Текст книги "Всегда летальный диагноз"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 17

– Теперь сворачивай на Саратовскую улицу! – хмуро распорядился Грек, сидя на переднем сиденье «Москвича» рядом с Чеховым. – Вон между теми двумя домами налево! И там в глубине двора будет корпус...

Юрий Николаевич, ничем не выказывая своего торжества, послушно рулил туда, куда указывал Грек. Я сидел на заднем сиденье, время от времени поглядывая назад. Рядом валялся потрепанный кейс Юрия Николаевича и какой-то сверток. С некоторых пор за нами совершенно недвусмысленно пристроился черный «Мерседес», о чем я и доложил с некоторым беспокойством Чехову.

– Учитывая последние обстоятельства, теперь это скорее не за нами, а за нашим пассажиром... – с улыбкой сказал он.

Грек с беспокойством оглянулся, а потом посмотрел на часы.

– Время летит! – флегматично заметил Чехов. – Представляешь, Володя, иногда я думаю – повернуть бы время вспять! Я бы ни за что не надел тогда погоны... Я бы пошел по коммерческой линии. Работал бы сейчас директором какого-нибудь рынка... или мясокомбината...

– Кончайте трепаться! – не выдержал Грек. – Надоело! Плететесь, как...

Чехов подмигнул мне в зеркальце.

– Торопишься? – невинно спросил он у Грека. – Я тебя понимаю... Но, как говорят, поспешишь – людей насмешишь...

Он повернул руль, и мы медленно въехали в прогал между двумя большими домами. Дальше дорога шла мимо детской площадки, трансформаторной будки и большой клумбы, наполненной перекопанной черной землей. Возле клумбы Чехов остановил машину.

– Пятнадцатая квартира, – сказал сквозь зубы Грек.

– Окна куда выходят? – деловито поинтересовался Чехов.

– На эту сторону, – ответил Грек. – Вы думаете, она пялится в окно?

– Нет, просто удобнее для связи, – пояснил Чехов и, обернувшись ко мне, попросил: – Володя, подай мне кейс! А сам переодевайся!

– То есть? – удивился я.

– Там, в пакете, – бронежилет. Надень на всякий случай, в этой семейке любят пострелять. Береженого бог, как говорится, бережет.

Я не стал спорить – вытащил из пакета бронежилет и надел его под куртку. После этого я стал чувствовать себя кочаном капусты на грядке – таким же плотным и неподвижным.

– Ничего, – сказал Чехов. – Тебе там танцевать не придется. В основном будешь работать языком. Теперь смотри.

Он открыл кейс, и я увидел спрятанную внутри аппаратуру – кажется, это была портативная радиостанция, подключенная к магнитофону.

– Сейчас мы оснастим тебя шпионским микрофоном, – пробормотал Чехов, перегибаясь через сиденье и прикрепляя у меня на воротнике какую-то электронную миниатюру. – И ты будешь полностью готов ко встрече с прекрасным...

Он опять уселся на свое место и, бесцеремонно поставив раскрытый кейс на колени Грека, пощелкал рычажками.

– Ну-ка, скажи что-нибудь! – строго крикнул он мне.

– Ехал Грека через реку, – начал я безо всякой задней мысли. – Видит Грека – в речке рак...

– Не рак там, а Щука... – заметил Чехов мимоходом и объявил: – Действует отлично! Жаль, связь не двусторонняя, но, ладно, переживем.

Грек посмотрел на нас злыми глазами и процедил с чувством:

– Клоуны, мать вашу...

– Ты обиделся, что ли? – удивился Чехов. – Это же шутка, не обижайся! Кстати, у тебя мобильник далеко?

– В пиджаке, – буркнул Грек. – А в чем дело?

– Так ты сестренке позвони, что сейчас будешь, – объяснил Чехов. – А то вдруг она дверь Володе не откроет? Совесть-то у нее нечиста? Позвони и скажи, мол, соскучился, приехал вот, сейчас поднимаюсь...

Грек здоровой рукой полез в карман пиджака, но так как и эта рука была у него здоровой только относительно, возился он довольно долго. Набрав наконец номер, он поднес трубку к уху и долго вслушивался в протяжные гудки.

