Текст книги "Путешествие на "Щелье""

Автор книги: Михаил Скороходов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

3

Озеро Ней – То открылось неожиданно за высоким угором, величаво–раздольное, с обрывистыми пятнистыми берегами, уходящее за горизонт.

Мы остановились в омуте за песчаным мысом у самого истока Мутной реки. Измеряя глубину у берега, Буторин опустил в воду шест, и он заходил у него в руках, вокруг заплескалась рыба.

– Смотри, как тычутся! – рассмеялся Буторин. – Сила!

Здесь побывала какая–то экспедиция: на площадке, метрах в десяти от берега, были разбросаны пустые ящики, деревянные брусья, доски, консервные банки, батареи от рации, мотки проволоки, металлические стержни, лопата, кирка, брезентовые рукавицы и другое барахло. На шесте, воткнутом в песок, был укреплен термометр, он показывал 26 градусов тепла. Мы обошли площадку. По обрывкам газет, остаткам костра мы определили, что эта экспедиция работала летом прошлого года. С тех пор на мысу никто не был: местные жители подобрали бы доски, брусья, ящики – это дефицитный материал в здешних местах, на берегах Мутной реки мы не видели ни одной щепки.

– Кинем невод, – предложил Буторин. – Любопытно, что тут за рыба.

Мы выволокли на песок с полтонны налимов. Самые крупные–килограммов по шесть.

Пыжик подошел с опаской, посмотрел на усатых чудовищ и угрожающе залаял. Одного налима – в сторону, для ухи, остальных – обратно в омут.

Я поднялся с биноклем на обрыв, осмотрелся. Озеро как на ладони. Оно почти круглое, противоположный берег низменный, там должна быть протока, но ее не видно.

Пока варилась уха, Буторин вытесал памятный знак, приготовился вырезать ножом надпись.

– Что напишем?

– «Щелья», Архангельск, дата, – предложил я. – Не совсем понятно, – ответил он и вырезал: «Щелья» из Архангельска на ост. 28‑го июля 1967 г.».

Прибив к основанию знака поперечную перекладину, мы вкопали его в землю на вершине небольшого холма, усеянного белыми ромашками и незабудками, напротив истока Морды – Яхи – Мутной реки.

Проверив, прочно ли стоит знак, Буторин усмехнулся.

– Лет сто простоит, нам больше не надо…

Поужинали, досыта накормили Пыжика жирной налимьей печенью и, пользуясь попутным ветерком, под парусами прошли в дальний конец озера. Метрах в пятидесяти от берега «Щелья» уперлась в песчаную мель. Выручила «Щельянка» – перевалили на нее часть груза, продвинулись немного на шестах, потом сошли в воду и, взявшись за уключины, потащили «Щелью» волоком. Всю ночь и следующий день маялись на отмелях, потеряли им счет. Стали на якорь в восточной части третьего озера.

«Щелья» постукивает килем по песчаному дну, к берегу не подойти. Где–то здесь должен быть волок. Озеро Ямбу – То не видно. Буторин отправился на разведку, вернулся часа через два.

– Тухта, Михаил, – сказал он угрюмо. – Волок здесь, чуть правее. Видишь, полоса травы на обрыве? Это и есть зеленая улица для нашей «Щельи». Ямбу – То рядом, с обрыва его не видно. Старик, в общем, нарисовал все правильно. Посредине волока–маленькое озеро, глубокое. На берегу ржавая лебедка, один старый кол на мысу, больше никаких следов.

Главное, поднять «Щелью» на этот обрыв, дальше ровное место, небольшой уклон. Весь волок примерно – полкилометра…

Смотрю на «зеленую улицу». Почему–то я думал, что волок – непременно низменное, ровное, удобное для перетаскивания больших и малых судов место. Высота обрыва метров семь, наклон градусов сорок. «Щелья» без груза весит около тонны. Поморские кочи были потяжелее. Но нас двое, а в каждой ватаге было не меньше сорока человек.

Подбирались, наверно, детинушки один к одному, могли одолеть и не такую горку.

На нашей самодельной карте озера Ней – То и Ямбу – То соединены протокой. Слева в бинокль видны в двух местах лощины – может быть, за триста с лишним лет вода размыла перешеек?

– Перегоним туда «Щелью», – предложил Буторин. – Проверим, это недолго. Станем на якорь между лощинами. Один пойдет направо, другой налево. Убедимся, что прохода нет, вернемся сюда. Чтобы не думать.

