Текст книги "Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина"
Автор книги: Михаил Филин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
«…Признаюсь Александр Сергеевичу что очень мудрено в одном имении двум управлять. Всепокорнейше прошу Вашего решения, прикажите из нас кому одному в селе Болдине управлять естли же оба в разсуждению Вашем окажемся неспособными, то не медлите прислать нового управляющего. <…> Обо всём буду ожидать Вашего решения, трудясь с истиною преданностью…»
(XV, 186–188).
Доведённый до крайности управитель в учтивой форме потребовал от Пушкина более «не медлить» и покончить с двоевластием в имении. Дворянин ждал от дворянина решительных шагов и заранее принимал любой исход.
6 сентября поэт, его семья и belles-sœurs [229]229
Свояченицы (фр.).
[Закрыть]на четырёх тройках двинулись из Полотняного Завода в Москву. Тут камер-юнкер расстался с роднёй и 9-го (или 10-го) числа поехал «по губернским трактам» (XV, 191)в Болдино.
В дороге он, вероятно, уже знал, как поступит.
Одолев полтысячи с лишком вёрст, Александр Пушкин прибыл в имение 13 сентября 1834 года, поутру, – и был встречен первым снегом.
В господском доме шла переделка, и поэт поселился в вотчинной конторе. Там он скрепя сердце и общался с наместниками, каждый из которых бахвалился своим превосходством. Скучавший Пушкин с видом знатока внимал перебивающим друг дружку полемистам, искоса поглядывал в подсунутые бумаги, произносил глубокомысленные сентенции. «Управители меня морочили, – записал он позднее в дневник, – а я перед ними шарлатанил, и, кажется, неудачно…» (XII, 332).В конторе же барин принял и депутацию болдинских крестьян: те подали «милостивому государю батюшке» новую жалобу на Михаилу Калашникова и его присных – «фафористов» [230]230
В этой челобитной было, среди прочего, сказано, что «при оном управляющем Осифом Матвеивам ни один крестьянин жалобу не имеет <…> на счот судов остаёмся давольны не как прежде в вышеписанном безпорядке во всём справедливо» (XV, 190).Можно предположить, что И. М. Пеньковский инициировал данную акцию. По крайней мере, две фразы из петиции болдинских крестьян практически совпадают с фразами из письма Иосифа Матвеевича Александру Пушкину от 21 августа 1834 года.
[Закрыть]. «Сей час у меня были мужики, с челобитьем, – сообщил Александр Пушкин жене 15 сентября, – и с ними принуждён я был хитрить – но эти наверное меня перехитрят…» (XV, 192).
Пушкину, конечно, сообщили, что у Ольги месяцем ранее умер ребёнок, и, видимо, поэт при встрече выразил Ключарёвой сочувствие. Сходил он и на заснеженное болдинское кладбище, «ночлег усопших поселян» (III, 947),где за год вокруг могилы сына появилось множество свежевыструганных крестов.
Стою печален на кладбище.
Гляжу кругом – обнажено
Святое смерти пепелище
И степью лишь окружено.
И мимо вечного ночлега
Дорога сельская лежит,
По ней рабочая телега
изредка стучит.
Одна равнина справа, слева.
Ни речки, ни холма, ни древа.
Кой-где чуть видятся кусты.
Немые камни и могилы
И деревянные кресты
Однообразны и унылы
(III, 333).
В черновике этого грустного наброска (датируемого предположительно второй половиной сентября 1834 года [231]231
Там же. С. 237.
[Закрыть]) есть строки, понуждающие нас припомнить минувшие михайловские дни:
Ни деревца, ни ручейка…
Ни хоть берёзы где бы дева
Могла…
(III, 948).
Но продолжения у стиха не было – как не было уже и само́й девы,которая когда-то пряла и беспечно пела в избушке. Она перестала существовать осенью 1830 года, и «эпизод креп<остной> любви» (VIII, 975) [232]232
Эти слова появились в плане пушкинского романа «Русский Пелам», возможно, как раз в 1834 году. Примерно тогда же (или всё-таки раньше?) было написано и стихотворение «Яныш королевич» из цикла «Песни западных славян», которое по-иному развивало сюжет «Русалки». Так как в произведениях Пушкина иногда «время расчислено по календарю» (VI, 193),стоит отметить: королевич любил молодую красавицу Елицу «два красные лета», а потом оставил; они снова встретились, когда прошло «три года и боле»:
Как увидел он свою Елицу,Разгорелись снова в нём желанья… (III, 360–362). «Дальнейшим содержанием песни, – предположил В. Ф. Ходасевич, – явилась бы, в той или иной форме, возобновившаяся любовь королевича к „прежней любе“»[ Ходасевич.С. 148.]. Источник этой песни (якобы переведённой не полностью) не установлен; бытует мнение, что она сочинена самим Пушкиным.
[Закрыть]нынче выглядел почти баснословным.