– Дома нет, – сказал он с заметным разочарованием в голосе.

– Что ж, будем ждать, – заметил Чехов.

Грек занервничал и даже опять оглянулся, высматривая, видимо, зловещий «Мерседес». Сзади было пусто, но большого облегчения это ему не принесло.

– Знаете что, мужики, – сказал он немного погодя. – У меня от этой квартиры есть ключ. Вы туда сходите и сразу поймете, что Юлька там живет. Фотографии, там, документы... Ну, в общем, понятно. А я бы тогда по своим делам...

– Ишь, какой хитрый! – покачал головой Чехов. – И предупредишь ее, да?

– Да зачем мне ее предупреждать? – заныл Грек. – У меня своих забот нет, что ли?

– Ладно, давай ключ! – бесстрастно сказал Чехов. – Там видно будет... Ты, Володя, сходи на разведку!

Я взял ключ и вылез из машины. С непривычки в бронежилете я чувствовал себя чертовски неловко – мне казалось, что я не иду, а плыву над землей наподобие воздушного шара и это всем бросается в глаза. Однако никто из встречных прохожих не обращал на меня внимания, и я, немного приободрившись, вошел в подъезд.

Поднимаясь в лифте на четвертый этаж, я размышлял над тем, что получится, если Грек все-таки нас обманул и в пятнадцатой квартире окажется, например, больная старушка или, того чище, десяток вооруженных бандитов. К бандитам я хоть и привык, но предпочел бы встретиться с ними без бронежилета – мне казалось, что он будет очень мешать бегству.

Лифт остановился и выпустил меня на чисто выметенную, сияющую свежей покраской лестничную площадку. Подозрительно оглянувшись, я подошел к двери пятнадцатой квартиры и вложил ключ в замочную скважину. Чужие двери мне доводилось вскрывать уже не в первый раз, но почему-то в тот момент меня прошибло потом от волнения. Квартира встретила меня тишиной и полумраком. Не зажигая света, я миновал прихожую и заглянул в первую дверь. Тяжелые шторы на окнах были задернуты, и свет почти не проникал в помещение. Ощущение было такое, словно наступили сумерки. Все-таки я различил в этих сумерках кое-какие детали – например, массивные кожаные кресла, мебельную стенку, похожую дизайном на готический собор, неизменный телевизор, ковер на полу. Все было в идеальном порядке, и, возможно, в этом чувствовалась рука женщины, но та ли это женщина, я не был уверен, а обещанных фотографий или документов мне на глаза не попадалось.

Я прошел дальше и оказался в спальной комнате. Здесь была та же мрачноватая обстановка, которую несколько оживляло наличие явно женского ложа, от которого за версту несло ароматами тонких духов и призрачным запахом горячего женского тела, которое в старину церковь совершенно справедливо именовала «сосудом греха».

Впрочем, фотографий никаких не было и здесь. Идентификация квартиры затягивалась, и я, немного смущаясь, пробормотал в микрофон:

– Пока пусто. Иду на кухню.

Слава богу, из раскрытой двери кухни падала на пол полоса света. До непроницаемых штор здесь еще дело не дошло.

Я шагнул на кухню. После полумрака квартиры матовая белизна окна показалась ослепительной. Невольно зажмурившись на секунду, я снова открыл глаза – и сердце мое подпрыгнуло в груди и будто застряло где-то в области горла. Одновременно тысячи морозных иголочек защипали мою кожу. Я шумно выдохнул, и сердце опять пошло. Только теперь оно заколотилось часто-часто, словно в груди заработала швейная машинка.

На кухонном полу, покрытом светлым линолеумом, лежал труп. В этом не было никаких сомнений – об этом говорила особенная, тяжелая расслабленность позы, восковая бледность кожи и невидимая, но отчетливая аура ужаса, исходившая от неподвижного тела.

Боюсь, что первая моя фраза, отправившаяся в эфир, была нецензурной. Я слишком растерялся. Лишь потом я добавил дрогнувшим, самому мне незнакомым голосом:

– Она, кажется, убита...