– Ложись, Дмитрий Андреевич, отдыхай. Скорее всего прохода там нет, не стоит бензин жечь понапрасну, пять километров туда, пять обратно. Проверить, конечно, надо, я схожу один, прогуляюсь по берегу-

Увидев Ямбу – То, я не мог отвести глаз. Как лунатик медленно подошел к отвесному обрыву. Вода в озере была прозрачной, нежно–зеленого цвета. Небольшие волны, играя бликами, гонялись друг за дружкой, выскакивали на берег и, отряхнув брызги, плюхались обратно. Вдали над горизонтом дрожала солнечная пыль. От озера веяло вечной юностью, хотя с трех сторон его окружали суровые, темные берега, изрезанные трещинами, в которых белел снег. О первозданная дикость, ненаглядная нетронутая краса мира, ничто тебя не заменит! Я выгреб из карманов мелочь, смеясь, подбросил монеты на ладони и швырнул их в озеро – на счастье. В этой зеленой сказке не хватало только «Щельи».

По прибрежной полосе, как по тротуару, я прошел до первой лощины, потом до второй – прохода для «Щельи» из одного озера в другое не было. Поднялся на угор, закурил. Пыжик набегался, растянулся на траве, выразительно посматривая на меня, не пора ли, мол, обратно. Даже не стал преследовать орла, который поднялся невдалеке, лениво взмахивая широкими, как полотенца, крыльями.

Полночь. Диск солнца коснулся горизонта, и по темно–зеленой тундре, как по воде, заструилась золотая дорожка. В такую ночь нельзя кричать, стрелять, шуметь.

– Пойдем, Пыжик…

Мы возвращались другим путем – по краю обрыва. Пыжик убегал вперед, но с оглядкой, из виду не терялся. Я шел не спеша по солнечной бугристой равнине, обходя островки колокольчиков. Наклоненные ветром в одну сторону, они трепетали на тонких стебельках, и по тундре разливался легкий фиолетовый звон.

Утром Буторин спросил меня, указывая на обрыв:

– Ну как, Евгеньевич, страшно?

– Глаза страшатся, руки делают, – ответил я. – Не возвращаться же обратно.

– Тогда поднимай якорь. Врежем сейчас «Щелью» полным ходом в песок и начнем разгрузку.

Когда «Щелья» врезалась в прибрежную отмель, мы сошли в воду, в несколько приемов переправили все свое имущество на берег. Прошлись из конца в конец по волоку, наметили «точки опоры» для основного подъемного сооружения–ворота.

На основание мачты надели небольшую деревянную бочку, в крышке и днище которой проделали круглые отверстия. Вкопали мачту, не снимая флага, в землю на вершине угора, укрепили растяжками на трех якорях. К носу «Щельи» привязали длинную веревку, конец с петлей обернули вокруг бочки.

Просунули в петлю конец длинного шеста–ворот был готов.

– Приспособим два блока, – сказал Буторин, утрамбовав землю вокруг мачты. – Мотор пока снимать не будем, возни много, попробуем так. Если не пойдет, установим дополнительно два трехшкивных блока на стальных тросах. У нас в запасе страшная сила.

Обнаружилось, что катков только два. Совсем упустили из виду, хотя была возможность запастись ими на фактории или в Марре – Сале. Почесав затылок, Буторин нашел выход: взял толстые двухметровые доски, посередине приколотил гвоздями с обеих сторон брусья, грани обтесал топором, изготовил таким образом еще два катка, правда не круглых, а восьмигранных. Решили, что в крайнем случае разрежем на катки мачту. Пока он занимался этой филигранной работой, я выкопал большую яму для «мертвяка» – толстой доски, от которой на поверхность выходили стальные тросы. К ним прикрепили блок. Основная нагрузка ляжет на этот «мертвяк».

Целый день я занимался земляными работами, стер с лица волока все неровности, бугры, завалил дерном и песком все ямы, топкие места, срыл целый холм возле мачты. Буторин за это время приготовил все необходимое оснащение для ворота.

К обрыву подтянули «Щелью» без блоков, напрямую. Я ходил по кругу, наваливаясь грудью на рычаг,

Буторин подкладывал под киль доски и катки. Потихоньку, со скрипом «Щелья» проползла по мелководью уперлась носом в обрыв. Трудились до полуночи, но главное было впереди.

