Текст книги "Война перед войной"
Автор книги: Михаил Слинкин
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
XI
В четверг, после работы, как и обещал Владимир Иванович, поехали к хазарейцу. Хозяина в кондитерской не было: за стойкой скучал один из его помощников. По обыкновению заказали простоквашу. Дмитрию она показалась слишком холодной, и, оставив ее согреваться на столике, он пошел с книгами в библиотеку.
Старик-хазареец был там. От его прежней веселости не осталось и следа. Дмитрий знал причину: кумир старика – министр планирования в новом правительстве,[22]22
Кештманд, Султан Али – род. в 1935 г. в семье мелкого торговца. По национальности – хазареец. В 1961 г. окончил экономический факультет Кабульского университета. Участвовал в учредительном съезде НДПА в 1965 г. Член фракции «Парчам». В 1978 г., после Апрельской революции, вошел в состав Ревсовета ДРА и был назначен министром планирования. В августе 1978 г. был арестован по обвинению в организации антихалькистского заговора. В процессе следствия подвергался жестоким пыткам. Освобожден из заключения в декабре 1979 г. после смены руководства страны.
[Закрыть] хазареец по национальности, был обвинен в заговоре, снят со всех партийных и государственных постов и приговорен к смертной казни, которую, правда, заменили длительным сроком заключения. Хазареец, нацепив очки, сидел в углу лавки за маленьким столиком и листал книжку в потрепанном переплете, как показалось Дмитрию – сборник стихов Абдуррахмана Джами.
– Салам! – сказал Дмитрий.
– Салам, салам! – заставил себя улыбнуться хазареец, поднимаясь навстречу приятелю.
– Как поживаешь? Как дела? Все ли хорошо? – обменялись приветствиями, пожимая друг другу руки.
– Слышал, ты в госпиталь угодил с какой-то хворью? – спросил с тревогой в голосе хазареец.
– Все прошло, – ответил Дмитрий и, не желая говорить о своей болезни, поинтересовался, как идет торговля.
– Какая нынче торговля? – махнул рукой хазареец. – Иностранцев распугали. Туристы предпочитают не рисковать, на дорогах неспокойно. Вот только вашими заказами и кормлюсь.
– Уладится все со временем, – предположил Дмитрий. – В моде нынче Восток. Одни хиппи каждый год толпами за афганской экзотикой приезжают…
– Уже не едут. Их бунтарство дальше причесок, одежды и наркотиков не распространяется. Чуть только порохом запахло – всех как ветром сдуло. А искания их духовные и тяга к загадочному Востоку – это, ты правильно заметил, только мода, которая быстро проходит.
– Спасибо за книги, – сказал Дмитрий, достал из сумки подобранные ему в госпиталь томики и положил их на столик. – С удовольствием прочитал бы все, но уже нет времени. Послезавтра уезжаю в Кабул.
– Да, книги, – задумчиво протянул хазареец. Взял томик Джами, поднес его к свету, с трудом пробивавшемуся сквозь запыленное окно, и прочитал
Хазареец помолчал, потом спросил:
– В Кандагар еще вернешься?
– Кто знает? Я человек военный. Прикажут, вернусь, но ненадолго: срок командировки в Афганистан истекает через месяц.
– Я, хотя человек и не подневольный, тоже связан по рукам и ногам, – пожаловался хазареец. – Суета и житейские мелочи совсем одолели. Хочу вот в Герат перебраться, поближе к мазару Джами.[24]24
Мазар – святая гробница. Согласно традиции жители Герата каждый четверг приходят поклониться праху Джами.
[Закрыть] Но торговля крепко держит здесь. Ее ведь так просто не свернешь: оставить не на кого, а людей, которые только из моих рук хлеб насущный получают, бросить не получается. Жалко, пропадут без работы.