Потом я присел возле трупа на корточки и внимательно осмотрел его. Малиновская лежала, неестественно вытянувшись, головой в сторону окна. Голова ее была повернута набок, и растрепавшиеся жесткие волосы полностью закрывали бледное как мел лицо. Видимо, внутреннее кровотечение было весьма обильным. Входное отверстие от пули я нашел не сразу. Малиновская и в этот трагический день отдала предпочтение темной гамме в своем наряде – небольшое пятнышко крови под левой словно окаменевшей грудью было почти незаметно на черной ткани.

Тело переворачивать я не стал и лишь потрогал застывшую шею, чтобы примерно определить время смерти. В этот момент, когда я наклонился, мне показалось, будто холодная волна воздуха прошла над полом, но я не придал этому значения.

Судя по тому, что тело убитой остыло еще незначительно, роковой выстрел прозвучал в этой квартире около часу назад. Но, конечно, я мог и ошибаться. Теперь здесь разбираться должны были судебные медики.

Я уже собирался встать, как вдруг позади меня послышался едва уловимый шорох, и взволнованный мужской голос произнес:

– Не двигаться! Иначе я выстрелю!

Глава 18

В этот момент в голову мою одновременно хлынули тысячи мыслей: я вспомнил заверение Чехова, что со мной ничего не случится, которое он дал утром Марине, вспомнил, что окна квартиры выходят на клумбу, а окно кухни, таким образом, в противоположную сторону, и выстрела в «Москвиче» не услышат. Но тут же сообразил, что на мне микрофон и выстрел услышат даже очень хорошо, и обрадовался этому обстоятельству. Потом понял, что радоваться тут особенно нечему, зато можно надеяться, что теперь Чехов придет мне на помощь – ведь он слышал слова незнакомца, – если, конечно, успеет.

Дальше я поразмышлял об этом незнакомце и пришел к выводу, что голос его мне кого-то напоминает. И не кого-то, а Заболоцкого, любовника покойной. Мне стало смешно, что эту простую вещь я понял не сразу, но смех так и застрял в горле, потому что дальше я представил, куда этот тип может выстрелить. Мне хотелось, чтобы он стрелял в защищенное бронежилетом место, но интуиция подсказывала, что с такого расстояния он может попытаться попасть в затылок – просто для того, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной. В общем, за какие-то пятьдесят секунд я передумал столько, что заболела голова. Вдобавок я находился в очень неудобной позе и боялся пошевелиться. Чувствовал я себя очень глупо.

Между тем Заболоцкий медлил. То ли он наслаждался моим беспомощным положением, то ли тоже боролся с потоком нахлынувших мыслей. Пожалуй, ему было о чем подумать. Денек у него выдался тоже нелегкий.

Проклятое любопытство вытеснило постепенно из моей головы другие чувства. Мне стало интересно, зачем этот тип вернулся в квартиру. В том, что труп своей любимой он видит не впервые, сомнений никаких не было. Мне ужасно хотелось его об этом спросить, но я все еще побаивался и решил отложить пресс-конференцию до появления Чехова. Но мой товарищ тоже не торопился, и я начинал понимать, что влип. Эта мысль придала мне сил, и я довольно сердито спросил:

– И долго будем так стоять? Мне здесь холодно и не слишком удобно. Решай что-нибудь!

Заболоцкий словно очнулся.

– Ладно, – сказал он со вздохом. – Медленно положите руки на затылок и медленно вставайте. Не оглядывайтесь.

Я выполнил его условия. При этом меня волновал один вопрос – заметил ли Заболоцкий на мне бронежилет или нет.

– Отойдите в угол, – уже окрепшим голосом распорядился он. – Станьте лицом к стене.

Я уткнулся мордой в угол, как напроказивший школьник, и предался мрачным раздумьям. Момент, удобный для последней попытки изменить ситуацию, я уже упустил. Бросаться отсюда на человека, вооруженного пистолетом, было бессмысленно. Какой бы он ни был стрелок, шансов у меня практически не было. Надо было думать раньше. Похоже, авантюрная жилка во мне начинала отмирать.

Между тем Заболоцкий мягким кошачьим шагом вошел в кухню и присел на стул возле обеденного стола. Я слышал треск передвигаемого стула и его скрип под тяжестью грузного тела. А потом Заболоцкий крайне усталым голосом произнес:

– О господи! Что за неудачный сегодня день! – И звякнул стеклом.