«Кажется, менее будет мне хлопот, чем я ожидал», – писал поэт супруге по прибытии в село (XV, 191).К 25 сентября Пушкин «кой-как уладил» (XV, 193)дела и начал подумывать об отъезде. Но тут подоспела дополнительная морока: на Михайлу со товарищи донесли крестьяне кистенёвские. «Известно какое распорежение в селе Болдини такое же и у нас», – фискалили они (XV, 194).И барину пришлось чуть задержаться.
Незадолго перед отбытием он наконец-то огласил свою непреклонную волю: отныне всей полнотой власти в имении наделялся Иосиф Пеньковский. Михайле надлежало сдать ему бумаги по управлению пушкинской частью деревни Кистенёво. Заодно был низвергнут и кистенёвский бурмистр. В приватной беседе с Иосифом Матвеевичем Пушкин оговорил «ординарий» и размеры его жалованья – «в год одна тысяча рублей ходячей монетой» [233]233
Щёголев.С. 116. Позже, 30 октября 1834 года, устные договорённости Александра Пушкина и управляющего были зафиксированы на бумаге в виде так называемого «Положения о довольствии» (там же; Рукою Пушкина. М.; Л., 1935. С. 769–770).
[Закрыть]. А отставленному Калашникову «на пропитание» поэт положил солидную сумму – 200 рублей ежегодно.
Скорее всего, Александр Пушкин покинул Болдино 1 октября [234]234
Тархова-4.С. 237.
[Закрыть]. Спустя две недели, 15-го, И. М. Пеньковский доложил ему, что «от Михаил Иванова принял отчёты». «В селе Болдине и селе Кистенёве всё благополучно», – прибавил управляющий (XV, 196).
Метившая в болдинские царицы Ольга Ключарёва и её родитель смирились и могли только тяжело вздыхать.
На исходе 1834 года была поставлена и юридическая точка: из Северной столицы в село поступила слаженная в 1-м департаменте Санкт-Петербургской палаты гражданского суда и подписанная «Двора Его Императорского Величества камер-юнкером титулярным советником Александром Сергеевым сыном Пушкиным» доверенность. Согласно ей, «белорусский дворянин Осип Матвеевич Пеньковский» принимал имение «в полное распоряжение и управление» (XV, 211–212).
«Разбитое корыто» стало для Калашниковых явью.
Глава восьмая
У РАЗБИТОГО КОРЫТА
И ночь прозрачная сменяет
Погасший неприметно день.
Эда
Летом 1835 года Александр Пушкин отказался и от управления нижегородским имением, и от доходов со своей части Кистенёва – в пользу сестры [235]235
В начале этого года Н. И. Павлищев, узнавший о замыслах Пушкина (но ещё не ведавший об отставке Михайлы Калашникова), писал ему 31 января из Варшавы: «…Я не могу хладнокровно подумать о намерении вашем отказаться от управления имением. Отказываясь от управления, вы оставляете имение на произвол судьбы, отдаёте его в руки Михайла, который разорял, грабил его двенадцать лет сряду; чего же ожидать теперь? – первой недоимки, – продажи с молотка, и может быть зрелища, как крепостные покупают имения у своих господ. Яне говорю, чтобы Михайло купил его, – нет; но уверен, что он в состоянии купить» (XVI, 9).
[Закрыть]. Сергей Львович склонялся к тому, чтобы избавиться от Болдина вовсе, однако управляющему удалось переубедить его. «Знаю, что <…> вы остановили батюшку в его намерении продать это имение, и тем лишить, если не меня, то детей моих, последнего верного куска хлеба, – писал позднее благодарный поэт И. М. Пеньковскому. – Будьте уверены, что я никогда этого не забуду» (XVI, 127).К этому времени Иосиф Матвеевич смог добиться определённых экономических успехов, и привередливые Пушкины иногда бывали им довольны [236]236
И. М. Пеньковский управлял имением до 1852 года; он сумел спасти Болдино и даже сделать его прибыльным.
[Закрыть].
В марте 1836 года скончалась мать поэта, Надежда Осиповна, и записанное за ней сельцо Михайловское подлежало разделу: «седьмая часть отходила её мужу Сергею Львовичу, четырнадцатая дочери, остаток шёл пополам сыновьям» [237]237
Щёголев.С. 147.
[Закрыть]. Таким образом, Александр Пушкин стал совладельцем крепостных людей Калашниковых. Видимо, он решил как-то воспользоваться данным обстоятельством – быть может, даже дать отцу с сыновьями вольную [238]238
Куприянова.С. 138; Документы-2. С. 764.
[Закрыть]– и посему сообщил 14 июня И. М. Пеньковскому: «О Михайле и его семье буду к Вам писать» ( XVI, 127).Такое письмо неизвестно. Зато мы знаем, что летом и осенью 1836 года Пушкину довелось выдержать циничный натиск Н. И. Павлищева, который, приехав из Варшавы, всеми правдами и неправдами старался получить причитавшуюся его жене Ольге Сергеевне часть наследства.