Дмитрию хотелось обнадежить старика, но как это сделать, он не знал и начал издалека:
– Восток нетороплив, но мудр. В этом его притягательность…
– Растеряли мы свою мудрость, – перебил старик. – Нет у меня веры в нынешний Восток. И хорошего ничего уже не жду. Видно, здесь, в Кандагаре, придется доживать свой век, здесь уготованы мне «три локтя савана да пядь земли сырой».[25]25
Строка из рубаи О. Хайяма:
Египет, Рим, Китай держи ты под пятой.Владыкой мира будь – удел конечный твойНичем от моего не будет отличаться:Три локтя савана да пядь земли сырой.Пер. О. Румера
[Закрыть]
– А я верю в Восток и люблю его, – вырвалось у Дмитрия.
Старик внимательно посмотрел на него поверх очков и вдруг, как бы отодвинув в сторону свои горести, сказал:
– И Восток любит тебя.
Дмитрий не ожидал таких лестных слов и даже несколько опешил – не ослышался ли он. Он не считал себя совсем уж чужим на Востоке, но и своим его пока еще никто не признавал. Но старик повторил:
– Восток любит тебя, сынок.
Старик не пытался льстить ему и не лукавил. Он и сейчас, как и всегда, был искренен. Дмитрий неожиданно для самого себя подался вперед и обнял старого хазарейца.
– Прощай, – сказал тот с грустью.
– Да не уменьшится ваша тень! – ответил Дмитрий, вышел, не оборачиваясь, на улицу и лишь там вытер глаза, будто бы начавшие слезиться от яркого солнца…
Вечером Дмитрий лениво сидел у бассейна на вилле советника авиаполка, потягивая привезенное из Кабула с оказией пиво. Жара еще не спала, и умных мыслей не было. Беседа поэтому текла вяло. Время от времени все лезли в бассейн и подолгу оставались в воде. Теплая она и не освежала. Но это уже была тема для обсуждения за неимением других.
– Надо менять, – предложил Тофик, переводчик советника авиаполка.
– Надо, – согласился переводчик главного Фарид.
– Ну, тогда завтра и зальем, – продолжил тему Евгений, один из недавно прибывших коллег по переводческому цеху.
– Чего тянуть? – поддакнул прилетевший с ним Сергей.
– Уже без меня, – откликнулся на общий разговор Дмитрий, вспомив, что отъезд в Кабул завтра утром, а посиделки вроде как не сами по себе, а тематические – его проводы в столицу.
Роли, независимо от того, был ли особый повод собраться или нет, расписаны, как и всегда: первым оденется Фарид – ему готовить плов, а это дело долгое; потом Тофик, уперев руки в борт бассейна, разом вырвет из воды смуглое, жилистое тело и, накинув на плечо полотенце, направится в свою комнату одеваться.
– Дрова прогорели. Пора закладывать первую партию мяса, – буркнет, шлепая босыми ногами по выложенной камнем садовой дорожке.
Тофик родом из Еревана и, как всякий армянин, знает толк в шашлыке, полагая при этом, и не без оснований, что только он может приготовить мясо на углях правильно. Оно уже нарезано и замариновано особым, только ему известным способом. Даже нанизывать кусочки на шампуры он не доверяет никому, да и вообще уверен, что процесс приготовления шашлыка требует участия только одного человека, естественно, его национальности. Остальным он отводит какие угодно роли: созерцателей, отдыхающих, тостующих и пьющих, просто ценителей его кулинарных изысков, не стесняющихся говорить об этом вслух, только не участников процесса.
Первая партия доходит до готовности на углях. Тофик сдвигает ее чуть в сторону и укладывает рядом нанизанные на шампурах, специально подобранные, одинаковые по размеру томаты. Когда они прогреваются и начинают лопаться, снимает с них шкурку и толчет в миске вилкой, добавляет мясной сок с луком – маринад, в котором выдерживалось мясо, а потом специи и рубленую зелень. Соус к шашлыку готов. Тофик трубит большой сбор. Купальщики подтягиваются от бассейна к беседке, рядом с которой установлен мангал. Прибегает с кухни Фарид, снимая на ходу повязанное вместо фартука полотенце.
Первый тост. Любимый Тофиком «Арарат» играет в лучах заходящего солнца, отсвечивая то искорками яхонта, то янтаря.
– Ну, будем здоровы!
– Будем!