Наш обед был основательным: свежесоленый що–кур на закуску, ведерко супа, пара гусей, пшенная каша с сапом, которую Буторин пренебрежительно назвал «детской пищей», чай с галетами и сухарями.

Рано утром мы приспособили блоки, вытянули «Щелью» из воды и устроили ей баню: часа полтора чистили, мыли. День выдался жаркий, безветренный, налетело комарье. На фактории мы запаслись накомарниками, я напялил шляпку с черной вуалью и стал, наверно, похож на блоковскую незнакомку. Буторину накомарник не понравился, он заменил его скромненьким ситцевым платком. К сожалению, мой фотоаппарат вышел из строя, оборвалась пленка. Прежде чем поднимать «Щелью» дальше, Буторин соорудил еще одно приспособление – «штопор», треугольник из досок, привязанный к корме. Это на случай, если веревка оборвется, «штопор» удержит «Щелью» на месте, не даст ей свалиться обратно в озеро. На самом трудном участке подъема переломился пополам сначала один каток, самый лучший, круглый и толстый, потом второй, граненый, дважды обрывалась веревка. Но все обошлось. Обломки катков тоже пошли в дело, Буторин подкладывал их под полозья, набитые на днище по обе стороны от киля, и, переваливаясь с боку на бок, «Щелья» медленно, с остановками карабкалась на обрыв. Шест гнулся, скрипел, вот–вот мог переломиться, я приспособил весло, сделал рычаг двойным.

К вечеру «Щелья» выползла на верхнюю площадку. Мы перенесли мачту на берег маленького озера Луци – Хамо-То и вкопали ее там. Туда же переместился лагерь, который выглядел очень живописно: вокруг палатки–ящики, чемоданы, узлы, бидоны, разноцветные канистры, паруса, груды брезента, винтовки, рыболовные снасти, «Щельянка», ведра, посуда и другое нехитрое добро. Не верилось, что все это помещается на «Щелью».

От маленького «Озера, где погибли русские» к Ямбу – То тянулся узкий заливчик, который упирался в неширокую перемычку из зыбкого грунта. Когда–то здесь, посередине волока, разыгралась трагедия. Что могло произойти? Скорее всего поморы зазимовали здесь и в полярную ночь погибли от голода, холода и цинги. Или мореходов схватили стражники и казнили их «злыми смертями» согласно царскому указу?

Во время роскошного ужина Буторин предложил:

– Давай дадим зарок не ложиться спать, пока не упрется «Щелья» в бочонок? Теперь дело пойдет веселее – под уклон, без блоков. Подтащим к этому озерку, завтра протолкаемся к перемычке, еще раз перенесем мачту…

– Конечно, после волока отоспимся, – согласился я.

Вооружившись лопатой, я выровнял путь для «Ще–льи», Буторин уложил деревянные рельсы, приготовил катки. Провозились опять до полуночи, но зарок исполнили.

На другой день мы быстро переправили «Щелью» через маленькое озеро. Перекочевали на берег Ямбу – То, вкопали мачту на мысу, в стороне от перемычки.

веревка протянулась наискось. Больше половины круга мне приходилось делать по воде. Особенно трудно было влезать на обрыв–рычаг норовил столкнуть меня обратно в озеро. Еще раз оборвалась веревка. Последний круг, и «Щелья», продавив килем перемычку, скользнула в желанное озеро. Мы одолели волок за двое с половиной суток, в два раза быстрее древних поморов. На прощанье я прошелся по нему от начала до конца. Совсем другая картина – ровная дорожка, хоть заливай асфальтом.

Над озером засверкали молнии, хлынул дождь. Мы укрыли парусами и брезентом вещи, забрались в пустую каюту и под раскаты грома торжественно выпили по сто граммов разведенного спирта, который берегли специально для этого праздника.

Когда дождь прекратился, в первую очередь установили мачту на место, потом погрузили все имущество, заправили бензином бак, опробовали мотор. Было четыре часа утра. По плану мы должны были отоспаться. Я переоделся и повалился на койку, но услышал голос Буторина:

– Евгеньич! Глянь, какая поветерь, что будем делать?

Я вылез из каюты. Ничего себе поветерь (это слово означает попутный ветер) – баллов десять, озеро побелело от иены.

Сон как рукой сняло, завели мотор, подняли паруса, и «Щелья» понеслась как одержимая. При перемене галса передний парус так рвануло, что бушприт не выдержал, обломился. Буторин передал мне руль, схватил топор, с кошачьей ловкостью пробрался по борту на нос и быстро навел порядок. Бушприт стал короче, но надежнее.