При этом Николай Иванович по-прежнему жаждал расправиться с Калашниковыми, и в первую голову с Михайлой Ивановым. «Ну, уж право не грешно взять с него выкупу тысяч 50, он один сто́ит Михайловского», – уверял Н. И. Павлищев Пушкина 11 июля. «Не худо б забрить лоб кому-нибудь из наследников Михайлы, – мечтал зять в псковском сельце 21 августа, – жаль, что сам он ушёл от рекрутства». А в письме от 22 октября (4 ноября), вернувшись в Варшаву, Н. И. Павлищев изложил свой план отмщения ненавистному крестьянскому роду с точностью до целкового. «Послушайте меня, Александр Сергеевич, – настаивал помощник статс-секретаря. – Не выпускайте из рук плута Михайлу с его мерзкой семьёю. <…> Благо их не в вольности, а в хорошем хлебе. Михайла и последнего не заслуживает. Возьмите с него выкуп: он даст вам за семью 10 т<ысяч>. Не то, берите хоть оброк с Ваньки и Гаврюшки [239]239
Иван Калашников тогда сапожничал в Петербурге, был на оброке, а Гаврилу, судя по всему, ненадолго отдали в услужение к какому-то «помещику» (возможно, к М. М. Сонцову).
[Закрыть]по 10 р<ублей> в месяц с каждого, а с Васьки (получающего чуть ли не полковничье жалованье) [240]240
Василий Калашников теперь уже не был дворецким у Александра Пушкина: его, приискавшего прибыльное место, тоже перевели на оброк.
[Закрыть]по 20 р<ублей> в месяц, обязав на случай их неисправности, платить самого Михайлу: вот вам и капитал 10 000. Петрушка [241]241
Пётр Калашников пока оставался у Павлищевых.
[Закрыть]спасёт хорошего мужика от рекрутства, и будет если не солдат, то лихой ротный писарь или цырюльник» (XVI, 138, 156, 175).«Положим, что Павлищев не знал, что связывало Пушкина с семьёй Калашниковых, – обронил П. Е. Щёголев, – а то его предложения разделаться с Михайлой звучали бы слишком зловещей иронией» [242]242
Щёголев.С. 153.
[Закрыть].
Александр Пушкин узнал и другую, куда более реалистичную, версию имущественного положения всех Калашниковых: ему доставили письмо из Болдина, от Михайлы. Более двух лет побеждённый старик молчал, но 22 декабря 1836 года решился, призвав писаря, напомнить барину о своём (и не только своём) существовании. Вечный проситель, он не изменил себе; однако лукавил, пожалуй, лишь в мелочах, а в остальном был весьма искренним:
«Милостивый Государь Александр Сергеевичь!
Я опять осмелился беспокоить вашу милость моею прозбою, хотя чувствую тягость прозб, но тягость моего положения мучительна: мне около семидесяти лет; ивсе сии семдесят лет проведены наслужбе господ моих, с усердием с радастию употреблены, все мои способности, бескорысность всегда была моим правилом, пять сынов мною предоставлено в замену моей старости, надежда на Бога, надежда на господ единствено питали меня в будущем; я переносил стерпением все бури мирских гонений, незащищая себя, неоправдывая противу несправедливостей и клеветы, до последнего теперешнего моего существования не произносил я малейшаго ропота, а равно итеперь. Но я, находясь в болезни, и вижу приближение смерти и равнодушно ожидаю её с чистою совестию! и находясь в бедности с несчастной моей дочерью [243]243
Здесь и в следующем абзаце выделено мной. (Прим. авт.)
[Закрыть]осмелился припасть ещё квашему милостивому покровительству, положенные вашей милостию напропитание мне 200 рублей, батюшка Серьгей Львовичь уничтожил, аопределил только 50 рубл<ей> в год, и один хлеб; обратится стребованием кдетям я сам им нечего не дал окроме несчастной жизни, и потому не нахожу никого помощником моей бедности, окроме вашей милости, и вы теперь одна наша надежда.Покойный дедушка ваш обещал мне и семейству тихое счастие; но Бог лишил нас сего блага отнятием жизни, с тех пор прошло много лет и мы в вас увидели желанную <…> надежду, не обманите в ней, помогите как милостивый господин как добрый отец приявший недостойного сына, накиньте покров свой, как Илия на слугу и прославятся щедроты ваши; тем более: что семейство моё всегда и прежде пользовалось вашими милостями и слышало ваши благодетельные обещания; сын мой [244]244
Василий Калашников.
[Закрыть]первоначально служил вам, имел счастие доказать ещё вребячестве свою верность и усердие, и теперь равно другим оплачивает оброк, старший сын, удручённый болезнями, сженою, тремя детьми [245]245
Из описи сельца Михайловского, учинённой в 1838 году, следует, что жену Фёдора Калашникова, старшего сына Михайлы, звали Аксиньей и у них было две дочери [Там же. С. 267]..
[Закрыть]не имеет пристанища испособа прокормить себя, пишет ко мне, прося помощи, где возьму я подать им сию, когда ещё на руках моих несчастная дочь!Младший сын [246]246
Гаврила.