Все забывают о нарезанном лимоне и, нарушая нормы светского этикета, признаваемые неуместными в своей компании, тянутся руками к мясу, макают выбранный кусок в соус, и в рот его – сочный, ароматный, несказанно вкусный.
– Ну, Тофик, ты сегодня превзошел самого себя. Такого мы еще не едали!
– Да полно вам, – смущается Тофик. – В прошлый раз барашек был нежнее.
Пока Тофик готовит следующую порцию шашлыка, Дмитрий идет на кухню. Здесь священнодействует Фарид. Он узбек, и плов – это его конек. В отличие от Тофика, он допускает участие в процессе посторонних, но только на второстепенных ролях. Дмитрий пользуется этим и четверг за четвергом постигает тайны восточной кулинарии. Фарид доверяет ему резать лук, время от времени заглядывает через плечо и проверяет, насколько тонким он выходит из-под ножа Дмитрия, учит нарезать соломкой морковь. По ходу дела повторяет, который уже раз, азбуку приготовления классического плова:
– Берем всего по одной части: мяса, риса, жира, лука и моркови. Жир прокаливаем с долькой лука, чтобы убрать запах. Опускаем мясо, обжариваем до румяной корочки – это чтобы получить дополнительную ароматизацию. Потом кидаем лук, морковь, тушим все вместе. Получается зервак. Специи: перец, кориандр, барбарис, зера, куркума, шафран… Пряности – самое главное: важен не только их набор, количество, пропорции, но и время закладки.
Дмитрий вспоминает, как серьезно Фарид относится к покупке пряностей. Подолгу перебирает, нюхает, пытает торговца относительно их происхождения, предпочитая брать те, что привезены из Индии.
– Как только мясо дошло до полуготовности, лук уже неразличим, разошелся почти полностью, а морковь стала мягкой, ароматной и сладкой, – продолжает Фарид, – закладываем рис поверх зервака, разравниваем, не перемешивая, и заливаем водой. Воды ровно столько, сколько возьмет рис. Не больше и не меньше. Закипело. Накрываем крышкой и – на малый огонь. Ждем полчаса.
Пока плов стоит под крышкой, Фарид и Дмитрий присоединяются к компании. Готова вторая партия шашлыка. С ней расправляются медленнее: первый порыв насытиться уже прошел, можно почувствовать себя гурманом, заворачивая мясо в лаваш вместе с зеленью, горкой выложенной на блюде: кинзой, зеленым луком, петрушкой, укропом, базиликом, кресс-салатом и просто салатом.
С наступлением темноты приходит относительная прохлада. Весьма относительная, так как столбик градусника опускается лишь чуть ниже сорока градусов. Но и этого хватает, чтобы немного оживить разговор.
– Фарид, ты почему не женат? – спрашивает Евгений. – У вас ведь принято рано жениться.
– Семья еще не подготовилась к этому, – отвечает Фарид, стыдливо опускает глаза и, пытаясь скрыть смущение, тянется к зелени.
– При чем здесь семья, ты же женишься, а не она, – удивляется Евгений.
– У нас должна быть свадьба, подарки. Это у вас – в ЗАГС сходили – и дело сделано, – парирует Фарид.
– Ну, а невеста-то есть?
– Есть невеста, и помолвка уже была. Но дом строят еще. Ну, и подарки…
Фарид перечисляет, какие подарки подготовила его родня семье невесты на помолвку, какие получила. Становится понятным, почему он, в отличие от нас всех, интересуется на базаре не модными шмотками и магнитофонами, а коврами, текстилем, золотыми и серебряными украшениями с ценимыми на Востоке камнями – бирюзой, лазуритом, сапфирами, яхонтами и изумрудами.
– Ты же комсомолец, – не отстает Евгений. – Наплюй на обычаи и женись. Чего ждать-то?
– У меня один дядя мулла, другой – партийный работник. Так вот, ни тот, ни другой не простят, если я нарушу обычаи.
– Ну, дела, – тянет Евгений. – А сама свадьба-то: гостей много будет?
– Гостей? – задумывается Фарид, загибая пальцы. – Родственников – человек триста, улица вся – тоже где-то триста. Еще… Ну, человек на восемьсот-девятьсот, может, на тысячу, нужно готовить. На неделю.