«Щелья» с такой скоростью еще не ходила, словно рада была, что вырвалась на простор. Но снасть, которая выдерживала морские штормы, снова подкачала: как спичка, переломилась рея прямого паруса.

– Заменим веслом, – спокойно сказал Буторин. Он приспособил весло вместо реи, снова вздернул

парус.

Юго–восточная часть озера была отгорожена сплошным белопенным валом – это мель.

– Станем на якорь, переждем, – устало сказал Буторин.

Проснулись–дождь, ветер. Лежа на койке, по одному разгибаю скрюченные пальцы. У Буторина разболелось плечо, волок сказывается. Где начало реки Зеленой, мы знаем лишь приблизительно. Подняли парус, пошли вдоль берега и вскоре увидели протоку. Буторин решил произвести разведку на «Щельянке». Вернулся, махнул рукой:

– Течения нет…

Забраковали еще две протоки – они вели в небольшие озера.

На северо–востоке берега не видно, может быть, река там?

Снова мусолим карты – нет, судя по всему, таинственный исток здесь. Из очередной разведки Буторин вернулся с хорошей вестью: протока с течением, наверняка Зеленая.

До поздней ночи мы проталкивали «Щелью» по мелководью между бесчисленными островками. За двенадцать часов продвинулись километра на два, вымокли с головы до ног. Встретили небольшое озеро, на дне – зыбучий песок, до глубокого места метров десять.

– Может быть, это не Зеленая? – засомневался я. – Песку больше, чем воды.

– Двух стоков в таких озерах обычно не бывает, – успокоил меня Буторин. – Отдохнем, а завтра посмотрим. Установим на том берегу ворот и дернем, недолго…

Обошлись без ворота. В Зеленую влилась безымянная речка, и она «исправилась».

4

В полночь на стоянке я включил «Спидолу», которой мы в последнее время почти не пользовались, не до нее было. В Москве сейчас–десять вечера. Последние известия… Сегодня в выпуске… Судьба двух полярных путешественников не известна…

«Это, наверно, про нас», – подумал я и разбудил Буторина.

В эту ночь мы долго не могли заснуть. Будут волноваться миллионы людей–по радио объявили, что «Ще–лья» пропала, поиски ведет полярная авиация. А с нами ничего не случилось, даже неловко. Чувствую тревожный, пристальный взгляд Родины, над нами словно мелькнуло ее алое крыло.

Буторин ворочается с боку на бок, ворчит:

– «Щелья» пропала… Мои старухи слезами обольются. Кто это придумал–пропала? Почему так объявили?

– Не в том смысле, как ты думаешь, – отозвался я. – Долго нет от нас известий, забеспокоились, ищут.

– Смысл один, – стоял на своем Буторин. – Пропали – значит, пропали.

– Не пропадем, Дмитрий Андреевич, давай спать…

Над зеленой рекой струился утренний туман. Удивительная, особая ямальская тишина–от моря до моря. Выходим на берег, я отцепляю якорь, Буторин отталкивает ногой корму от берега. «Щелья» медленно разворачивается.

– Распустила свой подол, – осуждающе говорит Буторин. – Толстуха.

Я отталкиваюсь веслом от берега, нас тащит течением.

Бензина осталось мало, Буторин решил использовать более экономичный подвесной мотор, но не смог завести.

– Повреждена трубка карбюратора, – сказал он, укладывая мотор на место. – Не уберегли. Сколько раз переваливали со «Щельи» на «Щельянку» и обратно. Надеялись мы на тебя, везли от самого Архангельска, а ты нас подвел. Вот швырну за борт.

– Обойдемся, Дмитрий Андреевич. До Обской губы километров двадцать, пустяки. Паруса, весла, течение – двигателей хватит. Можно и бечевой.

– Кончится бензин, лучше всего буксировать «Щелью» на «Щельянке». За маленькой лодкой она легче пойдет. Видел, как на реках перевозят сено?

Огибаем очередной мыс, опять поворот на сто восемьдесят градусов. «Щелья» ткнулась носом в левый берег, река слишком узкая. «Щелья» прижимается бортом к обрыву. Беру шест, прохожу на нос, отвожу его от

берега. Течение разворачивает «Щелью», корма упирается в прибрежный кустарник. Буторин берет весло, отталкиваемся. «Щелья» пошла куда надо – вниз по течению. Все это мы проделали быстро, не включая мотора.