[Закрыть], о коем мы просили вас, и в бытность нонешнего лета Сергея Львовича, который живёт у помещика за бездельную плату, хотя бы вы его мне на помощ отдали за всех других детей, сам Серьгей Львович обещал с вами посоветовать, а это уверяет нас ваша воля и мы счасливы; изасим во ожидании вашего милостивого ответа, Ваш верноподанный раб навсегда [247]247
Далее и до конца письма Михайла писал сам.
[Закрыть]пребуду Михайл Калашников.Не оставте, батюшка, вас Бог вознаградить в сей жизни и в будущем веке. И батюшка ваш так был к нам ласков, дай Бог, чтобы отец родной был так расположен»
(XVI, 203).
Curriculum vitae [248]248
Краткая биография (лат.).
[Закрыть]Калашникова написана строго от первого лица, а далее ловкий Михайла начал употреблять местоимения множественного числа («мы», «наша», «нас», «нам»), вследствие чего находившаяся где-то рядом Ольга Ключарёва стала как бы соавтором послания. Получилось, что и онаписала Пушкину – и при этом не нарушила, а обошла пушкинский запрет.
Письмо попало к поэту уже после Рождества – очевидно, накануне Нового года. А 27 января 1837 года он вышел к барьеру и был смертельно ранен. Так что известие об Ольге (или от Ольги) поступило к Пушкину ровно через 12 лет после начала их романа и за месяц до его гибели.
Каждый любовный роман поэта имел какие-то особенности – по-своему уникальным был и этот, «крепостной».
Принято считать, что Александр Сергеевич оставил послание Михайлы без внимания. «Надо думать, что Пушкин никак не реагировал на это последнее полученное им письмо из Болдина, – полагал, к примеру, П. С. Попов. – В начале роковой для поэта зимы 1836–1837 года его мысли были далеко от того, чтобы налаживать болдинские дела» [249]249
Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 193.
[Закрыть]. Однако нам известно: вскоре Гаврила вернулся от «помещика» в нижегородское село, а пенсион Михайлы Иванова, выдаваемый болдинской экономией, вырос вдвое [250]250
Там же. С. 97.
[Закрыть]. Поэтому допускаем, что поэт и напоследок облагодетельствовал Калашниковых.
В долгом и по большей части мещанскомпослесловии к роману с Ольгой Александр Пушкин не сделал, думается, ни единой помарки.
Ольгу Ключарёву и вправду можно было назвать «несчастной». Тогда она жила, похоже, «на два дома, периодически возвращаясь то в Болдино, то в Лукоянов» [251]251
Борисова Н. А.Указ. соч. С. 34.
[Закрыть]. В 1835 году (когда в Петербурге напечатали «Сказку о рыбаке и рыбке») её «пасквильный» супруг лишился должности и попал под суд [252]252
Куприянова.С. 137.
[Закрыть]. Узилища Павлу Степановичу удалось, кажется, избежать, но из уездного города пришлось уехать. С той поры жена его больше не видела [253]253
Н. И. Куприянова установила, что в конце 1837 года П. С. Ключарёв вековал «в Нижнем Новгороде в каких-то дешёвых номерах»[Там же.]. Дальнейшая его судьба неведома; правда, есть шаткие основания предполагать, что в 1840 году Павел Степанович ещё здравствовал.
[Закрыть].
Перед Ольгой Михайловой «открылась бездна нищеты» [254]254
Баратынский Е. А.Указ. соч. С. 175.
[Закрыть]. Будучи дворянкой, она – по жёстким нормам того, ещё не эмансипированного, времени – не могла зарабатыватьденьги каким-либо трудом. И чтобы как-то существовать, сводить концы с концами, соломенная вдова с богатой литературной биографией сначала продала крепостных людишек, а потом и лукояновский домик – трактирщику Терекову [255]255
Борисова Н. А.Указ. соч. С. 31.
[Закрыть].
Павлищев же издалека грозил Калашниковым и не оставлял мысли сжить их со свету. Воспользовавшись тем, что Сергей Львович отказался от своей части сельца Михайловского в пользу дочери, Николай Иванович стал (после кончины Александра Пушкина) в одиночку распоряжаться псковским имением и приписанными к нему крепостными душами. Из Варшавы он в августе 1837 года приказал старосте сельца взимать с Василия, Ивана и Гаврилы Калашниковых оброк [256]256
Щёголев.С. 154. Иван и Василий Михайловы были обязаны выплачивать по десять рублей в месяц; сумма поборов с Гаврилы, «проживающего при отце без дела», в документе не указана.
[Закрыть]; собственного же слугу Петрушку, который «спился с кругу» (XVI, 174)и был уволен [257]257
Фамильные бумаги-2. С. 151.
[Закрыть], Н. И. Павлищев сдал-таки в рекруты [258]258
Щёголев.С. 268; Летописи ГЛМ. Опека. С. 273.
[Закрыть]. Вот только на Ваське он не смог разжиться: мужик вскоре «умре» [259]259
По одним данным, в том же 1837 году, по другим – в 1838-м. [Там же. С. 174, 268; Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 99; Летописи ГЛМ. Опека. С. 273; Документы-1. С. 263; Документы-2. С. 763.].