Послышался звук наливаемой жидкости и затем громкие глотки измученного жаждой человека.

– Не забыть протереть потом все отпечатки! – заботливо проговорил Заболоцкий. – Следовало, наверное, надеть хирургические перчатки, чтобы не отвлекаться по мелочам, как вы думаете, Ладыгин?

Я не ответил – мне было наплевать на его заботы.

– Ну что ж, мистер Проныра! – опять вздохнул Заболоцкий. – Вы все-таки загнали меня в тупик! И сами туда влезли... Как говорится, не рой другому яму. Вы, конечно, догадываетесь, что из тупика существует только один выход? Я это понимаю как выход для одного. Не подумайте, что я как-то особенно кровожаден, но вам отсюда уже не выбраться!

И опять я промолчал. Можно было, конечно, попробовать отшутиться, но я подозревал, что у этого медицинского светила напрочь отсутствует чувство юмора.

– Как вы осложняете жизнь всем вокруг, Ладыгин! – вдруг с величайшей досадой произнес Заболоцкий. – Вы думаете, мне доставляет удовольствие стрелять из пистолетика? Прятать трупы? Да у меня даже на вас рука не поднимается, хотя я и ненавижу вас всей душой!

– Так, может, разойдемся, пока не поздно? – предложил я.

– Ну нет, Ладыгин! – проговорил Заболоцкий с величайшей важностью. – Точка возврата пройдена! Вы немного заигрались, и теперь нужно платить по счетам... Обидно, что придется убрать не только вас, но и вашу подругу...

– Подругу-то зачем? – зло спросил я.

– Вы же собирались вдвоем сорвать куш, не так ли? – язвительно сказал Заболоцкий. – Вы же партнеры, как говорится... Конечно, она пока не знает обо мне, но может подозревать, и это будет для меня источником вечного беспокойства... И вообще, Ладыгин, – сказал он вдруг с неподдельной горечью, – вы это заслужили! Из-за вас я вынужден был убить ту, которая была, может быть, мне дороже всего! И, как выяснилось, совершенно напрасно! Каким образом вы пронюхали, где скрывалась Юлия Дмитриевна?

– Слухом земля полнится, – ответил я. – Впрочем, я мог бы посвятить вас в некоторые детали... В обмен на ваши тайны. Раз вы все равно собираетесь меня прикончить, так хоть удовлетворите перед смертью мое любопытство!

Мне стало понятно, что господин Заболоцкий определил нас с Мариной в разряд зарвавшихся шантажистов. Это было вполне в его характере – страсть к деньгам он, несомненно, полагал наиглавнейшей движущей силой. Учитывая это, можно было попробовать потянуть время. Вряд ли Заболоцкий предполагал наличие у нас еще каких-то сообщников – шантажисты обычно не любят огласки.

– А что? Пожалуй, я соглашусь на это, – раздумчиво проговорил Заболоцкий. – Спешить мне некуда. А вам-то и подавно некуда торопиться, верно? Может быть, выговорившись, мне будет легче вас застрелить... Вы просто не представляете, до чего трудно решиться на убийство человека! – Он дал мне время вполне оценить глубину этой мысли, а потом продолжил уже более деловым тоном: – Тогда, наверное, перейдем в комнату! Здесь мне тяжело разговаривать. Тяжкий груз на сердце, понимаете? Только двигайтесь медленно, без резких движений, руки держите на затылке... Я постоянно держу вас на мушке и, если что, – сразу стреляю, учтите! Теперь идите к двери...

Он направлял мое движение, следуя за мной в трех шагах и постоянно напоминая о своей мушке. Хотя о ней речи как раз быть не могло, потому что краем глаза мне удалось заметить, что пистолет у Заболоцкого с глушителем. Таким образом, мушка была просто образом, волновавшим его скудное воображение.

Мы вошли в затененную комнату, и Заболоцкий приказал мне сесть в кресло, спиной к окну. Сам уселся напротив, наставив на меня пистолет и пристально наблюдая за каждым моим движением. Позиция для стрелка была не слишком выгодной, но, по-моему, он просто боялся оставить меня рядом с дверью.

– Может быть, я опущу руки? – спросил я.

– Опустите, – согласился он после секундного раздумья.

