы никогда не делают ничего просто так. Свиридов и сам проработал в них достаточно долго, чтобы с полной ответственностью утверждать: они еще увидят этого Константина Ильича, и уже по гораздо более серьезному поводу, нежели сегодняшний профилактический вызов.

– Не нравится мне все это, Володька, – хмуро проговорил Фокин, когда они вышли на улицу. – И этот премудрый дятел…

– Первый заместитель Петербургского управления ФСБ Константин Малахов, – угрюмо отрекомендовал Свиридов.

– Вот-вот…