[Закрыть]. Распаляло варшавского выжигу и то, что до Михайлы, верховного лиходея, ему никак не удавалось добраться.
Судя по исповедным росписям церкви Успения Пресвятой Богородицы, Ольга, её отец и брат Гаврила безвыездно жительствовали в имении, под протекторатом И. М. Пеньковского, до 1840 года [260]260
Куприянова.С. 139.
[Закрыть]. В тот год, уже после Пасхи (14 апреля), но до филипповок [261]261
То есть до Рождественского поста.
[Закрыть], старик с сыном были вытребованы в Петербург. Вероятно, с ними поехала в столицу и 35-летняя титулярная советница Ключарёва: её имя с указанного момента исчезло из болдинских и уездных документов. Стало быть, Ольга провела в Болдине 14 лет.
Покинув контролируемое пушкинистами и краеведами болдинское пространство, Калашниковы очутились в среде, которая едва изучена. О них удалось собрать следующие сведения.
Гаврила Михайлов обрёл тихое и сытое пристанище. Он превратился в «безотлучного» камердинера Сергея Львовича Пушкина и стал величаться «le beau Gabriel» [262]262
Красавец Габриэль (фр.).
[Закрыть].По утверждению пристрастного мемуариста, обворожительный Габриэль своего не упустил: «набил себе мошну и по кончине барина (в 1848 году. – М. Ф.)устроился как нельзя лучше: снял башмачный магазин» [263]263
Щёголев.С. 160; ср.: Павлищев Л.Из семейной хроники: Воспоминания об А. С. Пушкине. М., 1890. С. 130.
[Закрыть].
Батюшке Гаврилы, Михайле Иванову, Наталья Николаевна Пушкина собиралась в 1840 году дать вольную – «за долголетнюю усердную службу покойному мужу и ей», однако ходатайство вдовы поэта не было удовлетворено [264]264
Щёголев.С. 155; Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 97.
[Закрыть]. И Михайле выпало ещё вдоволь постранствовать и покорпеть. Так, в декабре того же года Калашникова отправили в Псковскую губернию, в Свято-Успенский Святогорский монастырь, куда Михайла отвёз каменные плиты и мраморные доски для сооружаемого надгробного памятника А. С. Пушкину. Сохранились денежные счета и расписка «служителя г-на Пушкина»; они свидетельствуют о том, что старик ездил в Святые Горы один,сам расплачивался с извозчиками и на месте руководил работами «по постановлению того памятника» [265]265
Щёголев.С. 234–235.
[Закрыть].
Потом Михайла, числясь на оброке по «покормёжному письму», управлял имением Берёзки Подольского уезда Московской губернии, которое принадлежало Сонцовым, пушкинским родственникам [266]266
Там же. С. 155; Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 97.
[Закрыть]. В 1841–1842 годах, когда опека, высочайше учреждённая над детьми и имуществом камер-юнкера А. С. Пушкина, выкупала у совладельцев псковское имение, Сергей Львович оставил Михайлу Калашникова (а также «холостого» Гаврилу-Габриэля и двух других крепостных) «за собою». Их причислили «к собственному населённому недвижимому имению Нижегородской губернии Лукояновского уезда в село Болдино» [267]267
Летописи ГЛМ. Опека. С. 302, 307–308, 312.
[Закрыть]. Впоследствии Михайла Иванов получал из Болдина от И. М. Пеньковского по 200 рублей ежегодно [268]268
Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 97.
[Закрыть].
В 1843 году старика отпустили из Подольского уезда в Москву, «для приискания себе места в услужение» [269]269
Там же.
[Закрыть]. Чем завершились эти поиски, неясно. А умер ветхий Михайла Калашников, как сообщил писатель и библиограф П. А. Ефремов, в Петербурге, в бедности, «у своих недостаточных детей», осенью 1858 года [270]270
Пушкин А. С.Сочинения / Под ред. П. А. Ефремова. Т. 7. СПб., 1903. С. 125. П. Е. Щёголев указал, что П. А. Ефремов почерпнул эти сведения из неизвестных ему (Павлу Елисеевичу) источников (Щёголев. С.155).
[Закрыть]. Тогда ему, пережившему обоих Пушкиных и познакомившемуся с «первым пушкинистом» П. В. Анненковым, было 83 или 84 года.
Об Ольге же и её мытарствах после Болдина мы не знаем решительно ничего. Популярное у современных литераторов сказание о поездке нашей героини на могилу Александра Пушкина, к сожалению, никак не подтверждается имеющимися документами. Возможно, она входила в конце 1850-х годов в кружок упомянутых «недостаточных детей» Михайлы Калашникова [271]271
К ним могли принадлежать: Фёдор с семьёю, Гаврила, Иван, а также вдова Василия Маланья Семёнова (со своим вторым мужем). Ивану (в 1842 году «холостому») и Маланье H. Н. Пушкина дала «вольно отпускную»; других данных о стареющих Калашниковых нет.