Впечатленный размахом и продолжительностью свадебных торжеств, Евгений покачивает головой и ненадолго замолкает. Но женская тема в мужской компании, истомившейся в вынужденном затворничестве, так просто иссякнуть не может. Евгений прихлебывает коньяк и поворачивается к Дмитрию:
– Ты чего так быстро из госпиталя сбежал? Отдохнул бы! Там, говорят, медсестра – просто персик!
«От кого узнали?» – мучается вопросом Дмитрий.
– Полежал бы с недельку. Может, чего и сладилось бы. А может, уже сладилось? – игриво подмигивает Евгений.
Все вопросительно смотрят на Дмитрия в ожидании объяснений либо истории.
– Фарид, полчаса прошло! Плов не пригорит? – ставит стакан на стол Дмитрий.
– Да, да, пора закладывать чернослив, изюм и чеснок, – спохватывается Фарид и повязывает брошенное на спинку стула полотенце.
– Я посмотрю, какой изюм ты сегодня приготовил, – говорит, поднимаясь, Дмитрий…
XII
Утром в день отъезда старший объявил всему коллективу сбор. Построение в одну шеренгу перед машинами. Полковник, прохаживаясь перед строем, сообщил, что убывает на четверо суток, а его обязанности будет исполнять советник начальника политотдела корпуса.
Дмитрий слушал вполуха. Мысленно он был уже в Кабуле, представляя, как заявится вечером в квартиру, где проживал вместе с компанией таких же, как и он, молодых переводчиков, какой сабантуй устроит по случаю встречи, как прошвырнется по микрорайону…
– Сержант! Выйти из строя на три шага!
Дмитрий не сразу сообразил, что происходит. Но команда была подана именно ему. Других сержантов в офицерском строю не было. Дмитрий отсчитал три шага и повернулся лицом к строю.
Полковник выдержал многозначительную паузу и, указывая пальцем на топорщившуюся на животе у Дмитрия рубашку навыпуск, спросил:
– Что у вас здесь?
Там была рогатка. Дмитрий смастерил ее по-еле того, как однажды вечером обнаружил у виллы шакала. Как только рогатка была готова, шакал, почуяв неладное, больше не появлялся. Рогатку Дмитрий обещал отдать Евгению, но не успел, тот всегда опаздывал и встал в строй в последний момент. Полковник, видимо, подумал, что Дмитрий все же разжился где-то пистолетом, и решил устроить ему публичную порку.
– Так что у вас здесь? – повторил вопрос полковник.
Дмитрий двумя руками задрал подол рубахи вверх. Разочарованный полковник вяло, но с явно прозвучавшим презрением в голосе спросил:
– Зачем вам рогатка?
– Отбиваться от мятежников! – отчеканил Дмитрий. – Не убью, так хоть глаз выбью.
Строй рухнул. Все, кроме торжественно вытянувшегося политработника, который принял было на веру героический порыв переводчика, схватились за животы. Дмитрию пришлось еще раз выслушать все, что о нем думал полковник. Строгая первоначальная характеристика – трус и симулянт – была дополнена рядом образных сравнений, из которых к нормативной лексике относились лишь шут гороховый, зарвавшийся фигляр и маменькин сынок…
Солнце, светившее в начале пути в лобовое стекло зеленого армейского микроавтобуса, часам к одиннадцати поднялось почти к зениту. Мягкие очертания гор, по мере продвижения на северо-восток, становились все более резкими, как бы подготавливая путника к встрече с уже видневшимися на горизонте скалистыми отрогами Гиндукуша.
Полковник, растративший поутру весь свой запас бранных слов, молчал, сидя справа от водителя с автоматом «ППШ» на коленях. Дмитрий, устроившись в салоне на заднем сиденье, поглядывал в окошко, временами впадая в полудрему от однообразия дороги. Ехали медленно, особенно на подъемах, где старенький двигатель, перегреваясь, с трудом вытягивал вверх по склону полупустую машину. Одолев затяжной подъем, солдат-водитель останавливался и подливал из канистры воды в злобно шипевший радиатор. Каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию: как только машина замирала на ровном месте, солдат дергал ручник, пулей выскакивал на дорогу с деревянным упором на длинной ручке и запихивал его под заднее колесо.