Это уже было что-то. Меня, правда, угнетала мысль, что теперь Чехов ни за какие коврижки не двинется с места, пока не запишет наш увлекательный диалог. Зато появилась надежда, что момент расправы откладывается.

– Кстати, – спросил я вполне светским тоном. – Как здоровье доктора Миллера?

– Он очень плох, – серьезно ответил Заболоцкий. – У него второй инфаркт, и прогнозы очень неутешительные. Это тоже на вашей совести, Ладыгин! Вы доставили ему слишком много огорчений... Следили за ним...

– Вы хотите сказать – напрасно? – спросил я. – Он не был вашим соучастником?

В полумраке я едва заметил, как Заболоцкий усмехнулся.

– Да вы же ничего так и не поняли, Ладыгин! – снисходительно сказал он. – Миллер был моим компаньоном. Да-да, ваш покорный слуга – совладелец клиники. Удивлены? По некоторым причинам я предпочитал не афишировать своей роли. Миллер мог наслаждаться властью сколько угодно. Меня прежде всего интересовали деньги. Я получал семьдесят процентов доходов. Неплохо, как вы считаете?

Однако, если вы думаете, что можно разбогатеть, оставаясь в рамках законности, то вы глубоко ошибаетесь. Да вы и сами предпочли обходной путь к богатству, верно? Вообще, если бы, не выходя за границы дозволенного, можно было бы обеспечить себе достойную жизнь, кто бы преступал эти границы?! Да что там достойная жизнь! Клиника не могла бы работать без существенных вливаний, делающихся в обход бухгалтерской ведомости! И кому от этого было бы легче? Сколько бы людей сразу бы лишилось надежд?

– Мне кажется, лирику можно опустить, – заметил я. – Меня больше интересуют корыстные мотивы ваших поступков.

Заболоцкий немного помолчал.

– А вы хамоватый молодой человек, – скорбно сказал он. – Могли бы не перебивать меня хотя бы из чувства самосохранения. Но у вас есть это дурное качество, вы любите заигрываться!

– Да, мне это свойственно, – небрежно согласился я. – Но с годами мне удается избавляться от большей части своих недостатков.

– Я, признаться, этого не замечаю, – ехидно ответил Заболоцкий.

– Вы просто не знали меня раньше, – объяснил я.

– И слава богу! – моментально откликнулся Заболоцкий.

– Однако, может быть, продолжим? – предложил я. – Мы остановились на незаконном добывании денег. Вы оперировали в своей клинике криминальных деятелей, верно? Руками Миллера причем! И брали с него за это семьдесят процентов.

Заболоцкий самодовольно улыбнулся.

– Да, некоторые заигравшиеся господа готовы платить бешеные деньги, чтобы переменить свою одиозную внешность. Особенно удобно, что эти бешеные деньги никак не учитываются... Неудобно то, что эти господа иногда попадаются на глаза персоналу. Но если коллектив подобран с умом и работа его хорошо оплачивается, это неудобство в значительной степени сглаживается. То есть практически за стены клиники ничего никогда не выходит...

Он хохотнул и продолжил, повторив:

– М-да, не выходит, кроме самих оперированных... Они выходят с новой физиономией и растворяются в человеческой массе. И больше от них нет никакого толку... Абсолютно никакого! И знаете, что я придумал? – В полумраке сверкнули его глаза. – Я решил организовать безотходное производство!

– Вы решили варить из пациентов мыло? – спросил я.

– Что за глупое предположение? – рассердился Заболоцкий. Все-таки с чувством юмора у него было на удивление скверно. – Ничего удивительного, что с вашим интеллектом вы ничего не добились в жизни! Держу пари, что на операцию для своей подруги вы брали деньги взаймы.

– Брал! – признался я.

– Мне жаль ваших кредиторов. Плакали их денежки. Кстати, ведь вас направил ко мне, кажется, Штейнберг, не так ли? Откуда вы его знаете?

– Я работаю под его началом.

– Правильнее будет сказать: работал, – уточнил Заболоцкий.

– Не будем придираться к словам! – попросил я. – Надеюсь, Борис Иосифович не является вашим сообщником?