[Закрыть], а может, уже покинула это семейное сообщество навсегда, упокоилась на смиренном кладбище. Когда и где завершила свои дни всё потерявшая и никого после себя не оставившая титулярная советница Ольга Михайлова Ключарёва, которая в далёкой молодости звалась «белянкой черноокой», так и не установлено.
Кладбище есть. Теснятся там
К холмам холмы, кресты к крестам,
Однообразные для взгляда;
Их (меж кустами чуть видна,
Из круглых камней сложена)
Обходит низкая ограда.
Лежит уже давно за ней
Могила девицы моей.
И кто теперь её отыщет,
Кто с нежной грустью навестит?
Кругом всё пусто, всё молчит;
Порою только ветер свищет
И можжевельник шевелит [272]272
Баратынский Е. А.Указ. соч. С. 179.
[Закрыть].
Наверное, не найти теперь ни кладбища, ни могилы пушкинской Эды, прожившей переменчивую жизнь вне Большого времени.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Абрамович – Абрамович С. Л.Пушкин в 1833 году: Хроника. М., 1994.
Аринштейн – Аринштейн Л. М.Пушкин: Непричёсанная биография. М., 1998.
Вересаев – Вересаев В. В.Загадочный Пушкин. М., 1996.
ВЛ – Вопросы литературы.
ГАНО – Государственный архив Нижегородской области.
ГАПО – Государственный архив Псковской области.
Документы-1 – Александр Сергеевич Пушкин: Документы к биографии. 1799–1829. СПб., 2007.
Документы-2 – Александр Сергеевич Пушкин: Документы к биографии. 1830–1837. СПб., 2010.
Куприянова – Куприянова Н. И.К сему: Александр Пушкин. Горький, 1988.
Летописи ГЛМ. Пушкин – Летописи Государственного Литературного музея. Книга первая: Пушкин. М., 1936.
Летописи ГЛМ. Опека – Летописи Государственного Литературного музея. Книга пятая: Архив Опеки Пушкина. М., 1939.
ПВС-1, ПВС-2 – А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1974.
ПД – Пушкинский Дом (Институт русской литературы).
РА – Русский архив.
Стлб. – столбец.
Тархова-2, Тархова-3, Тархова-4– Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: В 4 т. / Сост. М. А. Цявловский, Н. А. Тархова. Т. 2–4. М., 1999.
Фамильные бумаги-1 – Фамильные бумаги Пушкиных-Ганнибалов. Т. 1: Письма Сергея Львовича и Надежды Осиповны Пушкиных к их дочери Ольге Сергеевне Павлищевой. 1828–1835. СПб., 1993.
Фамильные бумаги-2 – Фамильные бумаги Пушкиных-Ганнибалов. Т. 2: Письма Ольги Сергеевны Павлищевой к мужу и к отцу. 1831–1837. СПб., 1994.
Ходасевич – Ходасевич В.Поэтическое хозяйство Пушкина. Л., 1924.
Цявловский– Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина: 1799–1826/Сост. М. А. Цявловский. Л., 1991.
Щёголев – Щёголев П. Е.Пушкин и мужики: По неизданным материалам. М., 1928.
ПРИЛОЖЕНИЕ
В. Ходасевич ИЗ КНИГИ «ПОЭТИЧЕСКОЕ ХОЗЯЙСТВО ПУШКИНА» [273]273
Печ. по изд.: Ходасевич В.Поэтическое хозяйство Пушкина. Л., 1924. С. 113–156. Цитаты из произведений и писем Пушкина приведены в соответствие с Большим академическим собранием сочинений поэта. Сохранены некоторые особенности орфографии и пунктуации автора книги. Сделанные В. Ф. Ходасевичем выделения в тексте унифицированы и воспроизводятся курсивом.
[Закрыть]
43.
<…> После отъезда прочих членов семьи из Михайловского Пушкин остался там наедине с няней. Так обстояло дело к концу ноября 1824 года. Вскоре мы застаём, однако, несколько иную картину, о которой можно судить по намёку в «Записках» И. И. Пущина. Почему-то на этот намёк не захотели обратить внимания. Между тем, в связи с другими обстоятельствами, он даёт возможность сделать немаловажные выводы.
Пущин пробыл в Михайловском один день: 11 января 1825 года. Описывая тот день, он между прочим рассказывает: «Мы обнялись и пошли ходить… Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними одну фигурку, резко отличавшуюся от других, не сообщая, однако, Пушкину моих заключений. Я невольно смотрел на него с каким-то новым чувством, порождённым исключительным его положением [274]274
То есть положением знаменитого и к тому же опального поэта. В. X.
[Закрыть]: оно высоко ставило его в моих глазах, и я боялся оскорбить его каким-нибудь неуместным замечанием. Впрочем, он тотчас прозрел шаловливую мою мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было; я, в свою очередь, моргнул ему, и всё было понятно без всяких слов. Среди молодой своей команды няня преважно разгуливала с чулком в руках. Мы полюбовались работами, побалагурили и возвратились восвояси».