«Видно, в своей прежней, гражданской жизни водитель немало помотался келинаром на автобусе или грузовике, – решил Дмитрий, – раз уж он отработал эту процедуру до автоматизма».
Келинар, от английского «cleaner» – помощник водителя, должность весьма почетная в Афганистане, так как помощник в конце концов может сам стать водителем, а тот на социальной лестнице стоит лишь на одну ступень ниже инженера. Пока же келинар остается келинаром, он, как подмастерье у ремесленника, делает все: моет, чистит и заправляет машину, распоряжается погрузкой и разгрузкой, рассаживает пассажиров и улаживает возникающие при этом споры, бегает за едой и питьем для водителя, которому при расторопном помощнике остается только рулить да изредка руководить ремонтными работами, если келинар еще не готов проводить их самостоятельно.
Как и везде на Среднем Востоке, в Афганистане американские и европейские грузовики перед началом эксплуатации переделывают до неузнаваемости. Надставляют борта кузовов, чтобы вмещалось больше груза, над кабиной и кузовом устанавливают настил для пассажиров, расписывают каждую пядь поверхности затейливыми орнаментами, изречениями из Корана, пейзажами и изображениями животных, развешивают пестрые украшения, так, что грузовик, по меньшей мере внешне, превращается из неприхотливого трудяги в беспечную карнавальную повозку. Набивают машину грузами и людьми под завязку: на мешках в кузове размещают коз и баранов, на настиле – пассажиров с чемоданами, узлами поклажи, велосипедами, курами в клетках, а то и просто гроздьями со связанными ногами. Глядя на таких дорожных скитальцев, приходит мысль, что это не автомобили, а младшие братья Ноева ковчега, в чреве которых без труда можно отыскать всякой твари по паре.
Место келинара, не расстающегося с деревянным упором, – либо на подножке, либо на лесенке, по которой забираются на настил, либо на одном из крыльев или на капоте, где он лежит развалившись в позе кайфующего шейха, готовый, однако, вприпрыжку исполнить любую команду водителя или без приказа, как только машина замедлит ход, соскочить с нее, чтобы подставить под колесо деревянный упор.
Между тем грузовиков на дороге было мало, а автобусов, на которых осуществлялось междугородное пассажирское сообщение, вообще не встретили ни одного.
Полковник, запасшийся в дорогу бутербродами, часов через семь пути, когда уже проехали Газни, понял, что и остальным неплохо было бы поесть и отдохнуть, особенно водителю, которого от усталости начало клонить ко сну.
– Спроси, где здесь можно перекусить? – бросил он, полуобернувшись к Дмитрию.
Дмитрий перевел.
– Километров через пять будет селение. Там готовят хороший кебаб и место довольно чистое, не пыльное, потому что не у дороги, – ответил водитель, знавший требования иностранцев к подобным заведениям.
– Пусть покажет, – согласился полковник.
Деревушка и в самом деле располагалась не у дороги, а метрах в трехстах от нее. Прежде старая дорога Кандагар – Кабул проходила через деревню. Но с постройкой шоссе путь спрямили, и деревня осталась в стороне. Свернули на проселок и, проехав немного по кривой улочке, остановились на деревенской площади, с одной стороны которой стояла глинобитная мечеть с невысоким минаретом, с другой – несколько дуканов и чайхана с выцветшей вывеской на персидском и английском «Restaurant».
Дмитрий вышел первым и, поздоровавшись, спросил у хозяина, есть ли кебаб. Тот утвердительно кивнул, поднял тряпку, прикрывавшую поднос с уже нанизанным на шампуры мясом, ловко, даже с некоторым изяществом, разложил три порции на мангале и начал веером раздувать угли. Полковник, ненадолго замешкавшийся, решая, как ему поступить с оружием, все же благоразумно взял его с собой, завернув от лишних глаз в валявшуюся в машине куртку водителя. Уселись втроем за столик под навесом из циновок.