– Попрошу вас сменить лексикон! – рассердился Заболоцкий. – Что за бандитская терминология! Нельзя считать человека преступником, если он идет в ногу со временем. Лично я готов простить что угодно, кроме низкого интеллекта. Вот бедная Юлия! Всем она была хороша, но умишком, увы, не блистала! Рано или поздно она должна была плохо кончить. В данном случае ей еще повезло!

– Да, повезло девчонке! – поддакнул я. – В жизни редко выпадает такая везуха. Практически один раз.

– Вы опять упражняетесь в идиотизме? – вспылил Заболоцкий. – Это начинает меня раздражать!

– Ну-ну, не буду! – покладисто сказал я. – Расскажите про безотходное производство...

Заболоцкий заговорил не сразу. Мой идиотизм вывел его из равновесия. Он дулся еще пару минут, но потом все-таки продолжил. Видимо, специфика его подвигов не давала ему возможности выговориться прежде, и теперь он лихорадочно наверстывал упущенное. В кои-то веки еще он мог найти столь благодарного и безответного слушателя!

– Мне пришла в голову мысль, – значительно сказал он, – что при определенной постановке дела можно получить с криминальных пациентов двойной доход. Как я рассуждал? Раз кто-то прячется, значит, кто-то ищет, верно? Оставалось только выяснить – кто? И сколько он готов заплатить. Здесь мне очень помогла Юлия. Я не одобрял ее круга знакомств, но надо признать, что информацию она поставляла бесценную!

– Ага, значит, вы укладывали на койку бандитов, которые прятались, брали с них деньги за лечение, а потом тоже за деньги продавали другим бандитам, которые их искали, так?

– Ну, схему вы нарисовали упрощенную, но, пожалуй, верную! – самодовольно сказал Заболоцкий. – Главное было не афишировать себя. Вся информация передавалась опосредованно, намеками, за предоплату. Но и мы никогда не подводили – информация всегда была точной, пути отхода обеспечивались, свидетелей не было. Все шло прекрасно, пока не влезли вы! Ума не приложу, как вы разнюхали? Признавайтесь, кто вам стукнул?

– Вы не поверите, но это вышло совершенно случайно, – ответил я. – Конечно, упускать такой случай не хотелось, и я постарался выжать из него все возможное...

– Ума не приложу, как вы узнали, что в этом замешан Краснов? – с интересом спросил Заболоцкий. – И как вы его сумели найти?! Я же знаю, что вы были на пожаре!

– Мне сказал Миллер, – легкомысленно ответил я. – Мне удалось его запугать.

– Врете, – спокойно заметил Заболоцкий. – Миллер не знал, чем мы с Юлией занимаемся.

– Соврал, – согласился я. – У меня тоже есть знакомые уголовники, понимаете? Иногда ложатся в отделение, контакты завязываются...

Заболоцкий внимательно посмотрел на меня.

– Мы же договорились – откровенность за откровенность! – с упреком сказал он.

– Ну извините, – смущенно пробормотал я. – Не привык еще... к откровенности...

– Да, человек вы скользкий, Ладыгин! – с удовольствием заключил Заболоцкий. – Я это еще тогда понял, когда Юлия сказала, как вы за ней ходите. Она рассчитывала вас припугнуть, но, к сожалению, оказалась чересчур самоуверенной. Надо было поступить с вами жестко с самого начала, Ладыгин!

– А вы никогда не думали о том, что Малиновская могла сама поступить с вами жестко? – спросил я. – Ведь эти ее знакомства...

– Нет! Она была не настолько глупа, – возразил Заболоцкий. – Что могли дать ей эти знакомства? А я мог дать ей положение, уверенность в завтрашнем дне, а в перспективе – даже безоблачную жизнь за рубежами нашей родины...

– Странная у вас получается уверенность в завтрашнем дне, – усмехнулся я. – С пистолетом в руках...

– Свою собственность нужно защищать любыми средствами! – убежденно сказал Заболоцкий.

– Ну, у вашей единомышленницы не осталось уже никакой собственности! – сказал я. – Голубую «Тойоту» вы уже прибрали, конечно?

– Конечно! – глядя мне в глаза, подтвердил Заболоцкий. – Я на ней отсюда уехал...

– А почему вы вернулись? – вспомнил я. – Потянуло на место преступления?