В этом отрывке нельзя не видеть прямого, недвусмысленного указания на роман Пушкина с одной из крепостных девушек, обитательниц Михайловского. Сцена описана очень тонкими, но отчётливыми чертами. «Значительная улыбка» Пушкина в ответ на «шаловливую мысль» подмигивающего Пущина является несомненным подтверждением пущинской догадки.
Итак, мы имеем дело с любовной историей, ещё не отмеченной биографами поэта. Однако если мы станем искать следов этого романа в тогдашних лирических стихах его или в письмах, – то не найдём ничего. Только если мы развернём четвёртую главу «Евгения Онегина», то в XXXVI–XXXIX строфах, писанных, приблизительно, вскоре после пущинского визита, – прочтём:
Онегин жил анахоретом;
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой реке.
………………………………
Прогулки, чтенье, сон глубокой,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцалуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый… и т. д.
Упоминание о «белянке» здесь не случайно: оно определяет то место, какое в тогдашней жизни Пушкина могла занимать девушка, замеченная Пущиным. Онегинская «черноокая белянка» – это отчасти её портрет. То была лёгкая, неглубокая связь. От неё и остался такой же лёгкий, набросанный мимоходом, образ крепостной красавицы. Связывать же лёгкий очерк онегинской девушки с героиней пушкинского романа мы можем, основываясь на ясных словах самого поэта: «В 4-ой песне Онегина я изобразил свою жизнь»(письмо к Вяземскому, 27 мая 1826 года).
Если мы имеем так мало сведений о счастливой поре этого романа, то о его печальной развязке мы знаем уже значительно больше.
Со времени пущинского приезда в Михайловское прошёл год и четыре месяца – точнее, несколькими днями меньше. В начале мая 1826 года Пушкин писал Вяземскому в Москву: «Милый мой Вяземской, ты молчишь, и я молчу; и хорошо делаем – потолкуем когда-нибудь на досуге. Покаместь дело не о том. Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твоё человеколюбие и дружбу. Приюти её в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится – а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). Ты видишь, что тут есть о чём написать целое послание во вкусе Жуковского о попе;но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах.
При сём с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, – а нельзя ли его покаместь отдать в какую-нибудь деревню, – хоть в Остафьево [275]275
Подмосковное имение Вяземского. В. X.
[Закрыть]. Милый мой, мне совестно, ей-богу… но тут уж не до совести. Прощай, мой ангел; болен ли ты, или нет; мы все больны – кто чем. Отвечай же подробно».
(На обороте): «Князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Чернышевском переулке, в собственном доме. Нужное».
Пройдём мимо того легкомысленного тона, каким писано это послание. Оставим в стороне и ту жестокость, в какую здесь порой переходит легкомыслие Пушкина. Отметим лишь деловую сторону письма, извлечём содержащиеся в нём данные.
Итак, к началу мая 1826 года девушка оказалась беременной. На каком месяце? Долго ли оставалось до родов? Из письма этого не видно, но можно предположить, что то было во всяком случае не начало беременности. Скорее всего, беременность становилась заметной.
Пушкин, очевидно, предполагал, что девушка проживёт в Москве до родов, а после того отправится в Болдино, то есть в Нижегородскую губернию. Что отправка в Болдино должна была состояться после родов, видно из просьбы, чтобы Вяземский, живущий в Москве, позаботился о «будущем малютке» и отправил его «хоть в Остафьево».
Так понял Пушкина и Вяземский, – но с его планом не согласился. 10 мая он отвечает:
«Сей час получил я твоё письмо, но живой чреватой грамоты твоей не видал, а доставлено мне оно твоим человеком. Твоя грамота едет завтра с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим. Какой же способ остановить дочь здесь и для какой пользы? Без ведома отца её сделать этого нельзя, а с ведома его лучше же ей быть при семействе своём. Мой совет: написать тебе полу-любовное, полу-раскаятельное, полу-помещичье письмо блудному твоему тестю, во всём ему признаться, поручить ему судьбу дочери и грядущего творения, но поручить на его ответственность, напомнив, что некогда, волею Божиею, ты будешь его барином и тогда сочтёшься с ним в хорошем или худом исполнении твоего поручения. Другого средства не вижу, как уладить это по совести, благоразумию и к общей выгоде. Я рад был бы быть восприемником и незаконного твоего Бахчисарайского фонтана… Но оно не исполнительно и не удовлетворительно. Другого делать, кажется, нечего, как то, что я сказал, а во всяком случае мне остановить девушки (ou peu s’en faut [276]276
Или почти (фр.).
[Закрыть]) нет возможности».