– Вальс! – говорю я. – Ну и «Щелья»…

Снова поворот. В воду скатываются комья земли, я поднимаю голову и прямо перед собой метрах в пяти вижу грязно–бурого песца. Карабкаясь на обрыв, он замер на мгновение, оглянулся, смотрит на меня.

– Дмитрий Андреевич! – я толкаю локтем Бутори–на в бок.

Он поворачивается. Наш Пыжик уже на берегу, мы и не заметили, как он катапультировался. Началась погоня, через несколько секунд и песец, и Пыжик скрылись за холмом.

Вскоре слышим его встревоженный лай, он становится все глуше. Обычная история: заметив вдали «Щелью», он мчится параллельно ей – в обратную сторону. Река так петляет, что сориентироваться трудно. Делать нечего, причаливаем. Иду напрямик через кустарник, зову Пыжика. Ветерок в мою сторону, поэтому он не слышит. Поднимаюсь на холмик, вижу речку – приток Зеленой. Пыжик не любит соваться в воду, неужели придется обходить? Высматриваю его в бинокль – не видно. Злюсь, кричу – не отзывается.

Наконец увидел. Он заметил меня, мчится во весь дух, в ивовом кустарнике мелькает его темная спина. Не останавливаясь, кидается в воду. Иду к «Щелье», он догоняет меня, кружится, танцует, путается под ногами. Злость проходит, ласково треплю его по загривку.

Буторин расположился на берегу, промывает бак. Пыжик плюхается на корму, поворачивается на бок, вытягивает лапы.

Пыжик лежит как колода, намаялся, дрыхнет.

Река неожиданно разделилась на два примерно одинаковых рукава. Справа видна перекрывающая русло сеть, выгнутая течением. Буторин без колебаний повернул туда. Экономим бензин – некоторые плесы проходим под парусами с выключенным мотором.

«Щелья» опять на мели–не угадали, пошли не той протокой. Залезаем в воду, беремся за уключины, медленно тащимся против течения. Прохожу на нос, беру тяжелый шестиметровый шест, отталкиваюсь. Шест вязнет в иле, с трудом вытягиваю его, чтобы оттолкнуться с другого борта. Буторин упирается руками в корму.

Работаем молча, так или иначе одно за другим проходим речные колена. Вышли в озеро, которое не обозначено ни на одной из наших карт. Протоку обнаружили быстро, убрали паруса. Выливаю воду из сапог, переобуваюсь.

– Евгеньич, гляди!

В стороне пролетел самолет с красной продольной полосой на фюзеляже–полярная авиация. Буторин выбежал на бугор… Не заметили.

– Только паруса свернули. Наверняка бы обратили внимание.

– Такой корабль не разглядели, – смеюсь я.

Река стала намного уже, до берегов можно дотянуться веслом, они подступают все ближе. У меня появляется смутное нехорошее предчувствие.

«Попали не в ту протоку, – подумал я. – Придется возвращаться на озеро».

Так и есть – впереди тупик. Вода затерялась, исчезла в высокой траве.

– Что такое? – изумился Буторин. – Куда девалась река?

Выходим на берег, осматриваемся – кругом болото. Вернулись на озеро–второй протоки не видно. Значит, ошиблись там, где река разделилась на два рукава.

– И самолет пролегал над тем руслом, – говорю я. – Потому нас и не заметили.

Полдня потеряли даром. Это пустяки, но бензин жалко.

Впереди показалась знакомая сеть. Она была теперь выгнута в другую сторону. Все стало ясно: здесь уже действуют приливно–отливные течения. На Ямале мы отвыкли от моря, Буторин принял прилив за течение реки.

Только вышли на правильную дорогу, мотор заглох. Запас бензина кончился.

– По прямой от фактории до Обской губы двести километров. А сколько мы прошли примерно?

– Километров шестьсот, – ответил Буторин. – Из них не меньше ста на веслах и под парусами.

Мы вывели «Щелью» на середину реки, до темноты потихоньку шли на веслах, по течению, но против ветра.

– Начался прилив и отлив тепла и света из тундры, – сказал я. – Дело к зиме… Если бы не ветер, к утру добрались бы до Се – Яхи.