В чайхане было еще три посетителя – старик с гордым профилем, в белой чалме и с такой же белой бородой, прихлебывавший чай из пиалы в глубокой задумчивости, и двое молодых мужчин в каракулевых шапках пирожком, о чем-то беседовавших, но замолкших, как только иностранцы уселись за соседний столик. Вскоре двое афганцев поднялись, так и не допив свой чай, сели в стоявшую на площади белую «Тойоту» и направились к выезду из деревни.
«Куда-то очень торопятся, – решил Дмитрий. – Афганцы редко отказывают себе в удовольствии спокойно насладиться чаем и беседой после еды. А эти явно не местные: шапки из каракуля носят горожане, в деревнях предпочитают чалму».
Хозяин подал кебаб. Каждая порция – десять маленьких шампуров – была уложена на лепешку, пропитывая ее горячим жиром. Дмитрий взял половину померанца и выдавил сок на мясо, оторвал краешек лаваша, снял им с шампура мясо с кусочком курдючного сала, посыпал черным, потом красным перцем и с аппетитом съел. Он любил афганский кебаб, предпочитая его любому другому. Мясо, нарезанное небольшими кусками, афганцы нанизывают на шампур, чередуя с кусочками курдючного сала. Такой кебаб готовят всего несколько минут, но на сильном жаре, который дает древесный уголь, привозимый с лесистых отрогов Гиндукуша. Поэтому мясо всегда хорошо прожарено, но остается при этом сочным.
Водитель, изголодавшийся на скудном солдатском пайке, первым разделался с кебабом, и Дмитрий отдал ему остаток своей порции. Хозяин заметил это и, когда принес чай и получил деньги, осторожно поинтересовался:
– Хороший кебаб?
– Чудесный, – ответил Дмитрий.
– Молодой барашек, еще утром бегал, – расплылся в улыбке афганец.
Сели в машину. Полковник, которому надоело держать на коленях тяжелый автомат с неудобным круглым магазином, передал его Дмитрию:
– Положи на сиденье.
Двигатель немного остыл, водитель отдохнул и повеселел, поэтому стартовали довольно резво и затряслись по ухабам улицы. На выезде из деревни глухие стены домов из сырцового кирпича сменились тянувшимися справа и слева от дороги высокими глиняными дувалами, кое-где полуразвалившимися, за которыми прежде были то ли сады, то ли виноградники, теперь уже заброшенные. Сильно тряхнуло на неровной дороге, и как будто что-то тяжелое и звенящее, вроде ящика с инструментами, упало и застучало на железном полу. Дмитрий непроизвольно подался влево и выставил руку, чтобы на всякий случай придержать лежавший на сиденье автомат. В левом боковом стекле зияло пулевое отверстие с расходившимися паутинкой трещинами. Несколько ударов – и еще две дыры. Дмитрий, наклонившись всем телом, схватил обеими руками автомат.
– Газу! – закричал полковник.
Дмитрий развернулся, передергивая затвор.
Стекло сзади осыпалось. Выставив в разбитое окно автомат, Дмитрий полоснул очередью в сторону дувала, приподнял ствол, стараясь второй раз пройтись чуть выше стены.
Мотор взвыл. Водитель, видимо, полностью утопил педаль газа. Машину немного занесло, а из-под бешено закрутившихся колес, потерявших на секунду сцепление с грунтом, выбросило облако дорожной пыли. Уже не видя, куда стрелять, Дмитрий продолжал очередь за очередью лупить в разбитое окно, пока магазин не опустел полностью. Промчались по ухабам с километр и выбрались на шоссе.
– Стой! – скомандовал полковник. – Все целы?
Осмотрелись. Ни на ком не было ни царапины, хотя битое стекло валялось повсюду. Вылезли из машины. Водитель закружил вокруг нее, разводя руками при виде повреждений и причитая: «Вах! Вах!»
– Смотри, – сказал полковник, указывая рукой на деревню. По неприметному проселку, удаляясь в сторону гор, пылила белая «Тойота». – Те двое и устроили нам эту импровизацию. Да вот только сильно пропустили нас вперед, поэтому и стреляли так плохо по движущейся цели. А если бы били по наезжающей машине, по водителю и колесам, нам бы хана.