Дальше идут дела литературные. Однако из этого письма мы узнаём очень много. Во-первых, то, что девушка в Москве не осталась, а была отправлена в Болдино. Во-вторых – что она ехала не одна, а с отцом и «семейством». Вряд ли в состав «семейства» входила мать: о матери Вяземский не сказал бы «семейство». Вернее всего, это были братья и сёстры, девушка же была полусирота, матери у неё не было. Третье обстоятельство, усматриваемое из письма Вяземского – это то, что отец ещё как будто не знал о беременности дочери, и неудобно было разлучать его с ней без объяснения причин. Следовательно, по мнению Вяземского, объяснения были неизбежны. Вяземский и советовал Пушкину сделать это в виде «полу-раскаятельного, полу-помещичьего» письма, с обещанием или с угрозою в будущем рассчитаться, смотря по поведению «блудного тестя». Однако из того обстоятельства, что Вяземский сам «живой чреватой грамоты» Пушкина не видал и письмо было доставлено не самой девушкой, а её отцом, – Вяземский всё дело представил себе несколько иначе, чем было в действительности. В этом недоразумении нам ещё придётся разобраться, пока же вернёмся к рассказу.
Письмо Вяземского задержалось, шло медленно. Не получая ответа на своё письмо, посланное с девушкой, Пушкин вновь пишет Вяземскому довольно пространное и весёлое письмо, где между прочим спрашивает: «Видел ли ты мою Эду? [277]277
Героиня одноимённой поэмы Баратынского. Соблазнённая и покинутая гусаром, Эда умирает. В. X.
[Закрыть]вручила ли она тебе моё письмо? Не правда ли, что она очень мила?»
Но вскоре за тем он получил письмо Вяземского, согласился с его доводами и 27 мая отвечал: «Ты прав, любимец Муз, – воспользуюсь правами блудного зятя и грядущего барина и письмом улажу всё дело…»
На этом история обрывается. Письмо «блудного зятя и грядущего барина» до нас не дошло. Какова была дальнейшая судьба этого семейства – мы не знаем. Дожила ли героиня истории до родов? Благополучно ли родила? Мальчика или девочку? Где после жила и долго ли? Что сталось с ребёнком? Ничего не известно. Ни в переписке Пушкина, ни в рассказах и бумагах его современников обо всём этом нет больше ни намёка. Даже имя её не сохранилось. И мать, и ребёнок – как в воду канули.
А может быть, так и было?
Да, может быть, так и было.
44
Однажды немец Генслер написал пьесу «Donauweibchen» [278]278
«Дунайская русалка» (нем.).
[Закрыть]. В самом начале XIX столетия некий Николай Краснопольский переделал Генслерово творение, перенеся действие пьесы на Русь, русифицировав имена, кое-что пропустив, кое-что прибавив. В конце концов получилась у него «Леста, Днепровская русалка, опера комическая, в трёх частях». Опера эта, сбивающаяся то на феерию, то на водевиль, была поставлена в Петербурге: первая часть в 1803 году, вторая – в 1804-м, третья – в 1805-м.
У тогдашней публики «Днепровская русалка» имела большой успех. Некоторые отрывки из неё стали весьма популярны и долго распевались повсюду. В 1823 году, пишучи вторую главу «Онегина» и изображая атаки провинциальных невест на Ленского, Пушкин рассказывает:
Взойдёт ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару,
И запищит она (Бог мой!):
«Приди в чертог ко мне златой!..»
Эта песня «Приди в чертог ко мне златой» – одна из арий в первой части «Днепровской русалки», что Пушкин и указал в примечаниях к своему роману.
В 1817–1818 годах, живя в Петербурге, Пушкин усердно посещал театры. Не знаю, однако, ставилась ли в те годы «Днепровская русалка» и был ли Пушкин на её представлении. Из того факта, что в 1823 году он в указанном примечании к «Онегину» точно обозначил происхождение арии «Приди в чертог ко мне златой», – можно заключить лишь то, что опера Краснопольского была ему известна. Может быть, он видел её в театре, может быть, читал, так как «Днепровская русалка» не раз была издана до 1823 года. Из того, что он вкладывает арию в уста комически изображаемой девицы, можно вывести предположение, что и вообще его отношение к «Днепровской русалке» было ироническим.
Но вот, как бы то ни было, несомненен тот факт, что, забыв на время о «Днепровской русалке», – Пушкин впоследствии вновь возвращается к ней и дарит её весьма пристальным вниманием. Несомненным и очевидным влиянием «Днепровской русалки» отмечены три произведения Пушкина: отрывок «Как счастлив я…», «Яныш королевич» (одна из «Песен западных славян») и наконец «Русалка», одно из выдающихся произведений Пушкина, – «Русалка», которой он не закончил, но над которой трудился и думал, по-видимому, несколько лет, до самой смерти: в свой последний приезд в Москву, в мае 1836 года, он привозил с собой черновик «Русалки» и читал его Нащокиным.
Зачем же нужно было знаменитому и великому Пушкину заимствовать сюжет и даже некоторые подробности у безвестного и бездарного Краснопольского? Зачем было богачу занимать у нищего? Разве у самого Пушкина не хватало сюжетов? Разве он сам не составил списка задуманных драм, «Ромул и Рем», «Беральд Савойский», «Влюблённый бес», «Курбский»? Почему не обратился он к этим сюжетам, – а трудился над «Русалкой», которая прежде всего вызовет злорадные упрёки в заимствовании, – да ещё у кого? У какого-то Краснопольского.