– Приткнемся к берегу, переночуем. Грести ночью против ветра не стоит. Может быть, затихнет. А нет, завтра поглядим, бечевой или как…

Только поставили «Щелью» бортом к обрыву, повалил снег, все кругом побелело. Затопили печь. Еще днем у нас кончился чай, но я вспомнил, что у нас есть банка растворимого бразильского кофе.

Мы откинули полог, в каюту залетали снежинки. Я вспомнил майский снег над Северной Двиной, хороводы тающих льдин до горизонта, сморози и «мертвые льды», берега ямальских озер в летнем наряде… И вот – первый полярный августовский снег. Времена года кружатся вокруг «Щельи».

А мы степенно пьем из кружек заморский кофе, и его знойный аромат здесь, на краю земли за Полярным кругом не кажется нам странным. Но я знаю, что все это неповторимо и будет потом вспоминаться, как необыкновенный «златокипящий» сон.

– Все бы так пропадали, Дмитрий Андреевич, как мы с тобой. – Мне послышался рокот мотора. – Вертолет!

Он пролетел над рекой недалеко от нас, но мы разглядели только огни. Летчики тем более не заметили «Щельи», она в белой накидке, сливается с берегом. В Архангельске мы могли бы взять сигнальные ракеты, но не позаботились, теперь об этом жалели.

На другой день, 8 августа, только собрались отчалить – снова увидели вертолет. Сделав круг, он приземлился на лужайке метрах в двадцати от нас.

Никогда не забуду, как в небе, над нами, пел хор: «Родина слышит, Родина знает…».

– Рад видеть экипаж «Щельи» в полном здравии! – сказал, обнимая нас, широкоплечий пожилой летчик в черной кожаной куртке с Золотой Звездой на груди. – Борисов Василий Александрович.

– У нас все в порядке, – отвечал Буторин. – Правда, бензин вчера кончился. Но сегодня будем в поселке, дойдем на веслах.

– Зачем на веслах? Через час доставлю бензин. До Се – Яхи восемнадцать километров, вас там ждут с нетерпением. Вот свежие газеты, почитайте…

Проводив вертолет, мы разожгли костер. Пока варилась уха, просматривали газеты. Материалы о нашем путешествии – в «Известиях», «Комсомольской правде», «Советской России», «Водном транспорте». В «Литературной газете» через всю полосу заголовок: «Щелья» идет в Мангазею». Глянув на него, Буторин насупил брови, и я мгновенно вспомнил наш разговор в Амдерме о «глупых километрах».

«Неужели повернем на Диксон? – заволновался я. – И ничего не сделаешь, повернет, куда захочет».

Борисов доставил не только бензин, но и троих журналистов, которые, как выяснилось, тоже участвовали в поисках.

Все мои знакомые: Владимир Книппер из «Водного транспорта», корреспондент ТАСС по Архангельской области Юрий Садовой и фотокорреспондент Александр Овчинников. Они рассказали, что первым нас обнаружил летчик Феликс Хейфец и сообщил координаты «Щельи» Борисову.

– Я был на волоке, – похвастался Овчинников. – Мы видели ваши следы.

Я сказал, что для тревоги серьезных оснований не было, поморы тратили на переход через Ямал больше месяца, мы идем «с опережением графика».

– Местные жители уверяли, что в такое жаркое, сухое лето пройти этим путем невозможно, – возразил Книппер. – Один охотник–ненец говорил мне, что реки и озера обмелели, и вы встретите десятки волоков, места безлюдные, вот все и забеспокоились. «Литературная газета» запрашивала Марре – Сале, Се – Яху, мыс Каменный. Им ответили, что вы прошли факторию Мор–ды–Яха, направились вверх по реке, дополнительных сведений нет. Район озер просматривался с вертолета, «Щелья» не обнаружена. В Се – Яхе, кроме нас, Игорь Запорожец из «Правды Севера» и Таня Агафонова из «Комсомолки». Мы тоже посылали запрос в Марре – Сале. Начальник станции ответил, что вы пробыли у них сутки, провели интересную беседу, при благоприятных метеоусловиях вышли на север, к фактории. По его расчетам, вы должны прийти в Се – Яху 10 августа, почти угадал…

– Уха готова! – объявил Буторин, выкладывая на широкую доску куски омуля, муксуна, щокура, гольца.

– Знаете ненецкую пословицу? – спросил я. – Рыбу ешь – как птичка летаешь.