– Ну что вы! – снисходительно сказал Заболоцкий. – Кстати, хорошо, что напомнили. А то заболтался с вами... Обронил где-то здесь расческу! Расческа хорошая, а главное, приметная... Надо будет поискать. И отпечатки не забыть... – Он вел себя уже как гость, засобиравшийся домой, – ерзал, озабоченно посматривал по сторонам, только что не смотрел на часы.

В том, что он, не колеблясь, нажмет на спусковой крючок, я ни секунды не сомневался. Речь шла о его собственности, а это было самое святое в жизни...

– Ну что, удовлетворил я ваше патологическое любопытство? – почти весело спросил он. – Пора, наверное, закругляться!

– Еще один маленький вопрос! – сказал я, почувствовав вдруг смертельную тоску. – Как давно вы занимаетесь своим безотходным бизнесом?

– Года два, – сказал он. – Только если вы думаете, что у меня какие-то фантастические сверхдоходы, то ошибаетесь. К сожалению, преступники, идущие на кардинальное изменение внешности, попадаются не слишком часто. Может быть, они просто не успевают нас найти...

– Но как же вы будете работать теперь? Без Миллера, без Малиновской...

– Да, это вопрос! – посерьезнел он. – Придется временно свернуть дело. Вы основательно навредили нам, Ладыгин! Между прочим, вы так и не сказали, каким образом вы вышли на эту квартиру...

«Эх, Юрий Николаевич, и свинья же ты!» – подумал я с отчаянием. Решил отделаться от своей совести паршивым бронежилетом? Мне вдруг стало ясно, что я совершенно не готов умереть. Мне, оказывается, страстно хотелось дожить хотя бы до будущей весны, а лучше – до какой-нибудь совсем далекой весны следующего тысячелетия, мне хотелось, как ни странно, выпить с Чеховым водки и поболтать о достижениях медицины, хотелось жениться на Марине и нарожать с ней кучу детей, и еще много чего хотелось. И на пути всему этому стоял велеречивый паразит с мягким подбородком и с набитым патронами пистолетом! А у меня из всех средств защиты оставался только язык, и, по правде говоря, болтать им становилось все труднее, потому что от страха сохло во рту...

– Хорошо, я расскажу вам, как я вышел на эту квартиру, – объявил я торжественно. – Видимо, Малиновская не очень-то вам доверяла, если искала защиты в первую очередь у своего бешеного братца. Вам известно, что у нее есть двоюродный брат? Кое-что слышали? Мне удалось познакомиться с ним довольно близко, и при весьма драматических обстоятельствах. Такие вещи очень сближают мужчин. Подробности я опускаю, но брата удалось уговорить не только назвать ее адрес, но и дать мне ключ от ее квартиры. Вы удивлены, что у него был ключ? Я же говорю, что Малиновская не очень-то вам доверяла. Но вы не расстраивайтесь. Это все мелочи по сравнению с тем, что я собираюсь вам сообщить. Я не хотел этого делать, но раз уж вы собрались меня прикончить, скажу. Дело в том, что я выслеживал вас вовсе не из-за денег. Я, знаете ли, детектив-любитель. Хобби у меня такое.

– Не смешите меня, – криво улыбнувшись, сказал Заболоцкий.

– Даже и не пытаюсь, – безнадежно сказал я. – Проще, по-моему, корову рассмешить, чем вас... Поэтому сейчас я абсолютно серьезен. Вы-то надеетесь, что мы с подругой неудачники-шантажисты, не так ли? Но я вас вынужден разочаровать. Именно в эту минуту и именно в этом районе собрались представители как минимум трех организаций, которым до вас есть дело...

– Что вы такое несете? – с угрозой произнес Заболоцкий, привставая с кресла. – Не держите меня за дурака, любезный! Это вам не поможет!

Мне не понравилось, что он начал проявлять двигательную активность, а поэтому я поспешно сказал:

– Нет, в самом деле! Помните, конечно, своего последнего пациента? Ну, того, что хапнул бандитскую кассу? Вы, наверное, надеетесь, что он сейчас на два метра ниже уровня моря? А это совсем не так. Он бежал, и его вовсю разыскивают ваши клиенты – очень серьезные люди. О вас они еще не в курсе, но ведь это можно исправить?