Полковник помолчал. Потом сказал:
– Ну, ты, в общем, правильно сориентировался. Водитель тоже молодец. Скажи ему, – открыл дверь в салон, порылся в сумке, вытащил новый магазин для «ППШ» и выщелкал из него на сиденье шесть патронов. Снарядил опустевшую после столкновения обойму «ТТ»[26]26
Пистолет «ТТ» и автомат «ППШ» – советское стрелковое оружие времен Второй мировой войны. Создано под унифицированный патрон калибра 7,62 мм.
[Закрыть] и протянул пистолет Дмитрию. – Умеешь обращаться? – присоединил круглый магазин к автомату и уселся с ним на переднее сиденье. – Поехали!
Дмитрий поймал за рукав водителя, считавшего дыры в металле, и, передав ему похвалу полковника, сказал:
– Заводи!
– Заедем в Майданшахр, там афганский гарнизон, – бросил полковник. – Надо как можно быстрее доложить о засаде.
Приходя в себя после столкновения, Дмитрий все более поражался быстрой перемене в его отношении к полковнику. Скупая похвала тоже, видимо, впервые понюхавшего пороху полковника быстро растопила ледок прежнего отчуждения, и Дмитрий легко простил ему все прежние обиды, и большие, и малые.
«Получается, – думал Дмитрий, – прежде мы ошибались, полагая, что сидим в окопах по разные стороны фронта, но жизнь расставила все по-иному. Окопчик-то у нас, оказывается, один и тот же».
Вспомнилось, как когда-то, очень давно, вместе с отцом ездили в этот район ловить рыбу в верховьях реки Кабул. Здесь она была неширока, но, как все горные реки, строптива. Вода бешено неслась по камням, бурлила, и, казалось, никакая рыба не способна не только двигаться в ней против течения, но и просто удерживаться на месте. Но маринка – небольшая, но очень сильная рыбка – была идеально приспособлена к таким условиям. Ловили ее на самой стремнине, удочкой. Для того чтобы наживку не сносило вниз по течению, леска заканчивалась тяжелым грузилом, а поплавок был вовсе не нужен – клевала маринка так же энергично, как и плавала. Она сразу захватывала наживку, рывком, о чем сигнализировал кончик удилища.
Как-то, возвращаясь с рыбалки, подвезли старика-афганца, который брел по грунтовой дороге, держа на плече старинное кремневое ружье, весившее никак не меньше восьми килограммов. Отец спросил старика, хороший ли бой у ружья. Старик ответил, что не помнит, давно не стрелял, нет пороха.
– Так и сейчас нет зарядов? – удивился отец.
– Нет, – ответил старик.
– Так зачем же носишь с собой такое тяжелое ружье?
– Мужчине нельзя без оружия. У нас ведь так говорят: «Для женщины украшение, а для мужчины оружие – не в тягость».
Действительно, в горах часто встречали вооруженных людей, и, в отличие от бедного старика-пуштуна, не с бутафорским, а отлично зарекомендовавшим себя оружием – с английскими, американскими, бельгийскими винтовками и нашими трехлинейками. Как-то даже видели на пастушке, оставившем ненадолго своих овец, чтобы выклянчить у отца рыболовный крючок, «маузер» в деревянной кобуре. Но никогда прежде от вооруженных пуштунов не исходило никакой угрозы. Никому и в голову не приходило, что эти десятки, сотни тысяч стволов вдруг могут повернуться против русских, советских, отношение к которым всегда было более чем дружественным, добрым…
В Майданшахре застали только начальника штаба дислоцировавшегося там полка. Попросили его связаться с Кабулом и доложить обстоятельства происшествия, приметы нападавших, марку и цвет машины, на которой они передвигались. Последнее – для авиации. Хотя надежды на то, что до темноты успеют выслать вертолет на ее поиски, уже не было. До заката оставалось часа два.