Корреспонденты предусмотрительно захватили бутылочку спирта, мы торжественно выпили за счастливое окончание поисков «Щельи» и за здоровье летчиков, которые от чарки отказались, но уху и рыбу ели с удовольствием.

– А я не хотел брать корреспондентов, – признался Борисов. – Дай, думаю, разыграю я их. «Щелью», говорю, не обнаружили! Смотрю, приуныли ребята. Вот он, наш радист, не выдержал, выдал меня…

Проводили вертолет, Буторин вручил на прощанье летчикам двух гусей. Корреспондентов мы взяли на борт

и вечером пришли в Се – Яху. На причале среди встречающих увидели начальника порта Амдерма Юдина с кинокамерой в руках.

– Специально прибыл, чтобы пожать вам руки, – сказал он. – Был уверен, что ничего с вами не случилось. Два таких мужика да с винтовками в тундре не пропадут.

Нас пригласили на полярную станцию, и я сразу попросил разрешения отправить радиограммы. Адресатов много, текст один: «Вышли в Обскую губу, все в порядке». На душе стало легче. Сегодня спокойно будут спать наши родные, близкие, а завтра в газетах не будет рубрики: «Где ты, «Щелья»?»

Утром вместе с корреспондентами мы отправились на самоходную баржу, чтобы посмотреть подробную карту Обского бассейна, выяснить, нельзя ли пройти из Оби через Тазовскую губу по рекам и озерам в Енисей.

Тонкие синие жилки на карте соединялись в извилистую, непрерывную линию. Кажется, можно попасть в Енисей этим путем и подойти к Диксону с юга, но…

– Сейчас не весна, речки пересохли, – сказал Буто–рин. – В Мангазею не пойдем. Отсюда–сразу на Диксон.

Корреспонденты растерялись и молча с недоумением смотрели на нас. Я вышел из каюты и направился к трапу.

– Ничего не понимаю, – тихо сказала Агафонова, придерживая меня за рукав.

Я коротко рассказал ей о наших разногласиях с Бу–ториным и добавил:

– Он любит поступать отменно, как говорили поморы. То есть по–своему, отлично от других.

Отход Буторин назначил на 11 августа. Нас много фотографировали, подробно расспрашивали о волоке. Но иногда корреспонденты о чем–то подолгу совещались, напоминая заговорщиков.

Обошли весь поселок, побывали на зверофермах, хозяйство богатое. В клетках – сотни голубых песцов. На пушно–меховом заготовительном пункте – гирлянды белоснежных и голубых песцовых шкурок.

– Чувствуется, что приближаемся к мангазейской земле, – пошутил я.

Одна задругой приходили радиограммы. Редактор «Юности» Борис Полевой предлагал мне опубликовать в журнале путевые заметки, просил сообщить о согласии. Из «Литературной газеты»: «Скоро к вам прилетит наш специальный фотокорреспондент Александр На–гральян, отличный парень». Добрые пожелания прислал мой бывший поэтический шеф, руководитель семинара в Литературном институте Евгений Долматовский. Из «Правды Севера»: «Сорок зарубежных агентств, журналы «Лайф», «Тайм» и другие просят через АПН материалы о «Щелье», только, пожалуйста, не задирайте носа, добрый путь».

– Теперь о фотографиях можно не беспокоиться, – обрадовался я, вспомнил про свой аппаратик и попросил Овчинникова извлечь из него пленку.

Он предложил свои услуги:

– Садовой и я сегодня вылетаем в Архангельск. Дай мне эту пленку, я ее проявлю, отпечатаю снимки, к вашему возвращению все будет готово.

– Вот спасибо. Только не потеряй. Потрясающие снимки – «Щелья» во льдах, Буторин на айсберге, Пыжик на льдине, идолы на древней могиле…

– Темная ночь, – подсказал Буторин.

С мыса Каменного в Се – Яху прилетела творческая бригада студентов всесоюзного института кинематографии. Они ездили по Тюменской области, выступали с концертами перед геологами и строителями, изменили маршрут, чтобы встретиться с экипажем «Щельи». Встретились. Вечером они выступили с концертом перед жителями поселка прямо на улице возле метеоплощадки. Что говорить, концерт прошел с огромным успехом. Не знаю, как Буторину, а мне особенно понравились студентки актерского факультета Оля Сошникова и Лена Мурашева.

Но в сердце ни на минуту не утихал печальный, прощальный перезвон колоколов Разломанного города. В Мангазею не пойдем, не пойдем!..