Лицо Заболоцкого перекосилось, и рука с пистолетом предательски задрожала. Но ему удалось все-таки овладеть собой, и он с ненавистью произнес:

– Даже если так, вы уже ничего не успеете, Ладыгин...

– Но вы не дослушали! – воскликнул я, косясь на вороненый ствол. – Знаете, кто сейчас сидит в машине возле дома? Брат Малиновской, сутенер по кличке Грек, чертовски неуравновешенный субъект! Мне кажется, он не простит вам смерти сестры!

Дыхание Заболоцкого сделалось прерывистым и тяжелым – страх уже закрался в его душу, но он боролся с ним самым простым способом – пытаясь заткнуть мне рот.

– Вы блефуете, Ладыгин! – бросил он с презрением и гневом.

– Но это еще не все! – завопил я, выставив раскрытую ладонь. – Наш с вами разговор записывается на магнитофон! Я ведь не упомянул пока о третьей силе, которая замешана в это дело. Мой друг из РУОПа...

Я уж не стал уточнять о карьерных сложностях Юрия Николаевича – мне показалось, что время сейчас не слишком подходящее для выяснения мелких подробностей. И в этот момент я услышал, как этот самый вероломный друг копается отмычкой в замке.

Для меня этот звук был слаще ангельской музыки, а на Заболоцкого он подействовал как удар грома. Он вдруг подпрыгнул, будто ошпаренный, и затравленно оглянулся.

– А вы все не верили! – укоризненно сказал я. – Вот за вами и пришли!

Заболоцкий будто сошел с ума – лицо его дергалось и делалось все бледнее. Пистолет прыгал в руке, изо рта вырывались какие-то невнятные ругательства.

Из коридора послышался щелчок открывшегося замка и топот ног. Заболоцкий метнулся к балконной двери.

– Четвертый этаж! – заботливо крикнул я.

Он на ходу обернулся и почти в упор выстрелил в меня. Я ничего не услышал, а лишь почувствовал страшный удар в грудь, будто в меня с разгону врезался паровоз. Дыхание у меня перехватило, и в глазах потемнело.

А Заболоцкий с треском распахнул балконную дверь и выскочил наружу.

– Стоять! – истошно заорал где-то во тьме Чехов.

Не мудрствуя лукаво, Заболоцкий выстрелил в него с балкона трижды – пшик! пшик! пшик! – и Юрий Николаевич с грохотом повалился на пол. Дальше мое сознание померкло, и все проблемы перестали для меня существовать. Все-таки я был лучшего мнения об этих проклятых бронежилетах.

Очнулся я от довольно интенсивного хлопания по моим щекам, вдобавок на меня лили холодную воду. Ощущение было мерзопакостное – ломящая боль в груди, ледяные струйки, текущие за воротник, кружение в голове и мрачное лицо Чехова перед глазами.

– Ты что, оборзел, Юрий Николаевич? – простонал я. – Не май месяц!

– Живой! – обрадовался Чехов. – Тебе повезло, доктор! У этого сукина сына оружие не очень мощное. Будь у него приличный пистолет – на таком расстоянии никакой жилет бы не помог!

– Утешил! – сказал я. – А сукин сын где?

– Он, по-моему, по балконам утек, – вздохнул Чехов. – Нужда, как говорится, заставит калачи есть... Ну, давай поднимайся! Встать можешь?

Не дожидаясь ответа, он выскочил на балкон. Я последовал за ним, пошатываясь и хватаясь за окружающие предметы.

Холодный ветер немного взбодрил меня. Ухватившись за перила балкона, я посмотрел вниз. Юрий Николаевич оказался прав – Заболоцкий, проявив чудеса акробатики, умудрился спуститься по балконам во двор и теперь запрыгивал в кабину голубой «Тойоты», стоявшей у самого дома.

– Уйдет! – сказал я с тревогой.

– Черт с ним, пусть уходит! – ответил Чехов. – Куда ему теперь деться! Он здесь так наследил... И пушку вон бросил даже... – Он кивнул на бетонный пол балкона, где валялся пистолет с глушителем. – Он теперь замаран по самые уши. Пусть уходит!