Остаток пути до Кабула проехали без новых приключений, если не считать повышенного внимания, с которым встречали побитую оспинами пулевых отметин машину зеваки в пригородных деревнях и прохожие на улицах Кабула. Сразу же направились в штаб главного военного советника, который располагался в одном из жилых домов микрорайона. У подъезда столкнулись со старшим референтом-переводчиком контракта, на лице которого при виде Дмитрия отразилось неподдельное удивление:
– Дмитрий, ты? А я только что направил на тебя вызов в Кандагар. Вашей группе сократили командировку на месяц. Отзывают, чтобы с первого сентября вы могли продолжить учебу. В четверг летите в Москву. Сдавай дела и собирайся!
Референт побежал дальше, оставив Дмитрия с известием, которое он никак не мог до конца оценить: хорошо это или плохо – уже через четыре дня лететь в Союз. Полковник стоял рядом.
– Поздравляю! – сказал он тихо, помолчал и добавил: – Не в службу, а в дружбу, не поможешь завтра загрузиться продуктами в посольстве? Мне здесь больше обратиться не к кому.
– Конечно, – не раздумывая, ответил Дмитрий.
– Тогда завтра, в девять, встречаемся здесь, у подъезда.
Полковник повернулся и пошел в штаб. Дмитрий нащупал в кармане ключ от своей комнаты в кабульской квартире, в которой он проживал с такими же, как и он, стажерами – курсантами Военного института иностранных языков. До дома всего метров сто. Дмитрий поднял свои нехитрые пожитки, умещавшиеся вместе со словарями в одной сумке, и сделал первый шаг. Прощай, Кандагар. Здравствуй, Кабул!..
Подъехали к советскому посольству, занимавшему целый квартал в районе Даруль-аман. Водитель попытался было свернуть к главному въезду в официальную часть, но Дмитрий показал ему на другие ворота, ведущие в жилой комплекс посольства.
Ворота раньше распахивались автоматически при подъезде машины, но на этот раз не открылись. Посигналили. Никакой реакции. Дмитрию пришлось выйти из машины и нажать кнопку переговорного устройства.
– Слушаю, – донеслось из динамика.
– Ворота откройте, – попросил Дмитрий.
– Зачем?
– Как зачем? Проехать.
– Куда?
– В магазин.
– Пропуск есть?
– Какой пропуск? – удивился Дмитрий. – Русский язык – это что, для посольства не пропуск?
– Ты что, с луны свалился? – затрещал голос из динамика. – Въезд в посольство ограничен. И машина у вас с афганским водителем – это вообще запрещено.
– Хорошо, я сам сяду за руль, – предложил Дмитрий. – Позвоните в магазин. Они в курсе, что сегодня должны отпускать продукты для кандагарских советников.
– Из Кандагара, значит. А машину когда побили?
– Вчера, пока сюда добирались, чтоб под дверью родного посольства нотации выслушивать.
Заурчал электродвигатель, сдвигая железные ворота.
Дмитрий подошел к водителю и объяснил ему ситуацию. Тот испуганно заморгал глазами:
– Господин переводчик! Господин переводчик! Только я могу управляться с этой машиной.
– Да справлюсь я, – попытался успокоить водителя Дмитрий.
– Господин переводчик! Тормоза совсем не работают. Только ручник.
– Что? – опешил Дмитрий. – Так как же мы без тормозов 500 километров по горам проехали?
– Только господину полковнику не говорите, – взмолился водитель. – Ругаться будет.
– Ну, вылезай, бедолага. Хуже того, что с твоей машиной уже произошло, не случится, – сказал Дмитрий и сел на водительское место.
Прежде чем он успел захлопнуть дверь, солдат двумя руками вручил ему деревянный упор на ручке, выдернув его из-под заднего колеса:
– Господин переводчик! Рулите осторожно, не забывайте подпирать машину на остановках.
Их действительно ждали. Поэтому загрузились быстро. Но, выезжая, Дмитрий чуть было не помял на узких дорожках посольскую «Волгу», пытаясь не задеть бампером мамашу с ребенком, совершенно не обращавшую внимания на движущуюся прямо на нее зеленую машину с битыми стеклами. Говорить полковнику о тормозах Дмитрий не стал. Полковник уже пожаловался ему, что генерал запретил возвращаться в Кандагар на машине и приказал дожидаться ближайшего рейса военно-транспортного самолета.
